Читать книгу: «Умница», страница 11
Утро, вопреки пословице, не было мудренее вечера. В голове у Нины был сумбур. Она не представляла, как приедет на работу, как будет копаться в документах и, главное, как вечером встретится с ним. Что он подумает о ней?
Вливая в себя крепкий кофе, Нина опять вспоминала все события предыдущего дня – особенно то, как он держал ее на руках… И тут ее пронзила ужасная мысль: что, если он решит, будто она споткнулась намеренно – что это ее женская игра?
Он этой страшной мысли она зажмурилась. Но ведь, честное слово, ей-богу, она этого не хотела. Но как это докажешь? Он будет считать ее дешевой кокеткой.
Кроме того… Тут Нину поразила другая, еще более ужасная мысль. А так ли уж она невинна? А что, если хитрая женщина внутри нее, эта предательница, подстроила падение?
Нина была так убита, что хотела остаться дома – не ездить на работу, попросить выходной. Но что это решало? Кроме того, Самсонов мог это как-то по-своему истолковать. Нет, нужно было ехать в банк и сделать вид, что ничего не случилось. Ведь и в самом деле ничего не случилось – в мире ничего не изменилось ни для кого, кроме нее. А кому какое дело до этого?
В банке она еле-еле досидела до конца дня. Главное было дождаться Самсонова, провести разговор с ним, как обычно, ничем себя не выдав.
Самсонов пришел, как было заведено, к концу дня. Вместо привычного «Здравствуйте!» он бросил: «Физкульт-привет!» и улыбнулся ей.
Но потом было все как всегда. Он подсел к столу, подпер щеку кулаком, стал ее слушать. В этот день Нина почти ничего не сделала по работе, но, слава богу, у нее было много материала, который она не успела доложить Самсонову прежде.
Она отбарабанила, плохо понимая, что говорит.
Он выслушал ее, сказал: «Хорошо, работайте», – и ушел.
Когда за ним закрылась дверь, Нина уткнулась лицом в свои руки и заплакала.
Глава 2
Один писатель сравнил любовь с убийцей, который выскочил в переулке перед мужчиной и женщиной и ударил обоих ножом. У Нины было не так. Любовь поразила ее одну, и не ударила ножом, а, скорее, подцепила на крючок, с которого ей теперь было не сорваться.
Ничего приятного в любви не было. Это была ноющая боль в груди, которая то усиливалась, то стихала, но не отпускала целыми днями, а нередко и ночами, до самого утра.
Нина была несчастна. Она пыталась как-то осознать свое положение, но мысли не слушались, не хотели фокусироваться, и разлетались будто бабочки от порыва ветерка, стоило любви шевельнуться в груди и явить мысленному взору Нины его крупный профиль и серые глаза. Павел Михайлович, Павел Михайлович, Паша…
По здравому смыслу, ей нужно было срочно, под любым предлогом, уходить из «Градбанка», чтобы больше никогда не видеть этого большого, сильного, напористого и грубого мужчину. Любимого мужчину. Это будет тяжело, может быть, очень тяжело, но в конце концов все пройдет, никто не умрет, от любви умирают только в романах.
Был другой вариант – объясниться ему в любви. Набрать побольше воздуху и выпалить: «Я люблю вас, Павел Михайлович!» Представляя себе эту сцену, Нина приходила в ужас. Ее любимый был человеком, мягко говоря, неделикатным, он мог высмеять, оскорбить ее. Или… Могло ли быть, что он тоже любит ее? Нет, не любит, конечно, но готов полюбить, только пока не знает об этом, а когда она признается…
«Нет и еще раз нет! – одергивала себя Нина. – Ну, не будь же ты такой тряпкой, сохрани хоть каплю достоинства, не унижай себя жалкой и глупой надеждой!» От этих упреков глупая надежда сникала и куда-то ненадолго пряталась, но потом снова являлась как ни в чем не бывало. Днем Нине обычно удавалось от нее отделаться, ночью было труднее.
Она недосыпала и работала через силу. Самсонов это заметил. Придя к ней однажды и увидев ее бледность, он спросил: «Что с вами, Нина? Вы неважно выглядите». Вздрогнув оттого, что он назвал ее по имени (во второй раз за время их знакомства!) и сжавшись от его бесцеремонного замечания, Нина пробормотала: «Ничего. Просто не выспалась». Это было правдой, или, по крайней мере, частью правды.
Перед уходом Павел Михайлович еще раз к ней пригляделся.
– Нет, Нина, все-таки вы мне не нравитесь. Я понимаю: вы вкалываете на полную катушку, и я это ценю. Вот что: возьмите-ка пару выходных, отдохните. Надолго я вас отпустить не могу, но, думаю, два-три дня погоды не сделают…
– Нет, спасибо, со мной все порядке, – проговорила Нина. – Просто…
– Что?
«Просто я вас люблю, чурбан вы этакий!» – мысленно прокричала она.
Павел Михайлович ждал, его серые глаза внимательно и по-доброму смотрели на Нину. Нине нужно было решаться – сейчас или никогда.
– Просто я кое-что обдумывала, решала один вопрос. Не спала до утра.
– Ну, и как? Решили вопрос? – поинтересовался Павел Михайлович.
– Не совсем. Но решу.
Павел Михайлович улыбнулся своей сотруднице ободряюще:
– Хорошо. Только для этого все-таки есть день. Мне нужно, чтобы вас хватило до конца. Потерпите, уже недолго. А потом все будем отдыхать.
Его массивная фигура скрылась за дверью. Сам он никакой усталости не выказывал, хотя, как было известно Нине, он каждый день работал с утра до поздней ночи.
Так Нина не призналась своему мужчине в любви, упустив тот редкий случай, когда он проявил к ней человеческое внимание. Она не призналась – и не уволилась. Все ее правильные мысли и решения об уходе из «Градбанка» были самообманом – она была не в силах отказаться от ежедневных встреч с этим сильным, бесцеремонным и бесчувственным человеком. Со своим любимым.
Нина присоединилась к тому многочисленному отряду женщин, которых она всегда от души презирала – женщин, безнадежно влюбленных в своего начальника. Она посмеялась бы над собой, но смеяться было больно – любовь ежом стояла у нее в груди.
С отцом Нина не виделась с тех пор, как была продана его компания. Они иногда перезванивались, чтобы обменяться несколькими пустыми фразами. Она ему желала здоровья, он ей – успехов. Ни тот, ни другой не предлагали встретиться, и даже эти короткие разговоры были обоим в тягость.
К тому же отец подолгу отсутствовал в городе – Лидия Григорьевна возила его по санаториям. Санатории делали свое дело, отец почти полностью восстановился после болезни.
Но был повод, который нельзя было обойти – отцу исполнялось пятьдесят пять лет. Отмечать решили у него дома, приглашены были почти все те же сотрудники по бывшей фирме, с которыми отец когда-то собирался праздновать успешную сдачу своего главного проекта. Отец позвонил Нине, пригласил; потом трубку взяла Лидия Григорьевна, сказала Нине несколько приветливых слов. Все старались делать вид, что между ними не было никаких обид и размолвок.
Это был случай возобновить отношения. Нина знала, что от нее требуется: сыграть роль любящей дочери, которая в день юбилея отца согреет его вниманием и не заденет никаких болезненных тем. Однако она с грустью обнаружила, что все это ее уже мало волнует: обиды перегорели, прежняя детская любовь к отцу иссякла, она была другим человеком.
Празднество началось хорошо. Лидия Григорьевна превзошла себя, стол ломился от великолепных закусок. Все были любезны и, кажется, действительно рады видеть юбиляра, который прекрасно выглядел и был вполне общителен, только временами как будто впадал в легкий транс и не реагировал на окружающее. Звучали тосты, звенели рюмки и вилки – всё как полагается. Нина подарила отцу красивый кашемировый свитер с рисунком «домино», который ему всегда нравился.
После третьей рюмки раскрасневшийся Николай Николаевич завел разговор о работе. Не замечая предупреждающих знаков Лидии Григорьевны, он поведал, что все основные сотрудники сохранили работу в компании, и дела в целом шли совсем не плохо. Новый директор был хорошим инженером.
– Да вы его знаете, Евгений Борисович. Он с вами раньше работал. – Николай Николаевич назвал фамилию нового начальника. – Ну, конечно, вам он не чета, Евгений Борисович, но ничего, толковый.
Нина взглянула на отца. Тот молча жевал ростбиф.
– Да, Евгений Борисович, хорошее предприятие вы создали, – не унимался Николай Николаевич и вдруг переключился на Нину: – Нине Евгеньевне тоже низкий поклон: спасла нас в трудную минуту. Все до сих пор удивляются, как вам это удалось, Нина Евгеньевна. Вот что значит иметь опыт во всех этих финансах и бухгалтерии. Я запамятовал: где вы работаете?
– Я работаю в «Градбанке», – негромко, но отчетливо произнесла Нина.
Возникла минутная пауза. Отец продолжал жевать ростбиф.
– А мы только что из Карлсбада! – воскликнула Лидия Григорьевна. – Вы не представляете, какая это прелесть. Такая архитектура, пейзажи. Только послушайте: я играла в рулетку в том самом казино, где играл Достоевский. Выиграла десять евро! Всем рекомендую съездить, в обязательном порядке… А теперь – горячее!
Нина не поняла, расслышал ли отец то, что она сказала. Но ей было все равно, ничего объяснять она не собиралась. При первой возможности она подняла тост за отца, пожелала ему долгих лет, после чего покинула празднество, сославшись на недомогание.
Нина, со своей любовью, продолжала работать у Самсонова. Ни на что не решившись, она безвольно подчинилась тому, что с ней происходило. Это было не в ее характере, вернее, не в ее прежнем характере, но теперь она уже и сама не знала, какой у нее в действительности характер и есть ли он вообще. Не знала – и не пыталась понять. Она вообще отошла от привычки анализировать свою жизнь, просто плыла по течению без мысли. И даже находила некоторую уютность в том, что уже ничего не нужно решать. Пусть будет, что будет.
Любовь жила в ее груди и вела себя там по-хозяйски, но постепенно Нина стала к этому привыкать, и все как-то вошло в колею. Нина стала высыпаться, перед сном всего раз двадцать мысленно направив своему мужчине слова любви. Стала высыпаться – и вернула способность сосредоточиваться на работе. Нина всегда умела и любила работать, это была ее спасательная шлюпка в море жизни, и эта шлюпка опять ее выручала.
Нина довольно быстро освоилась на двенадцатом этаже. Она теперь обитала на вершине, на Олимпе, куда большинство служащих банка не попадали никогда за всю свою жизнь. Если бы попали, они бы узнали, что бог-олимпиец тут только один: Павел Михайлович Самсонов. Все прочие, кто был сюда допущен, являлись не более чем приближенными смертными – они были возвышены, потому что обратили на себя благосклонное внимание великого директора, и могли скатиться вниз в одну секунду, стоило им вызвать его неудовольствие.
Однако приближенные очень ценили свое исключительное положение и давали всем остальным его почувствовать. Нина не раз наблюдала, как в коридорах и лифтах эти избранные приветствуют друг друга поверх голов рядовой публики, с особым выражением на лицах похлопывают друг друга по плечу и, переходя на доверительный полушепот, обмениваются новостями о каких-то важных делах, недоступных пониманию непосвященных.
Теперь Нина стала одной из них. И хотя она была всего лишь аналитиком, почти никогда не участвовала в совещаниях и не имела голоса в принятии каких бы то ни было решений, все знали, что директор ежедневно встречается с ней, выслушивает ее доклад, и это ставило ее очень высоко в банковской иерархии. Начальники управлений, заведующие отделами – все шишки, с которыми она прежде вовсе не была знакома, теперь приветливо здоровались, улыбались ей как своей. Можно было не сомневаться, что так будет до тех пор, пока нужда в ней не отпадет и Самсонов не прогонит ее туда, откуда она взялась.
Ее новое положение проявлялось и в мелочах. Охранники больше не спрашивали у нее пропуск – только вежливо кивали. Когда она попросила поставить в ее комнатке дополнительную розетку, монтер явился через десять минут, и не один, а в сопровождении коменданта здания, который пришел лично проследить, чтобы все было сделано как надо. Нина вспомнила, как ее бывшая начальница Ариадна Петровна добивалась того же целую неделю. Такие эпизоды приятно щекотали самолюбие. Нина удивлялась, замечая эти новые ощущения. «Если бы я была тщеславной дурой, я бы возомнила о своей персоне невесть что, – говорила она себе. – Но я не такая тщеславная дура… надеюсь».
Ее бывшие коллеги из аналитического отдела, встречая ее в вестибюле или в лифте, приходили в состояние радостной оторопи. Для них она была существом высшего порядка, героиней мифа, которая на их глазах вознеслась на небо. Все служащие всех учреждений мира одинаковы. Если один получает повышение, то остальные, в глаза улыбаясь ему, за спиной злобно шипят, снедаемые завистью. Но это только, если повышение рядовое. Когда же кто-то, как Нина, вытягивает счастливый билет и перепрыгивает разом через много ступенек, для зависти уже не остается места. Такого избранника судьбы искренне любят, видят в нем свою воплощенную мечту.
«Ну, как там?» – робко спрашивали Нину при встрече ее бывшие сослуживцы. «Ничего, работаю», – скромно отвечала Нина. Они с серьезным видом кивали головами, стараясь показать, что всё понимают и ценят ее скромность.
Чтобы их не разочаровывать, Нина подкидывала им пищу для воображения. «Вчера у нас был гость из Совмина… Не будем называть имен, – говорила она, смеясь про себя над их простодушной любовью к начальству. – Какие перспективы обсуждались, какие цифры назывались – если бы вы только знали!.. Работы – горы, продохнуть некогда». Слушая ее, аналитики обмирали от восхищения.
Действительно, в банк приезжал замминистра экономики; все видели у подъезда его черный лимузин, похожий на катафалк. Правда, самого замминистра никто не видел – когда он поднимался, охрана очистила от людей вестибюли и лифты. Нина его тоже не видела – все время, пока тот был у Самсонова, она трудилась в своей комнатке и услышала о визите задним числом. Но зачем ее бедным коллегам об этом знать? Пусть думают, что на переговорах она сидела по правую руку директора и все присутствующие, включая высокого чиновника, уважительно выслушивали ее мнение по финансовым вопросам.
Пару раз сослуживцы, набравшись смелости, пытались пригласить ее на какие-то отдельские вечеринки. Умысел был понятен – они отчаянно надеялись, что Нина прольет на них свой свет, заразит удачей, а может быть, и прямо замолвит за них словечко перед Самсоновым. «Спасибо, но никак, вы же понимаете», – говорила Нина. Они не обижались, они понимали по-своему: Нина им была уже не чета, ей было не к лицу якшаться с мелюзгой. На самом же деле Нина была бы вовсе не прочь отвлечься, выпить вина, провести часок-другой в бессмысленном трепе с людьми, которые хотя и не стали ее друзьями, но все же были ей сродни, – такими же аналитиками, как она сама. Но она действительно была загружена до предела – все вечера, когда у нее не было тенниса, который она упорно не хотела бросать, она засиживалась на работе допоздна. Работы у нее были горы, тут она не врала.
Правдой было и то, что теперь она имела отношение к большим делам – к самому крупному строительному проекту десятилетия. Масштабы финансирования и размах будущих работ поражали воображение. Поначалу цифры с множеством нулей Нину парализовали. От них рябило в глазах, Нина терялась, ничего не соображала. Она уже решила было отказаться от задания, но потом изобрела нехитрый прием – стала делить всё на тысячу. Проект чудесным образом сократился, съежился в размерах, все стало обозримым и понятным, похожим на то, чем ей приходилось заниматься прежде.
Это позволило ей сделать первые шаги в анализе. Но, как говорят на Востоке, «из тысячи сусликов не сделать одного верблюда». В проекте строительства огромного делового центра было немало такого, что отличало его от мелких проектов, сколько их ни собирай в кучу. Нина обратила внимание, что по некоторым стройматериалам цены, заложенные в смету, были существенно выше рыночных, даже с учетом будущей инфляции. «Вот, например, смотрите: по этой марке цемента есть местный производитель с хорошей репутацией, – говорила она Самсонову. – А вот его текущие цены. С учетом оптовой скидки получится экономия…» «Все правильно, – отвечал директор. – Но мы не просто оптовые покупатели. Нам этого цемента потребуется в разы больше, чем тут производят. Придется везти из-за границы. А может быть, мы купим эту компанию и сами расширим производство. Но это все затраты…» Так же было и со строительной техникой, и со специалистами неведомых ранее специальностей, и со многим другим. Проект был настолько велик, что он не помещался в местной строительной индустрии, как не помещается кит в каком-нибудь пруду.
Огромный масштаб проекта повышал издержки, но он же давал и преимущества. Нина указала Самсонову, что некоторые параметры входят в противоречие со строительными нормами. Он удивился: «Что вы знаете про нормы?» Нина прикусила язык. Она никак не могла начать рассказывать директору, что эти самые нормы были использованы его, Самсонова, подручными, чтобы отобрать компанию у ее отца. «Да я не знаю толком… Так, случайно познакомилась в связи с одним делом», – промямлила она. «Вы действительно ценный кадр, – сказал Самсонов то ли в шутку, то ли всерьез. – А нормы пусть вас не беспокоят. К началу строительства их пересмотрят, это уже согласовано».
Даже Нине, далекой от закулисной стороны бизнеса, было понятно, что проект задевает интересы множества влиятельных организаций и людей – в финансах, строительстве, в городской власти, в федеральных ведомствах. Однако Самсонов на такие темы с ней не откровенничал, а если она заговаривала, отрезал: «Это вам не нужно». Это была его сфера, в которую он никого посвящать не собирался.
Из-за этого некоторые вопросы Нины оставались без ответа, повисали в воздухе. «Почему эту ссуду планируется разместить в банке X, а не в банке Y? Ведь Y предлагает более выгодные условия», – спрашивала она Самсонова. Тот барабанил пальцами по столу, потом говорил нехотя: «Значит, так надо». Но замечания Нины он не игнорировал. «А это сильно бросается в глаза?» – в свою очередь спрашивал он. Если Нина подтверждала, что бросается, то он что-то предпринимал и через некоторое время в предложение банка X вносились изменения, с которыми логика инвестиций восстанавливалась.
Через некоторое время Нина поняла и оценила причины, по которым директор скрытничал. Дело было не только в том, что многие секреты, которыми он владел, были по-настоящему горячими и взрывоопасными. Самсонов хотел, чтобы Нина смотрела на проект глазами финансового аналитика – и только. Ему была нужна уверенность, что его детище, инвестиционный проект «Зарядье XXI век», был здоровым финансовым организмом. Об остальном он собирался позаботиться сам.
Даже многого не зная и лишь догадываясь о подлинном значении «Зарядья» для различных сторон, Нина невольно проникалась величием проекта и гордостью за свое скромное участие в нем. Сотни организаций, десятки тысяч людей, несметные капиталы, стратегические планы властей… «Градбанку», который претендовал на роль организатора этого огромного предприятия, нужно было проявлять титаническую волю, подминать под себя всех и вся.
Как он подмял отца с его крошечной компанией, напоминала себе Нина. Обида за отца и за себя у нее со временем не исчезла, осталась шрамом на сердце, но теперь, глядя на все это с высоты двенадцатого этажа «Градбанка», она вынуждена была признаться себе, что начинает понимать и другую правду – правду большого бизнеса, в котором масштаб и напряженность задач не оставляют места для сантиментов. Она сама не заметила, когда у нее пропало желание мстить «Градбаку». Она жила с этим желанием долгое время, хотя в душе всегда понимала, что это детская, глупая фантазия, больше ничего. А теперь пора было взрослеть. Раз она не ушла из банка, значит, нужно было профессионально выполнять свою работу. Хорошая работа и профессионализм – это всегда правильно и всегда важно. Кроме того, «Зарядье» было проектом ее любимого, а значит… Да что там, она готова была костьми лечь, чтобы ему помочь.
Время от времени к Нине приходили сотрудники банка, представлявшие то одно, то другое подразделение. Они консультировали Нину по отдельным специальным вопросам. Иногда о таких консультациях просила сама Нина, но чаще решение принимал Самсонов. После очередного доклада Нины он говорил: «Пожалуй, вам надо пообщаться с кем-нибудь из отдела лизинга». Или: «Я вижу, что в валютных операциях вы не сведущи. Я пришлю кого-нибудь, чтобы вас просветили».
Люди, которых присылали к Нине, были экспертами, а не бюрократами. Нину они воспринимали как какое-то новоявленное начальство и поначалу держали себя с ней настороженно или даже враждебно, но потом, найдя в ней родственную душу, оттаивали и охотно помогали разобраться в сложных вопросах, относящихся к их сфере деятельности.
У Нины пухла голова от спешно втиснутых в нее сведений. Нина опасалась, что произойдет перегрузка – что голова перестанет соображать, забитая сверх меры всеми этими фактами и цифрами, правилами и исключениями, множеством методов и процедур, принятых в различных областях необозримого мира финансов и инвестиций. Но голова справлялась.
В одном из рассказов про Шерлока Холмса великий сыщик говорил, что мозг человека подобен чердаку – если забить его ненужными вещами, то потом уже некуда будет поместить нужное. Нина обожала этого английского джентльмена и все книги о нем прочитала в оригинале, но она на своем опыте убедилась, что в данном случае тот был неправ. Мозг человека имеет неограниченную емкость, он может запомнить и переработать огромное количество информации – если есть привычка к организованному мышлению и упорство. У Нины было и то, и другое.
Нина с удовольствием ощущала растущую власть над материалом. Она выработала собственную мнемоническую технику – все сведения по проекту в ее голове были разложены как бы по ящичкам вроде тех, которые используют в библиотеках для хранения каталожных карточек. Если ей нужно было что-то вспомнить – например, планируемую структуру затрат на таком-то этапе работ или проектную эффективность от таких-то капиталовложений, – она мысленно открывала ящичек, находила карточку и – пожалуйста! – нужные цифры извлекались из памяти. Сверяясь потом по компьютерным базам данных, она ни разу не уличила себя в ошибке.
Смысл в таком запоминании был большой. Компьютер компьютером, но только в ее собственной памяти цифры по-настоящему оживали, начинали общаться друг с другом – ходить друг к другу в гости, как Нина это называла, – а потом вдруг ставили перед ней вопрос: как изменятся показатели рентабельности, если такой-то этап финансирования растянется на месяц? на три месяца? Что, если такая-то налоговая ставка будет повышена или снижена?
Цифры роем крутились в ее голове. Часто уже дома, перед сном, лежа в постели, она продолжала обдумывать какую-нибудь задачку, которую сама себе задала. Это ее даже пугало – такая одержимость могла довести до истощения, – но, решив задачку, Нина засыпала мертвым сном, а утром вставала свежая, готовая к новым трудам.
Однажды дверь ее комнаты отворилась и появилась Ариадна Петровна.
– Здравствуй, Шувалова. Шеф сказал, чтобы я зашла к тебе побеседовать.
Нина вскочила:
– Ариадна Петровна, ну что вы! Я бы сама к вам пришла!
Та отмахнулась:
– Не парься. Сказано здесь поговорить – значит, здесь.
Едва сев, она спросила:
– У тебя кофе есть?
– Растворимый, – ответила Нина.
– Плохо, – сказала Ариадна Петровна назидательно. – Растворимый – это не кофе.
Женщина с интересом оглядела помещение.
– А ты тут хорошо устроилась. Скверно только, что начальство рядом… Впрочем, некоторым это нравится, – усмехнулась она.
Нина не знала, как себя вести со своей бывшей – или настоящей? – начальницей. Больше всего ей не хотелось показаться зазнавшейся выскочкой, но в ее теперешнем положении избежать этого было непросто.
Начальница, казалось, не замечала ее смущения.
– Ну, давай, показывай, что у тебя.
Нина была не готова к разговору с Ариадной Петровной – опытнейшим аналитиком банка. Позднее она сообразила, что директор, возможно, и не хотел, чтобы она готовилась, – ожидал какой-то дополнительной пользы оттого, что она будет застигнута врасплох. Самсонов не всегда был прямолинеен; подчиненные, которые привыкали так думать, потом обнаруживали, что, сами того не подозревая, играли в его игру. Самсонов не хитрил, просто не считал нужным всем всё объяснять.
Нина лихорадочно соображала, о чем говорить с Ариадной Петровной. В конце концов решила не крутить, а прямо выложить на стол свои главные находки.
Находок было три. Все они, по ее мнению, могли повысить шансы «Градбанка» на победу в конкурсе. Первая касалась условий лизинга тяжелой строительной техники. Тут Нина придумала свою схему, которая, как она считала, сулила немалую выгоду.
Ариадна Петровна придвинулась своим массивным телом к компьютеру и, щелкая мышью, стала просматривать расчеты. Через две минуты она нашла ошибку.
– Вот здесь, – указала она курсором. – Не ноль пять, а ноль ноль пять.
Блестящая Нинина схема, над которой она трудилась больше двух недель, лопнула, как мыльный пузырь.
Нине было мучительно стыдно.
– Не переживай, – сказала Ариадна Петровна равнодушно. – Со всеми бывает. Ну, что еще?
Другая идея Нины была связана с городом. Ведь проект «Зарядье XXI век», хоть и лежал в сфере федеральных и транснациональных интересов, все-таки должен был осуществляться в конкретном мегаполисе с его проблемами и его возможностями.
Нина раздобыла городские бюджеты и инвестиционные планы, для всего города и отдельно по районам, примыкающим к будущему деловому центру. Она перелопатила все это, задавая себе один и тот же вопрос: как это сочеталось с «Зарядьем»? В ряде случаев никакой связи не обнаруживалось, а в чем-то грандиозный проект противоречил интересам города, однако по ряду позиций возможно было взаимодействие, с немалой взаимной выгодой. К своему удивлению, Нина обнаружила, что эти возможности никак не учитывались – ни в городских планах, ни в проекте «Зарядье». Нина составила целый пакет предложений на эту тему. Работа была проделана большая и кропотливая, и Нина считала, что имеет право ею гордиться.
Однако, выслушав ее, Ариадна Петровна не взялась за мышь и не стала открывать файл.
– Это я даже смотреть не буду.
– Как?.. Почему? – опешила Нина.
Ариадна Петровна глядела на нее с непонятным выражением. Поколебавшись, она сказала:
– Все в мэрии, кто отвечает за инвестиции, куплены «Атласом» – давно и надежно. Нам туда даже соваться нечего. Неужели тебе никто не говорил?
– Нет. – Нина покраснела.
Главный итог ее трудов, который должен был стать ее вкладом в великий проект, лопнул так же, как и затея с лизингом. Но там была элементарная ошибка, а здесь…
– Ариадна Петровна, ну почему меня держат за дуру? – спросила она чуть не плача.
– Ничего, тебе полезно, – не очень ласково усмехнулась Ариадна Петровна. – Ладно, не раскисай. И не вздумай обижаться на Павла Михайловича. Он знает, что делает.
– Да я не обижаюсь, – вздохнула Нина.
– А как у тебя вообще с ним? – спросила Ариадна Петровна.
– Нормально, – проговорила Нина деревянным языком и почувствовала, что краснеет еще больше.
Распространяться на эту тему Нина не собиралась, но проницательной женщине и этого было достаточно. Она заглянула Нине в глаза:
– Эй, дева, да ты никак запала на него?
Начальница расхохоталась. Ариадна Петровна редко смеялась, но когда это случалось, она сотрясалась всем своим необъятным телом и ухала, как филин.
– Ариадна Петровна, да я никогда… – пробормотала Нина.
– Валяй, валяй, будешь сто первой! – приговаривала начальница сквозь смех, не обращая внимание на Нинин лепет.
Наконец, насмеявшись вволю, Ариадна Петровна сказала:
– Ладно, расслабься. Это твое личное, мне-то что. Хочешь по нему сохнуть – сохни. По делу еще есть что-нибудь?
К своей третьей заготовке Нина не относилась серьезно – сама осознавала, что это было слишком смело и, скорее всего, нереалистично. Она даже не собиралась говорить об этом – ни Самсонову, ни безжалостной Ариадне Петровне, – но теперь получалось, что ей нечего было больше предъявить. Кроме того, она была рада сменить тему, так что с готовностью пустилась в объяснения.
Речь шла о финансировании проекта. Источники финансирования были самым большим секретом всех участников конкурса. Каждый хотел сказать о них как можно меньше и как можно позднее. От Нины большая часть информации на эту тему скрывалась, но из недомолвок Павла Михайловича она поняла, что правильное решение вопросов финансирования могло стать решающим фактором, отделяющим успех от провала. Нет, поправляла она себя, нужно не просто правильное, обоснованное решение – ведь специалисты, способные на такое, есть у любого банка-участника. Требуется что-то смелое, небывалое – каким был и сам проект.
В условиях недостатка информации Нина позволяла себе фантазировать и однажды, размышляя об этом перед сном, натолкнулась на идею. Идея была в самом деле фантастическая и поначалу Нина даже не хотела тратить время на ее проработку.
Речь шла о масштабной многоступенчатой финансовой операции, в которой, помимо «Градбанка», должен был участвовать крупнейший государственный банк, который, как было известно, готовил размещение своих акций на лондонской бирже. Кроме того, имелось в виду задействовать огромный пакет государственных облигаций, который, при некоторых условиях, мог достаться «Градбанку», сделав его кредитором правительства, с соответствующими юридическими и финансовыми последствиями. В этом плане было множество деталей, касающихся сроков, условий, ставок и прочего, но по существу, как со смехом и некоторым ужасом осознала Нина, это было повторением той схемы, в которую ее когда-то посвятил покойный Игнатий Савельевич, – только масштабы были неизмеримо больше.
Ариадна Петровна принялась читать.
Нина ожидала, что умная женщина тут же отмахнется от идеи и поднимет Нину на смех, но минута проходила за минутой, а Ариадна Петровна продолжала двигать мышью и скользить глазами по страницам, останавливаясь на расчетах.
– У тебя кофе есть? – вдруг спросила она, не отрываясь от монитора, когда прошло минут двадцать. – Ах да, у тебя растворимый. Говорю тебе, растворимый – это не кофе…
Дочитав до конца, она достала калькулятор, стала перепроверять какие-то цифры. Потом вошла в какие-то не известные Нине базы данных, что-то там долго искала, а найдя, хмыкнула.
Наконец Ариадна Петровна отстранилась от монитора. Некоторое время она молча смотрела в пустоту, потом сказала:
– А знаешь, это может получиться. Авантюра, конечно, но чем черт не шутит.