Читать книгу: «Ловчий. Кабан и трещотки», страница 3

Граф Шелберн: Мы себе весь мозг взорвали – как бы нам поссорить Россию и Персию…

Уильям Питт-младший (со смехом): И вообразите, как мы чуть не чокнулись от восторга, когда пришел нам ответ, из которого следует, что дикий туземец считает себя Россией обманутым, просит нашего покровительства и обещает вечный союз, если мы ему поможем воевать против русских! Фантастика!

Граф Шелберн: Да, господа, союз Персии и Британской Империи – лучшая новость для полного подчинения Индии. Наш юный Уильям этим союзом только что вставил самую большую жемчужину в Корону Британской Империи!

Уильям Питт-младший (умоляюще поднимая руки): Прошу погодить с поздравлениями. Сперва должно пройти утвержденье парламентом!

Граф Рочбери: Вы спрашиваете, согласится ли наш парламент забрать у России всю Персию и сделать ее нашим союзником против русских?! Да вы шутник! Прекрасная новость, дайте мне две таких! Дорогой Уильям – вы гений!

Граф Шелберн (прерывая овации): Единственное, чего не могу я понять, – как можно было быть таким чудаком, как новый русский король? У меня это в голове не укладывается! Как можно было за какой-то месяц безусловно просрать, по сути, всю Переднюю Азию?! Мне не понять!

Уильям Питт-младший (назидательно): Россию не надобно понимать! Нет смысла пытаться понять дураков с идиотами! Этим надобно попросту пользоваться!

Звук гонга. Все министры вскакивают и оставляют на столе свои бокалы с портвейном. Премьер Уильям Питт торопливо приглаживает парик и шепчет.

Уильям Питт-младший: Вот и заседание… Ну что ж, господа, пойдемте и подарим стране Индию, да еще вместе с Персией!

86 Павильон. Весна. День. Зимний дворец. Тронная зала

Гробовая тишина в Тронной зале. Безбородко с посеревшим лицом завершает доклад. Прочие министры смотрят на него с ужасом. Лишь один Павел радостно скачет.

Павел: И что же было потом?!

Безбородко: Шах взял Тифлис и стал зверствовать. Валериан Зубов без приказа от Государыни самовольно повел Кавказскую армию на подмогу Тифлису. Шах Ага Магомед счел это предательством. Вы просили у персов о перемирии и обещали им, что все исправите.

Павел: Так что же дальше?!

Безбородко (пожимая плечами): Пока шах писал нам ответ, что готов к примирению, на его войска в ходе перемирия напал отряд Платова. Перемирие было нарушено, теперь Ага угрожает войной, ежели мы за наши, по его словам, измену с предательством не вернем Дербент.

Павел (гримасничая и клоунствуя): Боже мой, целый Дербент! Невероятно! Неслыханно! А сколько же войск шаха нынче у нас на границе?

Безбородко (упавшим голосом): Сто тридцать тысяч штыков и сабель. У нас – около сорока.

Павел (срываясь на визг): Так кто тут предатель?! Кто, я вас спрашиваю?! Я или этот негодяй Зубов вместе с этим дураком Платовым?! Ведь нам теперь Дербент придется отдать из-за этой их глупости! Почему ж вы меня зовете изменником?! Ну ПОЧЕМУ???

Натура. Весна. Утро. Нарва. Военный лагерь 96

Вдоль дороги, ведущей к Нарвской заставе со стороны Лифляндии, разбит лагерь, в котором квартирует полк лейб-гвардии егерей, прежде охранявший Марию Федоровну и «женскую половину» Гатчины и теперь распущенный Павлом. Слышны команды муштровки, рожки дозорных и даже то и дело гром выстрелов со стороны стрельбища. Похоже, что лагерь на военном положении. Дорога на Россию перекрыта полосатым шлагбаумом. Яркий солнечный день, вокруг зеленеет молодая трава, день обещает быть жарким. Раздается громкий звук сигнальных рожков – со стороны Ревеля на дороге кареты. Из самой крупной палатки появляется Кристофер, на ходу застегивающий крючки на мундире, вслед за ним гурьбой высыпают его офицеры. Кареты возле них останавливаются, из первой выходит Барклай. Кристофер и офицеры его приветствуют.

Барклай: Гляжу, вы здесь практически обжились. Не пора ли сменить обстановку?

Кристофер: Чье пожелание?

Барклай: Эльзы Паулевны. Не пожелание. Просьба. Впрочем, вам лично в указе Павла запрещен въезд в Россию, так что вас она не касается. А раз дело опасное и это просьба – мне нужны добровольцы.

Офицеры меж собой переглядываются. Все начинают оправлять на себе ремни и потуже застегиваться, а потом без команды строятся. Кристофер выходит вперед.

Кристофер: Господа, если кто-то не может… (Строй не колышется.) Так и думал. А какое задание?

Барклай: Государь прекратил выплаты Государыне Марии Федоровне и ее свите. Однако, согласно завещанию госпожи баронессы, она отписала Государыне процент от доходов в виде пожизненной ренты. Итак, я привез сюда деньги и мне нужны добровольцы, чтоб доставить их в Павловск. Деньги захочет перехватить Государь, а посему доберутся, быть может, не все.

Кристофер (решительно): Господа, кто отвезет деньги Марихен? (Весь строй делает шаг вперед.) Сколько нужно людей?

Барклай: Далее нужно встать лагерем в Павловске и его охранять. Государь, передав жене Павловск, дал ему право, равное праву Лифляндии, и все, кто туда попадет, там и останутся. Посему Эльза Паулевна шлет жалование Государыне на три года. За это время… В общем, если вдруг что-то случится в столице, наши люди должны помочь… (подумав) огнем и маневром… (с явным нежеланием) ну, может быть, и деньгами.

Кристофер (с интересом): А кому?

Барклай в ответ загадочно разводит руками. Кристофер понимающе кивает в ответ и приказывает.

Кристофер (решительно): Ну что ж, господа… Невель, командуй!

Невельский: Господа офицеры! Через час полное построение. Движение на Санкт-Петербург. Полный боевой порядок. Российский флаг развернуть! Послужим же Государыне!

Офицеры (хором): И все – за одного!!!

Натура. Весна. Утро. Санкт-Петербург. Дом Переца 10 6

Возле огромного дома Переца останавливается карета с британским гербом. Из нее выпрыгивает слуга, который стрелою летит в дом. Через мгновение оттуда стремглав выбегает сам Перец. Дверца кареты опять открывается, и видно, что там сидит сэр Исаак из Порка. Перец, низко кланяясь гостю, бормочет.

Перец: Счастлив видеть вас, Ваше сиятельство-с… Рад видеть…

Уже и не чаял… Не соблаговолите ли пройти ко мне в дом, откушать чаю и кофию. У меня самый лучший из Англии (невольно осекается, осознавая, с кем говорит). Прошу вас…

Исаак: Ах, молодой человек, был бы рад заглянуть к вам домой, однако я здесь по делу. Сопровождаю его светлость Семена Воронцова из Лондона. Я так понимаю, что Тайного приказа у вас больше нет, но уверен, что вскорости он вновь появится, и тогда все станут спрашивать, зачем бедный Исаак приходил к вам домой. А нам это нужно?

Перец (сглатывая слюну от волнения): Ах, вы по делу… Вы простили меня?! Я так счастлив… Готов вечно служить Короне и Его Величеству королю…

Исаак (прерывая и делая угрожающий жест): Вы хотели сказать «королю Павлу Петровичу», не так ли, молодой человек?! То, что Тайный приказ у вас нынче разгромлен, не заставляет нас терять голову! Ближе к делу, и я поехал.

Перец (торопливо): Понял… Понял… Не извольте на меня гневаться. Это я от усердия. А вы поможете получить мне патент на монопольные продажи моей крымской соли в Британии?

Исаак (со странной усмешкою): Да, скорее всего. Вот смотрите.

Я отдаю вот этот конверт моему другу (подает запечатанный конверт прежде невидимому нам своему попутчику). Ежели вы его задание выполните, он его вам отдаст. Вы же поможете ему встретиться с учителем наследников – Салтыковым и проследите, чтобы Салтыков дал ему при дворе покровительство.

Перец (с отчаяньем в голосе): Но протекция Николая Иваныча при дворе много стоит! Не уверен, что найду столько средств… Может быть, вы мне поможете?

Исаак (презрительно): Ничего, отобьешь в Лондоне со своей монополии. А вы (обращаясь к своему спутнику), молодой человек, не вздумайте отдать этому хецу конверт с монополией, пока он при дворе вас не пристроит!

Фон Пален (сухо): Не сомневайтесь. Любезный (Перецу), приготовьте мне лучшую комнату и прикажите, чтобы для меня каждый день три раза накрывали на стол. И каждую неделю полную смену постелей. И мое белье в стирку. Надеюсь, мне не придется вас за что-то наказывать.

Перец (хлопая глазами и в изумлении раскрыв рот): А вы, собственно, кто?

Фон Пален (холодно): Ежели я решу, что это вам нужно, узнаете. А пока извольте перенести мой багаж. (Исааку:) Спасибо огромное за поездку.

С этими словами фон Пален покидает карету, и под его руководством лакеи Переца начинают выносить его вещи. Исаак закрывает дверцу за своим гостем и задергивает занавеску перед самым носом у Переца. Тот после этого бежит в дом за фон Паленом, который ведет себя, как новый хозяин дома Переца. Карета Исаака начинает движение, камера оказывается внутри кареты, и мы видим, как Исаак облегченно вздыхает и шепчет.

Исаак: Фу-ух… Гора с плеч. Что ж, пора во дворец, получить с дорогого Семена за его домой возвращение хороший процент.

116 Натура. Весна. Вечер. Санкт-Петербург. Марсово поле

Под ярким весенним небом на Марсовом поле очередной парад. Бьют барабаны, свистят рожки, развеваются знамена. Полки проходят перед трибуной, на которой собрался двор Павла. Судя по всему, парад проходит успешно, солдаты маршируют получше, однако Павлу все равно что-то не нравится.

Павел: Я понял, я понял, почему полки плохо идут! Им тяжело в сапоге носок тянуть. Безбородко, издавай мой новый указ. Приказываю в войсках всем солдатам заменить сапоги на штиблеты! Как только им ходить легче станет, солдаты маршировать станут четче. Так победим!

Безбородко (хмуро): Ваше Величество… А ежели идти придется в лесах? По болоту? Штиблеты хороши на Марсовом поле…

Павел (небрежно): Какие вы все больно умные! Для наступления надо дороги использовать. Коль солдат сам в чащу или там в болото залез, так это плохой солдат. Он, значит, с поля боя бежал. Настоящие солдаты наступают вперед по дороге. Всему вас надо учить! Издавайте приказ все сапоги сменить на штиблеты. И точка!

Безбородко (отдавая честь): Так точно! Будет исполнено, Ваше Величество. Средства на штиблеты кем будут отпущены? В войсках денег нет…

Павел (гневно): То есть как нет?! Немедля достать!

Безбородко (опять отдавая честь): Три моих доклада были оставлены без ответа. Как со смертью Государыни довольствие прекратилось, так с тех пор войска без денег сидят. Раньше средства возмещали из своего кармана командующие. Но раз вы Орловых, Зубовых, Суворова да Кутузова – всех уволили, крупных землевладельцев в войсках не осталось, и новым командирам брать деньги неоткуда. Нужно дать денег или выделить землицу с крестьянами для новых командующих.

Павел (вскидываясь): Так я ж нарочно всех мздоимцев да богатеев уволил, чтоб истребить всякую крамолу! Что, новых врагов мне хочешь создать?!

Безбородко (щелкая сапогами и вытягиваясь во фрунт): Никак нет, Ваше Величество! Тогда войскам из казны надо деньги платить. Откуда на штиблеты взять деньги скажете?!

Павел (с недовольством): Экий ты… Пиши указ, сыщу деньги. Солдаты мои на парадах будут самые лучшие…

Павел с явным неудовольствием к Безбородке спиной поворачивается. Тут же к нему с другой стороны ловко подходит сэр Исаак, за которым стоит Семен Воронцов. Оба они резко выделяются своею штатской одеждой от разодетого в мундиры русского двора Павла.

Павел (не обращая внимание на Исаака): Ба, Семен! Единственный друг моего отца! Рад тебя видеть. С возвращением!

Семен Воронцов (ловко отодвигая сэра Исаака в сторону): Премного благодарен, Ваше Величество. Как сладко воротиться домой из изгнания… Но есть одно мелкое дело…

Павел (небрежно и благодушно): Что у тебя?

Семен Воронцов: Шарлотта Иоганновна мне писала, что с вами договорено… Вы обещали мне вернуть мои земли.

Павел (небрежно и благодушно): Только-то? Ну конечно. (Обращает внимание на Салтыкова, который отчаянно тянет его за рукав.) Что у тебя, Николай Иваныч?

Салтыков (прижимая руку ко рту, так чтоб не слыхал Воронцов): Его земли в Поволжье нынче все под Орловыми. За то, что помогали Пугачеву фуражом, людьми и оружием. Когда Пугачева разбили, всех его людей люди Орлова повесили. Ежели эти земли обратно вернуть, начнется второй пугачевский бунт, но в обратную сторону.

Павел (с раздражением): Это как? С чего это бунт?!

Салтыков: На слугах Орловых – кровь слуг Воронцовых. Да, по всей Волге. Эти слуги не захотят быть Воронцовым повешены. А ежели к Орловым в Поволжье прибавить отставленного вами давеча Алексея Орлова из Новороссии, кровь будет страшная…

Вид у Салтыкова страдальческий. Павел с изумлением смотрит на своего учителя, потом резко поворачивается и смотрит на Безбородку. Старый канцлер в согласии с мнением Салтыкова качает головой. Павел бледнеет, на мгновенье задумывается, а затем решительно поворачивается к Воронцову с Исааком.

Павел: Какая-то тут ошибка. Советники мне говорят, что моя покойная кузина все это придумала. Не было у меня уговора с Шарлоттою. Она тебе земли твои обещала, у нее их и спрашивай.

С этими словами Государь поворачивается спиной уже к Воронцову. Перед его носом оказывается Безбородко. Павел с неудовольствием и от него отворачивается. В итоге получается, будто он смотрит куда-то в угол трибуны и стоит посреди всей толпы совершенно один. Вид у Воронцова ошарашенный, он растерянно смотрит то на того, то на этого царедворца. Салтыков и Безбородко, как по команде, оба разводят руками. За спиной у Воронцова оживает Исаак.

Исаак (еле слышно на ухо Воронцову): Вы сами видели, мальчик испорченный, своих слов не держит. Убил нашу добрую Шарлотту Иоганновну и вас убьет, когда сможет. Давайте вернемся в Лондон, а я и дальше буду представлять ваши интересы в России. Вы сами все видели, нынче гешефт делать сложно. Надо бы добавить процент…

Семен Воронцов: Какой урод… Вот я дурак, что все годы его так поддерживал. Вы правы. Будем в Лондоне ждать смены власти… И ежели вы посодействуете – я вам добавлю процент.

Пока они так беседуют, раздаются рожки, и все видят, как к трибуне со всех ног несется гонец. Он подбегает к тому углу, в котором Государь смотрит на стену загородки, и с ужасом кричит.

Овсянников: Ваше Величество, срочная депеша! Лейб-гвардии егерский полк генерала Кристофера фон Бенкендорфа сегодня пересек границу у Нарвы и с развернутыми стягами в боевом порядке идет на столицу!

Павел (оживая и с изумлением): Полк Кристера?! Но я же… Я же отпустил Машку! Я отдал ей Павловск! Что?! Измена?! Идут так же, как шли свергать моего отца?! Как свергли Анну Леопольдовну?! Не пускать! Мою лейб-гвардию! Аракчеев, командуйте! Оба моих полка – Белый и Черный! И пусть грянет битва! А я командовать буду. Из Гатчины!

С этими словами Государь сбегает с трибуны и начинает собирать вкруг себя офицеров своей охраны из Гатчины. Офицеры и свита при этом бегают в самые разные стороны, создавая ощущение этакого коловращения вокруг Государя. За всем этим с трибуны с интересом наблюдают старые царедворцы. Канцлер Безбородко всем объясняет.

Безбородко: Не сомневаюсь, господа, все это – ошибка. Полк Кристера прошел две войны, и в него собраны головорезы, диверсанты, разведчики. Против же будут выставлены Черный полк Аракчеева и Белый – фон Ливена. Сам Аракчеев хорош… Но он же артиллерист, и офицеры его – из артиллерии. Не представляю, как они смогут остановить диверсантов с разведчиками. А у фон Ливена… Надеюсь, Христя хоть на войну поедет не в своем платье…

Салтыков: Я тоже уверен, что Кристер не возомнил, что он Григорий Орлов. Впрочем…

Безбородко (задумчиво): Кстати, а ведь Карловна меня звала в Павловск. На блины – на Масленицу. А какие пироги печет наша Марьюшка!

Салтыков (настоятельно дергая Безбородку за рукав): А можно и мне? И мне – на блины?

Безбородко (великодушно): Иваныч, хоть нынче и пост, а в Павловске всегда гостям рады! Прямо сейчас и поехали.

Приятели торопливо сбегают с трибуны и рысью теряются в народном смятении. Исаак задумчиво провожает их взглядом и Воронцову советует.

Исаак: Что же за спешка, однако? Вот прямо так сразу – не попив чаю, бежать назад в Лондон? Государь вам велел получить ваши земли у Шарлотты Иоганновны. На мой взгляд, сие идеальный предлог съездить в Павловск да помянуть бедную Шарлотту Иоганновну с ее лучшей подругой – Марией Федоровной.

Воронцов (благодарно): Как же я рад нашей дружбе! Вы честно имеете свой немалый процент. Едем (торопливо сбегая с трибуны вместе с Исааком). А правда, что у них в Павловске – самые настоящие избы, да еще рубленные самим Кристером?

Натура. Весна. День. Павловск. Ворота дворца 126

У огромной декоративной решетки, отделяющей Павловск от внешнего мира, столпотворение. Посреди разряженной, красиво одетой толпы – Мария Федоровна, вокруг которой роятся ее верная Карловна, великие княжны, мамки, няньки, добрая половина всего двора во главе с Салтыковым и Безбородкой, а также иностранные послы во главе с сэром Псааком и даже Семен Воронцов. Мария Федоровна явно в положении, но подпрыгивает так, будто этого не чувствует. Следом за нею бегает Салтыков, тогда как Безбородко ухаживает за своей старой знакомой еще по боевой молодости – Карловной.

Салтыков: Ваше Величество! Может быть, вы пощадите себя?

В вашем-то положении!

Мария: Вот еще… Я католичка и на дите руку не подниму. Однако сие плод обиды и варварского насилия. Господь даст, и я его выкину. Но не сама – я же ведь католичка! Скажите лучше, что говорят в Петербурге?

Салтыков: Гонцы говорят, была битва… Вернее, какая там битва?! Ночью напали на Аракчеева, посты сняли, отняли шапки со штандартами, отвесили тумаков и дальше пошли. А с фон Ливеном и того хуже. Со всех сняли штаны и заставили бежать до города с голыми жопами. Варвары…

Мария: Но никого не порезали?

Салтыков: Никак нет. Поглумились да всех отпустили.

Мария (с досадою и топнув ножкой): Ну вот что за хрень?! Вот почему мне так не везет?! Как дуэль за меня, так Людвиг оказался засранец, и даже не рассказать никому, не похвастаться. Как едут спасать, так враги не лютуют, а бегут по дороге с голыми жопами, будто я не принцесса, а какая-то дурочка! Расскажешь кому, так ведь засмеют! На всю Европу позор! А все потому, что муж мой – козел, и даже войну за меня ведет как дурак…

Салтыков: Ваше Величество…

Мария: И не отговаривайте. Как последний дурак. Он обязан злодействовать! Деткам кишки выпускать, невинных девиц насиловать, а он… Офицеры его по дороге с голыми жопами бегают. Право слово, мне сие – оскорбление!

В этот момент за решеткой происходит движение, играют сигнальные рожки, слышны грохот копыт и команды. В распахивающиеся ворота Павловска въезжают кареты, к дверям которых прибиты шлемы Белого полка и куратки Черного, а к запяткам каждой кареты прикручены чьи-то штаны. Средь прибывших офицеров заметное оживление, слышны возгласы: «Да мы в раю, смотрите, здесь дамы!», «И там дамы, и вам дамы, и всям дамы…», «Господа офицеры, молчать!» Прямо перед Государыней спешиваются Невельский и Оболенский. Оба отдают честь, и Невельский, как старший, докладывает.

Невельский: Ваше Величество, согласно завещанию Шарлотты Иоганновны, ваша пожизненная рента из Риги доставлена. Весь наш полк отныне в вашем распоряжении. Куда прикажете разгружать?

Мария Федоровна победно на толпу домочадцев и столичных гостей со значеньем оглядывается. Похоже, она точно знает, что в сундуках и почему нет Кристофера. Однако, скорей ради публики, она торжественно проходится мимо карет, с благодарностью целует в щечку Невельского, а потом с невинной улыбкой спрашивает.

Мария: И много ли этой ренты?

Невельский: Триста пятьдесят тысяч гульденов за год, что равно полумиллиону рублей серебром. Здесь – за три года.

Невельский делает знак. Прочие егеря начинают раскрывать сундуки, полные золота. Мария Федоровна поворачивается к Салтыкову и восклицает.

Мария: Похоже, моя любимая Шарло опять припасла для меня леденцов!

Салтыков смотрит на золото как завороженный. Он судорожно сглатывает, а потом хрипло шепчет…

Салтыков: Так точно… (Спохватывается.) Так что ж это я… Я чего приехал, у нас сняли с довольствия все церковно-приходские школы, детишкам негде учиться, изучать грамоту. Крыши много где прохудились, батюшкам платить надобно… Вот я и подумал…

Мария Федоровна с интересом глядит на министра образования, в глазах у нее пляшут озорные чертики.

Мария: Так вы – ради школ? О детках заботитесь… Это хорошо. А я-то уж думала, что вы прибыли засвидетельствовать мне свою преданность и почтение…

Салтыков (ревностно): Да я ж… Да я за вас – всей душой! Лишь о вас, обо всем вашем семействе и думаю! Ах, Мария Федоровна, ежели б вы смогли меня выслушать, как я страдал, что с вами так обошлись! И даже из первых рук доложу, то же самое думал и ваш сын Александр!

Государыня знаком приказывает запирать и уносить сундуки. Вокруг нее с Салтыковым уже образовалась толпа, Салтыков галантно предлагает ей свою руку, и они степенно идут в Павловский дворец, обсуждая все новости. Следом за ними плывет и толпа из гостей и послов. Процессию завершают Безбородко и Карловна, за которой Безбородко бесшабашно ухлестывает. Слышно, как они оба вспоминают свою молодость в Киеве и смеются.

Натура. Весна. День. Павловск. Ворота дворца 13 6

Снова та же решетка Павловского дворца, однако на сей раз ворота закрыты, на них висит огромная цепь с исполинским замком. Звучат рожки, стучит барабан. У ворот стоит огромная делегация, во главе которой сам Павел. Около Павла все нам незнакомые, за исключением Кутайсова. Павел явно взбешен.

Павел: Приказ мой исполнен?

Кутайсов: Так точно, Ваше Величество. Аракчеев с позором отставлен и лишен всех наград и чинов. Христю, согласно вашему приказу, на конюшне со всеми его офицерами выпороли.

Павел (кипя возмущением): Хорошо… Это хорошо. Черт, так меня подвести! Да надо мной вся Европа теперь посмеется. Оказывается, это деньги Машке везли. Мы в них стрелять, а в итоге нас же из штанов вытряхнули. А что самое обидное, моих офицеров выпороли, как детей, хворостиною!

Кутайсов: Извращенцы. Охальники! (В сторону:) Ежели б в меня твои пидарасы хоть раз стрельнули, я бы их насмерть шпицрутеном, а не розгой…

Павел (со злостью): Что ты там шепчешь?

Кутайсов: В народе думают, что Аракчеева вы вовсе не за позор, а чтобы больше не думали, что он по вашему приказу Шарлотту-то…

Павел (с отчаянием): За позор, оскорбление. Так всем и скажи!

Кутайсов (разводя руками): Как прикажете. Про суть позора, про голые жопы и хворостину тоже рассказывать?!

Павел (с возмущением): Да как ты посмел?! Нет, про это нельзя. Это тайна. ГОСУДАРСТВЕННАЯ!

Кутайсов (с сомнением): У вашей-то матушки государственные тайны были попроще. Их легче было никому не рассказывать. А тут… Вдруг кто-то ляпнет?

Павел (с возмущением): А ты проследи да языки врагам вырви!

Кутайсов (со странным хрюком): Будет исполнено, Ваше Величество. Только коли про хворостину все – тайна, решат, что Аракчеева выгнали за Шарлотту Иоганновну.

Павел (бросаясь на Кутайсова с кулаками, но останавливаясь): Уроды! Почему не отпирают? Может, мы дудим слишком тихо?

Кутайсов (удивленно раскрывая глаза): Да уж куда тише, Ваше Величество?

Вместо ответа Павел бросается к барабанщикам. Те начинают стучать в барабаны со всей дури, оглушительно дудят дудки, за забором совершенная тишина. Затем там какое-то движение. По дорожке к воротам неспешно шествует Мария Федоровна. Следом за ней в некотором отдалении – вся толпа гостей с домочадцами и егерскими офицерами. Мария Федоровна явно не торопится.

Павел: Ну, открывай скорей, дура! Что ты как черепаха?! Оглохла?

Мария (меланхолично и останавливаясь): А я на сносях благодаря вашей милости. Мне торопиться не велено. И ворота я не открою. У меня ключа нет.

Павел: Так я ворота сломаю. Смотри у меня.

Мария (небрежно): Согласно вашему же указу, Павловск теперь моя собственность с правами как у отдельной провинции. Нападенье на Павловск приравнено к военной агрессии на ту же Лифляндию. Что ж, нападайте на малую нацию… Господа послы, вы там все пишете? Государь сейчас без объявленья войны нарушит границу суверенного государства. Прошу вас все записывать.

Павел: Какие послы?! Ты что несешь, дура?!

Мария: Чрезвычайные и полномочные. Вот сэр Исаак из Йорка давеча мне вручил верительные грамоты прямо из Лондона, а вот Доротея фон Бенкендорф с верительными грамотами прямо из Риги. Граф Салаи прибыл с верительной грамотою из Вены, Дюк де…

Павел: Заткнись, чертова кукла! Ты очумела – считать дворец независимою страной?!

Мария: Господа послы, пожалуйста, запишите: русский Государь обзывается. Внесите, пожалуйста, сие в протокол.

Кутай сов (шипит в спину Павлу): Ваше Величество, указ! Зачитайте указ!

Павел (светлея лицом): Ах да. Кутайсов, зачти указ нумер триста сорок первый! Он и тебя, дорогуша, касается!

Кутайсов: Указ триста сорок первый! Об упорядочении денежного обеспечения членов царской фамилии. Отныне и навсегда любой член царской фамилии будет получать в казне на прожитие пятнадцать тысяч рублей в год ассигнациями и за их расход Государю отчитываться. А не сто пятьдесят тысяч, как оно было раньше.

Павел (надменно): Вы слыхали, сударыня? Можете взять из тех денег, что из Риги вам привезли, свою часть, а также деньги за девочек, а все прочее извольте немедленно сдать в казну. Это деньги Империи. Вам полагается лишь пятнадцать тысяч рублей ассигнациями. Отпирайте ворота, сейчас мои люди примут у вас мои деньги.

Вместо ответа Мария Федоровна молча показывает Павлу кукиш. А затем еще высовывает язык и дразнится.

Павел (растерянно): Это как понимать?! Вы не слушаете государев указ?!

Мария (торжествующе): А вот так! В указе твоем сказано про деньги казны, а мне прислали деньги из моей пожизненной ренты из пая в доходах Рижско-Дунайского товарищества! Сэр Исаак, объясните ему, какое дело Британской короне до денег Ост-Индской компании?

Исаак (из толпы слушателей): Корона не имеет никаких прав на деньги компании. Деньги и Ост-Индской компании, и Рижско-Дунайского товарищества – частная собственность, и к казне – что британской, что русской – никак не относятся.

Мария (с ненавистью): Слыхал?! Так что подавись и подотрись своим дурацким указом!

Павел (срываясь на визг): Да я вас! Да я же Царь!.. Я у тебя сейчас все силою отниму!

Мария (поворачиваясь к толпе и картинно): Господа, вы слыхали? Вы записываете?! Сейчас меня и вас ради наживы и золота начнут убивать! Прошу вас, если хоть кто-нибудь выживет, – расскажите про все про это в Европах… Боже мой, как он пал! Готов буквально на все ради денег… Какой позор… Ради пары монет, за копейку – удавится!

Павел какое-то время, как рыба, вынутая из воды, лишь открывает и закрывает рот. Толпа внимательно смотрит, иностранцы все происходящее и впрямь записывают. Павел багровеет, поворачивается на каблуках и начинает, было, идти прочь, когда Мария ему в спину бросает.

Мария (громко и звонко): И помни, убивец, что ты мою подругу Шарлотту убил, а во всем мире деньги убиенной предателю никогда не достанутся!

Павел резко оборачивается. Вся толпа с интересом на него смотрит, а иностранцы даже перестали писать и теперь жадно ловят каждое слово.

Павел (с отчаянием в голосе): Да не убивал я твою Шарлотту! (Со злостью и яростью:) Какая же ты все-таки дура!

Мария (насмешливо): Дура – не дура, а процент свой имею!

Натура. Весна. День. Санкт-Петербург. 1в

Дворец Куракина (дом Переца)

Перед дворцом Куракина, который стал домом Переца, огромное скопление карет, телег и прочих экипажей. Из карет и телег торчат разные предметы домашней утвари и даже какие-то пальмы и фикусы в больших кадках. У дверей дома стоят Куракин и Михаил Сперанский, которые оба в двери молотятся. Откуда-то из-за дома (видно, с черной лестницы) к ним подходит деловитый фон Пален.

Фон Пален: Я смогу вам помочь?

Куракин (со злостью): А ты кто такой?

Фон Пален (вежливо улыбаясь): Я тут живу. Фон Пален к вашим услугам…

Куракин (бросаясь на фон Палена с кулаками): Ах ты… Это я тут живу! Это мой дворец – Александра Куракина!

Фон Пален, не моргнув глазом, ловко руку Куракина захватывает и заламывает. Тот от боли кричит и, припав на колено, чтобы ослабить давленье фон Палена, хрипит.

Куракин: Мишель, выручай! Прогони этого…

Фон Пален вместо ответа небрежно заламывает Куракину руку сильней, и тот чуть не плача бормочет.

Куракин: Этого… господина (после небольшого почти незаметного поворота руки фон Палена). Ой! Любезного господина!

Сперанский опасливо приближается к фон Палену, а тот приветливо манит его свободной рукой.

Фон Пален: Лучше подходить с этой. С той стороны ваш хозяин брыкается. Может попасть. А с этой стороны я совсем не больно вам сделаю.

Сперанский: Послушайте, сударь… Фон Пален. Это недоразумение. Это и впрямь дворец Александра Куракина. Тут был еще его Перец. Надо с ним обсудить…

Фон Пален (не моргнув глазом): То есть как? Вы не знаете, где его «перец»? Думаю, что он у вашего господина в штанах. Можете с ним посоветоваться.

Сперанский: Ну и шутки у вас…

Фон Пален (холодно): А это не шутка. Это – приказ. Придется всех вас учить рижским правилам…

Сперанский отшатывается. В ответ фон Пален опять крутит руку Куракина, и тот вопит от боли и ярости, а фон Пален Сперанского сухо спрашивает.

Фон Пален: Ну как? Будем слушать? Когда я его отпущу, вам он спасибо не скажет. Хотите оказаться на улице? (Куракину:) А ты не реви. Я все делаю для твоей пользы. Кстати, мог бы уже извиниться.

Куракин (с отчаянием): Простите меня!

Фон Пален сразу отпускает Куракина. Тот грузно перекатывается и сидит у двери, баюкая свою руку. Фон Пален приседает рядом и дружеским тоном советует.

Фон Пален: Лучше приложить лед. Кстати, у вас прекрасный дворец. Странно, что не нашлось денег на слуг для охраны.

Куракин (хмуро): Много лет назад слуг моих запытали в застенках Шешковского насмерть. А новые теперь боятся служить.

Фон Пален: Что ж так? Я сам служил фрау Эльзе у нас дома, в Риге. Она справедлива. Просто так не пытает. Значит – было за что?

Куракин (с подозрением): А ты потом в своей Риге все про нас наплетешь?! Впрочем, секрета тут нет. Сказали, что прибили мы первую жену Павла, Наталью из Гессена. А не было этого! Так в Риге всем и скажи. Не было. Ни за что их…

Фон Пален: Я бы сказал, да в Ригу мне назад хода нет. Когда фрау Эльза с Россией поссорилась, всем нам предложили выбрать сторону. Я решил, что Лифляндии против Империи не сдюжить, и меня выслали.

Куракин (с интересом): Так вы никому нынче не служите? А хотите послужить мне?! Ловко вы меня за руку! И людьми командовать умеете, вон и Мишель до сих пор по струнке стоит! Я назначу вам хорошее жалованье! А когда Павел Петрович сделает меня канцлером…

Фон Пален: А звучит-то заманчиво… Правда, мне Абрам Перец обещал от Салтыкова протекцию. Мол, выдаст меня за учителя физических упражнений для юношей…