Читать книгу: «Инстинкт свободы, или Анатомия предательства. Страшный роман о страшном 1991-м годе», страница 2

– К какому Джингизу?

– Это наше главное месторождение. Так называемая «сладкая», надсолевая нефть, и так называемый «лёгкий» газ в подкупольных солевых «ловушках природы».

– А в чём проблема?

– Вот и хотел бы понять. Видимо, в том проблема, что запасы гигантские! Превышение пластового давления над гидростатическим превышает две единицы! Вы знаете, что это такое?

– И что это такое?

– Это фонтан!

– Зачем вы тень на плетень наводите, Гусман Усейнович? – вопрошали столичные кураторы, видимо, уже полакомившиеся от шамаханских и заграничных визитёров, и потому предпочитавшие «замять дело» – Вы некомпетентны, лезете подменять специалистов! Ваш республиканский ЦК КПСС сообщает нам, что разработка нефти на Джингизе бесперспективна, там слишком высокое содержание свободного и растворенного сероводорода…

– Почему-то англичан и американцев это не смущает! У нас есть инженер Пеканов, он предложил технологию попутной очистки, сероводород сам по себе является ценным химическим сырьем для получения дешевой серы.

– Ну, и где ваш Пеканов?

– Убит в пьяной драке…

– Вот видите!

– Вижу… Вижу, что кругом государственная измена!

– Не надо так говорить, Гусман Усейнович – шли на попятный вороватые, но при этом ещё пока трусоватые, не до конца отмороженные боссы «перестройки» – Мы к вам отправим безупречного специалиста из военно-финансовой разведки СССР… Савелия Кравино… Он на месте там всё рассмотрит, и если есть факты… То примем решения…

Факты были. Один из фактов Сефардов, как ожерелье в виде опоясывающего багрового рубца, стал носить на шее. Есть такое печальное выражение – «почти успели», а про Кравино можно сказать наоборот: «почти не успел». Доли секунды всё решили, превратив уже практически готовый труп в будущего «вождя Шамаханской нации»…

– Айлушка – сказал Гусман, потирая шею (этот жест у него останется до конца жизни) – единственный человечек, которого я люблю. Она – единственная, через кого можно на меня надавить… Я не доверяю никакой шамаханской охране, Савл! Подкуп, или просто лень, да и каково это – всю жизнь прятаться?!

– Ну, тебе-то придётся! – пожал плечами Кравино.

– Я мужчина и воин. Мне это даже и положено. Но не ей. Лучший вариант – забери её с собой в Москву, Савл! Пусть она будет с тобой, на всю жизнь, лучшей ей охраны я придумать не могу… И я видел, как ты на неё смотрел в ресторане…

– Я-то, может, и смотрел… – смутился, что с ним редко бывало, брутальный Савл Манулович. – Но весь вопрос, как она на меня посмотрит…

– У нас об этом не спрашивают, Савл!

– Я так не могу. Давай я с ней поговорю. Давай сделаем так, как она решит…

***

Уже умиравшая «Красная Москва», чьё влияние в Шамахе таяло, как остатки снега в тёплом апреле – одним из последних, перед тем как погаснуть и свернутся, решением – создала Шамаханскую государственную нефтекомпанию. «ШаГаНе» – как поэтично её прозвали: «Шагане ты моя, Шагане»…

Компания получилась огромной, раскинувшей щупальца влияния на половину мира – но, главное, подконтрольной генералу Сефардову и его людям: там на должность без его визы не ставили…

О роли Кравино в своей судьбе Сефардов не забыл – а забыл бы, так алая нитка поперёк горла всегда бы напомнила. Плюс эта смешная нелепость с женитьбой, эта забавная виньетка на отношениях двух сильных львов!

Сестрёнка Айлушка у Гусмана Сефардова была дочерью второй жены его папаши, мир ему, как говорят мусульмане. Разница в возрасте между Гусманом и Айлушкой была так огромна, что девка казалась даже не дочерью, а внучкой своему брату. На Востоке такое нередко. Да и у нас встречается…

В ту страшную, грозовую ночь, когда чуть было не отправился к Аллаху на личный приём старший братец – Айла тоже, по планам подосланных убийц, должна была умереть. Она – помеха главному делу. Тихий, пневмтический звук пистолета с глушителем – и нет её, и незачем оглядываться, вспоминать, учитывая, что на кону!

Но Айлу спасла её царственная, отточенная восточная красота шамаханской царевны. Убийцы нарушили инструкцию. Они не пристрелили девку, а – преступно затягивая, с точки зрения нанимателя, операцию – оглушили и приковали наручниками к кровати. Явно намереваясь после позабавиться…

В каком-то смысле младшая сестрёнка спасла жизнь старшему брату, потому что заминка по её «упаковке» помогла Кравино успеть на выручку в смертоносный кабинет Сефардова…

***

То, на что намекал «Нитрат» – очень быстро подтвердилось. Азире поручали, безо всякой скидки на возраст, самые сложные дела вызванной к жизни «перестроечными» иллюзиями «сводной следственной чрезвычайной группы» – этого криминально-романтического «тянитолкая», на последнем издыхании страны пытавшегося совместить несовместимое: свободу и законность. Азира получала ребусы: и щёлкала их как орешки.

– Ведьма! – вослед Паше Нитрату говорили коллеги «за глаза». – Насквозь видит и под землёй найдёт!

Но она не только находила. Гибкости ей тоже хватало, как выгодной добавки к показной принципиальности и профессионализму. Самое первое и главное в Азире: она, как никто другой, умела ЕГО слышать. Дожа. Босса. Кравино. Например, когда он сетовал в узком кругу:

– Закон жизни довольно прост: люди без денег не могут противостоять людям с деньгами. Следователь, по сути, человечек: две руки, две ноги, и стандартная зарплата. Он не с неба падает: его назначают и снимают, а снимают те, кто назначил! У масонов ещё в прошлом веке придумано сто способов сделать угодному им человеку карьеру. И ещё двести – сломать её неугодному! Для обвинительного приговора четырёх свидетелей «за глаза», сильная же ложа может их выставить десяток, не моргнув глазом! Ну, и что у вас против этого? Вы можете ловить босяков, которые с вами на одной доске, но посадить миллионера – не просто поймать, а довести до конца, посадить… Необходимо хотя бы опираться на миллионеров. А лучше, конечно, самому им быть…

Первое порученное дело «товарища Бековой» с присвоенным ей позывным, которым она на первых порах очень гордилась – «Пума», раскрыла за день, задолго до конца рабочего дня, и не выезжая на объект. Как и положено финансисту – простым сопоставлением отчётности. И – внезапно поняла, что… не знает, как быть дальше! Допустим, ты выявил мошенника, но ты же не милиция, чтобы брать его под стражу…

Опасаясь показаться ЕМУ дурочкой, Азира пошла к Паше Нитрату.

– Заставила ты попотеть этого живчика Худянского! – одобрительно скалился Павел, из уважения вставая ей навстречу – Что там вышло-то?

– Ну – Азира решила поддержать шутливый настрой, висевший, вместе с отчётлвыми коньянчными парами, в воздухе кабинета – Гражданин Худянский совершил страшное преступление, за которое сразу вышка в кубе! Он попытался скрыть от страны и народа в сложные годы экономических преобразований открытый им способ преодолеть законы сохранения вещества и энергии!

– Да ты чё?! – радовался Нитрат, как ребёнок – И как это ему удалось?!

– У них приписки шли по двум наградным направлениям: выход готовой продукции и экономия сырьевых материалов. Начинали, видимо, с малого, но год от года такая игра затягивает… В итоге у них получилось, что совокупная погонная длина обрезной доски больше, чем у необрезной! Вопреки закону сохранения вещества и энергии! Я ему и говорю: или пойдёте по статье «преступления против человечности», или пишите явку на статью помягче, мол бес наврать попутал…

– И что думаешь дальше делать с Худянским?

– Ну как что? – Азира напряглась, потому что именно с этим вопросом и пришла к Нитрату, а он теперь переадресовал вопрос ей обратно. – Если дело раскрыто, куда сдавать?

Нитрат попросил по селектору две чашечки кофе, бутерброды и свежую выпечку, и Бекова приготовилась к долгому разговору, пытаясь угадать: что за церемонии вокруг раскрытых дел в этой странной ВФР?

– Понимаешь, детка, тебя сюда продавил Кравино, сразу из ВУЗа… Это редкое исключение, а вообще-то сюда попадают люди, которые лучше всех раскрывали дела в милиции, в народном контроле, в партконтроле, в службах ревизий исполкомов… И они, по привычке, думают, что их задача на новом месте – тоже ловить преступников…

– А – нет?

– Тут вопрос тонкий, диалектический… Если коротко, то мы – Военно-финансовая разведка. Наша задача – не раскрывать хищения или мошенничества, а следить, чтобы финансовые потоки не размывали фундамента государственности. Понимаешь? Задача совсем другая, не как у милиции! На «внутрянке»…

– На чём?

– Ну, то есть на внутренних делах… Мы недавно, опыта особого ещё нет… Практика до конца не сложилась… Мы, вообще-то, раньше работали за границей, вот там у нас всё налажено, а тут «перестройка», нас сверху попросили впрячься в оздоровление внутреннего хозяйства… Ещё три года назад наши и гражданина Худянского пути вообще бы никак не могли пересечься… Теперь другое дело, но у нас задача прежняя. И на «внутрянке» тоже. Если хищения угрожают Державе в военно-политическом смысле, то мы сажаем без вариантов. Но вообще у нас задача – не расправа и не месть, а вербовка. Вербовка для наших, особых нужд, определённых статусом Военно-финансовой разведки! Худянский – ловкий и умный мальчик, правда? Много ли пользы стране он принесёт на лесоповале или пошивая рабочие рукавицы?! И вот надо решать: или сдавать его ОБХСС [3], или, если может быть полезен – использовать в разведке.

– Понимаю. Мне это не нравится, но понимаю. И кто решает, идти ли очковтирателю и мошеннику Худянскому на зону, или дальше нарушать законы сохранения вещества?

– Ты.

– Что?!

– Ладно, скажу официально. На «Вы». Вопрос о том, что делать с Худянским, решаете Вы, Азира Амирхановна.

– Вообще не въехала…

– Слушай, ты, котёнок Пумы! Дурочку-то не строй! Ты Худянского взяла на обрезной доске… Теперь сама решай: сажать или вербовать.

– В соответствии с чем?!

– С собственным внутренним убеждением сотрудника ВФР.

– То есть каких-то кодексов, конституций…

– Нет, для нас нет! В сердце можешь их хранить, это даже приветствуется, но разведка, любая, а финансового профиля – сугубо – обречена всегда действовать только по обстоятельствам. Худянский – твой, ты его взяла, ты и решай: бесполезен для наших задач – сдавай ментам, пусть дело сошьют. Они тебе будут очень благодарны: им для карьеры и премий готовое дело очень пользительно. Каждый визит нашего волка в ОБХСС – для легавых праздник, они там торт покупают по случаю… Ну, а если ты считаешь, что Худянский может быть полезен в задачах ВФР, то пиши служебку на имя Кравино, и дальше будешь этого жулика курировать.

– Под чью ответственность?

– Под твою, Азира Амирхановна! Ты за кого всё время спрятаться хочешь?! Мы на переднем крае битвы империй, у нас тут никаких «крыш» быть не может, ни кодексов, ни контролёров!

– Но откуда же мне знать, нужен мошенник Худянский Вэ-Фэ-Эру, или не нужен?! – возмутилась совсем сбитая с толку Пума.

– Ты мозги-то в пучок собери, юная леди! Раз тебе их хватило мошенника за мошонку поймать, значит, хватит и на аналитическую оценку его потенциала!

– Но почему я?!

– А кто может лучше оценить потенциал агента, чем тот, кто его за горло взял?

– Я к Кравино пойду!

– Ну, иди, он тебе тоже самое скажет! Он мужик умный, опытный, но он Худянского не вёл, потенциал Худянского оценить не в состоянии, вникать в дело лесопиломатериалов у него ни времени, ни желания! Если ты, девочка, хотела просто ловить преступников – то тебе здесь не место. Тебя с руками оторвут в любом следственном отделе, рекомендацию дадим первого класса! Хочешь в следкоме юбку протирать?! Пожалуйста… Всегда считал, что для нас ты слишком юна. Но Кравино настоял!

– Я поняла Вас, Павел Георгиевич. Я знаю, что делать.

– Уйдёшь? – с некоторой надеждой спросил Нитрат.

– Уйду в глубокие раздумья. Большего пока не обещаю…

***

В тот день Азира Бекова пошла домой не прямо, а через кооперативный бар «Ватерлоо», и явилась к отцу только около полуночи, пьяная «в хлам», как в её новых кругах выражаются.

– Боже, дочка, что с тобой?! – подхватил её у порога старик Амирхан – Что случилось?!

– Пап, помнишь ты мне в детстве сказку читал, «Двенадцать месяцев»? А потом мы мультик смотрели… Там была маленькая королева, и ей нужно было написать резолюцию: «казнить» или «помиловать»… И она написала «казнить», потому что это слово короче…

– Ну, помню, солнышко моё, а зачем же из-за этого так напиваться?! Давно дело было!

– В том то и дело, что недавно! Сегодня, пап! Я должна решить, отправить человека в тюрьму или оставить на свободе…

– Дочка, ну, я думал, ты понимаешь, куда идёшь: если занимаешься следствием, то…

– Пап, ты не понял! За следователя решает закон, ему легко! Если забыл – открыл брошюру и сверился… За судью тоже, за прокурора – законы решают, им легко! А я должна решить сама! Вот такая работа! Сама обязана решать, исходя только из моих собственных внутренних убеждений…

– Так очень просто, доча! Помилуй его – и камень с души! Будь доброй!

– Но он преступник, папа. И это беззаконие.

– Ну тогда посади, если совесть чиста: уверена, что он преступник – значит, сажай!

– Но и это тоже, в моём случае, беззаконие… – тяжко выдохнула Азира и расплакалась.

Утром она проспала на работу и проснулась тяжело похмельной. Стоило отодрать голову от пропотевшей подушки – как раздался телефонный звонок. Кравино!

– Азира Амирхановна, с сегодняшнего дня вы на больничном.

– А вы откуда знаете, Савл Манулович? – не нашла она спросить ничего лучше или умнее.

– Работа такая, Азя. Обязан всё знать. Ты с сегодняшего на больничном. Лист уже в отделе кадров, лечись, поправляйся. А я вечером зайду тебя проведать, апельсинчиков принесу!

– Мне б ещё и похмелиться, Савл Манулович! – наглела Бекова, не отнюдь не уверенная, что хочет оставаться в этой «конторе».

– Вот так больше никогда по телефону не говори! – строго отчитал её босс. – Во-первых, я и сам всегда догадаюсь. А, во-вторых, возможность прослушки никто не отменял ни для какого абонента! Do you understand me?

– Yes, my General!

– Поправляйся, Азюлька! Ты молодец. Я не думал, что ты этого Худянского так, за полдня раскусишь! А что касается больничного – все люди болеют. Железных нет!

– Спасибо! – пролепетала Бекова, и, услышав в трубке короткие гудки, упала лицом в подушку…

***

Вечером Кравино принёс апельсины, хурму и пузатые, розовощёкие яблоки и дорогое марочное грузинское вино. Выпили и закусили с юной искательницей приключений, причём её отец строго сидел между «работницей и работодателем», уже догадываясь, пока, правда, смутно, что маху дал, обратившись к Кравино. А потому и разговор при бдительном Амирхане шёл всё больше о пустяках успокоительного свойства.

Наутро Азира, «поправившись», отправилась на службу, как положено, в ампирное зелёное режимное здание. В уже «свой» малоприметный Готторпский переулок, который в лабиринте ему подобных было так трудно найти и запомнить, что его даже после революции не переименовали, как бы «забыв»…

Наблюдательная девушка с фотографической памятью сразу же отметила на служебной стоянке резко выделявшуюся среди однотипных «Волг» с радиотелефонами, весьма рыночную, грантовых тонов, «Ладу-восьмёрку», в народе прозываемую «зубилом» за форму корпуса.

– Какой-то очередной барыга приехал сдавать агентурные сведения… – мимолётно подумала Азира. Ведь ей уже объяснили, что барыга, завербованный нашей разведкой, называется «национальный капитал», а барыга, завербованный иностранной – «компрадорский капитал».

– А никем не завербованные барыги есть? – криво усмехнулась Бекова, которой совсем не нравилась игривость тона коллег.

– Есть. – пояснил Толик Клокотов – Они мелочь по трамваям тырят. В наши и чужие сети неуловимы – потому что нахер никому не нужны…

Каково же было изумление молодой сотрудницы, когда Кравино после утренней оперативки попросил её задержаться, и небрежным жестом передал ей брелок с автомобильными ключами.

– Гранатовое «зубило» на нашей стоянке видела?

– Угу…

– Твоё.

– Но…

– Да, по штату тебе водитель ещё не полагается. Из внебюджетных фондов.

– Савл Манулович, а можно поподробнее?

– Гражданин Худянский тебе кланяется.

– Но, Савл Манулович… – вскочила Азира заполошно и взбешенно.

– Перестань! – усталым жестом усадил её обратно генерал. – Мне все говорят, что ты ещё ребёнок! Я устал отбиваться, доказывая, что нет. Сама хотя бы не доказывай обратное! Ты девушка зрелая, не по годам, и должна понимать: ты не в ментовке, а в разведке! А разведка действует своими методами.

– На территории противника!

– Если разведке приказано действовать на собственной территории, то и на собственной она действует методами разведки, заруби себе на носу!

Он чуть смягчился, учитывая пол и возраст собеседницы:

– На твоём хорошеньком носике с горбинкой, который мне всегда так нравился…

– Скажете тоже, Савл Манулович… – совсем засмущалась Бекова, и огорошенная, и польщённая, в странной смеси чувств.

– Разведчик должен минимизировать риск. – дожимал «Дож» – Он по определению вне закона. Но риск обязан минимизировать, это не его право, а служебный долг. Ты не должна ходить пешком и ездить на метро. Ещё не поняла?! У твоих подследственных воротнички белые, а души чёрные, и славный еврейчик Худянский среди них – пушистый паинька! Разведчик обязан экономить время и силы, поняла?

– Но у папы есть «Запорожец»…

– Я знаю. В одном подъезде прописаны, забыла?

– И я могла бы…

– Нет, папу трогать не будем. Пусть он в сад рассаду возит, как раньше, он немолодой уже у тебя… Ну, а потом, Азюлька, уважение со стороны врага – часть нашей работы. Если враг не будет тебя уважать, то не будет бояться… А он должен тебя бояться! Тут ведь весь вопрос в чём, понимаешь: не только мы их вербуем, но и они нас. И кто ловчее – ещё неизвестно… Мягко говоря… Если ты приедешь на ушастом [4] «запорожце» к Худянскому, то это ещё ничего, лады, учитывая его врождённую еврейскую деликатность и местечковую картавую обходительность… Но поверь, очень скоро ты выйдешь на рыбку куда крупнее шахермахера лесопилок! А вот туда уже нельзя подъехать ни на хромой козе, ни на «ушастом» «Запорожце»…

– Савл Манулович, но я не могу принимать подарки от подследственных! Это же…

– Заткнись и выполняй приказ! Ты не в бумагопрядильню подёнщицей подрядилась, ты на войне! Скоро сама увидишь, как тут убивают, калечат, и как тут важен манёвр и «понты»… Теперь это «зубило» твой служебный автомобиль, я не подарок тебе делаю, а инструмент для работы даю!

Вскочил, налил стакан воды из обязательного в таком кабинете хрустального графина:

– Ну вот, опять глаза на мокром месте? Азюлька, ну что мне с тобой делать?

– Савл Манулович, понимаете, я…

– Да всё я понимаю! Вот, почитай, не ты одна такая галантерейная!

И Кравино пододвинул к Бековой личное дело Паши Нитрата, раскрытое на определённой странице. Азира впервые видела такой документ, и раньше вообще не могла вообразить документ эдакой формы в официальном делопроизводстве. Бланк – «Почему я хочу перейти на службу в ВФР? Личная мотивация (заполняется от руки, в свободной форме)».

– Это что, сочинение, как в школе?

– Да. На заданную тему.

– А почему я такого не писала?

– А потому что – улыбнулся Кравино очень страшной улыбкой – котёнок, у тебя это первая запись в трудовой книжке. Ты к нам ниоткуда не переходила, это твоё первое место работы. А у всех остальных твоих коллег – мы обязательно спрашиваем, почему они хотят к нам.

Азира углубилась в излияния Нитрата. Узнала про него много нового. Она и понятия не имела прежде, что грубоватый Нитрат пришёл из экспертнорго совета художественной экспертизы живописи, и полжизни отдал старинным полотнам во всяких «Эрмитажах»…

Нитрат писал, что разочаровался в искусствоведении и экспертизе антиквариата, потому что:

«…это должно быть слишком романтичное общество, в котором старинную мазню по холсту считают запредельной ценностью. В нашем же обществе ни изображение на полотне, ни возраст полотна не могут составить самостоятельную стоимость, в чём я сполна убедился. Это средство обмана, как и всё остальное. Те, кто делает вид, что ценит антикварную старину – на самом деле ценят только деньги и связи. Для своих нанимателей Рафаэль был лишь плохонькой заменой фотоаппарату. И с появлением цветной фотографии живопись объективно потеряла смысл. Превратилась в очередную площадку разведения лохов».

– И старина Нитрат решил быть с теми, кто в сердцевине всего! – понятливо и насмешливо покивала Азира.

– Ты даже не представляешь, какое это ценное приобретение! – ответил Кравино. – Заманить настоящего антиквара на нашу зарплату – почти невозможно! Если только из идейных соображений… Объём его знаний уникален и колоссален, методы работы нетрадиционны, а качество аналитики и оценки от антиквара требуются такие, что следователь против них – всё равно, что плотник супротив столяра!

Когда Азира пропиталась страданиями Нитрата, Кравино пододвинул к ней другое дело. Сочинение на заданую тему писал уже Клокотов: бывший гроссмейстер шахматного спорта. Если Нитрат считал Рафаэля «плохим суррогатом фотоаппарата», то Клокотов в определённый момент посчитал шахматистов плохой заменой электронно-вычислительной машине.

«Компьютеры играют всё лучше, и близок час, когда ЭВМ обыграет чемпиона мира по шахматам. Что тогда? Мы превратимся в трилобитов под стеклом музея, в примитивную форму жизни, на которую брезгливо посматривает превосходящий нас Разум?».

Клокотов, которому сулили великое шахматное будущее, покинул мир большого спорта, и, психологически надломленный, умолял в своём «сочинении» принять его на службу в военно-финансовую разведку. «Потому что больше в мире нет ничего настоящего: только война и деньги. Остальное – лишь инструменты обмана, используемые военными и финансистами».

– В неприятную и сомнительную компанию я попала! – грустно улыбнулась Бекова. – Главное, чтобы папа не узнал! В кого ни плюнь – все разочаровались в красках жизни, в гранях духа! И пришли к выводу, что на самом деле существуют только деньги, а всё остальное – показуха за них! Они же, но инкогнито!

– Поживи подольше, малыш, поработай с нами, изучи людей, и, может быть, ты не так сурово осудишь эту теорию строения общества!

***

Здание в Готторпском переулке словно бы спряталось, а точнее сидело в засаде, умело укрытое тополиным сквером, отчего летом было, как в снегу, в белом хлопчатом пухе тополей. Неуместный в новых временах армейский римский ампир делал этот особняк похожим на сурового отставника в военной рубашке, военного пенсионера, из командира ставшего вахтёром.

На стенах, под зелёной маскировочной штукатуркой – рельефные медальоны в виде советских звёзд в венках боевой славы, на фронтоне лепнина, уже тронутая эрозией: советский герб и склонившиеся к нему флаги. Казалось – как-то траурно склонившиеся, будто над гробом дорогого покойника…

– Такова уж наша жизнь – пояснил Кравино – вся биология стоит на хищениях, стремление к которым – врождённый инстинкт всякого живого существа. Вся цивилизация стоит на борьбе с хищениями, стремление предотвратить которые в основе всего ею созданного, чтобы превзойти животный мир. Так и живём, разрываемые пополам собственной врождённой натурой – дети природы, и вместе с тем дети цивилизации…

«Дети природы, и вместе с тем дети цивилизации» жили на «Готторпке» весьма жёстко, в чём Азиру убеждала не только её работа, но и рассказы сослуживцев. И буквально через несколько дней девушка с «комплексом отличницы» зазубрила натвердо, как и всё, чему училась в школе и в институте: для того, чтобы оберегать закон, и не уронить всю жизнь в тотальное беззаконие – нужно обходить закон…

У Бековой появился свой, отдельный кабинет, правда не «аутентично-офисный», как вычурно молвил завхоз «Готторпки» товарищ Домотканев, а выгороженный из приоконного коридорного фойе сразу за лестничной клеткой третьего этажа странной, лабиринтоподобной планировки.

– Чтоб шпионы заблудились нафиг! – иронизировали над запутанностью своих коридоров и переходов сотрудники «Готторпки».

Ради Бековой фойе, в прежние времена служившее местом перекуров (в 80-е не только не запрещали курить в помещении, но даже и не видели в этом ничего предосудительного) – отсекли от коридора, затемнив проход, стеклоблоками.

Уже тогда этот «совковый» отделочный материал казался Азире каким-то нелепым, примитивной и аляповатой заявкой на ложный вид роскоши, не столько обогащавшим интерьеры, сколько позорящим хозяев. Но у товарища Домотканева были свои вкусы, сельско-почвеннические, и он, как всякая деревенщина, слепо следовал за городской модой. А с конца 70-х стеклянные кирпичи считались «шик-блеск-красотой»…

Поработав день, Бекова убедилась: издержки вкуса товарища Домотканева оказались ей, паче чаяния, на руку: дверь в новый кабинет вкраплена была в стену из светонаправляющих, с рифлеными поверхностями стеклоблоков, и потому Азира издалека видела пусть смутные, но вполне различимые абрисы посетителей: врасплох не застанешь!

– Ух ты! – первым заглянул к Бековой на новоселье Толик Клокотов, разочаровавшийся в шахматах гроссмейстер, теперь ловивший гроссмейстеров масонских лож. – Подтверждаются слухи!

– Какие?! – игриво склонила хорошенькую головушку юная Азира.

– Что ты любимица шефа…

– Вот ещё… – девушка невольно покраснела, ведь гроссмейстер попал в самую больную точку – С чего ты взял?!

– Печатная машинка у тебя – «Оливетти»! – завистливо присвистнул Клокотов, указывая на конторский, громоздкий, с инвентарными номерами под суконной столешницей, письменный стол у окна.

– Ну и что?

– Ну так у нас, дорогой новичок, даже в приёмной у Глафиры стоит «Ятрань»!

– Слушай, а её правда зовут Глафирой?

– Ну, нет, конечно, смотри, в глаза так не назови… Галя она, Галина, просто тут повелось так… Да – если говорить о машинке – она и не в худшем положении! Некоторые сотрудники ещё на «механике»… Пальцы сбивают… А тебе в первый же день – «Оливетти»! Это «ж-ж-ж» у Домотканева неспроста, видать, один венецианский дож ему фитиль под «корне-анальную» маску вставил…

С Клокотовым Азире было легче всего, они сразу подружились: Толик считал себя мёртвым человеком, пережившим и себя, и свою славу, который начал «жизнь после жизни». И теперь, ни на что не претендуя, он не выделывался, как большинство кривляк на Готторпке, был прост и открыт, плевать хотел, как он выглядит и что другие подумают.

Он стал своеобразным Вергилием для новенькой аудиторши в этом аду. Жаловался, болезненно покашливая, довольно буднично:

– Знаешь, что такое гуляш? Это такой венгерский густой суп, жирный-прежирный, в котором очень много мяса. В ресторане «Венгритос» его подают на специальной треноге, в котелке, напоминая, что изначально это была похлёбка венгерских пастухов…

– Ну и что?

– Кравино моего подследственного утопил в гуляше.

– Как?!

– Ну, подследственный считал себя «крутым». Начал артачится. А ходил он обычно в ресторан «Венгритос», любил венгерскую кухню. Мы его там в отдельном кабинете подкараулили, удоброе место, тихое, как раз для сокрытия гулянок от лишних глаз придуманное…

– Это я понимаю, но как можно утопить в гуляше?!

– Ну, в прямом и буквальном смысле слова! Схватил пятернёй за загривок и макнул в этот котелок. Тот чуть не захлебнулся и обжёгся.

– Ну, хоть не до смерти?

– Не до смерти, но сильно. Это и называетя теперь у нас на «Готторпке» – «преподать урок научного гуляш-коммунизма [5]»…

– Ни фига себе! – делала Азира восхищённо-круглые глазки. Искренне благодарная Клокотову, что он без чванства и зазнайства, легко и просто ввел её в «круг равных»…

– У нас так! – скалился Клокотов – Так что берегись Дожа! Если что будет с ним в непонятках, лучше сперва у меня спрашивай…

– Ага, спасибки! Толик, вот первый вопрос: кто тут до меня работал?

– В смысле? Мы все тут до тебя, ты крайней пришла…

– Я имею в виду, в этом кабинете?

– Никто. Его под тебя Домотканев выгородил. Уж он ругался-ругался, световую гигиену коридора рушить не хотелось! Ну да человек подневольный…

– Тогда не понимаю! – развела руками Бекова, и смешно наморщила носик. – В гардеробе – она указала на конторского типа, скучный и старомодный платяной шкаф в углу – соболья шуба какой-то женщины, кто-то, наверное, потерял, забыл, ищет, переживает…

– В шкафу-то? – хмыкнул экс-гроссмейстер – Там спецодежда.

– Я тебе говорю, там шубка из русских соболей…

– Ну…

– Какая, нафиг, спецодежда?!

– Твоя. Ты же не электриком устроилась! Ты сотрудник военно-финансовой разведки, должна внушать… Это… – Толик пощёлкал пальцами, но так и не вспомнил, чего должна внушать сотрудница ВФР. – Ну, короче, это шкаф со спецодеждой! У меня тоже такой есть.

– И что у тебя там висит, стесняюсь спросить?

– Дублёнка югославская… Смокинг-комплетэ для светских раутов… Золотые запонки с моими инициалами…. Женских шуб нет, потому что играть трансвестита – несколько не моё амплуа…

И, выболтав эти «должностные секретики», Толик удалился, насвистывая, потому что Азира всё равно на какое-то время потеряла дар речи, И деликатность потребовала от гроссмейстера дать ей прийти в себя…

***

По иронии судьбы (а может быть, и в назидание коллективу) профессиональный праздник разведслужб они отмечали в уже известном Бековой по рассказам Толика укромном уголке «Венгритоса», по легенде изобразив перед персоналом гулянку строительного треста.

– Хороших людей везде большинство. – объяснял Кравино Бековой, подливая вина – Но вот беда – они все внизу. Потому что хорошие люди. А верхушка – везде верхушка. Потому что общие принципы комплектования верхов везде одинаковы…

– Ну почему так? – ныла Азира, уподоляясь капризному ребёнку – У нас же другое общество… Совсем другой уклад… Был… А получилось в итоге то же самое…

Кравино указал на самую середину банкетного стола, где на серебряном чеканном блюде, обложенный овощами, неприятно, плотоядно скалился в некротической улыбке отварной поросёнок под хреном. Хреновый поросёнок – и жизнь хреновая… Есть что-то мерзское в этой давней традиции – класть отварного поросёнка, как живого, так, что если не присматриваться – он кажется уснувшим…

– Поросёнка на стол – сказал босс – можно получить тремя способами. Вырастить самому – долго, нудно, трудно. Обменять на что-то, что сам вырастил – долго, нудно, трудно. Отобрать силой: быстро, легко, весело. Больше всех поросят у тех, кто идёт третьим способом. Поняла?

– Поняла. Поняла, что мне теперь нужно найти способ это развидеть, это ж жить невозможно, когда такое знаешь!

– Не получится, малыш! Раньше надо было широко закрывать глаза, до того, как сюда пришла… А теперь, как ни крути, тебе с этим знанием жить до конца дней твоих…