Читать книгу: «Последний чекист», страница 4

Сазонов удивился этому обстоятельству, ибо по давней, армейской еще, привычке всегда оставлял оружие в сейфе, поставленным на предохранитель. Он вынул вальтер из кобуры: так и есть – предохранитель не снят, а пистолет на взводе.

Сазонов извлек магазин, и так как затвор он не передергивал, посчитал, что патрона в патроннике нет, снял предохранитель и нажал на спусковой курок.

Хлопнул выстрел. Кабинет наполнился едким слезоточивым газом, от которого сразу в носу засвербело и слезы брызнули из глаз. Сазонов опрометью выскочил из кабинета и захлопнул за собой дверь, помчался в туалет, где долго промывал глаза и лицо под струей холодной воды из-под крана.

Затем, намочив носовой платок и закрыв им нос, он вернулся в кабинет, распахнул окно настежь и снова выскочил в коридор.

По счастью, в управлении уже никого не было, и его выстрел не устроил переполоха.

Прохаживаясь по коридорчику перед дверью в кабинет, Сазонов, хлюпая носом и вытирая слезящиеся глаза, размышлял, как могло случиться такое происшествие: «Кто же меня так проучил и дослал патрон в ствол? Неужели кто-то из сослуживцев?»

Он припомнил, что выбегал за какой-то бумагой в соседний кабинет, оставив свой сейф открытым, но в кабинете в это время были оба майора, которые никому чужому рыться в его сейфе не позволили бы…

«А вдруг это так глупо подшутил кто-то из них? Нет! На Сергея и Андрея совсем не похоже… – но, видать, неспроста вспомнился ему сегодня майор Руденко и случай с начальником заставы. – Да, чекисту расслабляться никогда нельзя: ни на работе, ни дома! Равно, как безоговорочно верить тем, кто рядом… Но как же без доверия? Нам ведь приходится не только в кабинете сидеть, но и навстречу настоящей опасности идти».

Выждав полчаса, Сазонов вернулся в кабинет. Газ уже выветрился.

Сазонов закрыл окно. Оделся и поехал домой, продолжая прокручивать в голове тот же вопрос: кто все-таки заставил его умыться слезами и соплями?

Дома на кухне, когда домашние уснули, он разобрал вальтер и нашел-таки причину. Виноватым оказались вовсе не люди, а конструкция самого пистолета и его очень тесной кобуры.

У затворной рамы оказалась слишком слабая пружина, а предохранитель и вовсе снимался от одного прикосновения к нему.

«Выходит, я сам передернул затвор, когда прятал вальтер под мышку!» – с облегчением подумал Сазонов, но выговор себе все же сделал: быть внимательней и заповедь «Бди!», сколько бы ни прослужил, не забывать!

2

В детстве Сазонов играл с соседскими мальчишками в «стукалочку». Незатейливая забава состояла в том, чтобы к длинной леске привязать металлическую гаечку, затем это нехитрое приспособление незаметно прикрепить к ветке дерева под окном у бабы Мани, гонявшей их крапивой при набегах на ее сад, а вечером спрятаться в отдалении и, то натягивая, то отпуская леску, стучать в окно и хихикать, когда баба Маня выглянет и, никого не обнаружив, огласит округу возмущенным криком: «Кто тут? Кто озорничает?» – и захлопнет окошко. А они снова постучат, и все повторится опять: распахнется окно, выглянет баба Маня, закричит… И так до тех пор, пока старушка не обнаружит «стукалочку» и не пойдет по леске прямо к их укрытию, которое надо успеть, ломая кусты, с диким гоготом быстренько покинуть и скрыться в темноте, пока не узнан, не пойман и не отдан отцу на «расправу».

Но игра – игрой, как ты ее не назови, а то, что доносить и наушничать, жаловаться и ябедничать на товарищей (да и не на товарищей тоже) – дело последнее, это Сазонов запомнил с детства. Когда он учился во втором классе, одна учительница, всегда такая ласковая и улыбающаяся, застукала его с пацанами-одноклассниками за школой, пытающимися раскурить сигарету «Памир». Она прошла мимо и даже замечание им не сделала, но тут же доложила обо всех курящих директрисе. А у той был такой нрав, что школяры давали кругаля, если видели, что она идет навстречу по дорожке, только бы с ней лицом к лицу не столкнуться. Директриса, конечно, сразу вызвала их в кабинет, стала выпытывать, откуда сигареты, откуда спички… Один из товарищей Сазонова признался, что сигарета была одна, и ту они подобрали у местной туберкулезной больницы, а спички Миша Сазонов принес из дома.

Что тут началось…

– Да вы с ума сошли: подбирать что-то возле туберкулезной больницы, да еще – в рот к себе тащить! – ужаснулась директриса. – Как вы туда попали? А ты, Сазонов, – сын уважаемого человека, заведующего колхозным складом, разве не знаешь, что спички брать из дому нельзя? От спичек пожар случается! Огонь может все уничтожить! А табак уничтожает ваши легкие, выжигает их, как самый настоящий пожар…

Но как директриса ни разорялась, как мозги им ни промывала, а родителям ничего не сообщила, чем заслужила себе немалое уважение в их мальчишеском кружке. Ведь расскажи она о происшествии отцу Сазонова и другим отцам, те в сердцах могли кого ремнем, а кого и дранкой поперек спины отходить…

А вот наябедничавшую на них миленькую с виду учительницу они с той поры невзлюбили… Нечего было стучать!

С презрением к стукачеству и доносительству, пронесенным через юность и срочную службу, Сазонову не сразу, но удалось примирить главные принципы работы с агентурой, когда он перешел служить в особый отдел энского погранотряда.

Старшие товарищи быстро разъяснили ему разницу между стукачеством и добыванием информации при помощи источника. Стукач или доносчик – это тот, кто информирует начальство или органы, преследуя шкурные цели, и делает это инициативно, поставляя, как правило, малоинтересную и зачастую недостоверную информацию. Негласный источник, находящийся в максимальной близости от объекта оперативного интереса, сотрудник разыскивает сам, затрачивая на это массу усилий и времени. Далеко не каждый из тех, кто может быть полезным органам безопасности, под воздействием бытующего в обществе стереотипа о доносительстве, воспринимает предложение о сотрудничестве с восторгом. Искусство оперативника в том и заключается, чтобы убедить человека негласно поработать на свою страну и не потерять при этом уважение к себе самому и к органам безопасности. Именно поэтому приобретение надежного источника – настоящий праздник для оперативника. И чтобы этот «праздник» был долгим, сотруднику приходится непрестанно заботиться о своем источнике, учить его, оберегать, сопровождать по жизни…

Сазонов все это зарубил себе на носу. И все-таки, приняв разумом работу с источником как суровую профессиональную необходимость, он некоторое время, пока не обвыкся, чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Наверное, нечто подобное испытывают первокурсники мединститута, которых обязательно водят в анатомичку, чтобы посмотрели, как препарируют тела умерших. Кое-кто после таких посещений отсеивается, понимает, что медицина – не его призвание. Молодых же оперов никто в анатомичку не водил и подобным суровым образом на профпригодность не проверял… А и стоило бы. И дело тут не в наблюдении за препарированием мертвой плоти (Сазонов к этому времени уже не однажды побывал «за речкой», то есть – в Афганистане, и вдоволь нагляделся на убитых и изувеченных войной пограничников), а в том, что сами приемы чекистской работы, несмотря на наказ про «чистые руки и горячее сердце», не всегда чисты и моральны с точки зрения обычного человека. И вот с этой специфической «аморальностью» Сазонов как бывший политработник, воспитанный на моральных принципах строителя коммунизма и пацанско-солдатских представлениях о чести и достоинстве, примирился не сразу. Не будь профессия чекиста его собственной, еще детской мечтой, а согласие перейти служить в особый отдел добровольным, он мог бы даже усомниться в верности такого поведения. Но высокие цели защиты государственной безопасности обязывали специфику новой службы принять, несмотря на все былые представления о сущем и должном.

Он, конечно, и виду не показывал, что у него на душе кошки скребут, когда его наставник Морозкин рассказывал ему о правилах вербовки и взаимоотношений с информаторами, предупреждая, что лучшими агентами, как правило, являются казарменные хулиганы, а вовсе не комсомольские и партийные активисты, которых по негласной установке вообще привлекать к агентурной работе нельзя. Сазонову же с такими солдатами, на кого имеется какой-то крючок или ниточка, за которую можно подергать, доверительное общение давалось на первых порах непросто. Но действовать по принципу «цель оправдывает средства» не хотелось, а пришлось…

Однажды возникла острая оперативная необходимость приобретения источника информации в негативной среде. Старший опер поставил Сазонову задачу подобрать и подготовить такого помощника из числа военнослужащих, склонных к нарушению воинской дисциплины. Изучая одного из кандидатов, он установил, что этот солдат является неформальным лидером группы земляков, призванных из Казахстана и Киргизии, уже здесь, в части, умудрился поучаствовать в хищении наркотических средств из аптеки, вел себя нагло, провокационно: дерзил старшим начальникам, демонстративно нарушал воинскую дисциплину и всеми способами добивался перевода в другое, не чекистское подразделение, дескать, «ему западло здесь служить, что лучше прийти домой с зоны, как два его подельника по воровству, которых осудили, а его почему-то нет»…

Сазонов долго доверительно беседовал с ним и сумел добиться откровения, что именно этот солдат и сдал своих подельников по воровству наркотиков. Бравируя перед Сазоновым, он признался, что они тогда не только наркотики похитили, но и проститутку привели в часть и надругались над нею, пригласив еще нескольких сослуживцев. Факт изнасилования проститутки он вообще преступлением не считал: дескать, проститутка – она и есть проститутка… Сазонов попросил его письменно зафиксировать все сказанное, а когда корчивший из себя этакого уркагана молодой дебил изложил на бумаге и обстоятельства кражи, и случай с девицей легкого поведения, сменил тон разговора с ним, пообещал обратиться в военную прокуратуру и ходатайствовать о направлении дела на пересмотр и доследование. Тут же он нарисовал в цветах и красках перспективу, которая ждет этого «героя» и всех его подельников в местах не столь отдаленных, когда выяснится неуважаемая статья, по которой они будут осуждены, и еще намекнул, что подельникам обязательно станет известно, кто дал на них показания. Несостоявшийся урка тут же задергался и сник: «Что же мне делать, товарищ капитан? Я на все готов, только бы они не узнали…» – и согласился сотрудничать. Впоследствии Сазонов не только регулярно получал от него ценную информацию о состоянии дел в роте, но и передал этот «источник» коллегам-территориалам, которые уж точно нашли, как использовать его с пользой для Родины.

В другой раз Сазонов обратил внимание на молодого солдата, призванного в погранвойска после окончания техникума. Парень был коммуникабельный, общительный, имел обширные земляческие связи в разных подразделениях. Но первые встречи и попытки поговорить с ним, заинтересовать и склонить к сотрудничеству ни к чему не привели. Солдат начинал замыкаться, щетинился, как еж, и наотрез отказывался выполнить любые, даже самые безобидные просьбы, скажем, дать самую обычную характеристику своим сослуживцам.

Сазонов направил запрос по месту жительства и выяснил, что коллеги – территориалы (или «театралы», следуя сленгу) в том самом техникуме, где этот солдат учился до призыва, выявили и провели профилактирование некой молодежной группы неофашистской направленности… С каждым из студентов техникума чекисты проводили долгие беседы, давили на них, запугивали и угрожали… Вот у кандидата, изучаемого Сазоновым, и сложилось устойчивое представление, что от сотрудников органов госбезопасности добра не жди! Долго и безуспешно Сазонов пытался переубедить его на предмет сотрудничества, для этого оставил в гарнизоне, переведя в одно из курируемых им инженерных подразделений, и даже попросил однажды своего наставника Морозкина поприсутствовать при беседе с кандидатом.

Опытный Морозкин выбор Сазонова сразу одобрил:

– Кандидат что надо! Работай с ним!..

И Сазонов стал работать, неторопливо и внимательно. Занимаясь своими повседневными задачами, он не упускал этого кандидата из вида. Снова и снова беседовал с ним на отвлеченные темы, прощупывал его настроение. Солдат постепенно становился разговорчивее, но по главному вопросу чувствовалось, что он все еще не готов к сотрудничеству. Время шло, и надо было выводить инженерные подразделения на границу, а кандидат продолжал держать глухую оборону…

– Что мне делать с ним, Александр Васильевич? – спросил Сазонов у Морозкина.

– Активизируй процесс, – посоветовал наставник и на пальцах объяснил, как именно это сделать.

Следуя мудрому совету, Сазонов через одного офицера попросил назначить выбранного им кандидата водителем на новую машину. А вскоре после этого уговорил другого офицера, с которым по стечению обстоятельств жил по соседству и находился в приятельских отношениях, найти предлог и снять упрямого кандидата с этой машины и пересадить его на старую, стоящую в ангаре без колес…

Спустя какое-то время Сазонов встретился с кандидатом, спросил участливо:

– Ты понимаешь, что происходит, солдат? Почему служба у тебя не складывается? Все твои однопризывники уже автотракторную технику к выходу на границу готовят, а ты все со старой развалюхой возишься… Может, чем-то надо помочь?

Тот в ответ только усмехнулся:

– Чем вы мне поможете? – и сказал, как отрубил: – А если и возьметесь помогать, я все равно стукачом ни за что не буду!

В конце концов, опять же не без участия Сазонова, оказался его кандидат на гарнизонной гауптвахте для наведения там порядка, уборки в камерах, пока в них нет арестованных, так сказать, на своеобразной экскурсии. И эта «экскурсия на губу» вдруг повлияла на него, ибо попадание на губу навсегда закрывало любому солдату дорогу на границу – кандидат знал эту непреложную истину. А на границе служить он очень хотел!

Беседа, состоявшаяся с ним после рабочего дня на гауптвахте, принесла нужный результат, и Сазонов приобрел себе ценного информатора, которому присвоил оперативный псевдоним Сынок.

В дальнейшем из Сынка вырос отличный помощник, участвовавший во многих проверках и разработках солдат, склонных к нарушению воинской дисциплины. Благодаря информации, полученной от Сынка, многих из потенциальных нарушителей перевели с заставы в гарнизон и не допустили больше к несению службы на границе, предотвратив тем самым не одно правонарушение. Сынок хорошо проявил себя и во время ЧП, случившегося в работавшей на границе инженерно-саперной роте летом восемьдесят третьего.

Это происшествие стоило Сазонову первых седых волос. Тогда сержант Сериков, над которым издевались старослужащие, изготовил и взорвал в палатке самодельное взрывное устройство. В результате взрыва погибли два солдата второго года службы, около десятка было ранено и получило контузии. Сериков скрылся, и о его местонахождении ничего не было известно. Сазонова срочно отозвали из отпуска. Он приехал к месту происшествия тогда, когда там уже работали следователи военной прокуратуры.

На месте бывшей большой ротной палатки громоздились искореженные и причудливо переплетенные друг с другом солдатские двухъярусные кровати, на земле перемешались пепел, битое стекло, личные вещи военнослужащих и обломки табуреток, повсюду – кровь. Сазонов немедленно начал опрос уцелевших саперов, среди которых был и Сынок. Все солдаты в голос утверждали, что наблюдали незадолго до взрыва метеоритный дождь. Сазонов понимал, что это – бред сивой кобылы и никакого дождя видеть они не могли, так как в три часа ночи спали без задних ног, а вовсе не любовались красотами звездного августовского неба. Но опрашиваемые все, как один, стояли на своем: видели метеоритный дождь. И только Сынок в конфиденциальной беседе прояснил ситуацию.

– Михал Иваныч, – по-свойски обратился он к Сазонову, который разрешал своим подопечным наедине называть его по имени и отчеству – так беседа получалась более задушевной. – За два часа до вашего приезда сюда примчался какой-то майор из погранотряда. Он всех, кто уцелел после взрыва, собрал и строго проинструктировал, что палатка загорелась от метеоритного дождя, а мы это видели своими глазами…

Сазонов тут же проверил эту информацию. В самом деле, первым на месте происшествия оказался майор Максимов, офицер инженерного отдела погранотряда, курирующий эту роту. Он вроде бы человек с высшим инженерным образованием и неглупый, а выдумал сущую нелепицу, пытаясь списать на «метеоритную версию» случившуюся трагедию, за которой, как был убежден Сазонов, стояли не только неуставные взаимоотношения в роте, но и безалаберность в хранении боеприпасов, в частности, аммонала, выделенного роте для проведения взрывных работ. А это ни много ни мало, а десять тонн!

Сазонов еще полмесяца назад в своей информационной записке командованию погранотряда сообщал о том, что взрывчатые вещества в роте хранятся с нарушением инструкций, что выдачу их для ежедневных взрывных работ никто должным образом не учитывает. Проведенная сразу же после ЧП ревизия этот факт подтвердила. Так что немудрено, что злополучному сержанту Серикову легко удалось спрятать утаенную взрывчатку и сделать из нее самодельную бомбу.

К вечеру удаленная горная застава стала напоминать крупный штаб перед решающим сражением. Из Москвы и Алма-Аты прилетели высокие чины с лампасами, начала работу специальная комиссия. Причиной столь пристального внимания к ЧП стало то обстоятельство, что главный виновник – сержант Сериков после взрыва сразу не был найден. Прочесывание окрестных гор ничего не дало. Собаки след сержанта взять не смогли, так как вокруг было пожарище, да и солдаты носили бушлаты, пропитанные едко пахнущим креозотом, к тому же зачастую менялись ими. Местные начальники предположили худшее: Сериков, совершив преступление, рванул за границу. А такой побег – это уже деяние по «Ивану Романовичу» (так шифровали между собой особисты статью «Измена Родине»), то есть – особо опасное государственное преступление, напрямую относящееся к подследственности КГБ. Потому-то и понаехало столько высоких чинов, и стали разбираться в происшествии они с таким пристрастием.

Уже глубокой ночью Сынок нашел способ сообщить Сазонову о случайно услышанном им разговоре сослуживцев, что кто-то ходит по территории заставы в грязной форме. Это Сазонова насторожило, так как к приезду начальства всех солдат переодели в новую… Сазонов тут же пошел на заставу и, обследуя все помещения одно за другим, нашел сержанта Серикова в котельной:

– Сергей, ты меня узнаешь? Помнишь, мы с тобой беседовали недавно?..

– Да, товарищ капитан, узнаю, – ответил Сериков и внезапно всхлипнул. – Простите меня, что я вам не сказал, что меня деды бьют. Решил сам за себя постоять, по-мужски отомстить им…

– Ну, вот отомстил по полной программе… – Сазонов и без Серикова знал, что происходит в роте. Сынок и другие информаторы подробно и не раз уже сообщали ему о казарменных хулиганах, да и собственные задушевные беседы с саперами не оставляли сомнений, что в подразделении вовсю царит дедовщина, к тому же поощряемая ротным. Сазонов полмесяца назад специально приезжал в эту роту, чтобы решить с ее командиром вопрос об отправке распоясавшихся «дедов» с границы. Ротный тогда уперся, мол, мне план взрывных и дорожных работ выполнять надо. И хотя нескольких ярых хулиганов он все же откомандировал в гарнизон, но с десяток их сообщников и подражателей оставил в подразделении. Они-то и стали жертвами мести Серикова.

– Теперь плакать бесполезно, Сергей! Пошли со мной, – Сазонов с жалостью посмотрел на сержанта, взял его, как маленького, за руку и повел к выходу из котельной. Сериков не сопротивлялся, покорно поплелся следом.

– Где же ты прятался, что тебя найти не могли? – спросил Сазонов.

– Когда все вышли окрестности прочесывать, я пробрался в кочегарку. А потом, когда поиски закончились, ушел в горы и бродил там. Сюда вернулся снова, когда совсем стемнело…

В канцелярии заставы, где восседали члены высокой комиссии и куда Сазонов привел виновника ЧП, их появление вызвало нечто похожее на немую сцену в конце гоголевского «Ревизора». Сазонов доложил, что это и есть тот самый сержант Сериков и что он во всем раскаивается и готов дать показания. Генералы с явным облегчением переглянулись – теперь происшествие сводилось только к общеуголовному преступлению, но не к измене Родине.

– Идите, капитан, – сказал начальник особого отдела округа, – теперь мы сами… С вами будем разбираться позднее…

Служебное разбирательство и расследование ЧП в особом отделе округа и в прокуратуре шло долго. Сериков был осужден на пятнадцать лет, сняты со своих должностей начальник политотдела и начальник штаба, а начальник погранотряда был предупрежден о неполном служебном соответствии.

Сазонов же тогда отделался легким испугом, так как в его действиях нарушений выявлено не было. Он дважды и, главное, своевременно информировал командование погранотряда и свое прямое руководство по фактам неуставных отношений в роте. Но должных и эффективных мер по устранению недостатков принято не было. Более того, на момент совершения ЧП информация Сазонова находилась в сейфе начальника политотдела и была там обнаружена проверяющими. А вторая информационная записка по тому же вопросу находилась в сейфе у начальника особого отдела погранотряда, который посоветовал молодому оперу не торопиться с выводами и тоже не предпринял ничего, чтобы на факты, изложенные Сазоновым, отреагировать…

Почему вспомнил об этом Сазонов десять лет спустя, летом 1993 года? Наверное, от обратного: нынешний его руководитель Виктор Леонардович рвал и метал, требуя скорее разыскать иностранца-взяткодателя, а это у подчиненных никак не получалось, несмотря на все предпринимаемые меры. Были эти меры по своему характеру – профессиональными и далеко не «чистоплюйскими». Доведись подполковнику Сазонову теперь рассказать о них себе самому, образца 1983 года, вряд ли бы он, тогдашний, себя, нынешнего, за некоторые шаги и предпринятые меры одобрил бы…

Но Сазонов был теперь уже тертым калачом и мог бы многое рассказать себе – молодому оперативному сотруднику в назидание. Например, о том, что вычитал у запрещенного в СССР, а сейчас очень даже модного эмигрантского философа и монархиста Ивана Ильина, о противостоянии злу силой. И это философское суждение многое объяснило Сазонову в его понимании профессии чекиста и весьма четко обосновало ее суровую необходимость. Сила, останавливающая зло, не может в конце концов не напитаться им и не стать в какой-то мере злою силою, так как использует для борьбы со злом все формы противостояния, в том числе и не всегда вяжущиеся с общечеловеческой моралью. Но являясь злом, вынужденным и неизбежным, эта сила способна остановить зло куда большего размера, зло, могущее нанести непоправимый ущерб его Отечеству и всем живущим в нем людям. Ведь и вторжение скальпеля в тело пациента приносит боль и страдание, но при этом спасает ему жизнь, удаляя злокачественную опухоль или пораженный ею орган. Чем-то похожим на такое оперативное вмешательство занимались Сазонов и его сослуживцы, выполняя при этом свою главную профессиональную задачу – обеспечение государственной безопасности страны, которой они присягали.

3

Почти месяц искал Сазонов неуловимого Майкла. За это время успел вернуться из отпуска Николай – сосед Сазонова по кабинету, и тут же по его наводке улетел в Сочи, где «территориалы» заприметили иностранца, напоминающего Иенга Манго. Сазонов предположил, что именно через их аэропорт камбоджиец может вылететь из страны, но иностранец при проверке оказался гражданином Таиланда.

Чтобы перекрыть другие возможные каналы вылета Майкла из России, Сазонов послал ориентировки в Санкт-Петербург, Калининград и даже во Владивосток. Вместе с майорами Сергеем и Андреем он ежедневно просматривал оперативные милицейские сводки и несколько десятков раз выезжал в районные управления милиции, где задерживались выходцы из Юго-Восточной Азии. Проверка этих личностей тоже не дала положительного результата.

Сазонов под прикрытием легенды, по которой он представлял интересы сидящих в СИЗО «оборотней», несколько раз встречался с представителями «ореховской» организованной преступной группы. Эта ОПГ крышевала в Москве иностранцев-бизнесменов. Выходить на криминальных лидеров Сазонову пришлось хитроумным способом. В московских милицейских ВУЗах учились отпрыски криминальных авторитетов. С некоторых пор у братвы стало модным пристраивать своих детей в такие учебные заведения, дабы в будущем иметь своих людей в правоохранительных органах. Через сотрудников Конторы, курирующих эти учебные заведения, Сазонов сначала познакомился с сыном одного авторитета и через него установил контакт с его отцом и его окружением. Осторожно выспрашивал у бандитов о Майкле, сетовал, что у этого «косоглазого» денег «куры не клюют» и эти деньги надо у него вытрясти для благой цели выкупа подельников. Как бы невзначай задавал вопросы о связях Майкла с другими московскими преступными группировками, с ментами и представителями таможни, рассчитывая при помощи новых фигурантов напасть на след… Выяснилось, что один из «ореховских» оказался недавно призванным в погранвойска. Факт сам по себе вопиющий и в прежние времена немыслимый: каждый призываемый на границу проходил строжайшую проверку. Но теперь нужно было воспользоваться и этим обстоятельством. Пришлось Сазонову звонить своим старым сослуживцам по пограничному ведомству. Однако и доверительная беседа с этим «ореховским» ничего нового о Майкле не принесла.

В пору было опустить руки. Но последовательно проводимая оперативно-разыскная работа даром не пропала. Все казавшиеся на первый взгляд напрасными командировки, выезды, проверки, беседы и допросы в конце концов принесли результат. Правда, он оказался не совсем таким, какой ожидал получить Сазонов.

Однажды, отправляясь в очередное РУВД на проверку задержанного вьетнамца, Сазонов захватил с собой слушателя академии, находившегося у них в отделе на практике. Этот младший лейтенант знал южноазиатские языки, в том числе и камбоджийский, и вьетнамский. Поприсутствовав на допросе, он сообщил Сазонову:

– Товарищ подполковник, а приглашенный милицией переводчик делает весьма приблизительный перевод… Не знаю, умышленно или по незнанию, но он допускает неточности… – И прочитал Сазонову целую лекцию, объясняя, чем отличаются друг от друга языки жителей разных провинций Вьетнама и соседних с ним стран.

Из объяснений этого полиглота Сазонов мало что понял – для него все азиатские языки с их мяукающими, плавающими интонациями и изменяющимися тембрами голоса в зависимости от того, о чем и по какому случаю говорит их носитель, представлялись чащобой непролазной, но сторожок себе все же поставил: а так ли точно расшифрованы записи «прослушки» по делу «оборотней». И еще одно неожиданное открытие сделал для него стажер – знаток юго-восточных языков:

– Настоящие вьетнамцы не считают день, в который они родились, достойным для запоминания. По традиции во Вьетнаме все жители страны отмечают свои дни рождения в Новый год, который они называют Тет. Именно Тет и считается днем рождения всей вьетнамской нации и каждого вьетнамца в отдельности. Празднуя Тет, все вьетнамцы поголовно добавляют к своему возрасту еще один год. Поэтому они измеряют свой возраст по количеству прожитых лунных Новых годов.

– Но ведь дата лунного Нового года ежегодно меняется…

– Так точно, меняется. Но это не важно: Тет есть Тет!

– Спасибо тебе, лейтенант! Просветил… – поблагодарил Сазонов стажера, смекнув: «Так вот почему мы никак не могли определиться с датой рождения Манго… Надо будет непременно посадить этого лингвиста на проверку перевода результатов прослушки… Ведь кого-то же из иностранцев мои менты-«оборотни» поздравляли с годом Голубого Водяного Петуха… Может, именно Майкла? А мы внимания на этот факт не обратили, зацикленные на том, что по документам дата рождения у Майкла 20 февраля 1964 года…»

В тот же день позвонил Сазонову конторский следователь из Лефортово:

– Михаил Иванович, тут наши «оборотни» в голос поют мне про одну квартиру в Орехово-Борисово, где якобы с взяткодателем встречались и посиделки устраивали с девочками и спиртным… – он назвал адрес, который показался известным Сазонову.

Сазонов нашел в оперативно-разыскном деле задание, которое давал установщику. Так назывался сотрудник, занимающийся проверкой адреса и установлением личности подозреваемых. Установщик отчитался о работе по адресу и сообщил, что ничего важного не обнаружено. Тогда Сазонов снова поднял все отчеты о результатах прослушек, сравнил их с магнитофонными записями и обнаружил, что отдельные контролеры ПТП просто не сообщали ему, как инициатору, информацию о вызове на этот адрес девушек легкомысленной профессии… И непонятно, поступали они так по девичьей скромности, ибо большинство контролеров службы техподдержки были представительницами прекрасной половины человечества, или по недомыслию.

Сазонов немедленно связался с Маркизой и поинтересовался у нее, известен ли ей упоминаемый адрес. Маркиза тут же подтвердила, что девочки по этому адресу выезжали, и неоднократно.

Удивительно, как это не зафиксировала «наружка»? Как сказал Конфуций, порой мы видим многое, но не замечаем главного.

Судя по данным, обычная пятиэтажка на рабочей окраине – хрущоба, похожая на десятки таких же вокруг. Обычный подъезд, обычный этаж, на котором четыре квартиры: две однокомнатные, двухкомнатная и трехкомнатная. Установщик по заданию Сазонова проверял двушку. Однако выяснилось, что он отработал по адресу формально, использовал для проверки только данные жилконторы, а не личный сыск: своими ногами не потопал, глазами не посмотрел, ушами не послушал. Отписался, что адрес чист и никто из подозреваемых его ни разу не посещал. Доверившись установщику, коллеги Сазонова (да и он сам!) к записям прослушки и к результатам видеонаблюдения отнеслись недостаточно внимательно.

Попеняв себе за нарушение принципа «доверяй, но проверяй», Сазонов лично поехал в адрес. Представляясь сотрудником МВД и используя свою безотказную «мурку», он под предлогом проверки паспортного режима обошел все квартиры в подъезде и поразился сделанному открытию. То, что он считал четырьмя отдельными квартирами на интересующем его этаже, оказалось одной большой коммуналкой. То есть юридически четыре квартиры существовали в документах ЖЭКа как отдельные жилые площади, а де-факто были скуплены земляками Майкла и объединены в одну квартиру, занимающую целый этаж. Внутри квартир были прорублены двери, позволяющие переходить из одной в другую, не выходя на лестничную площадку. Сбивая наружное наблюдение с толку, войти в эту общую квартиру можно было безо всякого труда через любую из четырех дверей и выйти обратно совсем из другой.