Читать книгу: «Умница», страница 2

На следующий день Дима решился пригласить ее к себе домой под предлогом окончательного обсуждения курсовых, чего якобы нельзя было сделать в библиотеке. «Мамы не будет весь вечер, так что нам никто не помешает», – сообщил Дима. Нина понимала, что должно произойти, и была не против, хотя Дима был совсем не похож на того мужчину, которому она в мечтах собиралась отдать свою девственность.

Дима жил с матерью в маленькой двухкомнатной квартире в пятиэтажке. В их доме царили бедность и идеальный порядок, не похожий на тот несколько безалаберный быт, который создавала душевная и легкая Нинина мама, и тем более – на то запустение, которое установилось у них с отцом после маминой смерти.

Дима предложил ей чаю. «А может, хочешь вина? У меня есть», – сказал он, но тут же, испугавшись своей смелости, стушевался. Нина согласилась на чай.

Дима усадил ее в комнате на потертый дешевый диван и, посуетившись, принес на подносе чайник, чашки и вазочку с конфетами. Было видно, что он готовился к свиданию.

Однако он явно не знал, как приступить к делу. Когда чай был выпит, он вдруг начал горячо обсуждать каких-то общих знакомых, потом рассказал длинный несмешной анекдот и сам нервно смеялся. После этого воцарилось долгое молчание. В конце концов, не вынеся его, Дима с несчастным видом полез в рюкзачок, достал курсовую и стал читать Нине какую-то главу.

Нина сидела молча, опустив глаза. Все ее существо было, как натянутая струна.

«Дима, сядь сюда», – сказала Нина, указывая рукой на место рядом с собой. Дима пересел к ней, не расставаясь с курсовой. Руки у него заметно дрожали. Нина забрала у него курсовую, отложила ее и тихо сказала: «Обними меня». Дима неловко обнял и поцеловал ее – в щеку. Нина повернула голову, подставляя ему губы. Это был первый в ее жизни поцелуй.

Как потом выяснилось, у Димы она тоже была первой женщиной. Он действовал неловко, не знал, где у нее что расстегивается и как снимается. Но в конце концов, с ее помощью, он ее раздел. Лихорадочно застелил диван, разделся сам, потом, вспомнив, отбежал, включил музыку. Видимо, музыка входила в его план обязательным пунктом. «Свет», – попросила Нина. Дима убрал свет, остался полумрак, рассеиваемый невыключенной лампочкой в коридоре…

Это продолжалось не больше минуты. Нина ощутила боль, вскрикнула. Почти сразу после этого Дима отвалился от нее и, тяжело дыша, опустился на диван рядом.

Нина лежала на спине, в недоумении глядя в темный потолок. «Это все?» – не могла понять она.

Как бы в ответ на ее вопрос Дима встрепенулся и возобновил свои действия – на этот раз немного уверенней, не так лихорадочно.

Магнитофон выдавал что-то громкое. Кто знает, как бы все сложилось, если бы не эта роковая музыка. Из-за нее они не слышали, как открылась входная дверь, и очнулись только, когда зажегся свет. В комнате, в двух шагах от дивана, стояла женщина в плаще, с сумкой в руке. Димина мать.

Открыв рот, она смотрела на их голые тела на диване. Нина натянула на себя простыню, пролепетала: «Здравствуйте».

Женщина сделала глотательное движение, ответила: «Здравствуйте».

И тут Дима выпалил: «Мама, это моя невеста. Ее зовут Нина. Нина, познакомься: это моя мама, Татьяна Юрьевна». Женщина пришла в себя, молча вернулась в прихожую снять плащ, потом переместилась в кухню и крикнула им оттуда: «Идите пить чай!»

Одевшись, они полчаса провели на кухне с Татьяной Юрьевной. Нина, полуживая от стыда, сидела, молча уставившись в чашку. Татьяна Юрьевна держалась внешне спокойно, как ни в чем не бывало расспрашивала сына о его институтских делах.

Домой Нина ехала одна, категорически запретив Диме ее провожать. К счастью, в вагоне метро в этот поздний час было почти пусто, и никто не обращал внимания на странную девушку, которая то смеялась, то хмурилась без всяких видимых причин. Причины были – она стала женщиной. Кроме того, она стала невестой.

Через два месяца они поженились. Так вышло, что Нину никто толком не спросил, хочет ли она за Диму замуж. Да она и сама не знала. Не то чтобы сомневалась, взвешивала, чего больше – плюсов или минусов, – а просто тупо отдалась течению событий. Женщина внутри нее, которая до того решительно шагнула навстречу робким Диминым ухаживаниям, на этот раз молчала.

Отец, познакомившись с Димой, был явно разочарован, но заставил себя быть приветливым, шутил, похлопывал Диму по плечу, наливал вина. Совсем не такого жениха он хотел бы для Нины, но что поделать, ей решать. Преодолев неловкость, отец спросил, не ждут ли они с Димой ребенка. Нина правдиво ответила, что нет, но по лицу отца она видела, что у него остались сомнения. В его понимании, только такая причина могла заставить его умницу-дочь связать свою жизнь с этим бесцветным парнишкой.

А бесцветный парнишка был оживлен, хлопотал о регистрации и свадьбе. Он был счастлив – насколько могла быть счастливой его робкая душа. Свадьбу сыграли в студенческом кафе, куда набился весь их курс. Все было очень шумно и бестолково.

Замелькали дни их семейной жизни. По желанию Татьяны Юрьевны молодожены жили с ней; им была отведена большая из двух маленьких комнат – та самая, с диваном. Теперь Нина с Димой были неразлучны круглые сутки: утром ехали в институт, там сидели рядом на лекциях, возвращались, обедали, листали конспекты.

Татьяна Юрьевна была с невесткой ровна, вежлива, но на Нину каждую минуту веяло от нее арктическим холодом. Очевидно, и Татьяна Юрьевна желала своему единственному сыну другой жены. Она никогда не упоминала о том кошмарном случае, когда она застала их на месте преступления, но, видимо, считала Нину какой-то распутницей и авантюристкой, затянувшей неопытного Димочку в свои сети. Впрочем, размышляя об этом, Нина признавалась себе, что это было недалеко от истины. Еще в поведении свекрови сквозило какое-то сомнение, как будто она не верила в этот брак и всякий день ожидала, что Нина куда-то исчезнет. И в этом Татьяна Юрьевна тоже оказалась права.

Нина привыкла к Диме, как привыкают к своему пальто или портфелю: он не вызывал у нее никаких эмоций, просто был всегда рядом. У них поневоле было все общее: знакомые, учебные заботы, даже учебники и тетрадки. Нина помогала не очень способному Диме готовиться к экзаменам, потом писать диплом; они уже обсуждали планы на жизнь после окончания института.

Татьяна Юрьевна работала в плановом отделе какого-то завода, где из-за спада в отрасли была занята только полдня. Все остальное время она посвящала своему небольшому домашнему хозяйству. Нину она трудиться не заставляла, но и не отталкивала. В конце концов у них установилось, что Нина каждый день по два часа под присмотром свекрови терла, скоблила, мыла и стирала. Ее собственная любящая и всепрощающая мама ее к такому не приготовила, и поначалу Нине приходилось тяжело, но потом она втянулось, ей даже понравилось.

Возможно, брак с Димой мог бы со временем окрепнуть, пустить корни, и была бы у них семья не хуже других, но имелась в Нининой семейной жизни зона бедствия. Супружеское ложе. Дима с энтузиазмом исполнял свои обязанности мужа, но для Нины это было еженощным испытанием. Стоило Диме выключить свет и прикоснуться к ней, как у нее перед глазами вставала Татьяна Юрьевна – в плаще, с сумкой в руке. К тому же настоящая, а не призрачная Татьяна Юрьевна была тут же, за тонкой стенкой. Звукопроницаемость в квартирке была потрясающая, и Нине было слышно, как свекровь ворочается в кровати, садится, нашаривает шлепанцы и идет мимо их двери на кухню, чтобы принять желудочные таблетки. Это повторялось почти всякий раз в минуты их с Димой близости, и у Нины все внутри сжималось. Никакого наслаждения, о котором шушукались некоторые смелые подруги, она не испытывала. Были малоприятные, иногда болезненные ощущения, все возрастающее недоумение и досада.

К числу немногочисленных достоинств Димы относилась чистоплотность, к которой приучила его мать. Он каждый день принимал душ и менял белье, от его тонкой, почти прозрачной кожи всегда пахло земляничным мылом – любимым мылом Татьяны Юрьевны, которое она использовала во всех случаях. Нина возненавидела этот запах.

В конце концов это стало невыносимо. Нина не раз собиралась поговорить с Димой, но язык не поворачивался начать разговор. К тому же Дима выглядел совершенно счастливым. Он явно считал себя хорошим мужем, в его тоне слышались нотки мужского самодовольства.

Однажды, покупая в каком-то ларьке шариковую ручку, Нина увидела брошюру о технике секса. «Мне еще вот это», – сгорая от стыда, ткнула она пальцем в красноречивую обложку. Урывками, запираясь в туалете, она прочитала брошюру. Половину она не поняла, а другая половина ее потрясла; для нее открылся новый мир.

Нина не решалась показать брошюру Диме, пока не выдался такой день, когда он с простудой остался дома. Уходя на занятия, она тайком сунула брошюру под подушку в расчете, что Дима найдет и сам прочитает. Но нашла брошюру Татьяна Юрьевна. Когда Нина вернулась, свекровь встретила ее в дверях. «Я тут меняла белье и нашла вот это. Наверно, это твое», – протянула она Нине брошюру, тщательно завернутую в газету.

Это был конец, но Нина сделала еще одну попытку спасти положение. Она спросила у отца, не против ли он, если они с Димой переселятся к нему. Отец обрадовался, вызвался перевезти их вещи в тот же день. Но, заведя об этом разговор с Димой, Нина по его растерянному лицу сразу поняла, что ничего не выйдет. Дима все же обещал поговорить с Татьяной Юрьевной. У них состоялся разговор, при котором Нина не присутствовала; итогом было то, что Дима, пряча глаза, чужим голосом объявил Нине, что не может оставить мать. В ту ночь между супругами впервые не было близости.

Оставаться с Димой не имело смысла, но по инерции Нина жила с ним еще месяц, до защиты дипломов. Защита у обоих прошла прекрасно. Получив красную корочку, Нина почувствовала какое-то освобождение – прежняя полоса в ее жизни закончилась, начиналась новая. Даже не попрощавшись с Димой, она поехала к отцу с твердым намерением больше не возвращаться в комнатку со злосчастным потертым диваном.

Дима привез ее пожитки, уместившиеся в одном чемодане. Он был убит. Воздушный замок, который он построил и в котором был счастлив, рухнул. От отчаянья обретя красноречие, Дима упрашивал Нину не бросать его. Впрочем, он даже не заикнулся о том, чтобы переехать к ней; власть матери над ним была абсолютна, поступить ей наперекор он не мог даже ради своего счастья. «Извини, Дима, ничего не получится», – мягко, но решительно сказала Нина. «Но почему, почему?» – вопрошал Дима. Нина только качала головой. Она не хотела заводить с Димой разговор о своих сексуальных проблемах – она уже поняла, что бросила бы его все равно. Как она могла ему это объяснить? Как объяснить, зачем она вообще выходила за него? «Извини, Дима. Не переживай. Все у тебя будет хорошо», – сказала она, выставляя его за дверь.

Они развелись. На память о Диме Нине осталась графская фамилия, которую она не стала менять. А на память о Татьяне Юрьевне осталась привычка к порядку, который Нина с тех пор наводила вокруг себя всюду, где бы ни оказалась.

Глава 3

Нина снова стала жить с отцом, и жизнь эта была безрадостной. За время ее замужества отец заметно изменился. Еще далеко не старый, около сорока пяти, он не находил постоянной работы, перебивался случайными заработками. И стал по-настоящему много пить. Он запустил себя, не брился, вид у него был нездоровый, постаревший; увидев эти перемены вблизи, Нина была поражена.

Отец всегда был человеком веселым, душой любой компании. Мама рассказывала, что когда-то он покорил ее своими туристическими песнями под гитару, – в молодости оба ходили в дальние турпоходы. Но гитара уже многие годы пылилась на антресоли, от многочисленных прежних приятелей не осталось и следа, последних из них разметал вихрь реформ. Вокруг отца не было никого, а главное, рядом не было мамы. Нина была уверена, что мама не дала бы ему согнуться, с ней он остался бы прежним – работягой, весельчаком и философом-эпикурейцем.

Теперь эта обязанность – поддержать отца – лежала на Нине, и она остро переживала свою беспомощность. Она упрашивала отца не пить, ругалась с ним, пыталась затащить к каким-то врачам, но все без толку.

Однажды, в трезвую минуту, он сказал ей: «Нинок, брось ты это, не пытайся меня спасать. Ты думаешь, я не понимаю, что спиваюсь? Я это делаю сознательно. А что мне остается, скажи? У меня в жизни больше ничего нет». «А я?» – с обидой воскликнула Нина. Она знала, что отец в ней души не чает, но, очевидно, этой любви было мало, чтобы наполнить его жизнь.

Нина устроилась в крупную инвестиционную фирму и окунулась в работу с головой. Она мечтала сделать быструю карьеру и тогда… Что будет тогда, она представляла смутно, но одно знала точно – она найдет возможность помочь отцу. Главное, ему нельзя было оставаться без дела. Нина мечтала, что изучит всю механику бизнеса вдоль и поперек, обзаведется связями и поможет отцу открыть собственную строительную компанию. Он же такой прекрасный специалист, золотая голова, у него все получится, нужно только начать! Порой в ее мечтах они вместе с отцом открывали свое дело и добивались огромных успехов. Нина сама понимала, что все это очень наивно, и была бы удивлена, если бы кто-то ей сказал, что довольно скоро отец действительно будет владеть собственным предприятием, и она, Нина, будет участвовать в его делах, а потом будет спасать его бизнес.

Встреча, которая изменила жизнь отца, произошла случайно, на улице. Отец был, к счастью, трезвым – как раз шел в винный магазин, – когда рядом у обочины притормозила машина. Из нее посигналили; оглянувшись, отец увидел, что ему машут из окна иномарки. Подойдя, он узнал своего бывшего заместителя по строительному тресту Симоняна. В свое время они немало поработали вместе, притерлись друг к другу, и теперь оба были рады встрече. Симонян сказал, что по горло занят, но обязательно найдет время встретиться. Подобные обещания почти никогда не исполняются, но Симонян действительно скоро позвонил и зазвал к себе – посидеть, поговорить.

Симонян жил в новом доме элитной постройки. В огромной квартире был не доделан евроремонт, мебель почти отсутствовала. «Некогда заниматься этим, – посмеивался Симонян. – Да и к чему? Появится новая хозяйка, все равно все переделает по-своему». Он был после развода, бывшая жена, по его словам, была всем обеспечена, а дети учились за границей.

Во всей манере Симоняна, в каждом его слове сквозило довольство человека, добившегося успеха. Они с отцом Нины и прежде были на «ты», но теперь в обращении Симоняна, с первого взгляда оценившего плачевное положение бывшего начальника, звучали снисходительные нотки. Впрочем, он был по-настоящему радушен и с удовольствием вспоминал былое с Евгением Борисовичем.

Главное было сказано, когда они перебрали всех общих знакомых и, распив на двоих бутылку превосходного армянского коньяка, начали вторую. Симонян предложил отцу работу. В отличие от отца, он после развала их строительного треста не потерялся, а приспособился к новым условиям и затеял одно за другим несколько предприятий. Начал он с того, что на одном из обломков треста создал маленькую компанию, специализировавшуюся на инженерных сооружениях для городских нужд. Симонян дневал и ночевал в коридорах городской власти, обхаживал нужных людей, и в конце концов ему удалось вписать свою компанию в городской заказ, что обеспечило ей хороший старт. Фирма поднялась, стала приносить доход. Еще больше поднялся, развернулся сам Симонян. Теперь он выходил на дела совсем иного масштаба – что-то, связанное с нефтью, цветными металлами или еще чем-то, очень темным и баснословно прибыльным. Симоняну нужно было оставить на надежного человека свою первую компанию, и тут ему как нельзя кстати подвернулся Нинин отец.

Отец становился наемным работником Симоняна, но тот заверил, что по сути дела они партнеры, а в перспективе сам он собирается выйти из этого бизнеса, отец сможет его выкупить и хозяйничать один. Это невероятное обещание тоже в конце концов оказалось выполненным – видно, Симоняну была судьба не обмануть Евгения Борисовича.

Изголодавшийся по настоящему делу, отец окунулся в работу с головой. По своим масштабам компания Симоняна была раз в десять меньше их бывшего треста, отцу в ней было тесно и он со страстью вникал в каждую мелочь. Многое можно было улучшить, оптимизировать – и в инженерном смысле, и в смысле организации. Симонян действительно предоставил ему свободу рук. Сам он витал в своих новых сферах, в компании появлялся изредка, выслушивал предложения отца и на все соглашался, прекрасно понимая, что отец как специалист даст ему сто очков вперед. Свою волю Симонян проявлял только, когда дело касалось финансов.

Новая работа преобразила отца – он помолодел, расправил плечи. К тому же Симонян не был скуп и положил ему приличную зарплату. У отца впервые в жизни появились импортная машина, набор хороших костюмов и всякие дорогие мелочи вроде швейцарских часов и золотых зажигалок. Он снова стал выглядеть мужчиной – более того, видным мужчиной, что называется, «орлом». Нине даже было обидно за маму – за то, что этот новый расцвет отца достался не ей. И скоро для этой обиды появилась настоящая причина.

Причину звали Лидия Григорьевна, она была немолодой, но очень ухоженной и эффектной женщиной. Она работала в какой-то городской структуре, отец познакомился с ней, улаживая очередной проект. Нина не почувствовала, когда у отца появилась женщина и ничего не подозревала до того самого дня, когда он познакомил их в каком-то кафе. «Вот, Нинок, понимаешь… В общем, мы с Лидией Григорьевной собираемся жить вместе. Ты как?..»

У Нины в душе все клокотало. Ей хотелось выплеснуть налитое отцом шампанское в ухоженное лицо этой стервы. Да как она смела? Занять место мамы!.. Но не зря родители гордились умом Нины. Ум говорил свое: отец не может быть один, если не эта женщина, то другая, какая разница? Лидия Григорьевна улыбалась ей заискивающе. Она уже поняла, что Нина очень много значит для отца и может разрушить все ее планы. «Лишь бы ты был счастлив», – сказала Нина отцу, поднимая бокал с шампанским. Отец благодарно сжал ее руку и поцеловал в щеку.

Лидия Григорьевна поселилась в их квартире. Она была бездетная вдова, одна после смерти мужа, и могла посвятить всю себя своему новому браку. Ей хватило ума не производить поначалу никаких радикальных изменений в квартире, но в жизни отца она заняла каждую свободную минуту. С ней отец, прежде иронически относившийся к искусству театра, стал каждую неделю ходить на театральные премьеры. У них появились общие знакомые, с которыми они обменивались визитами. Лидия Григорьевна любила готовить и то и дело заставляла отца дегустировать и нахваливать новое блюдо.

Вообще-то она оказалась неплохой женщиной, и Нина вынуждена была признать, что для отца она была подходящей парой, но Нине жить с ней под одной крыше было невозможно. Нину раздражало все: ее голос, запахи ее кремов в бесчисленных баночках, которыми она уставила полки в ванной, ее кулинарные изыски… Одно то, что чужая женщина спала в маминой комнате, хозяйничала на маминой кухне, выводила Нину из себя. Она и не пыталась поладить с Лидией Григорьевной несмотря на большое желание со стороны новой жены отца. Скоро встал вопрос о разъезде. По общему согласию они продали квартиру и купили две других. Нина поселилась в однушке на окраине.

Ей было тяжело прощаться с родными стенами, в которых прошла почти вся ее жизнь. У нее было ощущение, что в прежней квартире, несмотря на появление новой хозяйки, мама все еще присутствовала, а теперь они лишили ее дома, и мама по-настоящему покинула их, оставшись только в фотографиях и воспоминаниях.

Правда, была еще дача, с которой у них тоже было многое связано. Дача представляла собой дощатый садовый домик с шестью сотками песчанистой земли в ста километрах от города. Участок отцу дали от работы в давние годы, когда он еще не был начальником, и все здесь было сделано их с мамой руками. Нину привозили сюда каждое лето все ее школьные годы. Лидия Григорьевна к дачной жизни вкуса не имела, и как-то в сентябре отец с Ниной выезжали туда для того, чтобы что-то подлатать, разобрать вещи, а на самом деле – чтобы побыть вдвоем. На соседних участках жгли листву, стоял сладковато-горький дым, и все было, как в старые времена – только не было мамы. На обратном пути отец завел разговор о том, чтобы продать дачу. Нина промолчала, и больше отец эту тему не поднимал.

На пару лет все как-то установилось, наладилось. Отец много работал, его компания расширялась. Когда Нина бывала у него дома, он, выпив рюмку-другую, с увлечением рассказывал о своих планах. Он выглядел молодым и счастливым. Лидия Григорьевна этим встречам не препятствовала, но всегда присутствовала при их разговорах и не упускала случая словом или жестом напомнить, что в этом доме хозяйка – она, и мужчина этот принадлежит ей. Нина ее не любила, как и прежде, но где-то в глубине души приняла и смирилась с тем, что единственного близкого человека ей приходится с кем-то делить.

На работе у нее все шло хорошо. Она быстро выделилась из группы молодых выпускников финансовых вузов, которых набрали вместе с ней, когда компания расширялась. Сначала их всех загрузили рутинными, вспомогательными операциями, определив в помощники к опытным аналитикам. Сверстники Нины жаловались на нагрузку, на то, что им не дают проявить себя. Все они были честолюбивы, мнили из себя финансовых гениев. Нина тоже была честолюбива, но не жаловалась, а с азартом перелопачивала горы стандартных расчетов, доводя свои навыки до совершенства, овладевая компьютерными программами, а по вечерам штудировала специальную финансовую литературу. Особенно ее интересовали финансы строительной отрасли. Не прошло и года, как Нину заметили, стали поручать самостоятельную работу.

После развода с Димой у Нины долгое время никого не было. Дима не пробудил в ней интереса к физической стороне любви; мысль о близости с мужчиной не вызывала у нее отвращения, но и не волновала. В ее узком мирке не было места ни для чего, кроме работы. Она не считала, что чем-то обделена, ее не интересовало мнение подруг, с которыми она встречалась два-три раза в год на чьих-нибудь днях рождения. И все же… Как-то раз, идя вечером через сквер к своему дому, она увидела целующуюся пару. Казалось бы, ну что такого, но у Нины в груди разлилась горячая волна. Ускорив шаг, она поднялась к себе в квартиру, приняла душ, поужинала, села за финансовые обзоры. Но цифры и графики не лезли в голову, перед глазами маячили две переплетенные фигуры в вечернем полумраке. Прошло не меньше часа, прежде чем она смогла вникнуть в то, что читала. С тех пор она везде – в метро, на улице, в скверах – старательно отворачивалась от парочек, хотя бы невинно держащихся за руку.

Однажды ей позвонили по ошибке. Было уже поздно, она лежала в постели, готовилась ко сну, расслабляя тело и мозг по особой методике, которую вычитала в книжке. Нужно было по очереди поговорить с каждым своим органом, поблагодарить за работу и пожелать спокойной ночи. Нина дошла до сердца, когда зазвонил телефон; недоумевая, она взяла трубку. Глубокий мужской баритон сказал: «Ниночка, лапа, ты?.. Ну, наконец-то. Котенок, как ты, милый?» Почему-то Нина не сразу поняла, что это ошиблись номером, а потом ей не сразу удалось объяснить это мужчине. Он говорил: «Ну, не разыгрывай меня, кисуля. Ты что, сердишься?.. Не сердись, лапа. Я люблю своего котенка». Повесив трубку, Нина фыркнула: «котенок», «кисуля», какая пошлость! Что за женщина позволяет себя так называть? Но после этого она долго не могла уснуть, хотя и побеседовала по три раза со всеми своими органами. В первом часу ночи она призналась себе, что ей самой хочется, чтобы кто-то, хотя бы и не таким красивым баритоном, называл ее «котенком».

Потом появился Игорь. Он был старше ее лет на десять, работал в той же компании, заведовал сектором. По работе Нина с ним не сталкивалась и была едва знакома. Сошлись они внезапно, на корпоративной вечеринке. Отмечался десятилетний юбилей компании. Нина оказалась рядом с Игорем за столом. Он ухаживал за ней, непрестанно шутил, много пил. Нина тоже выпила, непривычно для себя много. Они танцевали, участвовали в каких-то конкурсах, играх. Потом опять пили. Кончилось тем, что Игорь оказался у Нины в квартире. Оба едва держались на ногах, ни о каком сексе не было и речи. Нина положила Игоря на раскладушку на кухне, а сама рухнула в постель, даже не переодевшись в ночнушку.

Утром она проснулась оттого, что кто-то на кухне гремел чайником. У Нины трещала голова. Она вспомнила, что у нее в доме мужчина, что зовут его Игорь, и что она сама его привела, но решительно не помнила, зачем она это сделала. Страдая от головной боли и подозревая себя в помешательстве, Нина побрела на кухню. Игорь тоже был несчастен, он выпил раза в три больше нее и был в жестоком похмелье. Они сварили крепчайший кофе и стали пить его, закусывая таблетками аспирина.

Нина спросила, не нужно ли Игорю позвонить домой, ведь там, наверно, беспокоятся, но Игорь отмахнулся. Морщась и хлебая обжигающий кофе, он поведал Нине о своем положении. Он был женат, у них с женой был сын, но вот уже несколько месяцев они жили врозь. «Чертова баба. Ну, чего ей надо? – говорил Игорь про жену. – А тут еще теща… В общем, съели они меня». Игорь обретался в квартире какого-то приятеля, который уехал за границу. «Так что никто меня не хватится», – с кривой усмешкой подытожил он.

Нина разглядывала его. Он был довольно ладный, хотя и с наметившимся животом. На лицо не красавец, а теперь, с похмелья, так, скорее, страшила. Но Нина поняла, почему привезла его к себе – как и накануне, на вечеринке, она почему-то чувствовала себя уютно и легко с этим мужчиной, как будто они были давно знакомы.

Когда кофе был допит, Нина его проводила, и они даже не поцеловались на прощанье, но в субботу на той же неделе он приехал к ней, и они стали любовниками.

Потом Нина спрашивала себя, любила ли она Игоря. Ей, собственно, не с чем было сравнивать: Дима был не в счет, а в любовь, которую изображают в романах и кинофильмах, она не верила. Игорь приезжал к ней в выходные, оставался ночевать. Она привыкла к этим посещениям, ждала их. Сама Нина обычно питалась готовыми блюдами из микроволновки, но для Игоря она готовила, а потом, подперев щеки ладонями, смотрела, как он ест. Заварив чай так, как нравилось ему, и наполнив специально купленную для него большую чашку, она слушала его рассказы. Игорь был отличный рассказчик, помнил множество забавных случаев, прекрасно изображал коллег по работе, начальство, клиентов. Не всегда эти рассказы были пустыми анекдотами, в них было много поучительного – Нина узнавала закулисную сторону бизнеса, то, о чем не пишут в книгах и статьях.

В компании они скрывали свои отношения, – так хотел Игорь, да и она тоже. Обычно такие вещи быстро становятся всем известны, но чаще всего потому, что женщина, заведя связь с сослуживцем, сама все по секрету выбалтывает каким-нибудь подругам. Нина ни с кем о своей личной жизни не откровенничала, да и подруг в компании у нее не было, поэтому их с Игорем сближение оставалось тайной.

Сталкиваясь изредка в коридорах компании, они только улыбались и кивали друг другу, а общались по электронной почте, используя шуточные кодовые имена. «Юстас – Алексу, – писал Игорь. – Завтра приеду, OK? Хочется женской ласки и домашних котлет. Ты лучшая. Я тебя Ц». «Алекс – Юстасу, – отвечала Нина. – Котлеты будут, приезжай. Не ходи без шапки, ты все время хлюпаешь носом. Ц».

Игорь был опытный мужчина, ему не нужно было подсовывать просветительские книжки про секс. В постели он применял богатый арсенал приемов, и Нина позволяла ему делать всё, но на самом деле ей больше нравилось то, что предшествовало постели: первые объятия, ласки, когда они еще были одеты, а он еще был ее добрым другом Игорем, а не техничным самцом. Еще ей нравилось засыпать рядом с ним, когда, совершив все свои подвиги, он опять становился человеком. «Спокойной ночи, малыш», – говорил он, целуя ее. «Все-таки «малыш» лучше, чем «котенок»», – улыбалась она про себя, вдыхая его уютный, ставший родным запах.

Однажды она договорилась встретиться с отцом после работы: отец уже принимал ее всерьез как специалиста и хотел посоветоваться по поводу одной банковской ссуды. Он ждал ее в машине у дверей офиса. Когда Нина вышла к нему, здесь же случайно оказался Игорь. Смутившись, Нина представила мужчин друг другу, а когда те пожимали руки, была поражена тем, как они похожи: одного роста, одной масти, схожий тембр голоса, одинаково лысеют, одинаково улыбаются.

Будучи девушкой образованной, Нина знала об учении Фрейда и с ужасом подумала: неужели это правда, и я, испытывая подсознательное влечение к отцу, нашла ему замену в лице Игоря? Она с негодованием отвергла эту мысль, но забыть этого не смогла. Как-то они с Игорем после трудного дня сидели у нее, пили чай. В углу работал телевизор с выключенным звуком. Показывали какого-то барда с гитарой. «Дай-ка звук, хочу послушать, – попросил Игорь. – Я, знаешь ли, тоже в юности любил петь, даже свои песни сочинял. Хочешь, как-нибудь принесу гитару, спою тебе?» «Нет!» – воскликнула Нина, напуганная тем, что и в этом Игорь похож на отца. Игорь был удивлен и заметно обиделся.

От этих фрейдистских опасений Нине стало труднее заниматься с ним любовью. К ней вернулся тот внутренний зажим, который владел ею в браке с Димой: ложась с Игорем в постель, она невольно вспоминала отца, и оттого, что она гнала от себя эти мысли, было только хуже. Видимо, почувствовав что-то, Игорь сократил свою мужскую программу и больше не старался распалить ее своими приемами. Они допоздна сидели на кухне, болтали, а потом, после короткого секса, засыпали. Нину это устраивало.