Читать книгу: «Умница», страница 3
Глава 4
Так прошел год. Они никогда не обсуждали своих отношений, не строили планов на будущее, но Нине понемногу стало казаться, что Игорь у нее был всегда, и всегда будет, как же иначе. Кроме выходных, он стал приезжать на неделе. Ему не хватало домашнего уюта, а ей нравилось, когда он был рядом, нравилось стирать и гладить для него, делать ему массаж от начинающегося остеохондроза, лечить его простуды. Постепенно в ее квартире оседали его вещи: зубная щетка, бритва, шлепанцы, халат, книги. Потом Игорь, который каждое утро бегал, пытаясь сбросить вес, завез к Нине кроссовки и тренировочный костюм, чтобы не отступать от своего правила и тогда, когда ночевал у нее.
Стараясь представить себе свою дальнейшую жизнь с Игорем, Нина прислушивалась к женщине в себе. Женщина молчала, но молчала скорее одобрительно – не возражала.
Все кончилось ровно в годовщину их отношений. Нина решила отметить эту дату: испекла пирог, накрыла стол со свечами. У нее был умысел, она решила сделать Игорю предложение. Предложение состояло в том, чтобы, продав ее квартиру, сообща купить квартиру побольше, поближе к работе, и поселиться там вместе. Нина была уверена, что Игорь согласится, не видела, какие могут быть возражения против такого разумного плана. Она не настаивала на замужестве. По словам Игоря, он не встречался с женой – та не пускала его в дом, даже для того, чтобы увидеться с сыном, но они не были разведены, – и Нина не хотела ничего форсировать. Со временем все устроится, не сомневалась она.
Выслушав ее, Игорь помолчал, потом заговорил напряженно, глядя в пол: «Ну что ж, все к одному, так даже лучше… Видишь ли, я тоже хотел с тобой поговорить».
Нина слушала его, не понимая. До нее не сразу дошло, что Игорь, к которому она так привыкла, собирается ее бросить и объявляет ей об этом. «Но почему?!» – воскликнула она. Из его путаных объяснений она поняла, что все это время он все-таки виделся с женой. Сказал, что ради сына. Теперь сыну предстояло идти в школу, и Игорь хотел при этом присутствовать, хотел, чтобы у мальчика был отец.
Нина молчала. Умом она понимала, что все справедливо, что она не имеет на Игоря никаких прав, и надо расстаться по-хорошему, но была будто парализована. До этого ее никто в жизни не бросал, и она не знала, как это больно.
Собрав вещи, почти уже в дверях, Игорь сказал кое-что еще. «Прости, но я не думаю, что для тебя это так уж важно. Ты ведь в постели ничего не чувствуешь, верно?.. Я же не дурак, я вижу. Я не говорю, что ты холодная, но, может, тебе нужен кто-то другой, не знаю…» Нина гневно распахнула дверь: «Уходи!» И он ушел.
В ту ночь Нина не сомкнула глаз, переживала предательство Игоря и свое унижение. Разум некоторое время увещевал ее, объясняя, что Игорь ей ничего не обещал, а значит, и не предавал, и что ничего особенно унизительного для нее во всей этой истории нет, но скоро разуму пришлось заткнуться, верх взяла обиженная, уязвленная женщина. Вместе с миллиардами женщин планеты она вынесла приговор мужикам, которые все сволочи, и прокляла незнакомую ей чертову бабу, которая, при всех своих недостатках, сумела вернуть мужа. Уж она-то, небось, не холодная, наверно, вытворяет в постели черт-те что, а мужикам только это и подавай. Нина, никогда в жизни не ругавшаяся, посылала в ее адрес гнусные проклятия.
На следующий день Нина позвонила в компанию и сказалась больной, а потом и вовсе выпросила двухнедельный отпуск. Она не представляла, как будет встречаться на работе с Игорем.
Зарабатывала она для молодой сотрудницы неплохо, а тратила очень мало, поэтому у нее были сбережения, и она решила устроить себе грандиозные каникулы. Никогда раньше не бывавшая за границей, она поехала туда, куда едут все соотечественники, которым удается немного поправить свои дела, – в Турцию.
В Турции она в первый же день жестоко обгорела на солнце. Хлопоты о путевке и билете, сборы в дорогу пошли на пользу – Нина отвлеклась от своих переживаний брошенной женщины и, прибыв на курорт, жадно впитывала новые впечатления. Гостиница была большая – считалась, что четырехзвездная. Наполовину ее заполняли отдыхающие из России, на другую половину – европейцы, в основном, немцы.
Забросив чемодан в номер, Нина побежала на пляж. Пляж был оккупирован соотечественниками, немцы же природой брезговали, проводили время цивилизованно, у бассейна при гостинице. Вода в море была так себе – слишком соленая и непрозрачная, хуже черноморской, но Нина с удовольствием поплавала, а потом растянулась на лежаке. Она чувствовала себя свободной, самостоятельной женщиной. Вокруг мельтешила пляжная жизнь – голые тела, крики и смех, игра в волейбол, возня детей.
Нина познакомилась с семьей из Новокузнецка. У главы семьи был свой бизнес – мастерская по изготовлению чугунных оград для особняков. В Турции семейство было уже второй раз, а на следующий год планировало ехать в Италию. Видно, ограды для особняков пользовались спросом. Глядя, как Нина жарится на солнце, новые знакомые предложили ей защитный крем, но Нина отмахнулась: «Глупости! Ничего со мной не будет». Солнце не казалось сильным, небо было затянуто дымкой, с моря дул ветерок.
Нина еще пару раз ходила плавать, опять валялась на лежаке, а, вернувшись в номер, удивилась: она провела на пляже добрых четыре часа. И начался ад. Кожа с ног до головы покраснела, как помидор, местами выступили волдыри, все болело нестерпимо. Нина вспомнила, что, вроде бы, помогает одеколон, и что у нее в чемодане есть пузырек. Достала, вылила на себя. Легче не стало, зато теперь от нее воняло парикмахерской. Чувствительная к запахам, Нина страдала вдвойне.
Было еще одно народное средство – моча. Нина не сразу решилась, но в конце концов поплелась в туалет. Народное средство помогло мало, но теперь к вони одеколона прибавился еще запах мочи. Это уже было чересчур. Нина прыгнула под душ, все смыла; потом, не вытираясь, завернулась в простыню и со стоном опустилась на постель.
У нее был жар, ее лихорадило. Под вечер ей удалось ненадолго забыться, но скоро она очнулась. За окном было темно. Она слышала, как расходятся по номерам последние посетители бара, который находился на ее этаже. Все укладывались спать, а ей предстояла бессонная ночь. «Идиотка, – ругала она себя. – Поделом тебе. Таких идиоток черти поджаривают в аду, и правильно делают».
Ей вспомнилось, как родители возили ее в Анапу и она, еще маленькая девочка, немного обгорела с непривычки. Чем тогда лечила ее мама? Память подсказала: сметаной. Мысль о прохладной густой сметане, которой можно обмазать всю себя, была прекрасна. Но где ее тут возьмешь, сметану? В отчаянье, без всякой надежды, Нина отправилась на поиски.
В халате и шлепанцах она добрела до бара. Двери бара были закрыты, внутри было темно. Нина постучала, подождала, опять постучала. Наконец появился толстый бармен-турок. Он показал на часы: дескать, закрыто. Нина умоляла: «Пожалуйста, please. На минутку». Наконец бармен с недовольным видом открыл. Но как объяснить ему, что нужна сметана? По-русски турок не говорил, а Нина не знала, как будет «сметана» по-английски, и есть ли вообще в английском такое слово – может, англичане сметаны не едят. Напрягая свой скудный запас английских слов, Нина составила примерно такую фразу: «Пожалуйста, дайте белое – класть в салат». Бармен хмурился непонимающе, потом улыбнулся, закивал. Сходив на кухню, он вернулся с баночкой, в которой было что-то светлое. Обрадованная, Нина сунула ему пять долларов и побежала к себе.
Баночка была ледяная, из холодильника, нужно было втереть все поскорей. Забежав в номер, Нина скинула халат и, зачерпнув из банки, щедро намазала свои воспаленные плечи и загривок. В первые десять секунд и впрямь было ощущение приятной прохлады, а потом стало жечь вдвое, в десять раз больше! Будто по плечам прошлись раскаленным утюгом. Нина понюхала содержимое банки, потом попробовала на вкус. Это был майонез – очень острый, на горчице. Нина заплакала. Несчастнее ее никого на свете не было.
Несколько дней она просидела в четырех стенах, медленно приходя в себя. Еду она заказывала в номер, но есть не хотелось, и содержимое подноса часто оставалось нетронутым. Пару книжек, взятых в дорогу, она давно прочитала, местное телевидение смотреть было невозможно, а вид из окна надоел. Нина валялась на постели с наушниками на голове, раз за разом прокручивая курс разговорного английского. Как сказать по-английски «сметана», она так и не узнала, но потом сообразила, что нужно было просто попросить йогурта.
Купив у того же бармена большую коробку йогурта, она, стоя перед зеркалом, обмазала себя с ног до головы. Зрелище было жуткое. «Новое блюдо: жареная идиотка в йогурте», – сказала она вслух и показала своему отражению язык. Но йогурт действительно помогал.
Постепенно боль стихала, шкура стала слезать лохмотьями, а под ними открывалась новая кожа – тонкая, блестящая, уже тронутая загаром.
На шестой день Нина вышла из номера. Ожоги в разных местах еще побаливали, но жить было можно. О пляже не могло быть и речи. Вместо этого Нина ударилась в экскурсии. Раньше она не представляла, что земля, которая теперь называется «Турция», была когда-то частью античного мира – с греческими городами, театрами, банями, аренами для спортивных состязаний. И этот древний мир, обломки которого тут и там выступали из-под земли, был гораздо интереснее того, что на этой земле было теперь. Нина, любившая историю, накупила справочников и в следующие пять дней объехала все, что было в пределах досягаемости.
По совету новокузнецких знакомых она еще поехала в один фольклорный ресторанчик. Заведение находилось в получасе езды от гостиницы, на холмах, в пустынной местности. Ресторанчик был отделан в восточном стиле, подавали там местные блюда, но главным было представление группы артистов в народных костюмах, которые пели и плясали, а потом вовлекали в свои пляски посетителей – русских и немцев.
Зажигательные ритмы и гортанные звуки песен подействовали на Нину. В конце концов, отпуск удался, думала она, хлопая в ладоши. Будет, что вспомнить. Молодой усатый турок в шароварах с широким поясом вытащил ее на середину круга, и Нина неловко, но весело подражала местному танцу. Потом пила крепчайший кофе, пробовала восточные сладости, вдыхала аромат кальянов. Все было прекрасно.
Вечер закончился за полночь. Нина вышла в бархатную южную ночь. У ресторанчика образовалась маленькая толпа – это немцы давились, стараясь занять места в последнем дешевом маршрутном автобусе. Нина в толпу не полезла, пошла к остановке такси. Около нее оказался молодой парень. Он улыбнулся ей: «Здорово вы плясали». Потом предложил: «Возьмем такси на двоих? Вы в какой гостинице?» Выяснилось, что их гостиницы рядом, и они поехали в одной машине.
Парня звали Олег. В темноте Нина его плохо разглядела, но, кажется, он был недурен собой – стройный, светловолосый, улыбчивый. Он о чем-то болтал с Ниной, она невпопад отвечала, глядя, как огни фар выхватывают проплывающие мимо деревья и редкие постройки. В открытое окно машины лился коктейль местных запахов; за деревьями темным провалом виднелась прибрежная полоса, а за ней угадывалось море с блестками волн, над которыми висела огромная желтая луна.
Было уже поздно, но о сне не хотелось и думать. В ее голове и теле стучали ритмы турецких плясок, она всей грудью вдыхала ароматы ночи и была почти счастлива.
«Хочешь, пойдем, искупаемся?» – предложил Олег. Нина и не заметила, как они доехали. Расплатившись, они вылезли из такси; машина скрылась, а они остались на узкой дороге под темными платанами. В одной стороне была ее гостиница, в другой – его; вбок и вниз отходила гравийная дорожка к морю. Олег взял ее за руку, полуобнял за плечи. «Смотри, какая ночь. Вода сейчас как парное молоко. Пойдем, окунемся», – сказал он, с улыбкой заглядывая ей в глаза. Возвращаться в опостылевший номер ей в самом деле не хотелось, а хотелось шалить, хулиганить. «У меня с собой нет купальника», – сказала она со смехом, сама не веря, что это она говорит – что все это происходит с ней. «А у меня нет плавок», – с таким же смехом ответил Олег.
Они действительно окунулись – на минуту. А потом долго занимались любовью на оставленном кем-то лежаке. Над головой было черное, южное, усыпанное звездами небо. Планки лежака врезались в ее едва зажившую спину, море плескалось в двух шагах, и в ритм с прибоем в нее входил мужчина, которого она знала всего полчаса. «Сумасшедшая, развратница», – сказал ей голос совести, но этот голос быстро умолк. Что могла противопоставить совесть южной ночи, морю и дикой, без всяких стеснений, любви на лежаке?
Нине было хорошо. Сначала было просто приятно – все вместе: и вид звездного неба, и теплый ветерок, и объятия мужчины, кожа которого была соленой от морской воды. Голова ее была пуста, она отдалась ритму, который ее новый любовник создавал на пару с прибоем. Потом ей стало не просто приятно – внизу живота, в бедрах и ягодицах возникло какое-то новое ощущение. Сначала слабое, оно стало быстро нарастать. Все ее тело напряглось в предвкушении чего-то небывалого, что должно было произойти в следующую секунду…
Но в следующую секунду Олег со стоном сделал последнее резкое движение и, отпустив ее, пристроился рядом на узкий лежак. Нине было мало, поднявшаяся в ней волна ощущений не хотела спадать. Она ждала продолжения, но мужчина, вскользь поцеловав ее, закурил сигарету и сказал: «Ну, что, идем баиньки?»
Олег проводил ее до ее гостиницы. Он предложил встретиться следующим вечером, сходить куда-нибудь, потанцевать. «А потом – на пляж», – с улыбкой подумала сумасшедшая развратница Нина. Олег еще раз поцеловал ее и исчез в темноте. Проводив глазами красный уголек его сигареты, Нина поднялась к себе. «Как бы узнать его завтра», – думала она, хихикая, когда принимала душ.
Назавтра она проснулась в прекрасном настроении. Все ее тело было как на пружинах, хотелось двигаться, плясать. После завтрака она сходила на пляж, искупалась. Увидев новокузнецких знакомых, весело поздоровалась, сказала, что отлично провела время в ресторанчике на холмах. «Вы прекрасно выглядите. Что с вами случилось?» – простодушно спросил производитель чугунных оград. «Ничего. Просто отдохнула», – рассмеялась Нина и попрощалась с семейством. Отходя, она видела, как супруга чугунного бизнесмена что-то с усмешкой объясняет ему, кивая в сторону Нины.
Нужно было как-то убить время до вечера, и Нина поехала в соседний городок, который славился своим базаром. Кстати, пора было подобрать сувениры для отца и… – и для его Лидии Григорьевны, будь она неладна. Базар был хорош – не базар, а целый город, с бесчисленными секциями-лавочками и немыслимым лабиринтом проходов между ними. Здесь стояла какофония звуков и невероятная смесь запахов – кофе, неведомых фруктов, сладостей и специй, кож, крашеных тканей и горящих печей, где что-то готовилось или раскалялся металл для чеканки, которую мастера творили тут же, на глазах. Русских туристов здесь любили (легко тратят деньги), сразу узнавали, зазывали к себе. В первые пять минут, поддавшись напору смуглых торговцев, которые встречали ее, как близкую родственницу после долгой разлуки, Нина купила какую-то шаль немыслимой расцветки и монисто, сделавшее бы честь любой цыганке. Потом, сообразив, что все это ей совершенно не нужно – дома носить это будет невозможно, – она спрятала кошелек подальше и потом уже только приглядывалась, твердо решив обойти весь базар. В конце концов она купила красивую вышитую феску для отца и вполне безвкусную брошь для Лидии Григорьевны, да кое-какие мелочи для институтских подруг.
Вернувшись в гостиницу и пообедав, она прилегла отдохнуть, чтобы набраться сил для вечернего прожигания жизни. Вместо ужина она ограничилась чашкой кофе и, с трудом дождавшись назначенного времени, вышла к месту встречи у входа в гостиницу – с шалью на плечах и звякающим монистом на шее.
Через полчаса ее веселое, проказливое настроение сменилось недоумением, потом досадой: ее любовник не показывался. Подумав, что, может быть, они не поняли друг друга, и Олег ждет ее на дороге, она побежала на то место, где накануне они высадились из такси. Олега не было. Какая-то другая парочка целовалась под платаном; при виде Нины они засмеялись и, держась за руки, скользнули по дорожке к морю. Выждав еще четверть часа, Нина побрела к себе.
Все обиды и огорчения последнего времени опять навалились на нее. «Что же это со мной? Почему меня бросают? Что я, хуже всех?» – думала она, со слезами на глазах разрывая в клочья ни в чем не повинную шаль.
Она заснула под утро, потом встала разбитая. Ничего не хотелось. Был последний день ее тура, на следующее утро у нее был билет на самолет домой. Это дало ей занятие – собирать чемодан; при желании с этим можно было провозиться целый день.
Однако после ужина она сказала себе: «Черта с два, у меня есть еще вечер». Надев самую короткую юбку, блузку, которая заканчивалась выше пупка, и свое роскошное монисто, она вышла на променад под фонарями, где днем гуляли семейные пары с детьми, а вечером курсировали одиночки, мужчины и женщины, в поисках своего кусочка личного счастья.
Это было унизительно, противно – вышагивать, изображая любовь к прогулкам на природе, в ожидании, что какой-то представитель мужского пола подойдет, заговорит. Мимо шли такие же любительницы прогулок, бросавшие друг на друга неласковые взгляды. Быть одной из них для Нины было невыносимо, и только спортивная злость заставила ее пройти весь променад три раза из конца в конец.
Она уже была готова сдаться, когда с ней заговорил какой-то парень. Невысокого роста, чернявый, вертлявый, он ей совсем не понравился, но выбирать не приходилось. Парень назвался Жорой; судя по выговору, он был откуда-то с юга: из Ростова или с Украины.
Они поболтали о том о сем, без большого энтузиазма. Жора оживился, когда услышал, что Нине на другой день уезжать. «Это надо отметить, отметить!» – настаивал он радостно. Он не мог пригласить ее в свой номер – у него был сосед, – так что оставалось ей пригласить его к себе. Ей эта мысль не нравилась – ей вообще уже ничего не хотелось, – но нужно было доводить начатое до конца.
По пути Жора прихватил в баре бутылку самого дешевого вина. В номере они разлили вино в толстые гостиничные стаканы, выпили. Говорить было не о чем, и Нине хотелось поскорее со всем покончить. «Я пойду в душ, сейчас вернусь. А ты ложись», – без всяких церемоний объявила она, уже не удивляясь своему поведению.
Когда она, завернутая в полотенце, вышла из душа, представитель мужского пола по имени Жора уже лежал в ее постели. Они допили вино. Инстинкт громко говорил Нине, что не стоит ей ложиться с этим Жорой, но из какого-то злого упрямства она легла.
Инстинкт не ошибся, ничего хорошего в этом не было. Жора был ей неприятен. Ничего похожего на давешнюю ночную пляжную любовь с Олегом – ни звезд, ни прибоя и никаких захватывающих ощущений в ее теле. Ничего. Кроме того, ее скоро почему-то стало клонить в сон, и она отключилась, даже не дождавшись конца Жориной возни.
Пробуждение было скверным. У Нины болела голова, но хуже было чувство, что она совершила какую-то серьезную ошибку, за которую ей придется платить. И она тут же убедилась в этом: ее чемодан был распахнут, вещи валялись кругом, сумочка вывернута наизнанку. Ее обокрали. Чернявый Жора с юга был гостиничным воришкой, который обирал одиноких дамочек, ищущих приключений. Что-то подсыпал ей в вино и обокрал. Он учел то, что ей нужно было уезжать, и у нее не было времени его разыскивать, поднимать скандал. Нина закрыла лицо руками и застонала от унижения и стыда.
Однако до отъезда оставался всего какой-нибудь час, и стонать было некогда. Слава Богу, Жора не забрал ее документы и билет на самолет – очевидно, хотел, чтобы она улетела. Он даже оставил ей двадцать долларов – на автобус до аэропорта.
Уже сидя в самолете, Нина никак не могла прийти в себя, была как оглушенная. Все случившееся было так на нее не похоже, не из ее жизни. «Вот уж, действительно, съездила за границу. Сменила обстановку», – подумала она и вдруг вспомнила дурацкое монисто. Жадный Жора прихватил его с собой. Почему-то мысль об этом показалась ей такой смешной, что она истерически расхохоталась на весь салон, вызвав удивленные взгляды пассажиров и озабоченность стюардессы.
Прилетев, она сразу вышла на работу, постаравшись вычеркнуть Турцию из памяти. Игоря она не встретила – тот за это время перевелся в другое подразделение компании. Видно, и ему расставание с Ниной далось не очень легко и не хотелось с ней каждый день видеться. Впрочем, Нина обнаружила, что ее это уже не так волнует – чувства притупились, все как-то отдалилось, можно было жить дальше.
Но за турецкие приключения ей предстояло заплатить еще раз. Сначала она не обращала внимания на появившиеся неприятные симптомы, но через неделю была вынуждена обратиться к врачу. Анализы подтвердили: треклятый Жора – или романтический Олег? —наградил ее неприличной болезнью. На Нину будто потолок упал. Врач успокаивал ее: «Ну что вы, дорогуша, так убиваетесь? На вас прямо лица нет. С кем не бывает? Поверьте, это пустяк, это лечится. Через две недели будете как новенькая». Нина не могла объяснить циничному балагуру-врачу, в каком ужасе она была, как противна сама себе.
Она прошла курс лечения, потом обратилась в другую, платную клинику и, хотя анализы говорили о полном выздоровлении, настояла на повторном курсе.
Теперь Нина была уверена, что уже никогда ни с одним мужчиной иметь дел не будет, на личной жизни был поставлен жирный крест. «Просто это не мое, – сказала она себе. – Сколько еще нужно доказательств? Кому-то – все эти фигли-мигли, кому-то – профессия. Мое дело – профессия, карьера».
А скоро ее захватили другие, связанные с отцом события, и ей пришлось надолго забыть о своих переживаниях.