Читать книгу: «Ди I. Основной инстинкт», страница 20

– У Вас потрясающее тело, Мария. Я восхищён. Просто божественно роскошное, – недолго думая над эпитетами, зашептал любовник.

Псевдо-Даная высоко оценила то, что хотела услышать, и, несильно, но показательно-благодарно сжав в кулачок его волосы на макушке, давая этим понять: «Молодец!».

– Вы сама нежность, – продолжал врун по необходимости, тиская всей пятернёй её желеобразное вымя.

Королева издала еле слышный стон сладострастия и повторно хватила Диму за вихры, как бы говоря: продолжай, шалунишка, не останавливайся. Ну, он и продолжил, раз в масть пошло.

– Вы богиня любовной страсти. Я пленён Вашей способностью дарить сказочное наслаждение.

На этих словах его рука непроизвольно скользнула по округлому животику и тут же, пройдясь по жёсткой «мохнатке» лобковых волос, оказалась в тёплой слизи половых губ, задержавшись на возбуждённом, значительно увеличенном в размерах клиторе. Это была ошибка.

«Идиот!» – застонал он про себя, чуть не плача, в один миг оценив последствия своих необдуманных действий.

Мария распахнула замасленные глазки, и от неё повеяло похотью. Неосмотрительный естествоиспытатель мгновенно почувствовал усталую боль в паху. Член уже не вставал, как надлежало от природы, а тупо опухал, даруя мерзкие ощущения зубного нытья между ног.

Он умоляюще взглянул в глаза королеве: «Может, не надо?». Но та, видимо, мольбу сочла за сексуальное попрошайничество и, с еле слышным стоном вздохнув, раздвинула ноги, легонько подталкивая ненасытного жеребца, предлагая занять ему миссионерскую позу, так как она, видите ли, устала. Диме ничего не оставалось, как изображать ненасытную сволочь, готовую затерзать бедную женщину до смерти.

Как только он начал, возбуждение женщины пошло на нет. Соответственно, его тоже. Положение у Димы становилось катастрофическое. Полезть и опозориться? Да врагу такого не пожелаешь. Прослыть на самой королеве импотентом? Требовалось срочно что-то предпринимать.

– Обожаю тебя, – тяжело дыша, он неожиданно перешёл на «ты», тыкаясь поцелуем ей в шею и стремясь не зацикливаться на собственном обмякшем органе, а пытаясь всё внимание переключить на партнёршу, забивая сознание ароматом её тела и тактильными ощущениями от прикосновения губ к нежной коже под ушком.

Но тут произошла потрясающая вещь. Мария взяла и просто самым наглым образом сымитировала оргазм. Причём демонстративно бурно, показывая, что она – всё. То ли это ей вконец надоело терпеть, то ли действительно пощадила молокососа, осознав всю его бесперспективность в стайерских актах сотворения жизни.

Обмануть ученика ангела разврата в этом деле было невозможно благодаря полученному от неё дару. Но вместе с тем Дима оценил её актёрский талант и способность врать без зазрения совести.

Это было настолько правдоподобно, что он сам тут же повторил за ней её же трюк. Горе-любовник, даже не осознавая своего поступка, взял и произвёл имитацию семяизвержения. Да так бурно, что казалось, там не с чайную ложечку выдавилось, а как минимум струя из шланга под давлением ударила, сметая всё на своём пути.

Его аж якобы отбросило от вожделенного семяприёмника и повалило на спину на край кровати, лишив возможности не только говорить, но и двигаться. Прикинувшись пострадавшим от коитальных конвульсий, как от удара током, он предпочёл прикинуться дохлым. Лишь бы на четвёртый круг не затащила.

Тут же, как из-под земли, появилась «медсестра» в лице Сюзанны. Вот только она кинулась оказывать первую помощь не ему, а своему сюзерену, вновь обтирая королеву влажной бархоткой и что-то еле слышно бурча под нос. Явно нелицеприятное для Димы.

Её старческое ворчание сопровождалось бросками косых взглядов на прикинувшегося мёртвым воздыхателя, а в рыбьих глазах читалось только одно: «Убила бы».

«Не-е, Сюзи, – мысленно запротестовал Дима, – убиваться мне ещё нельзя. Уж больно тяжёлый отрезок прошёл. Мне бы его закрыть и пойти баиньки. Повторять этот день – себе дороже».

Так, мысленно пререкаясь с бабкой, ученик-недотёпа и совершил самую большую ошибку дня. Он уснул. Да какой там уснул – вырубился. Даже прекрасно осознавая, что этого делать ни в коем случае нельзя вне зоны своего убежища.

Осознал это абитуриент в результате встряхивания его мозгов старой служанкой, когда та немилосердно тормошила любовного прохвоста, вырывая соню из забытья. Дима вскочил, изображая на лице обескураженность. Несколько секунд пялился на старуху, безбожно кривляющуюся и махающую руками в полном беззвучии, пытаясь что-то сурдопереводом втолковать тупому иностранцу.

Из всей пантомимы он понял только одно ругательство шёпотом: «Чтоб у тебя член на лбу вырос и по губам нашлёпал». Это настолько обидело попаданца, что он ещё несколько секунд пытался подобрать адекватный ответ на подобное оскорбление. Но не успел. В спальню ураганом ворвался Ришелье с двумя мушкетёрами и, глядя в упор на голого профессора, что было мочи заорал: «Где он!»

Вот дебил. Ослеп, что ли, от ревности? Но мушкетёры оказались глазастее и, лихо обогнув наперегонки кровать с находящейся в шоке и ничего не понимающей спросонок королевой, в два клинка Диму взяли и закололи. И вот тут по-настоящему началась ночь сурка: ужасная и беспощадная.

Следующее его пробуждение от тряски оказалось не менее драматичное. Он опять потерял драгоценные секунды на тупое разглядывание пантомимы «рыбьего глаза». Резко вспомнил феерическое появление герцога с двумя Армагеддонами при оголённых шпагах, но ничего сделать не успел. Потому что вместо активных действий по скрытию с места преступления по старой русской традиции принялся лихорадочно думать, что делать и кто виноват.

Третья «растормошка» выдалась более продуктивной. Потеряв в начале пробуждения несколько секунд, он кинулся действовать. Вернее, ноги в руки и бежать, прихватив с полу рубаху, памятуя, что при любом раскладе нельзя оставлять следов своей похотливой деятельности. Это правило Джей ему чётко на заднице стеком прописала.

Не успел. Длинная рубаха попала под ноги. Запутался. Упал. Вскочил. Открыл задвижку. Зарезали. Следующий раз сгрёб одежду аккуратней. Успел открыть задвижку, дверь, выскочил в тайный ход – зарезали. На очередном дубле добежал до первого поворота. Потом до второго. Но до третьего ему даже после шестой попытки добежать не получилось.

Сменил тактику. Схватил рубаху, но не кинулся к потайной двери, а юркнул под кровать, где притаился и несколько секунд лихорадочно анализировал ситуацию. Герцог гаркнул предусмотренный сценарием вопрос-вопль. Молодцы кинулись искать. И первое, куда заглянули, правильно – под кровать. Зарезали, не вынимая.

Так он проделал раза четыре, стараясь эти считанные секунды использовать для нахождения выхода из сложившейся ситуации. Уже не помня, на какой попытке, загнанный в угол крысёныш в корне поменял тактику.

Он не стал убегать, прятаться, а кинулся напролом через парадную дверь, используя эффект неожиданности. Входные створки распахнулись, и он с разбега, снеся герцога и одного из мушкетёров, рванул куда глаза глядят, даже не прикрывая голую задницу.

Прислуга, попавшаяся на пути при его фееричном забеге, шарахнулась в сторону, прячась за портьеры. Дима это заметил и на будущее подумал сделать то же самое, вместо того чтобы нестись сломя голову непонятно куда. Но долго ему размышлять на эту тему не дали другие стражники – гвардейцы. При первой же встрече с парочкой мордоворотов после третьего поворота он притормозил и тут же был безжалостно убит.

На следующем прорыве нырнул за тяжёлые шторы после второго поворота. Нашли сразу. Спрятавшаяся рядом прислуга сдала. Затем скрылся за портьерами после первого поворота. Вот здесь искали чуть дольше. Сначала проскочили, но та же прислуга сдала, что не пробегал такой. Вернулись, нашли, закололи.

Ситуация казалась безвыходной: ни спрятаться, ни убежать. Полный пипец. Но последний вариант больше всего давал времени подумать, поэтому смертник раз пять его использовал, прежде чем в очередной раз сменил тактику. На следующем пробуждении и практически сразу кинувшийся бежать со скомканной рубахой в руках, он затормозил у входных дверей, ожидая появления в них Ришелье с мушкетёрами. Этих образовавшихся свободных секунд хватило на принятие нового решения.

Загнанный в угол любовник не стал готовиться к тарану и прорыву, а, метнувшись к дальней от кровати створке, просто спрятался за тяжёлой шторой, непонятно для чего тут висевшей. В голове возник довольно простой, но вместе с тем многоходовый план поэтапного ретирования от облавы.

Троица влетела как по писаному. Левая створка несильно, но ощутимо ударила через плотную ткань спрятавшегося развратника. Дима успел поймать её за ажурную ручку и прикрылся створкой, как щитом.

Прозвучал вопль Ришелье, отыгрывающего роль Отелло. В это время рогоносец с парным сопровождением выстроились у балдахина Марии Медичи, каждый по-своему пожирающие офигевшую спросонья королеву. Естественно, и не думая осматриваться по сторонам.

Этим Дима и воспользовался. Он тихонечко выскользнул из-за двери, прошмыгнул в коридор и тут же вновь укрылся за портьерой, так же симметрично висевшей с обеих сторон от распахнутых створок. В спальне тем временем начался обыск, судя по топоту сапог мечущихся из угла в угол сыскарей.

Вот только продолжался он считанные секунды, до того момента, как Её Величество соизволило наконец окончательно проснуться и прийти в себя от вакханалии, творившейся в её спальне.

– Вон! – в ярости взревела королева-мать, вкладывая в свой праведный рёв такую ментальную мощь, что всю троицу словно порывом ураганного ветра сдуло, выбросив незадачливую облаву обратно в коридор.

Ришелье громко и часто сопел, как разъярённый бычок на корриде, стоя напротив захлопнувшейся перед его носом двери. Мушкетёры тупо топтались за спиной шефа, сделав озадаченные морды вместо обозлённых.

С минуту герцог сверлил глазами закрытые створки, а затем, видимо, что-то смекнув, махнул рукой и, зло скомандовав: «За мной», быстрым шагом двинулся по коридорам и сам уходя и уводя своих убийц-телохранителей.

Дима тут же пришёл к выводу, что по закону подлости Ришелье сейчас кинется в его конуру, непременно посчитав именно его автором раскидистых рогов на своей герцогской голове. И поэтому, недолго думая, вновь осторожно проник в спальню.

Королева стояла у кровати в состоянии тревоги и уже не голая, а в ночной сорочке. Увидев молодого любовника невредимым, она откровенно расслабилась и улыбнулась, понимая, что удалось провести ревнивого и скорого на расправу Армана Жана.

Дима облачился в свой облегчённый гардероб, приблизился к Её Величеству, учтиво поклонился, чмокнул протянутую руку и поспешил к потайной двери, уже на ходу уведомляя королеву о своих предчувствиях очередной опасности и необходимости срочно уснуть в своей законной конуре, чтобы не заподозрили чего.

Мария улыбнулась проныре и махнула рукой на прощание, как бы говоря: «Правильно всё делаешь, беги». Ну, он и побежал.

Глава 23. Локация 4. Если вокруг одни козлы, значит, любовь к тебе зла.

По поводу опасения, что Ришелье кинется искать именно его, Дима ошибся, явно переоценив себя. Ревнивый фаворит Марии Медичи, видимо, имел на примете более значимых персон, конкурирующих с ним за королевское тело. А к профессору ни этой ночью не заглянул, ни днём не наведался.

Прибежав в свой закуток, Дима не стал ликовать и напиваться, отмечая победу, а попытался уснуть, чтобы зафиксировать новую точку реинкарнации. Но после сверхтяжёлого квеста с бесчисленным умиранием это оказалось сделать достаточно проблематично. Мучился победитель долго, но к утру всё же уснул. Однако выспаться не удалось. Пришёл новый день, а с ним новый цирк.

Впервые за всё время пребывания здесь Сёма, объяснив это указанием свыше, завалил напарника работой. Правда, в этом имелся и положительный момент. Дима получил аванс в виде тридцати золотых ливров. Это изрядно подняло настроение и самооценку. Кроме того, этот факт однозначно указывал на то, что рогоносец готов забодать кого угодно, только не его.

Первый труд для перевода оказался арабским трактатом по медицине совершенно незнакомого автора с именем аж из одиннадцати слов. Содержание этого опуса, мягко говоря, изначально повергло молодого человека с высшим образованием в ступор. С таким откровенным бредом даже он, дитя всемирной паутины, ещё не сталкивался.

Дима по наивности полагал, что с его-то способностями, подаренными Джей, работа окажется проще некуда. Но ошибся. Сложность состояла не в самом переводе с арабского на французский, а в средневековой терминологии, в чём и заключалась вся научность этой галиматьи. Кроме того, дремучесть автора, не знающего ни анатомию, ни физиологию человека, просто бесила.

Пришелец из будущего постоянно одёргивал себя от желания не просто перевести написанное, а в корне перелопатить весь труд с высоты своего неполного среднего образования, изучавшего всё это ещё в девятом классе по учебнику биологии человека.

К обеду псевдонаучная бредятина изрядно наскучила, и он увязался с Сёмой на кухню. Монах не возражал. Мало того, понимая, что у коллеги появились карманные деньги, устроил небольшой экскурс по базару тщеславия.

Экскурсовод из него получился плохой. Он больше выпендривался с видом, мол, смотри, как у нас в цивилизованной Франции дорого-богато, не то что в твоей, не пойми где затерянной Господом стороне. Притом делал это с таким апломбом, будто весь товар принадлежит ему лично, и он с гордостью похваляется, загоняя собственную самооценку за облака выше того же Господа.

При обходе лавок выяснилось, что посмотреть здесь действительно было на что. Роскошь так и пёрла из всех щелей. Золота, бриллиантов и драгоценных камушков было столько, что хватило бы на годовой бюджет небольшой страны даже в Димином мире.

Молодой человек смотрел, восхищался, воспринимая торговые ряды подобно выставочным залам музея, где смотреть можно, а руками трогать ничего нельзя. Хотя одну вещичку он всё же потрогал. Мало того, тщательно изучил.

Заинтересовавшим предметом роскоши стала венецианская маска – не то чёрта, не то беса, не то ещё кого из их рогатой братии. Она оказалась матерчатой, но то ли накрахмаленной до стояния колом, то ли ещё чем пропитанной, отчего материал держал форму, как папье-маше.

Дима, как только увидел этот экспонат, замер. Нет, она не очень подходила для его коварных замыслов мести, потому что выглядела вызывающе нарядной. К тому же рожки у маски были мелковаты. Как намёк, не более.

Она заинтересовала другим. Если в первоначальных планах мститель предполагал устрашающий макияж в стиле папуасов, то тут ему пришла в голову альтернативная идея. Чтобы не пачкать лицо, купить либо эту и довести до нужной кондиции, либо смастерить самому нечто подобное.

Через несколько секунд, разглядывая и прикидывая технологию изготовления, однозначно остановился на втором варианте. Выбору помог продавец. Он, заметив интерес к товару какого-то нищеброда, недолго думая, назвал цену, и обладатель аж тридцати золотых выпал в осадок. Даже такого внушительного капитала не хватало.

Дима вернул образчик роскоши ехидно улыбающемуся торгашу и демонстративно перекрестился на православный манер, как бы говоря: «Не цена его останавливает, а недопущение святотатства и греховности небогоугодного лицедейства».

Следующим объектом экскурсии стала кухня. Сёму здесь знали как облупленного. Но, судя по кислым лицам поваров и не в меру обозлённой роже главного среди них, монаха в поварне явно недолюбливали. И это ещё мягко сказано. Похоже, перекормленный представитель церкви прослыл тут ещё тем халявщиком, а подобных людей мастеровые любого промысла не переваривают.

Сёма с пустой вместительной корзиной отправился по съестным завалам на поборы, расплачиваясь за экспроприируемое исключительно молитвой и Словом Божьим. Дима, улучив момент, подошёл к старшому и представился:

– Доброе утро, сударь. Меня зовут Ди Балаш. Я учёный.

Он ещё по дороге обдумал, каким образом оформить свою, в общем-то, неординарную просьбу, найдя, как ему показалось, приемлемый вариант.

– Мне нужна кровь, – не ходя вокруг да около, ошарашил он повара в лоб.

Тот среагировал немедленной сменой выражения лица. Если бы эмоции подсвечивались надписями на лбу, то там бы читалось: «Я не донор!». Дима тут же уточнил:

– Курицы, свиньи, коровы. Не важно.

Гримаса повара сменила предполагаемую лобную надпись на подозрение: «Для бесовских ритуалов?».

– Боже упаси, – поспешил ответить проситель на незаданный вопрос, – исключительно для научных трудов на благо церкви и Господа Нашего.

При этих словах он даже позволил себе перекреститься слева направо, как истинный католик. Последним аргументом в этом странном диалоге стал золотой, зажатый в пальцах и выставленный на уровне глаз собеседника. И по очередной смене эмоции старшого повара Дима понял, что с этого и надо было начинать. Мужик хищно улыбнулся и чуть ли не бегом кинулся кого-то резать.

Сёма ещё и половину корзины не экспроприировал, когда «убийца» появился с глиняной бутылью. Торг был короток. Посудина перекочевала Диме, золотой – старшому. По рукам бить не стали, но оба остались довольные.

За ужином на кухню не пошёл, сославшись на то, что всё уже там видел и у него другие планы. Мол, хочет ещё раз по мануфактурам пройтись, присмотреться, прицениться. Нравится многое, жаль, денег пока маловато.

Монах махнул рукой.

– Зелен ты ещё. Жизни не знаешь. Обманываешься, как сорока, на всё блестящее, не понимая, что главная ценность человеческого бытия – это пожрать. Ибо жизнь, – с философски заумным видом трепался пузатый представитель веры, – есть непрерывный перевод еды в отходы.

Здесь он сделал многозначительную паузу и посмотрел на компаньона, оценивая его реакцию на продекларированный лозунг. На что развеселившийся Дима кивнул, в принципе соглашаясь с ним.

– Да, Сёма. Еда – это основа говно. В этом ты прав.

– Господь наш сотворил для человека еду вкусной, – поучительно продолжил святой отец свою проповедь, – мы её потребляем, вкусность оставляем себе, – он в блаженстве огладил безразмерное пузо, – а нечистоты из себя выбрасываем. Ибо вкусность – благодать божья, а сама по себе еда – говно и есть. Это ты правильно заметил.

Попаданец выслушал философскую концепцию Сёмы с кривой ухмылкой. Такой весёлой точки зрения на процесс питания ему ещё не доводилось слышать, и, находясь в приподнятом настроении, решил подзудить обжору.

– А знаешь, Сёма, у нас в Пражском университете ряд учёных мужей с пеной у рта доказывали, что значительно полезней употреблять еду невкусную. Они называли это здоровое питание.

На что монах-философ вкусности пожал покатыми плечиками, смотря расфокусированным взглядом куда-то в пол, и подытожил:

– Ну говноеды. Что с них взять? Ничего святого.

И с тем подался на очередной продовольственный грабёж.

Дима, от души повеселившись, занялся делом – изготовлением маски. Вооружившись ножницами монаха и обнаружив в его запасах белый клей (непонятно из чего сваренный), без раздумья экспроприировал субстанцию для пропитки и придания нужной формы будущему изделию. Варварски отстриг полосу от собственной ночной сорочки и с предвкушением результата сел за рукоделие.

Маска получилась страшной. Это он оценил на собственной шкуре, когда позже, оторвавшись от перевода очередной научной ереси, заглянул к себе до поганого ведра и наткнулся взглядом на висевшее для просушки на гвозде самопальное карнавальное изделие. От неожиданности аж сердце в пятки ушло и дух перехватило. В сумраке масляной лампадки придуманный лик Сатаны выглядел бесподобно.

К вечеру Дима сел за написание послания. Просидев несколько минут над чистым листком бумаги и размышляя, неожиданно пришёл к выводу, что бумага в этом деле лишняя. Послание необходимо было доводить до молоденькой, а значит, впечатлительной особы более натуральным способом. Например, расписав кровью интерьер её спальни. Это однозначно выглядело бы эпичнее.

Согласившись сам с собой, молодой режиссёр адского театра направился по потайному ходу к опочивальне Анны Австрийской. Необходимо было изучить апартаменты будущей жертвы в деталях, выступающих в качестве сценической декорации будущего представления.

Задача стояла нетривиальная. Надпись необходимо было нанести таким образом, чтобы, кроме королевы, она другим на глаза не попалась. Эпистолярный снайперский выстрел требовалось произвести точечно. Почему? Да сам не знал. Но был уверен, что Анна без свидетелей шума поднимать не станет. А вот при посторонних – обязательно. Просто интуиция подсказывала именно такой сценарий психологической атаки. И он поверил собственному предчувствию.

Апартаменты будущей жертвы пустовали. Это Дима определил по кромешной темноте, царившей в опочивальне. Ни одной свечи, ни жалкой лампадки в качестве дежурного освещения. И тут же нашёл отсутствию хозяйки будуара объяснение. Ещё двигаясь по переходу, он обратил внимание на приглушённую музыку где-то внутри королевской резиденции, подумав тогда: «Дискотека у них, что ли?» И, похоже, был недалёк от истины.

При слабом свете свечи было сложно разглядеть детали интерьера спальни. Расхаживая по будуару и тщательно прислушиваясь к звукам извне, чтобы не попасться врасплох, мститель напряжённо прикидывал, куда пристроить задуманное им страшное-престрашное украшательство.

Наконец, находившись, присел, а затем и прилёг на кровать Анны. Взгляд самопроизвольно упёрся в массивную спинку ложа. Эта часть мебели представляла собой монолитный кусок дерева, выкрашенный в белый цвет, с позолоченными вензелями по краям. Центральное место оказалось чистым от излишеств роскоши и буквально просило там что-нибудь изобразить похабное, притягивая, как бетонный забор подростка с баллончиком краски.

Дима воодушевился подходящей находкой и приступил к следующему этапу. Требовалось решить вопрос с конфиденциальностью. Он заметался взглядом по сторонам и тут же наткнулся на небольшую белую скатерть или большую салфетку, лежащую на изящной резной мебельной коробке типа туалетного столика с зеркалами.

Бесцеремонно схватил узорно расшитую тряпицу и приложил к спинке, прикидывая скрываемую ею площадь. Она оказалась плотной, непросвечивающей. То, что нужно. Злодей, как и положено, зловеще оскалился, воображая перепуганную и уже не смеющуюся королеву. В предвкушении театрально потёр руки. Взял бутыль с кровью и, не рассусоливая, изящным готическим шрифтом по-испански вывел нужную надпись пальцем. Подписался.

Отошёл к изголовью. Кривой ухмылкой одобрил созданное произведение живописи. Именно живописи, а не аналога заборной писанины. Бурая субстанция жирными подтёками украсила искусно выведенные буквы, порождая ассоциацию с плачущими кровью словами. Надпись получилась с художественной точки зрения шедевральной.

Сочетание идеально выведенных сердцевин букв и играющее хаосом их очертание порождали гремучую смесь восторга перфекциониста с сюрреалистичным приступом параноика. «Сальвадор Дали бы усы сжевал от зависти. Какой я молодец», – похвалил он себя, прекрасно понимая, что от других похвалы не дождаться. А начертал он короткое: «Я иду к тебе, шлюха. За твоей развратной душой. Сатана».

Скрывающую послание салфетку прикрепил Сёминым клеем. Разбавив его слюной, он аккуратно намазал углы, расправляя и натягивая импровизированную шторку. Получилось вполне сносно, и при скудном освещении заплатка на белом фоне стала практически незаметной.

Оставив бутыль с кровью в углу тайного прохода, он не стал дожидаться хозяйки будуара, а вернулся к себе, уверенный, что, пока еле слышимая музыка не утихнет, ожидать Анну в спальне бесполезно.

Молоденькие оторвы наверняка будут скакать и вертеть кавалерами до последнего. А там либо у Людовика терпение закончится смотреть на то, как мужчины всех мастей мухами кружат вокруг его супруги, и он соизволит от тоски пойти спать. Либо у господина Люина, мужа Мари, закончится фрейлины для флирта, и он одним махом прикроет эту вакханалию, утащив спать подругу королевы или заменив её какой-нибудь из фавориток.

В конце дня, распрощавшись с как всегда изрядно пьяненьким монахом, молодой сатанист скинул с себя осточертевшее пальто и сандалии. Оставшись в одной обгрызенной по колено сорочке, он, захватив маску, отправился на ночное представление спектакля-ужаса.

Дима был абсолютно спокоен. Он не собирался соблазнять Анну. В его планы входило лишь как следует её напугать, отомстив сучке за литературное унижение. Хотя задницей чувствовал, что эта авантюра станет ещё той ночью сурка. Сколько дублей угробит самоубийца на праведную месть, он не знал и знать не хотел. Сколько будет нужно, столько и угробит.

Двигаясь по коридору, мститель не планировал будущие шаги, а анализировал совершённые, прикидывая возможные альтернативные варианты на следующие попытки. Заодно он воспринимал эту выходку как своеобразную разведку боем. Ученик школы совращения до сих пор ума не мог приложить, на какой кривой козе к этой взбалмошной мажорке подъезжать.

Он надеялся, что, выбив девочку из полосы комфорта и нащупав её подноготную, сможет сформировать понимание её поведенческой звезды, после чего подумает о подборе к этому архетипу ключика. Сейчас же перед ним был ребёнок, ну на худой конец подросток, не проявляющий ни одного из признаков какого-либо женского архетипа.

При этом Дима прекрасно был осведомлён, что эта милая девочка умудряется гулять от короля налево и направо, меняя любовников, как перчатки. Данный факт и внешняя инфантильность не укладывались в голове соблазнителя. Он не понимал причины, толкающие «няшное» создание на подобное распутное поведение, тем более прекрасно осознающее своё привилегированное положение в высшем обществе.

«Непонятно всё это, – думал Дима, – ну не может эта задачка не иметь решения. Ситуация же не фантастическая, а вполне жизненная. Слишком мало информации о ней. Что у меня в активе? Чтиво о героях-рыцарях?» И тут аферист-любовник и по совместительству поэт-мститель встрепенулся.

«А что? – продолжил он размышлять. – Тема классическая. Запугать до смерти в роли Сатаны, а затем в светлом образе героя от себя же зловредного освободить. Она, счастливая, бросится на шею и тут же отдастся в знак благодарности. Бред, конечно, но с помощью многочисленных смертей создать нужный расклад теоретически возможно. Сложно. Вероятней всего, долго. Но ведь это последний, я надеюсь, заключительный экзамен, а он априори не может быть лёгким».

В спальне Анны по-прежнему царила темнота. Заходить не стал. Присел перед дверью на пол. Рядом поставил горящую свечу и бутыль. Задумался. Пачкаться ли кровью избранно: руки по локоть, рубаху художественно запятнать или просто полить себя с головы до ног? Решил совместить для экономии. Это показалось более зловещим. А страха в деле запугивания мало не бывает.

«А вот интересно, – неожиданно подумал Дима, – если королева упадёт в обморок, а я её оприходую. Это будет засчитано за прохождение аттестации? Вряд ли. Тут сунул, вынул и бежать – не получится. Анечка сама должна меня захотеть, а в данный момент девочка предположительно нацелена на героя. Значит, будем создавать базу зла и плацдарм страха, куда впоследствии выпустим светлого рыцаря на подвиги».

Со стороны спальни послышался парный цокот туфелек. Размечтавшийся сатанист быстро затушил свечу, вскочил и припал глазом к смотровому отверстию. Спектакль начинался, и на сцену с парадного входа вошли две незнакомые богато одетые молоденькие аристократки, тихо, вполголоса переговариваясь.

Каждая из них несла в руке по зажжённой свече. Разойдясь в разные стороны, напомаженные красотки принялись восстанавливать иллюминацию, поочерёдно зажигая абсолютно новые свечи в подсвечниках королевской спальни.

По поведению девушки исполняли роль прислуги, но по нарядам явно представляли собой выходцев из высших эшелонов знати, а то и ближнего круга королевы. Разойдясь на расстояние, прелестные осветители сцены перешли на обычный, вполне разборчивый диалог.

Сударыни обсуждали какого-то мерзкого барона, ни разу не назвав его имени, но, судя по интонации и выражениям, испытывали обоюдную неприязнь к этому старому борову и бабнику. Их жанр словоблудия соответствовал классической сплетне, а смысл промывания косточек умещался в единственную фразу: «Да я бы ему никогда не дала».

Дима неожиданно вспомнил, что эти «недамы» не прислуга в чистом виде, а имеют другое название – фрейлины. Обычной прислуги, как Сюзанна у королевы-матери, Анна, похоже, не имеет. Эту почётную обязанность исполняет её ближний круг. И таких великосветских особ у Анечки должно быть предостаточно.

Будто в подтверждение, в будуар ввалилась целая кодла разряженных дам и «недам», сопровождающих неразлучную парочку: Анну и Мари. Те шествовали под руку и, как всегда, демонстрируя смех без причины. Королевский фан-клуб за их спинами натужно старался поддерживать кумиров неестественным весельем.

Молоденькая венценосная особа, переступив порог спальни, резко перестала хихикать, словно перешагнула неведомую границу, за которой притворяться не имело смысла. Устало и тяжело вздохнула. По-королевски оглядела подданных.

– Николь. Катрин. Сегодня вы меня моете. Остальных не задерживаю, – скомандовала Её Величество.

«Дамы-недамы», сделав синхронный книксен, шустренько подались на выход с единым выражением на лицах: «Ну наконец-то».

– Уф, – выдохнула Мари, словно последняя команда её не касалась. – Я, пожалуй, тоже к себе. Устала.

Она вместо церемониального приседа чмокнула подружку в щёчку и демонстративно небрежно, вульгарно раскачивая пышной юбкой, покинула помещение. Одна из оставленных фрейлин выглянула в коридор и громко скомандовала:

– Купальню Её Величеству!

Четыре женщины, на этот раз действительно прислуга, судя по простенькому одеянию, с натугой внесли большой деревянный таз, собранный по принципу бочки. Поставив посудину в центре спальни, они с низким поклоном удалились, осторожно прикрывая за собой распахнутые створки дверей.

Фрейлины тут же, без всякой команды, на пару принялись разбирать королеву на части. По-другому это действо назвать у Димы не получилось. Уж больно сложным оказался королевский наряд и аксессуарный навес, нацепленный на Анну сверху донизу.

Дима за дверью приосанился. Как-никак предстояло лицезреть королевский стриптиз. Ни больше ни меньше. Хотя пока до него дошла очередь, он откровенно извёлся. Процесс его подготовки занял существенное время.

А само пип-шоу в стиле «ню» промелькнуло в считанные секунды. Всё остальное время подглядывающему недотёпе пришлось лицезреть абажур на заднице одной из фрейлин, загородившей собой оголённый силуэт королевы.