Читать книгу: «Папа умер?», страница 3

…но непрерывающиеся всхлипывания, переросшие в страшные крики, моментально отгоняли любые мысли, любые сомнения.

–Сына-а… сыночка-а! Как же мы теперь будем? Как же мы теперь будем-та-а-а?..

Маленький Даня ещё никогда не видел ничего подобного. Он знал, что люди могут плакать, но он не знал, что это может быть настолько страшно. Его мама рыдала так, словно она готовилась к этому всю жизнь. Казалось, в этих криках выливалась вся боль, что годами копилась в её сердце, им не было предела, их нельзя было остановить, даже если бы она сама этого захотела. Всё, что оставалось Даниле, – это вжаться в огромную подушку и ждать. Ждать, когда всё это закончится. Единственный, к кому он мог сейчас обратиться – это бог. Он не знал, кто такой этот бог, где он, и есть ли он на самом деле, но он молился ему. Он лишь хотел, чтобы весь этот кошмар прошёл, как страшный сон, чтобы не было криков, не было этой темноты, не было слёз, не было смерти. Пусть даже папа вернётся и снова пьёт, лишь бы всё было как прежде.

До сих пор его жизнь была вполне ясна и предсказуема: каждый день он вставал в семь или восемь утра, будил отца, что едва успел протрезветь после предыдущей попойки, просил его налить чаю и сделать бутерброд из хлеба с маслом, а затем шёл в школу. По окончании уроков, идя домой, Даня знал, что дома его ждёт уже пьяный отец, и он боялся его, но знал, что так надо, другой жизни он просто не представлял. Тихонько прокрадываясь по коридору, Данила шёл на кухню и сидел там: ждал, когда с работы вернётся мама. С мамой было спокойнее. Он понимал, что она не сможет защитить его, ведь мать и сама боялась своего пьяного мужа, но ведь бояться рядом с мамой гораздо спокойнее – это, наверное, знает каждый ребёнок, и он знал это не меньше. По возвращении матери оставалось ждать одного из двух сценариев вечера, что их ожидал: либо это очередной скандал, после которого маленький Данила шёл со своей мамой в гости к тёте Гале, либо отец напьётся настолько, что уснёт до самого утра. Если вечер шёл по второму сценарию, то всё, что оставалось Дане – это сидеть в стареньком, но довольно большом и уютном кресле, и ждать, когда наступит ночь, чтобы лечь спать. Пожалуй, эти часы всегда были самыми долгими. Сидя в полутьме, аккуратно прерываемой приглушённым светом настенного светильника, он слышал, как на улице резвятся дети, гуляющие с родителями, слышал, как пролетают с громким рёвом чьи-то машины, как беззаботно чирикает воробей, что уселся на ветке большущего дерева, растущего прямо под их окном. Но всё это было там, на улице. А здесь, в их комнатушке, едва освещаемой старым светильником, висевшим на стене, обклеенной обоями, что начали облазить ещё лет десять назад, была тишина – страшная тишина, глухая, давящая до звона в ушах, а порой и до слёз, что невольно катились из глаз Даниной матери. И эта тишина лишь временами бесцеремонно прерывалось отцовским храпом, но тогда становилось ещё страшней. Данила не знал почему, но этот храп, напоминающий дикий рёв какого-то огромного страшного животного, пугал его. И он сидел так до самой ночи, почти не двигаясь, боясь разбудить папу. А с наступлением ночи он ложился в кровать, но не спал: всё та же гнетущая тишина, прерываемая отцовским храпом, ещё долго не давала ему уснуть.