Читать книгу: «Вторая жизнь Петра Гарина», страница 2

– Если не возражаете.

Молодая женщина хмыкнула.

– Тогда вернемся к инкам, – подвел черту доктор Джонс, подхватывая Мелани, чуть не соскользнувшую в лужу, кишащую костяками подозрительных хребтов. – Этот народ перенял многое от живших здесь раньше этносов. Прежде всего, это касается строительства каменных сооружений в Куско и сельскохозяйственных террас на склонах гор. Есть мнение, что культурная жизнь в Андах зародилась примерно три тысячи лет назад. Немецкий археолог Макс Уле в тысяча восемьсот девяностом году раскопал развалины в районе озера Титикака, он обнаружил три храма и четыре, по всей видимости, административных здания. Блоки сооружений весят десятки тонн! При этом строители, используя примитивные орудия труда – бронзовые ломики и булыжники, разрезали массивные плиты и подгоняли их с удивительным совершенством.

– Как вы объясните подобный феномен? – спросил Гарин.

– У меня нет рационального объяснения. До сих пор бытует легенда, что Тиауанако был возведен в начале времени, либо богами, либо великанами.

– Я не верю в волшебство и суеверия. – Гарин увернулся от прута, настойчиво метившего ему в глаз.

Фраза скачущим эхом поколебала марево испарений.

– Таким образом, – продолжил лекцию Джонс, – инки поглотили и руины старой цивилизации, и культуру своих соседей. Любопытно, в столь давние времена у инков существовали высокие стандарты гигиены. В дни проведения инспекций тростниковая циновка, висевшая над входной дверью каждого дома отдергивалась, проверяющий наблюдал за приготовлением пищи, за стиркой. Если инспектору казалось, что хозяйка не справляется с домашними делами, то ее на глазах соседей заставляли съесть все нечистоты, которые выявлялись во вверенном ей доме.

– Фу, какая гадость, – Мелани брезгливо наморщила свой хорошенький носик.

– Почему исчезло такое государство?

– Одни в гибели «сынов солнца» винят испанцев, другие – самих инков. В тысяча пятьсот тридцать втором году на земли империи прибыли испанские конкистадоры под началом Франсиско Писарро – сто шестьдесят авантюристов, шестьдесят семь из них были на лошадях. Они располагали мушкетами, арбалетами и пушками, которыми их снабдил король Карл V. Используя качественное преимущество в вооружении и междоусобицу среди братьев Уаскар и Атауальпа за должность Сапа Инки, испанцы в центре страны без потерь уничтожили шесть тысяч воинов-инков. Плененный Атауальпа предложил за свою свободу фантастический выкуп – заполненную золотом комнату семь метров на пять метром, выше человеческого роста. Для инков золото не имело цены, из него делали прекрасные вещи, «валютой» признавали ткани. Золотой выкуп потянул на шесть тысяч килограммов, но эта дань или плата за предательство не спасла жизнь императору – он был задушен и сожжен. Примечательная деталь, Атауальпа, находясь всего двадцать дней в плену, выучился говорить по-испански и немного читать, а его победитель Писарро умер неграмотным. Последствия завоевания породили катастрофу: за пятьдесят лет после появления европейцев население страны сократилось с семи-девяти миллионов до пятисот тысяч человек. Каторжный труд, эпидемии, голод выкашивали инков. Оставшиеся в живых горячие головы решили продолжать борьбу, уйдя в джунгли. Под руководством своего короля Манко они построили город Вилькабамба, говорят, в нем насчитывалось шестьдесят монументальных каменных сооружений. Отсюда из джунглей инки периодически наносили удары по захватчикам. Испанцы нарядили карательную экспедицию, в тысяча пятьсот семьдесят втором году она добралась до Вилькабамба, в руки завоевателей попал последний вождь индейцев Тупак Амару. Его привезли в Куско и прямо на городской площади при стечении публики театрально отрубили голову, о нравы! Со смертью Амару династия инков пресеклась, а Вилькабамба поглотили густые леса.

– Мы идем в сей сказочный град?

– Кто знает, Саари, кто знает.

Тропинка выбралась из болота, запетляла на подъем. Археологическая партия оказалась на терра фирма. Обезьянки отстали.

– Осторожно, пригнитесь! – профессор ловко нырнул в пролом опутанного ползучей зеленью каменного забора, за ним последовала Мелани.

Гарин был поражен открывшейся панорамой: на недавно расчищенной от гилея площадке возвышалась циклопическая громада усеченной пирамиды, слева от нее подпирали небо внушительных размеров ворота.

– Как вам пейзаж? – Самуэль Голдберг толкнул мягким животом инженера, неловко заслонившего проход. – Высота сорок три с половиной метра, площадь основания сооружения почти тысяча квадратных метров.

– И зачем здесь все это?

– Профессор Джонс считает – мы нашли тайный культовый центр инков, скрытый ими от испанцев.

Гарин подошел к воротам. На мистера Саари с перемычки пялилась круглыми зенками фигура божества, над ней был вырезан нимб из змей и голов животных семейства кошачьих, в каждой руке статуи по жезлу, один из них увенчан головой кондора.

– Ворота выполнены из куска монолита, представляете, каков их вес? – Голдберг поправил на переносице круглые очки.

Инженер пальцем поковырял арку:

– Вы уверены, что это цельный монолит?

Толстяк снисходительно рассмеялся:

– Полноте, мистер Саари, все очевидно.

Гарин перепрыгнул залитую жижей канаву, прокопанную вдоль периметра пирамиды.

– Обратите внимание на прочность кладки постройки: камни совершенно одинакового размера, но, чтобы добиться абсолютной точности, инки делали верхнюю поверхность каждого блока слегка вогнутой, образуя впадину, в которую входил верхний камень с выпуклой нижней поверхностью, – Голдберга словно распирало от гордости за древних туземцев.

– Да, да, совершенно одинакового размера, – повторил Гарин, покачиваясь с носков на каблуки. Непонятная для Голдберга гримаса бороздила анфас Саари.

– Что вы сказали?

– Я говорю: неужели такие ровные четкие поверхности выполнены при помощи дурацких булыжников?

– Ну, конечно!

Гарин вскарабкался на четвертый ярус пирамиды, присел на корточки, сосредоточенно наглаживая стену рукой.

– Не сломайте себе шею! – советовал с земли Голдберг.

– Ничего, она у меня крепкая.

Профессор Джонс и Мелани Уоллос оживленно беседовали с мастером-метисом, руководившим в отсутствии научного начальства занятыми на объекте аборигенами.

– Вы нашли вход?!

– Да, сеньор. Вчера в центральной траншее открылся тоннель, он привел нас к фундаменту, кладка там не из блоков, а из небольших фрагментов. Мы разобрали ее, но входить внутрь индейцы не хотят – опасаются гнева высших сил.

– Гонсалес, на сегодня работы можно прекратить. Завтра с утра пойдем в пирамиду.

– Как скажите, сеньор, – расторопный малый зашелестел босыми ногами по траве в сторону индейцев, освобождавших южный склон древнего строения от буйной растительности.

* * *

– И вы с нами? – удивился Джонс, рядом с тоннелем умышленно шнырял Саари, вооруженный ручным фонарем.

– Я не злоупотребляю гостеприимством?

– Верю, что благоразумие не изменит вам, – в интонации Индианы извивалась скрытая угроза, глаза Гарина подернулись поволокой, но взгляд стойко сохранил равновесие.

Первым в тоннель полез Гонсалес с киркой на плече, далее Индиана Джонс, тащивший прожектор, следом Мелани Уоллос, украшенная фотоаппаратом. Замыкающим был Микки Саари. Самуэль Голдберг, обливаясь потом от влажной духоты и волнения, остался на поверхности – его габариты не позволяли проникнуть в лаз.

По подземному ходу до основания пирамиды двигались на четвереньках. Гарин то и дело натыкался руками на ботинки ползущей впереди Уоллос.

– Нельзя ли осторожнее? – огрызнулась Мелани.

– Простите, леди, я постараюсь исправиться.

Попав в сооружение, оказалось возможным выпрямиться во весь рост, только Инди склонял голову.

– Вперед! – скомандовал Джонс.

Исследователи крались вглубь постройки. Поначалу казалось, что коридор плавно поднимается, повторяя изгибы наружной стены. Покрутившись, компания забралась в закуток, из которого начинались два прохода.

– Саари, побудьте здесь, мы проверим левый ход.

– О key, профессор.

Свет прожектора умер, тьма забрала звуки, издаваемые живыми. «Наверное, свернули за угол», – Гарин направил фонарь на стену: такие же большие ровные, плотно подогнанные друг к другу глыбы. Между блоками – слой, похожий на раствор. «Ну, точно – раствор. А это… это след от деревянной опалубки. Неужели бетон!? Вот вам и археологи. Тайны древних пирамид! Монолиты, передвигаемые без колеса! Неземной разум. Обычный бетон!» Фонарь погас. Инженера накрыло вселенской чернотой, сквозняк прокатился между колен. Петр Петрович потряс фонарик – безрезультатно. Гарин ощутил, как нечто скользкое враждебно коснулось его щеки, он замер, не смея шевелиться. Ужас тисками давил сознание, выжимая хрусталь из глазниц. Есть, есть Что-то рядом! Не разобрать – бесплотные флюиды резвятся в пустоте.

– Кто здесь? – хрипло выкрикнул инженер.

– Саари, – луч прожектора лизнул обезображенного ужимками животного страха Гарина, – какого … вы фонарь выключили? – Рассерженный голос Индианы Джонса наступал.

– Профессор! – обрадовался Петр Петрович. – Не я это, верно, села батарейка.

– Там тупик, теперь пойдем вправо. Мелани, отдай Саари свою лампу. И расслабьтесь, Микки, на вас лица нет.

Гонсалес, Джонс и Уоллос вновь растворились в гибнущих фотонах. Потухший светильник Гарина зажегся сам собой. Источенное адреналином сердце аритмично колотилось между двумя ликующими фонарями. Чьи это шутки за кулисами – нужно ли знать?

Гонсалес уперся в стену. Инди скрупулезно осмотрел кладку, взял кирку из рук помощника, ударил по плите. Она, охнув, рухнула, открывая замурованное помещение. Первым шагнул Гонсалес. Разбуженный дух времени преградил ему путь. Липкий пот бисером выступил на коже метиса, пляшущие обручи закружили глаза, пионер споткнулся о расколовшуюся плиту, упал сраженный дурнотой. Джонс осветил комнату: Гонсалес, его рука обнимала оскаленный полным рядом зубов полуистлевший череп, а сам он растянулся поперек спеленутого трупа.

– А-а-а! А-а-а!

Гарин услышал будоражащий кровь вопль, от которого волосы вставали дыбом даже на расстоянии.

– Успокойся! – одернул Гонсалеса Джонс.

Несчастный отстранился от останков, ища утешения у стены.

– Мелани, мумия сносно сохранилась. – Инди протянул парню флягу с виски. – На, выпей.

Гонсалес глотнул, но жгучая жидкость саднила горло, не протекая в желудок. Молодой человек повалился на бок, изливая желчь на пыль несовершившихся веков.

– Пошел вон! – Индиана выволок стелющегося тряпкой Гонсалеса в коридор – Ползи к Саари, гони его сюда!

Гарин осторожно протиснулся в усыпальницу, обдало нафталином вечности вперемежку с запахом свежей человеческой рвоты. Ослепило вспышкой – Мелани фотографировала помещение. Комната имела вытянутую форму, на глаз около тридцати квадратных метров, высотой не менее трех метров. Вверху стены сужались на конус. Посередине, на низком постаменте покоилась мумия. Около черепа лежали два больших желтых диска, очевидно, когда-то закрепленные в ушах, поверх торса массивная золотая цепь с включенными в нее камнями. Напротив изголовья, теснился ряд расписанных глиняных горшков, золотые статуэтки богов и, отсвечивающие одряхлевшим серебром кувшин с тазом. Вдоль других стен прятались еще какие-то археологические богатства.

– Саари, очень хорошо. Берите мумию за ноги, я возьму за плечи и на выход. Мелани, не забудь голову.

* * *

На свежем воздухе Гарин с удовольствием затянулся сигаретой. Прислонившись спиной к пеньку недавно срубленного дерева, отдыхал Индиана:

– Послушайте, Саари, вы должны помочь нам. Бегемот Самуэль не может влезть в пирамиду, индейцы туда не пойдут, Гонсалес выглядит неважно. Вдвоем с Мелани, нам трудно будет все эвакуировать, я могу рассчитывать на вас?

Гарин выпускал колечками сизый дым, любуясь их полетом:

– Пожалуй. Я в вашем распоряжении.

Самуэль Голдберг потрошил законсервированный труп, дикари пугливо жались к забору. Их заклинанья, сопровождавшие ритуальные подтанцовки, развлекали тоскующих демонов, и те, и другие были при деле, миры не пересекались, хотя параллельность не исключала взаимозависимости. Над всем довлел потревоженный Страж времени, который никому не простит утраченных иллюзий убежища. Сложна и до конца непроглядна метафизическая абстракция земли и неба, оставим ее наедине со своими бесполезными отражениями.

Вечером Гонсалес ослеп, безутешный его плач и истошные крики доводили людей здоровых до ярости, только близкое рычание ягуара немного вразумило метиса.

– Разделали начинку нашего засушенного презента, Самуэль? – Джонс веткой подгребал угли в костре, язычки огня осветили лоснящееся лицо сотрудника Британского музея.

– Мумия обернута несколькими слоями ткани из хорошего хлопка. На теле остатки туники до пят, перехваченной в талии поясом с геральдическими знаками, приколотыми булавкой. В челюстях черепа сохранились все зубы, совсем не стертые. Затылочная кость треснута, продавлена внутрь черепной коробки. Из этого я заключаю, что мумия – молодая женщина из привилегированной семьи, причиной смерти явился удар тупым предметом по затылку, вследствие чего внутренние осколки кости впились ей в мозг, что вызвало, надо полагать, мгновенную гибель.

– Значит, возможно, это чья-то молодая погибшая койя (2), и заботливый супруг отгрохал здесь для нее просторный склеп. – Джонс швырнул ветку в огонь.

– Как вас понимать? – Гарин вопрошающе смотрел на археологов.

Полная масляная луна подглядывала из-за угла пирамиды за расслабленными фигурами четырех людей, разлегшимися возле тлеющего костра. Траурный купол переливался мерцающими огоньками, остальное съедал мрак джунглей.

– Инки научились при помощи специальных инструментов через небольшие отверстия в черепе усопших извлекать головной мозг, спасая голову от разложенья. Затем, благодаря до сих пор еще не изученному химическому процессу с использованием набора трав, они бальзамировали остальное тело покойного. Инки делали мумии из всех умерших Caпa Инки и их койя. Чучела сидели в пышных одеждах, им прислуживали как живым. Слуги предупреждали любое их «пожелание», кормили, поили. Они «ходили» друг к другу в гости, посещали живых правителей, у них спрашивали совета. – Самуэль снял бесполезные очки. – Правнук Пачакути Уаскар, решил, что содержать многочисленные мумии умерших владык и их родственников слишком обременительно для государства, но отменить обычая не смог, среди вельмож пошло недовольство. Уже в тысяча пятьсот пятьдесят девятом году испанский судья Куско По де Ондегардо узнал, что инки все еще тайно поклоняются мумиям, он приказал найти божественные чучела. Трупы трех Caпa Инки, включая самого Пачакути и двух койя, отправили в Лиму и там, в назидание добрым христианам сожгли.

В округе, беснуясь, ныли неведомые твари, Мелани сунула охапку сучьев в угасающий костер, отблески протуберанцев заплясали в глазах собеседников.

– Огромная пирамида – история одной любви, – сказал Гарин.

– Материализованное в камне чувство, – Мелани взглянула на Индиану с тем различимым надрывом, свойственным пугливой женской надежде.

– Вы думаете в камне? – усмехнулся Гарин.

– Что вы хотите сказать? – Уоллос поджала под себя ноги.

– Не в камне – в бетоне! – в неярком свете костра проступили темные, словно обведенные угольной чертой глаза Гарина.

– Друг мой, на что вы намекаете? – Голдберг игриво толкнул Индиану в бок.

«Я намекаю на то, что ты болван», – хотел изречь Петр Петрович, но сдержался.

– Сегодня я рассматривал стену пирамиды изнутри, и, представьте, между каменными блоками есть следы раствора. Что, если древним удалось изобрести бетон? Тогда, может быть, строители не выдалбливали булыжниками камни из цельных кусков, не таскали их на себе по джунглям и, уж тем более, не поднимали на сорокаметровую высоту тяжести весом в десятки тонн. Применение бетона, кроме прочего, позволяет снять напряжения, которые возникают в конструкции. Такие силы могли привести к разрушению столь массивного сооружения, а так оно «дышит», поэтому на пирамиду минимально влияет такой существенный фактор внешнего воздействия, как перепад температур. Кроме того, данное инженерное решение придает сейсмическую устойчивость объекту.

– Интересно, как, по-вашему, инки приготовляли бетон? – спросила Уоллос, ей казалось, она распознала в словах дилетанта кое-что похожее на крупицу многообещающей догадки.

– Да также, как и теперь, они брали местную подходящую для таких целей породу…

– Например, амазонит, – помог Индиана.

– Не знаю, возможно. Мельчили ее жерновами до порошкообразного состояния, мешали с песком и щебнем, а потом заливали водой и месили ногами. Пожалуйста вам, бетон!

Голдберг недоуменно таращился на Гарина, Джонс хлебнул из фляги.

– Напрашиваетесь в Нобелевские лауреаты, Саари? Ваше неосторожное заявление способно породить революцию в представлениях об истории древних цивилизаций в целом. Я припоминаю, что схожей точки зрения придерживался один француз, Поль Люка, в отношении египетских пирамид. Пусть вы с Люком задели истину, пусть, и все равно, лично мне непонятно, почему древние на разных континентах так упорно и не оригинально возводили пирамиды, к тому же не имевшие прямого хозяйственного значения. Сейчас господствует мнение, что строители предыдущих столетий не могли создать надежных перекрытий, поэтому возводили конструкции конусом, чтобы каменные блоки сами поддерживали друг друга. Вы говорите, они знали и использовали бетон – почему тогда не лили перекрытия? Такая технология позволила бы клепать и пирамиды, и цилиндры, и параллелепипеды, и сферы. Допустим, исключительное строительство пирамид не связано с технологическими причинами, тогда их появление в разное время, в различных местах планеты, возможно, имеет значение иррационального характера. – Индиана оторвал взгляд от догорающих углей. – Ночь заждалась, предадимся отдыху, друзья.

Небо над экваториальным лесом опять закуталось пеленой облачности, звезды исчезли. Дрожащий лунный поток, преломляясь сквозь дождевую вату, разбавлял темень.

– Как тебе Саари? – спросила Мелани Инди, оставшись с ним наедине. – Такой неприличный прононс, какое несчастье.

– Во время Великой войны (3), в шестнадцатом году я попал в плен к бошам (4). Немцы поместили меня в тюрьму строгого режима, настоящий зверинец, под которую приспособили средневековый замок. Коротая время, я сошелся с двумя русскими военнопленными офицерами, они говорили с похожим отвратительным акцентом. Русские пытались выбраться оттуда довольно экзотическим способом – по переброшенной с верхнего балкона замка на крышу соседнего дома самодельной веревке, оба разбились, бедолаги. А я все же удрал в компании французского капитана де Голля.

– Может, Саари шпион Беллока? – Мелани поправила тюфяк, служивший им подушкой.

Джонс, почесывая атлетическую грудь, соображал:

– Слишком сложно: воздушный шар, авария, сломанная нога жены. Слишком сложно. Но, правда, финн какой-то замутненный, глаз нужен.

(2 – Койя – жена императора, императрица.)

(3 – Первая мировая война 1914-1918гг.)

(4 – Боши (устар.) – презрительное прозвище германцев.)

* * *

К утру на Гарине не было сухой нитки, брезентовый шатер отсырел окончательно, пропуская капель. Чтобы ненароком не захлебнуться, инженер принял вертикальное положение. Зацепившись стопами за неровности почвы, он потянулся, огляделся. Метрах в тридцати индейцы окружали Гонсалеса, метис сидел на земле, обхватив колени, раскачиваясь и бормоча бессвязные фразы то на португальском, то на местном наречии.

– Наказание сумасшествием – расплата за научный подвиг. Неприятный сюрприз, кто отныне будет блюсти дикарей? – говорил Голдберг с неуместным для такого факта благодушием.

– Справимся, скоро появятся Рочестер и Бенеш. – Индиана прикрепил скрученный кнут к поясному ремню. – Солнце высоко, за работу!

Два дня Джонс, Гарин и Уоллос выносили из склепа археологический хлам. Открылся второй лаз, ведущий к пирамиде, оказавшийся настолько узким, что попасть в него мог только ребенок.

– В пирамиде есть другие камеры, – твердил Индиана, потирая ушибленное в темноте подземелья колено.

К Джонсу подбежали туземцы в пижонских набедренных повязках, размашисто жестикулируя, перебивая друг друга, затараторили.

– Исчез Гонсалес, – перевел профессор.

Хаотичные, подобно броуновскому движению, поиски умалишенного в прилежащих джунглях результата не дали.

– Поди забрался в гробницу и лапу сосет, – предположила Мелани, отгоняя наигранной наивностью маячившую беду.

Индиана, чертыхаясь, полез в тоннель, но мера эта была напрасной, Гонсалес превратился в невидимку.

Ближе к вечеру следующего дня появилась свежая партия исследователей: мистер Рочестер, Збигнев Бенеш и двое аборигенов из поселка. Индейцы тащили на себе обглоданное тело Гонсалеса.

– Подарочек свалился с дерева к нашим ногам в пяти милях отсюда, тут, что – дефицит консервов? – Рочестер метнул в сторону окурок.

Туземцы, гурьбой высыпавшие было навстречу – попятились, на их незатейливых лицах читалось отвращение. У ворот, освященных фигурой неизвестного божества, выкопали глубокую яму. Тело обернули в грубый саван, опустили в желтую пузырящуюся грязь. В могильный холм Джонс воткнул палку с прибитой дощечкой, процарапанная на ней надпись гласила:

*

Энрике Гонсалес. Умер 1936.

Археологическая экспедиция Н.Й.

музея естеств. истории.

*

После смерти Гонсалеса в атмосфере что-то нарушилось, расцвела тень подозрительности, разобщавшая белых с индейцами. По ночам вокруг могилы исподтишка происходила возня, омрачая безоблачное настроение бледнолицых братьев.

– Чую, веет грозой, нужно закругляться. Будьте осмотрительны, кто поручится, что у этих крепкозадых парней вместо мозгов, – пророчествовал Джонс.

* * *

– Саари, крепитесь, рана на ноге вашей супруги скверно заживала – отвратительный климат. Упреждая развитие гангрены, отправил ее вчера гидропланом в Манаус, она в госпитале Святого Франциска, вот адрес. – Обрадовал Гарина в лагере доктор Вернер.

– Она может потерять ногу?

– В условиях стационара больше шансов на благоприятный исход.

– Велела что-нибудь передать мне?

– Нет.

Гарин сейчас преображался, лишался многолетней привычки, ороговевшей как старая мозоль – привычки постоянного контакта с личностью Зои, с ее психическим статусом, с ее физиологией, сросшимися узловатой пуповиной с его организмом. Он не захотел вникать в разнородные чувства, елозившие под надбровными дугами, но забытая свобода раскрепощала, перевешивала все другое.

Индейцы, покидав в лагере ношу, угрюмые, бормоча невнятные фразы, удалились в свой поселок.

– Что бы это значило? – осведомился Голдберг у Джонса.

– Боятся, ругают нас злыми духами. Послушайте, Голдберг, вдруг завтра не станет меня или Рочестера? Милые дикари неотложно пустят вас на буженину, не приходило в голову выучить хотя бы пяток предложений? Это несложно.

– Знаете, уважаемый мистер, вы, слов нет, авторитетный ученый, но беспардонность ваша порой переходит всякие границы приличия…

– Ба, зачем так волноваться из-за шутки, жертвуете знаменитым английским чувством юмора?

– Я не англичанин. И раньше замечал за вами присущий американцам снобизм, это высокомерное пренебрежение…

– Не делайте из мухи слона, Самуэль. Мое отношение к людям не зависит от их национальной физиономии, хотя себя я с гордостью отношу к стопроцентным американцам – то, что у нас называется WASP (5).

Голдберг скривился, как при зубной боли:

– Бросьте, никаких стопроцентных американцев не существует. Вы, безусловно, можете рядиться в ковбоев и носить на боку лассо, но американская нация с, одной стороны, величайший симбиоз народов и рас, а с другой – вымысел, рекламный трюк. Бренд. Каждая нация имеет свое сознание, оно определяется укладом жизни, темпераментом, традициями. А какие у вас традиции? Мешанина и заимствование чужого, попытка привить разношерстные, зачастую чуждые культуры на почве потребительского общества. При всем желании, эти культуры, возможно, где-то и дополняют друг друга, но никогда не произойдет глубокого взаимопроникновения. Все гармонично поверхностно до определенного момента, глубже – пропасть.

Индиана слушал разошедшегося Голдберга, потешно кривляясь.

– И вообще, – не унимался Самуэль, – Великая Америка стала Великой во многом благодаря нам. Несмотря на эти штучки типа WASP, все прекрасно понимают, что без еврейского капитала Америка так и числилась бы захолустьем Старого Света.

– Зло, дорогой Самуэль, – подзадоривал его Индиана.

– Возмутительный грабеж со взломом ваш капитал. Воспользовавшись бедствиями последней войны, обрушившимися на Европу, финансисты беззастенчиво увели денежные потоки с Fleet Street на Wall Street, и теперь Америка – Великая, а мы едва выбираемся из прозябания, – раздраженно вставил доктор Вернер.

– Правильно, кто втягивал европейцев в бесчеловечную бойню – не ваша ли дорогая Фатерлянд, герр Вернер? – переключился на врача Голдберг.

– Опять во всем виновата Германия. – Гельмут досадливо поморщился.

– А кто собирался покорять всю Европу?

– Не покорять, а объединять!

– Ах, объединять! Цивилизованный мир, в который раз не понял бедных немцев!

– Немцы никогда не желали зла Европе. Немцы – глубоко порядочный и трудолюбивый народ. Наш идеал – честная работа на благо каждого человека и родины, общества. На этом фундаменте создавался национальный германский капитал, а средства, которые были сосредоточены в Сити, теперь в Нью-Йорке – капитал ростовщический.

– Ага, вы объявляете мировой финансовый капитал плохим, нечистым.

– Я понимаю вашу иронию, Голдберг – деньги не могут быть плохими или хорошими. Для нас, простых немцев, не секрет, что мы вкладываем свои средства в производство, в улучшение качества продукции, а заокеанские банкиры создают такую финансовую систему, при которой выгоднее вкладывать деньги в сами деньги или их производные, в разного рода сомнительные махинации. Мировая экономика после Великой войны и историей с золотом Гарина создавалась по принципу глобальной не каменной – бумажной пирамиды. Новый виртуальный Вавилон. И те, кто в основании этой пирамиды неизбежно теряют последнее, что наглядно продемонстрировала всем зрячим Великая депрессия. Германия рано или поздно объединит Европу не примитивно-устрашающим бряцаньем оружия, а кропотливым наращиванием экономических мускулов.

– О, Вернер, вы оказывается не доктор, а притворяетесь им. На самом деле вы предсказатель будущего. Уж не молитесь ли на своего фюрера где-нибудь под кроватью?

– Он не мой фюрер. Я не приемлю происходящего в Германии, поэтому я здесь, но я верю – Германия возродится и поведет Европу за собой. Эта новая Европа, в конце концов, выработает механизмы, способные противостоять натиску…

– Не договариваете, Гельмут, не надо, а то Самуэль сейчас вцепится вам в глотку. – Джонс захохотал.

– Вы, Индиана, зачем поощряете подобные выпады? – глаза Голдберга, увеличенные толстыми линзами очков, гневно буравили профессора археологии. – Слепец, перед вами потенциальный противник.

– Почему же потенциальный, мы уже сиживали в окопах прошлой войны напротив друг друга и не в переносном, а в буквальном смысле. Вы, Индиана, если не ошибаюсь, служили добровольцем в бельгийской армии, а я доблестно бился под знаменами его Величества Кайзера.

– Вот, вот, что я говорил – замаскированный реваншист! – Лицо Голдберга покрылось клюквенными пятнами.

– Где вы прозябали во время войны? – спросил Индиана Самуэля неожиданно холодно.

– Я? Я тогда недавно окончил Оксфорд и поступил на службу в Британский музей.

– Почему же не в британскую армию? – смеясь глазами, подхватил Вернер.

– Не подходил по здоровью. И должен же кто-то сохранять и изучать культурные ценности человечества, даже, несмотря на катаклизмы.

– Должен. Вы, как всегда, правы, коллега, – Джонс примирительно похлопал Голдберга по плечу.

– Что изречет по национальному вопросу наш чудесный финн? – подавшись корпусом в сторону Гарина, благосклонно спросил Инди.

– Я не считаю себя ни финном и никем иным. Я космополит, для меня нет национальностей, я – гражданин мира, – провозгласил Гарин.

– Очень удобно, – волнующийся бас Вернера колыхался грустью.

(5 – W.A.S.P. – эта аббревиатура расшифровывается так: белый, англосакс, протестант.)

* * *

Вторник явно не задался.

Уоллос приспичило побродить по лесу, обогатить хваленый гербарий. Индиана, по уши увлеченный сортировкой археологических находок, спровадил Гарина сопровождать натуралистку, с ними увязался Голдберг, прихвативший силки – погибель пернатых.

– Вам, Самуэль, не к лицу атрибут живодера, – ополчилась на птицеловку Мелани.

– Обещал своих порадовать попугайчиком, – оправдывался Голдберг.

Дождя не было, что не мешало куриться туману. Мелани порхала от бутона к соцветию, все более углубляясь в сельвас. Голдберг вместо попки заполучил колибри, зависшую над цветком, наполненным нектаром.

– Самуэль, осторожно, не раздавите ее! – Мелани извлекла из руки толстяка пташку. – Какая малышка! – она потерлась бархатистой щекой о микроскопический клюв малюсенькой птички. Уоллос раскрыла ладони, колибри сейчас же улетучилась.

Женатый на сварливой скуке Гарин покорно брел за природоведами. Звериная просека навела на небольшую заводь, по глади темной от разлагавшихся растений воды распахнулись лопухами кувшинки Виктории-регии.

– Достаньте одну! – потребовала Мелани, капризно надувая губки.

– Ах, мисс Уоллос, боюсь, я не способен выполнить такую акробатику, – Голдберг помочил кончики пальцев в воде, неуверенность проступала в его манере.

– Хорошо, джентльмены, я сама.

Мелани скинула ботинки, закатала штаны выше колен.

Молодая женщина приближалась к кувшинкам. Уоллос не рассчитывала на такую глубину – вода плескалась у талии, она тянула руку, намереваясь схватить толстый стебель, державший прекрасную голову растения. Из-под мякоти мясистых листьев соседней кувшинки выплыло блестящее оливково-серое бревно с двумя рядами крупных круглых бурых пятен. Внезапно удивительное бревно подняло треугольную головку. Инженер отчетливо видел, как открылись клапаны ноздрей животного, оно фыркнуло двумя фонтанчиками брызг. Безразмерное сильное тело гада совершило стремительный зигзаг по воде и молниеносным броском овладело Мелани Уоллос.

Мелани не испугалась, действительность опередила ее небдительные рефлексы. В тот момент, когда мощный удав наворачивал кольца вокруг хрупкой девушки, она, наконец, вцепилась обеими руками в скользкий пружинивший стебель кувшинки. Змея резко дернула, и Мелани вместе с оторванным цветком скрылась под водой.

Голдберг выронил силки. Секунды изнемогали, проваливаясь в небытие. Гарин ворвался в страшную воду, в два приема настиг место, где бурлило. Удав все теснее душил жертву, Мелани, задыхаясь, теряла связь с настоящим. Слепая ладонь нащупала гладкую чешую, инженер вытащил из кожаных ножен голодный охотничий нож, вонзил его в упругую плоть. Чернь воды вокруг окрасилась алым. Петр Петрович бил и резал, рвались мышцы, рептилия слабела. Сфинктеры разжались, спутанные волосы Мелани водорослями колебались у поверхности воды, Гарин, что есть мочи, напрягся, вырывая лакомую добычу из объятий издыхающего соперника. Змея всплыла кверху брюхом в дюйме от разгоряченного боем Гариным. Удар злого клинка напоследок вспорол живот удава, из раскрывшейся полости размотался окровавленный клубок живых детенышей.