Читать книгу: «Малер. Розыгрыш»

Что означает слово «розыгрыш»? Шутку? Репетицию музыкального произведения? Или «розыгрыш» – это ничейный результат в сложной жизненной ситуации?

Действующие лица:

Д – главный дирижер, «бог и царь» престижного оркестра.Обладает международной известностью и авторитетом. Седовласый мужчина около 65 лет, ранимый и глубокомыслящий человек.

СГ – Семен Григорьевич, администратор оркестра. Тонко разбирается в музыке и финансах. Обладает отменным чувством юмора и огромным сердцем.Предан Дирижеру.

МД – Молодой дирижер, выпускник престижного университета. Мажор, но в абсолютной степени фанат своего дела.

Толя Маслов – библиотекарь, мужчина лет 55-ти. Валторнист в отставке. Педант и очень мягкий человек.

Учредитель – мужчина 50 лет.Известный бизнесмен и финансовый покровитель оркестра.

Артисты оркестра.

Полицейские.

ЧК – Человек с камерой, ходит и все снимает, но его никто из персонажей не видит.

—Сцена 1—

Вечер после дождя.

Человек с камерой залетает, как шаровая молния, еле светящегося спектра.

Человек с камерой: “Дух Малера” в пустом зале. Но отчего же они так беспечны? В святая святых оркестра, репетиционной комнате, Небрежно расставлены пульты и ноты, валяется все в хаосе. Слава Богу, что скрипки лежат Бережно , аккуратно расставлены виолончели, контрабасы подпирают стены, хм.. на тубе чья-то шапка, тромбоны на стойках. На стульях – шарфы, валяются дамские концертные туфли с налетом пыли. Разбросаны ноты. Кофры от скрипок. Хаос.

Человек с камерой запрыгивает на подиум дирижера, задерживается.

ЧК: партитура третьей части симфонии Малера. Штрихи. Интересно, какой будет финал всего этого?

ЧК «спрыгивает» с подиума и устремляется налево, откуда доносится смех и громкая речь. В коридоре двое мужчин оживленно спорят и мгновенно замолкают, когда камера проносится мимо них. Камера бросается направо по коридору. За обшарпанным столиком сидят интеллигентного вида и разного возраста жующие женщины, давящиеся бутербродами в момент пробежки камеры мимо них. Камера пробегает мимо туалета, из-под дверей которого клубится сигаретный дым. Возле двери туалета курят 3-е мужчин. Поодаль сидят еще четверо здоровенных ребят, играющих в карты на кофре от виолончели. У одного на ногах лежит тромбон. Самый шустрый из игроков спешно переворачивает лист с записью преферансной «пули». На обратной стороне листа – ноты.

Д: Где Махлер?

СГ: Я здесь, Маэстро. А где мне еще быть?

Д: Семен Григорьевич, нам удастся сегодня разыграть произведение вашего великого тезки?

Д: Обязательно! Это же по-видимому моя вина, что обмениваться новостями, перекусывать, перекуривать, а также прочие дела музыканты должны справлять уже здесь, непосредственно в студии, а не дома, где все это можно делать бесплатно? И заметьте, если бы моему папе хватило бы денег не только поменять имя, но и убрать в моей фамилии непроизносимую во всем цивилизованном мире букву «x», то мою фамилию по-русски произносили бы «Малер», а не «Махлер», и я бы сейчас мог сидеть со скрипкой в первом ряду оркестра слева от дирижера, а не быть нянькой этим безалаберным людям с музыкальными инструментами и дипломами консерватории.

Но займемся делом! Все на репетицию, Играем «Титан», 1 Симфонию Малера, (произнес он с пафосом, и не произнося букву «h» с отчетливым австрийским акцентом в фамилии «Mahler»).

Зазвучала сладкая для уха Семена Григорьевича какофония разыгрывающихся музыкантов -

ЧК: Медленно, растянуто. Как звучание природы. В начале очень спокойно.

—Сцена 2.—

ЧК: – Ну а теперь самое интересное. Репетиционные будни. Настраиваем камеры на дневной свет и снимаем репетицию «Похорон Охотника». А кто это у нас с недовольным видом подкручивает колки и натирает смычок канифолью? А, это Юрий, со своим питомцем-контрабасом.

Юрий: Толя, ну откуда ты взялся?

(Грохот в зале вваливается Толя Маслов).

Юрий: Разве тебя в консе не учили, что ронять партитуру на пол – плохая примета!

Толя Маслов: ах, ты батюшки-матушки.

Юрий: что там не клеится?

Толя Маслов: да так. Сколько раз говорил забить этот гвоздь в полу, а все одно торчит.

Юрий: вот и наеб…?

Толя Маслов: ух, да, ушибся. Да, да… а ты чего там?

Юрий: да вот, струны влажные. Откуда тут влага?

ЧК: – а это что за Молодой Человек (МД) на репетицию явился в джинсах и кедах на босу ногу? На оркестранта вроде не похож, и на начальника не тянет!

Юрий: Надо провести замеры влажности. А то, что же это…

МД: здравствуйте! Могу ли я помочь вам?

Юрий: маэстро! А чем вы мне поможете?

МД: может канифоль другая нужна или струны поменять. А, я понял – волчок?

Юрий: – низкий поклон за ваши глубокие познания!

Толя Маслов: у меня порошок в принтере заканчивается.

Юрий: Толя, погоди ты со своим порошком. Тут молодой человек интересуется.Видите ли, молодой человек, я играл это соло много раз. Малер его написал в ре миноре и тесситура высокая.

МД: а что, волчок часто встречается?

Юрий: само понятие волчок может быть на любом струнном инструменте. А может и не быть. Это, так сказать, индивидуальные особенности инструмента. Происходит на определённой струне некое усиленное колебание и звук инструмента приобретает как бы дребезжание… У меня был волчок другого рода. В ограниченном пространстве. На выходных дома обычно занимаюсь в ванной комнате, чтобы домашним не мешать. Вот там, когда играешь гамму открытым звуком, вдруг какая-то отдельная нота звучит громче других и с эффектом эхо. Вот так было на моём инструменте, но зудящего звука не было.

МД: а что же у вас случилось?

Юрий: да влажность, наверное. Или чертовщина. Видите ли, при игре именно этого соло волчки встречаются редко. Малер написал именно в таком регистре, где как правило очень ровный звукоряд. Чисто физически волчка тут не может быть, так как колебания струны минимальное и резонанс сводится к нулю. Тут главное аппликатуру правильную подобрать.

МД: музыка гениальная, правда?

Юрий: народная. Это же известная песенка.

МД: да, но только в миноре.

Юрий: у меня эта часть заунывного шествия вызывает ассоциации с "Болеро", где идут наложения и переклички инструментов. Само Соло не представляет какой-то особой технической сложности, НО всегда есть шанс об… лаж… Лучше подучить, короче. Тут для меня было главное, выбрать аппликатуру и характер. Повторяющаяся секция в моём представлении должна была звучать нарастающими волнами, как эхо. Поэтому подбирал аппликатуру повторяющейся нотной фразы на другой струне и в другой позиции. Тогда звук становился более приглушённым в повторах. А в последней октавной фразе, в повторе использовал флажолет, чтобы не делать октавные скачки и не усложнять себе жизнь.

МД: это для публики шок, если она не понимает, где ей от музыки плакать, а где смеяться. Мы пытаемся это для них разжевать. Или вы хотите, чтобы я и вам, музыканту оркестра это объяснил?

Толя Маслов: Юра, вот твоя партия.

Юрий: Ага, спасибо Толенька! Вот мы с Толей сколько раз играли эту симфонию.

Толя Маслов: Ох, да – много!

МД: выходит так, что в третьей части вы заводите весь оркестр.

Юрий: так, да не так. Тут все зависит от дирижера. Если он выберет "заунывное болото", то и мне придется играть в это. Не известно, куда дирижер нас потащит. Но нам придется идти за ним.

МД: Очень интересно!

—Сцена 3.—

МД: Похороны Охотника. интересная гравюра Калло. Хм… Какая же из гравюр, вдохновила Малера к созданию третьей части своей первой симфонии – гравюра Каллоили «Фантазия в манере Калло» Гофмана? А может быть Малера вдохновила все же гравюра другого художника, Морица фон Швинда, «Звери хоронят охотника». Не сразу понимаешь,

что похоронную процессию возглавляет лиса. Заяц с крестом и кабан с лопатой шествуют следом. Гроб несут два оленя.

Как-то проясняет ситуацию надпись на ленте, которую держат парящие птички "Ihm ist wohl, uns ist besser" – "Ему хорошо, нам лучше". Но это, по-видимому, ирония, ведь на очередном повороте процессию встречает уже совсем иной ансамбль, глумливый и разнузданный. Обычно в симфониях хоронили героя, павшего ради человечества, как в Третьей симфонии Бетховена, “Героической”. А кого же хоронит Малер в своей симфонии? Веру в людей? Веру в себя и горечь своего детства? А может подобно двум другим романтикам, Гейне и Шуману, он хоронит и свои песни? Одну из них «Голубые глазки», в среднем разделе марша, где он уже говорит всерьез. Впрочем, в будущем траурный марш еще не раз войдет в симфонии Малера – Вторую, Пятую – и уже безо всякой иронии.

Да, мы это изучали в консерватории! В одном из писем Малер писал, что "с третьей частью (marcia funebre) дело обстоит так, что он, действительно, получил толчок к ее созданию извне, от известной детской картинки “Похороны охотника”". Малер определил настроение этой части как "… жуткое, ироническое, гнетущее уныние траурного марша". Траур зверей по их тирану! И как страшно, что траур по тиранам повторялся снова и снова, а «звери» так ничему и не научились. Или боялись научиться? Боялись даже собственной памяти о тиране и играли роль опечаленных и осиротевших.

—Сцена 4.—

Д: что здесь происходило? Они репетировали? С кем? С концертмейстером?

СГ: партитура валяется на полу! Ничего святого. Помню мой первый оркестр! Если случайно падали ноты, нужно было срочно сесть задницей на листки и только после этого собрать их. Наш первый виолончелист мог не застегнуть ширинку или не расчесать свои кудри

«а ля утренний Бетховен», но выходил на сцену как русский царь «со скипетром и державой»: в одной руке бесценная мастеровая виолончель, а в другой – намертво зажатая партия! И заметьте! Никогда не оставлял ноты на пюпитре. Когда над ним шутили коллеги, он всегда отвечал, – в нотах весь рецепт музыки. Не доверяю никому.

Однажды он чуть не сорвал выход оркестра на сцену!

Представьте: как обычно из левой кулисы выходят величественные скрипки во главе с концертмейстером, ну а из правой нечёсаный виолончелист. В зале аплодисменты выходящему оркестру. И вдруг, во время выхода у виолончелиста из рук выпадают ноты. Немедля ни секунды он падает на жопу, держа виолончель перед собой, как будто вокруг его лужи, а он боится инструмент замочить.

Д: как в фильме Гайдая, когда Воробьянинов вытаскивает из-под Бендера стул, Бендер падает навзничь, но в руке у него целехонькая рюмка, наполненная драгоценной водкой.

СГ: толпа оркестрантов сзади остановилась, не вмешиваясь и наблюдая за обрядом спасения нотного материала. Но тут произошла заминка: тяжела оказалась жопа виолончелиста! Он никак не мог достать последнюю страницу из-под себя.

Глядя на несчастного виолончелиста, Левая сторона оркестра остановилась в оцепенении. В зале начали шептаться, увидев неординарное событие. Раздались выкрики: «Помогите ему! Надо идти, ты же советский человек! Вроде не бухой, а смешной. В зале есть врач? Есть! Коллега, что происходит? Хохот в зале»! И так далее. Каким-то чудом виолончелист достал последний листок и, взяв смычок в зубы, плюхнулся на стул, а одной рукой, не ставя виолончель на пол, положил ноты на пюпитр. Играл он в этот день удивительно хорошо и даже не получил нагоняй от дирижера.

Д: вот что «рецепт музыки делает»!

СГ: не то, что наши циники!

Д: Семен, они в себя не верят. А значит и в меня не верят. И в произведение, которое мы репетируем, не верят. Играют формально. Спешат по домам. Копаются в телефонах на репетициях. Вроде все звучит, но души нет. Я им всегда говорю – вы звезды! А звезды состоят из химических элементов и наше участие в музыке тоже сродни химии. Отличие в том, что из одних и тех же компонентов день ото дня варится разная каша. И неизвестно сыграет ли оркестр сегодня то, что еще вчера было очевидным и лучшим. Актуальность сегодняшнему дню через призму былого – вот что они упускают.

СГ: Маэстро! Они даже об этом не задумываются.

Д: Мы именно поэтому и репетируем часами, чтобы убедиться, что наша музыкальная химия работает. Как им объяснить, что звезды гаснут тогда, когда появляется безразличие? Это очень важно понять и запомнить! Каждый из наших музыкантов – звезда со своим уникальным талантом. А десятки талантливых звезд еще не гарантия, что звучать они будут так же талантливо, как им кажется, когда они слушают себя.

СГ: Маэстро, мы тянем с вами эту телегу и «варим кашу» из сырых нот уже много лет. И каждый раз, когда вы разучиваете новое произведение, я, наблюдая за процессом – слышу, как вы «вдыхаете» душу в плоские и желтые нотные листки. Помните, много лет назад мы разругались на вечеринке у вас дома. Я едва сдержался, чтобы вам прилюдно не нагрубить и скрылся у вас в кабинете. За мной побежала жена. Мы через какое-то время вернулись. Я успокоился и больше никогда с вами не ссорился и ничего не доказывал. Помните?

Д: да припоминаю и очень сожалею, что так вышло. Поймите меня Семен, я ничего с собой поделать не могу, когда есть недопонимание. Ведь, прежде чем сказать что-то, я тысячу раз проверяю и перепроверяю свои домыслы. Возможно, это приводит к забытью реальности и только время способно объяснить мне – в чем я был неточен или вовсе не прав. Лишь образованность не позволяет мне рубить с плеча. Простите меня за это. Интересно вспомнить, а что именно произошло у меня в кабинете?

СГ: у вас на столе, на полу, на тумбочках, в общем везде, лежала партитура, которую вы репетировали с оркестром. Все листы были густо исписаны вашими замечаниями, помарками, именами, ассоциациями, ссылками на исторические события, какими-то непонятными для меня крючками и словами на латыни или итальянском. Все 8 лет моей музыкальной школы мгновенно собрались в один кулак и пребольно стукнули меня под дых. «Сема, – закричала моя жена, – посмотри сюда! Это же все у него в голове! И ты смеешь с ним спорить! Он же весь из металла!» И я мгновенно успокоился!

Д: из металла… Он, как вы знаете, ржавеет, устает, гнется, даже ломается… Если только это не титан!

СГ: Именно. Что мы делаем с «Титаном»? Вы объявили отпуск. Поймут ли музыканты к какому именно исполнению вы стремитесь? Как воспримут «Похороны Охотника»? И соберутся ли они на эти «похороны»? Не уверен. Меня в школе называли «горевестником». Я отнюдь не «гордо реял», как горьковский, но зато всегда предчувствовал грядущую «лажу».

Меня, кстати, музыканты пытали, как я отношусь к “клезмерскому” похоронному маршу в “Похоронах Охотника”. Видимо они считают, что я эксперт в клезмерской музыке, хотя это далеко не так.

Д: ну и что вы им сказали?

СГ: Клезмерская музыка – это традиционная музыка евреев-ашкенази, а корни ее – в средневековой традиции. Без клезмер-капеллы невозможно было представить себе еврейскую свадьбу: как говорила мама, – «Похороны без слез – как свадьба без клезмеров». Так что, нужна ирония и сарказм в исполнении, потому что если играть этот марш «академически», то это значило бы лишить музыку необходимой энергии. А если старательно “шмальцевать” марш по-клезмерски, то это сведет на нет ироничность и сарказм, на которую рассчитывал автор, когда писал эту очень странную часть симфонии.

Д: и что же вы им посоветовали, Семен?

СГ: я им сказал, что играть эту часть нужно, как это делают лабухи в ресторане: цинично, разухабисто, не совсем трезво и не совсем точно, но с душой. Вы уж простите, Маэстро, не мог удержаться от музыкальной фени.

Д: не страшно, Семен Григорьевич. Я еще и не такое слышал. И полностью согласен с вашим замечанием! Клезмерская музыка без присущей в ней иронии теряет свою душу. Выдержать ее более 5 минут в неумелом исполнении невозможно, как кстати, и плохо исполняемый блюз. А к предубеждениям «задним числом» я отношусь спокойнее вас, хотя призрак «Черного Лебедя» часто посещает меня особенно в последнее время.

СГ: моя мама, когда я делился с ней своими предчувствиями, называла это состояние «умный на лестнице».

Д: это как?

СГ: это когда ты все обсудил, поспорил, доказал, хлопнул дверью и ушел, а на лестнице вспомнил самое важное и убедительное слово, но возвращаться уже нельзя. Момент потерян.

Д: именно. Когда темп и логика спора нарушены, очень трудно восстановить нормальный ритм, как и в музыке. А преданность – дело такое… Семен, когда вместе работаешь почти 25 лет, как мы с тобой, возникает лже-влюбленность, которая рано или поздно хватает тебя за задницу, прикрывающую ноты на полу и прорехи в финансах. Такой идеальный вроде дуэт может разрушиться из-за чепухи, малейшего диссонанса, ревности, недоверия… ни говоря уже о каких-то серьезных причинах.