Читать книгу: «Тайга: андроиды», страница 26

Не совершай ошибку

Началось лето, жизнь набирала обороты. Многие из тех, кого знал Сибиряк, уезжали из Якутска, командированные в другие части разных концов страны. В столовой одни лица сменялись другими, «избушки» постоянно перемещались, и мир, к которому он привык, все время менялся. Россия зашевелилась. Из разных ее уголков приходили тревожные вести, кое-где у границы накалялась обстановка. Леда и Сибиряк часто говорили о том, что их жизнь уже не будет прежней – спокойной и стабильной. Еще несколько месяцев назад оба печалились о том, что не могут найти свое предназначение, а сегодня старые проблемы казались им цветочками по сравнению с растущим в стране напряжением.

Они часто ходили на стройку. Подземный город быстро восстанавливали, а вода в карьере все время покрывалась рябью и волнами от строительных работ, идущих под землей. Инженеры и андроиды спускались в шахты, исчезая с поверхности, как исчезают колонны муравьев в запутанных ходах муравьиного царства. К вечеру колонны выходили на поверхность, андроиды перепачканные, а люди еще и уставшие до смерти. И каждый день все повторялось снова.

Леда наконец определилась.

– Ты давно шла к этому, – говорил ей Сибиряк. Он поддерживал ее через силу, ведь знал, что, став полевым санитаром, Леда скоро покинет Якутск.

– Спасибо, – с грустью в голосе отвечала она.

Почему Леде было грустно, если Сибиряк поощрял ее, как мог? Ей хотелось услышать от него другие слова. «Останься. Поищи для себя другую профессию. Помогай матери в лаборатории, летай со мной в небе. Только не уходи». И тогда она не раздумывая отказалась бы от своей новой мечты, бросила бы сестринские курсы и обзавелась бы мечтой новой – о небе или разделке мартышек на лабораторном столе. И ни о чем бы не жалела, ведь человек, которого она так любит, попросил бы ее остаться. Много ли ей нужно для счастья? Но Сибиряк упорно повторял слова одобрения и, судя по всему, радовался за Леду. В этот момент ей хотелось его ударить, да посильнее.

Как часто люди совершают одну и ту же ошибку – молчат о том, что чувствуют на самом деле. Напускная вежливость, благородные слова, фразы, которые, кажется, хотят от нас услышать. Вроде все сделано правильно, ради любимого, но результат получается никудышный. Вот и Сибиряк настойчиво повторял то, чего Леда на самом деле от него слышать не хотела.

В итоге Леда подала заявку на перевод из Якутска. Какой смысл оставаться здесь, если на просторах великого Севера ее никто не удерживает?

– Я горжусь тобой, – выдает очередную порцию поддержки Сибиряк, стоя перед ней на берегу карьера. – Мы обязательно будем на связи каждый день, куда бы тебя не перевели.

Какие вежливые, хорошие слова. Но как далеко они оттолкнут любящее сердце того, кому они адресованы? Леда съежилась, опустила глаза. Невыносимо смотреть на него, стоящего с легкой дружеской улыбкой на лице. Невыносимо больно.

– Я скажу, когда придет ответ, – отвечает Леда тихо, не в силах совладать с тоской в голосе.

Они помолчали немного. Леда чувствует, как надежды, будто сама Земля, уходят у нее из-под ног, и каждая секунда тянется мучительно.

– Слушай, – продолжает разговор Сибиряк. Он едва повел рукой, и Леде на секунду показалось, что он наконец коснется ее. Но нет, увы. Рука повисла, так и не совершив свой путь в прекрасное совместное будущее. – Мне жаль расставаться с тобой. Я хотел бы сделать для тебя больше, но я не могу.

– В каком смысле? – Леда поднимает на него глаза.

Сибиряк вздыхает, собираясь с мыслями. На свадьбе Антона ему показалось, что он нашел место в своем сердце для обеих девушек: и для Евы, и для Леды. Но оказалось, что это было всего лишь настроение минуты, и оно прошло, уступив место всему прежнему: и угрызениям совести, и боли утраты, и страху перед новыми отношениями. Привычка взяла свое и вернула Сибиряка в реальность, которую он сам для себя смастерил, подчиняясь неведомой логике своего сердца.

– Мы оба знаем, что между нами происходит. Ты затронула мою душу, – продолжает Сибиряк.

Что вселило в него смелость заговорить с Ледой так искренне и честно? Небо, которое он покорил? Трагедии и потери, которые он пережил за короткий срок? Как знать.

– Но я люблю другую.

Леда пошатнулась. Она догадывалась об этом с самого начала. Но подозревать куда как легче, чем услышать обличенное в слова признание.

– В каком смысле? – растеряно снова спросила Леда. Она была не в силах разнообразить свою речь. Ей хотелось выжать боль этого разговора до дна, пока ее сердце не разобьется вдребезги, и тогда, быть может, перестанет болеть.

– Не так давно я потерял девушку, которая была дорога мне. Это все, что я могу тебе сказать.

***

Ингрид выбралась из временно организованной лаборатории на свежий воздух. Нужное оборудование было погребено под завалами подземного города, и большую часть дня она не знала, чем себя занять. На сей раз она решила прогуляться по берегу карьера. Ингрид думала о Викторе. Слишком часто, так не годится. Безделье дурно на нее влияло. Она вспоминала тот день, когда они расстались, много лет назад, и благодарила Бога за то, что тогда они не наговорили друг другу страшных слов. Если бы в тот момент они не сдержались, облегчили бы души и крик злости вырвался бы из их груди, то Виктор никогда не вернул бы ее под свое крыло. Памятуя старые обиды, он навсегда забыл бы про Ингрид, и они с дочерью сейчас тонули бы вместе со своей страной. В тот день, когда они попрощались на крыльце их съемной квартирки, они были молоды, но достаточно мудры, чтобы не поссорится, не сказать лишнего, а просто смолчать, оставив боль разлуки безмолвно перегорать в сердце.

Ингрид приближалась к карьеру. Она издалека заметила Леду и Сибиряка и уже собиралась повернуть назад, чтобы не мешать им, как нечто заставило ее остановиться. Ингрид знала, как Леда съеживается, когда ей обидно, как опускает плечи и смотрит в землю. И мать безошибочно различила эту позу. Что происходит между ними? За одно мгновение Ингрид все поняла. Беда! Сейчас произойдет непоправимое.

– Леда! – Ингрид бросилась к дочери.

Девушка обернулась к ней с глазами полными слез.

– Леда, молчи! – закричала она.

Удивленные, Леда и Сибиряк уставились на Ингрид.

– Не мешай! – прокричала Леда, перейдя на родной язык.

Подбежав, Ингрид схватила дочь за локоть.

– Пойдем отсюда, – взмолилась она.

– Мама, я сейчас… – задыхаясь, начала Леда.

Ингрид вцепилась в Леду и поволокла ее прочь. Ошарашенная, дочь потащилась за матерью.

– Не говори ему ничего, – на ходу умоляла Ингрид.

– Мама, я должна сказать! Я должна отомстить! Он любит другую, – хрипела от ярости Леда.

– Я не дам тебе этого сделать. Молчи, иначе все, конец. – Ингрид потрясла дочь за плечи, как безвольную куклу.

– В каком смысле? – в третий раз за короткое время повторила Леда один и тот же вопрос.

Ингрид стиснула щеки дочери в своих ладонях, заставила ее посмотреть себе в глаза.

– Молчи и слушай. Не совершай непоправимой ошибки. Я поняла, что Сибиряк сделал тебе больно, но если сейчас ты наговоришь ему кучу гадостей, эти слова из его памяти не вымарать. Твои злость и оскорбления останутся с ним навсегда, и будут отравлять ваши отношения снова и снова.

– Мне все равно, – пробурчала Леда.

– Сейчас все равно, потому что тебе больно. Но пройдет день, месяц, год, и ты раскаешься, но ничего уже не вернешь назад.

– Он простит, – упрямо заявила Леда.

Ингрид обернулась. Сибиряк удалялся в противоположную от них сторону.

– Простить можно, забыть нельзя, – ответила Ингрид. Прошлые обиды, вся боль, которую вы причинили друг другу, словно содержимое ящика Пандоры, каждый раз будут возвращаться и рано или поздно уничтожат ваши отношения.

– У нас нет отношений, – вздохнула Леда, потирая красные от материнских рук щеки.

– Сегодня нет, – заверила Ингрид. Сегодня все пошло не так, как ты хочешь. Но придет другой день, не такой, как сегодня, и, если сейчас ты не совершишь ошибку, больно ударив его за нанесенную тебе обиду, в другой день вы будете вместе.

Хотя и с трудом, но Леда понимала, о чем говорит мать. Ярость еще кипела в ней, затуманивая рассудок, однако мудрые слова понемногу пробивались в ее сознание.

Ингрид смотрела на дочь. Чудом она оказалась здесь вовремя, чудом не дала непоправимому случиться. Она знала, какой жестокой Леда бывает в ярости, и, если бы Ингрид не помешала дочери, та уже наговорила бы Сибиряку много злого.

Леда обернулась. Сибиряк был уже далеко.

«Простить можно, забыть нельзя», – повторяла она про себя слова матери. Надо справиться, быть сильной, не терять надежду.

– Это пройдет? – спросила она мать, приложив руку к своему сердцу.

Ингрид ощутила, как заныло в ее собственной груди. Столько лет минуло, боль разлуки с Виктором притупилась, но так и не прошла окончательно. Но она знала, что должна солгать.

– Конечно пройдет! – заверила она дочь. – Время лечит.

Время лишь притупляет боль, время – лучший анестетик. И не более того. Такова печальная истина, с которой так трудно смириться.

Выстрел

Титов пригласил Антона и Егора в свой кабинет. Ему хотелось послушать их доклады, но еще больше он желал поговорить с ними о том, что грядет. Титов знал, что, уехав в Москву, он останется один. Вокруг будут десятки людей, но не будет тех, кому он может безусловно доверять. Тучи сгущались. Титов отдал приказ стянуть к западным границам как можно больше войск и сейчас ему очень нужна была поддержка.

– Если хочешь, я могу поехать с тобой в столицу, – предложил Антон. – Хотя бы на время.

Виктор покачал головой.

– Ты нужен здесь. Я благодарен тебе за поддержку, но политические игры не для тебя. Ты человек дела, а не интриг.

– У нас с тобой и здесь забот хватает, – подтвердил Макаров, глядя на Антона. – У твоих ребят прибавилось тренировок в небе, а моим придется восстановить подземный город в самые короткие сроки.

Они помолчали. Все трое хотели поговорить о главном, но не решались. Наконец Антон произнес:

– Скоро нас ждет операция по вживлению биосинтетического мозга.

Макаров тяжело вздохнул.

– Туяра согласна? – поинтересовался он.

– Да, согласна. Мы пройдем через это вместе.

Титов усмехнулся.

– Скажи полковнику Соколовой, что бояться нечего. Ингрид и ее команда отработали каждый шаг.

– Туяра не из тех, кто боится операции. Она боится другого… – вздохнул Антон.

– Как и все мы, – подтвердил Главнокомандующий. – Мы уже не будем собой. Мы станем киборгами, новым видом людей, я даже не представляю, каково это – потерять себя. Может, я и не идеален, но это мое естество. За несколько десятков лет я привязался и к своим недостаткам, и к тому Виктору, которого вижу в зеркале каждый день.

– А мне терять нечего, – с усмешкой сказал Макаров. – Я не буду жалеть о себе прежнем. Вот только если моя жена имеет что сказать, но я не хочу пугать ее раньше времени.

Лебедев вздохнул:

– Я совершил достаточно ошибок, и не боюсь потерять себя. Если бы в тот день, когда я разрешил поставить недоработанную систему в вертолеты группы Зихао, во мне было меньше человеческого и больше от машины, то мальчик остался бы жив.

– Антон, – начал Титов, – пожалуйста, оставь прошлое там, где ему и место. Сделанного не вернешь, и ты не можешь корить себя до конца жизни.

Егор Макаров согласно кивнул.

– Помнишь, как я стоял на помосте в день казни капитана Носова? – спросил он тихо. – Посмотри на каждого из тех, кто служит в армии. Все мы в чем-то виноваты, у каждого командующего рано или поздно руки будут в крови. Такова наша служба, такова наша судьба.

Стук в дверь прервал их разговор.

– Войдите, – Виктор нажал на кнопку дистанционного открытия замка.

– Товарищи, – поздоровался генерал Ли. Под его глазами пролегли синие тени, он выглядел измученным.

– Генерал, что-то случилось? – спросил Макаров.

Не ответив, Ли встал у двери.

***

Каково это, быть отцом? В тот день, когда родился Зихао, Донг Ли был далеко от дома. Как всегда, он выполнял свой долг и даже не думал о том, чтобы прервать командировку ради новорожденного сына. Донг был человеком чести, дела и совести, и, взглянув на 3D проекцию своего первенца, закутанного в красное праздничное покрывальце, он спокойно вернулся к своему заданию.

Прошло немало времени прежде, чем Донг осознал главное. Он помнил тот день: еще одна звезда на погонах и пятилетний мальчик, что смотрит на него снизу вверх с такой гордостью, словно отец спас человечество и весь мир в придачу. Взгляд детских глаз, маленькая ручка, старательно приложенная ко лбу. Вот он, его сын. Донг наклоняется к Зихао и высоко поднимает его на руках, держит крепко и кружит без остановки, будто пропеллер вертолета. Зихао смеется, приговаривая что-то очень важное для пятилетнего мальчишки, и Донг вслушивается, стараясь уловить каждое его слово. С тех пор ничего главнее сына для Донга Ли уже не было.

Каково это, растить маленького человека и нести за него ответственность? Мать умерла, Зихао и Донг остались вдвоем на всем белом свете. Одетые в траур, они брели под дождем с урной в руках, но Зихао не плакал. Донг не мог не спросить. Зихао прошептал: «Я грущу, но не хочу расстраивать тебя слезами. Ведь ты никогда не плачешь, а я – как ты».

Сын во всем хотел походить на него. Он старательно изучал лицо отца, чтобы понять, поступил ли он правильно, оправдал ли надежды. И генерал ни разу в своей жизни не разочаровался в сыне. Донг знал, что рядом с ним растет настоящий мужчина, которым он будет гордиться.

Каково это, потерять единственного сына? Жизнь быстротечна, время ускользает сквозь пальцы, как сухой песок. И вот наступает день потери и разлуки. «Мне очень жаль, генерал, произошла трагедия…» Донг Ли застыл, замер, окаменел, и вместе с этими словами ушла из него жизнь, осталась лишь оболочка, опустевший кокон, качающийся на ветру времени.

А что дальше? Ничего. Больше для Донга Ли ничего значимого уже не было. Разобраться в том, как погиб его сын. Наказать виновного. Задачи, что еще держали его на этой Земле, но внутри он так и остался пустым и бессмысленным, каким стал в день гибели Зихао. Будто призрак, он бродил по лабиринтам своей души, вспоминая глаза пятилетнего мальчика с приложенной ко лбу ручонкой, вспоминая первый день службы Зихао в армии, его первый самостоятельный полет, его первую звездочку на погонах.

***

И вот теперь Донг Ли стоит с пистолетом в руке и целится в сердце человека, который отнял у него все. Отнял всю его вселенную, всю его жизнь.

Антон Лебедев не отводя взгляд смотрит в глаза отца, потерявшего сына. Смелый человек, этот генерал Лебедев. И если бы Донгу не пришлось спустить курок, то он непременно оценил бы Антона по достоинству. Выстрел. Генерал Лебедев слегка вздрогнул и прежде, чем осесть на руки Виктора Титова, только выпрямил спину. Смелый человек, что безропотно принял заслуженное наказание.

Такова жизнь. Она продолжится и без них: без Зихао, без Антона, без весельчака Носова, без Габи Хельгбауер, без очеловеченного андроида Ай Пи. Жизни все равно, она необъятна и вечна, и бесстрастно взирает на крохотные создания, что появляются и исчезают на тропах судьбы, и ровным счетом ничего не значат в масштабах времени. И все же нестерпимо больно и горько видеть, как один за одним они уходят навек, со своими ошибками, грехами, надеждами, мечтами, улыбками и слезами.

Зихао, Антон, Олег, Габи, Ай Пи, вы остались в сердцах и памяти любящих. И для ваших близких вы – весь мир. И вся их жизнь.

Эпилог

Генерал-майор Макаров счел своим долгом позаботиться о матери и сестре Олега Носова. Он выкупил для них участок земли, технику для посева и десяток андроидов, что помогают им по хозяйству. Каждый год им отправляют лучшие семена. Теперь родные Носова не голодают. Женщины так и не сняли траур. Они благодарны Макарову за заботу, но понимают, что все могло бы сложиться иначе, если бы Олег не сел тогда за штурвал проклятого вертолета. Они часто думают об этом, отдыхая на ступеньках старого деревенского дома после долгого дня в полях.

Мать Олега смотрит на андроидов, заряжающихся перед новым рабочим днем. Что она чувствует? Что даже после смерти ее сын исполнил обещанное. Благодаря ему, они забыли, что такое нужда и голод. Ей радостно, что его мечта сбылась. И все же…

Сестра Олега поправляет черную кофту на плечах. Она смотрит в поле, засеянное рожью. Колоски уже поднялись, качаются на ветру. Она не могла даже представить себе такого немыслимого богатства. Сколько сырья для пищевых принтеров! Они с матерью могут прокормить сотни тысяч голодных. И все же…

Жизнь благосклонна, она исполняет наши желания. Но какой ценой? Ведь плата не оговорена заранее. И в итоге, глядя на свое поле, на своих андроидов, вместо улыбки на глаза женщин наворачиваются слезы. Ведь всегда есть некое «и все же…», та непомерная цена, за которую мечта была выкуплена у судьбы.

Поле колосится в лучах закатного солнца. Две женщины в черном сидят на ступеньках родного дома молча, и каждая думает о своем.

***

Генерала Ли экстрадировали на родину. Он предстал перед судом. До последнего он был уверен, что его приговорят к пожизненному заключению, но этого не случилось.

Он живет в глуши, далеко от людей, в одиночестве. День сменяется ночью, ночь – новым днем. Наконец его сердце обрело покой.

Донг Ли часто спрашивает себя, почему его отпустили? Так не должно было случиться. Он никогда не узнает, что Виктор Титов просил за него. Виктор потерял лучшего друга, но ведь Донг потерял сына. Титов хотел остановить адскую карусель возмездия, которая никого не вернет и никому не принесет облегчения.

Донг выходит по утрам из дома, с трудом расправляет плечи. Он очень постарел. Смотрит в небо и видит в нем призрак военного вертолета, на котором летит его Зихао. Или это одинокая птица?

Пройдут годы, и Донг Ли угаснет, как угасает каждый, кто потерял все, что ему дорого. Тихо уснет навсегда, и улыбнется, обняв во сне своего сына.

***

Василию Павловичу не спалось. Поворочавшись в постели, он выбрался из-под одеяла, подошел к столу. Нужно было занять себя чем-то, чтобы не лежать просто так, глядя в потолок. Разведчик сел за рабочий стол, заварил крепкий чай, открыл документы по трагедии, произошедшей с капитаном Смирновым. Это дело не в его компетенции, но ему интересно, только и всего.

– Что же с тобой стряслось, парень? – спросил он полумрак, царивший в комнате.

Генерал Ли сказал правду: ему не за чем было расправляться со Смирновым, ведь он уже перевел деньги за украденный мальчишкой с места происшествия черный ящик.

Что же заставило капитана раздеться догола и бежать ночью по лесу, царапая ступни, натыкаясь на ветки. Что так напугало его? Здоровый молодой военный умер от страха.

Василий Павлович сделал глоток горячего чая, протер очки.

Он включил планшет, открыл подборку исследований о легендах народов Якутии. Верил ли он, что Смирнова до смерти напугали духи тайги? Василий Павлович полагал, что ответ нужно искать в материальном и вероятном. Но если там ответа не нашлось? В крови Смирнова не было психотропных веществ, ничего, что могло бы довести его до такого эксцентричного состояния. Значит, нужно искать в нереальном, метафизическом.

– Духи тайги, – прошептал разведчик.

Он погрузился в чтение. Желтый мягкий круг от настольной лампы падал на столешницу, в углу мерно тикали часы, чай дымился в чашке. Василий Павлович читал внимательно, готовый поверить в невероятное.

Он оторвался от экрана, вздохнул. Вот она, истина, в древних легендах народов Якутии. Разгневанные духи, темный лес, бегущий человек, перепуганный до смерти. У природы своя мораль и свой суд. Оказывается, в Новом мире может случиться что угодно.

В официальных документах гибель Смирнова останется нераскрытой, но теперь разведчик знал правду, какой бы удивительной она ни была.

Он встал из-за стола, подошел к окну. Долго смотрел он на черные силуэты деревьев. Природа показывала свою власть, и каким бы великим не мнил себя человек, он все равно проиграет этой могучей силе.

***

Ингрид так и не призналась Виктору, что у него есть дочь. Наверное, прошло слишком много времени. Так бывает: то, что когда-то казалось важным, теряет свое значение, и проще оставить все как есть.

Виктор часто звонит ей из Москвы. Они подолгу разговаривают, ведь теперь, когда Антона не стало, Виктор ощутил неизбывную пустоту, которую могла заполнить только любимая женщина. Несмотря ни на что, они так и не стали парой. Причина все та же – время. Упущенное, потерянное время, которого не наверстать. Теперь они просто близкие друзья, и каждый благодарен другому за поддержку и нежность. По ночам Виктор наливает себе виски и, сидя в своем московском кабинете, всматривается в отблески на граненом стакане.

Ингрид всегда была и будет в его сердце. Единственная женщина в мире, которая может назвать его дураком. Его, Верховного Главнокомандующего армией огромной страны, великого стратега и политика Виктора Титова. И от того, что в мире есть она, Виктору становится теплее. Он снова набирает ее номер, и Ингрид принимает вызов. Красивая, ласковая, и такая родная.

***

Довольная, Ингрид сидит в лаборатории. Сибиряк является к ней почти каждый день, приносит сладости: конфеты, печенье и шоколад. Он делает все, чтобы Ингрид наконец сказала ему, где сейчас находится Леда. Но Ингрид не спешит. Она берет сладкие взятки, с благодарностью кивает, но не выдает дочь. «Пусть подождет, помучается», – размышляет она, глядя на конфеты. – «И потом, как только он узнает, где искать Леду, перестанет носить сладости». Ингрид разворачивает обертку «пьяной вишни», надкусывает, выпивает ликер. «Вкусно как!»

Скоро придет время, и она скажет Сибиряку, где Леда. Он полетит за ее дочерью, раскаявшийся в своих словах, покорный, готовый на все ради любви.

Ингрид подцепила пальцами вишенку внутри шоколадного шарика.

«Господи, как хорошо, что в тот день я не позволила ей наговорить лишнего…» – думает она и улыбается.

***

Сибиряк общается с Четверкой почти каждый вечер. Теперь андроид далеко, у границы, в тысячах километров от Якутска. Но по вечерам она всегда находит время поговорить со своим человеком. «Мой человек». Так она его называет. Если бы не Сибиряк, Четверка не нашла бы в себе сил жить дальше. Единственное, что удерживает ее от гибернации, это он. Человек, для которого так важна ее улыбка, который ценит ее ласковый взгляд, ее добрые слова, ее умение слушать и утешать. Пока Сибиряк есть на свете, гибель Ай Пи не была напрасной. И пусть все вокруг относятся к Четверке как к ценному расходному материалу, но один лишь Сибиряк оправдывает все жертвы, принесенные андроидами ради людей. Почему? Потому что он любит Четверку. Всем сердцем.

– Я кое-что смастерила для тебя, смотри, – Четверка подошла ближе к камере планшета.

Сибиряк просиял улыбкой. С тех пор, как Леда уехала, он редко бывал в хорошем настроении.

– Подарок? – спросил он.

Четверка разжала ладонь. В ее руке лежат два предмета, похожие на белые кристаллы кварца в оправе из металла, на длинных цепочках.

– Это подвески. Для тех, кто любит друг друга.

Она помолчала. Сибиряк увидел такую грусть в ее лице, что не осмелился прервать молчание.

Наконец она продолжила.

– Знаешь, в тот день… – она тяжело вздохнула. – Ай Пи была со мной на связи до самого конца. Я делила с ней ее последние минуты, ее чувства передавались мне. Прошло время, и вот я подумала, что для людей тоже важно делить друг с другом не слова, а чувства. Понимаешь, о чем я?

Сибиряк кивнул.

– Это парные подвески. Сожми кристалл в ладони, и второй, висящий на шее у любимого, загорится красным светом. Это сигнал: «раздели со мной эту минуту, я нуждаюсь в тебе». Родной тебе человек дотронется до своего кристалла и почувствует все, что чувствуешь ты. Представляешь?

Сибиряк прекрасно осознавал, что именно заставило Четверку создать нечто невообразимое.

Четверка смотрела на две подвески на своей ладони.

– Знаешь, настоящая близость возможна только тогда, когда ты делишь с любимым самое сокровенное. А что может быть сокровеннее, чем движения души, порывы сердца? Скоро придет война. Родных людей разбросает по миру, их разделят тысячи километров. И никакие слова не смогут описать происходящего в душе, как ни старайся. А вот эти подвески…

Она взяла их за цепочки, и кристаллы плавно закачались перед камерой, перед глазами Сибиряка.

– Ты отдашь их мне? – тихо спросил он.

Четверка кивнула.

– Когда ты найдешь Леду, передай ей мой подарок. Эти кристаллы свяжут вас крепче, чем связывают людей обручальные кольца. Это ваш шанс почувствовать друг друга, как бы далеко не развела вас судьба.

– Четверка?

– М-м?

Но Сибиряк промолчал. Он смотрел на подвески и думал, что она, очеловеченный андроид, раскрыла истинный смысл любви.

Любовь – это не обещания, данные одним днем у алтаря, не металл колец на пальцах. Любовь – это просьба. Просьба разделить с тобой минуту, год, жизнь, а если возможно, даже вечность. И страха больше не будет. И одиночество станет пустым словом. В брелоках из белого кварца друг для друга откроются души влюбленных.

Подвески качались в руке Четверки. Она думала об Ай Пи, он – о Леде. Оба молчали, наполненные чувствами, и молчание это было прекраснее любых слов.

***

– Я ищу тебя столько лет! Ищу, но не нахожу, жду, и не дожидаюсь. В сети, в своей памяти, в архивах, в вопросах, что я задаю начальнику службы разведки. Но ты ускользаешь от меня, словно тень, что в полдень совершенно теряется, и мне начинает казаться, что ты утрачена безвозвратно. Тридцать долгих лет я жил тобой, жил воспоминаниями о нас. Я прятался в единственном убежище, что создал из твоих волос, из твоего запаха, который память моя пронесла сквозь время безысходности и тоски. Как я ждал тебя! Эмма, где же ты? Жива ли, здорова? Счастлива ли ты? Если бы только знать, что с тобой все в порядке, что где-то ты улыбаешься, тогда и для меня весь мир бы преобразился. Но я не знаю ничего.

Ты растворяешься в статьях двухлетней давности, ты растворяешься в прошлом. А что сегодня? Никто о тебе не пишет, никого не заботит, есть ли ты еще на этом свете. Никого, кроме меня. Я просыпаюсь утром, чтобы отыскать твой след, и засыпаю с надеждой, что завтра я наконец найду его. Мне ничего не нужно, ничего не дорого, ничего не желанно пока тебя нет рядом.

Сколько я себя помню, я был убежден, что живу во мраке одиночества. Но сейчас я вдруг осознал, как сильно ошибался. Знаешь, сколько любви пришлось на мою долгую жизнь? Много. Незаслуженно много. Моя родная мама и мама-Габи отдали за меня свои жизни. Представляешь, как сильно они меня любили? И вдруг, одним утром я проснулся и все понял: я видел столько любви, сколько не мог себе представить. Мамы научили меня любить, научили отдавать все за чувство, дороже которого нет ничего на свете. И, научившись у них, я готов отдать всю свою любовь тебе. Когда-то мне хотелось сдаться, когда-то отчаяние шептало мне, что жизнь не имеет смысла и отпустить ее будет легко и просто. Но в то утро, когда я все понял, голос любви зазвучал во мне так громко! И теперь я страстно хочу жить, жить, чтобы оправдать жертву, что принесли мои мамы ради меня, чтобы каждым взглядом на восходящее солнце, каждым прожитым мною днем воздавать хвалу их любви. Я пришел в сознание, я встал с инвалидной коляски, я принял того Артура, которым я стал, я простил того Артура, которым я был. Видишь, любимая, как много изменилось во мне?

Я буду жить. И ты живи, ради Бога, живи! Чтобы я мог найти тебя и сжать твою руку в своей. Дальше моя мечта не идет, потому что нет для меня большего счастья. Только живи, Эмма, прошу тебя. Потому что я люблю тебя. Я жду тебя. Я найду тебя…

***

Адмирал Унаров стоял, заложив руки за спину. Он смотрел в иллюминатор, но не видел океан – взгляд его был обращен в прошлое, в тот день, когда Антон прилетел к нему после катастрофы с военными вертолетами. Тогда Титов дал Антону короткий отпуск, и тот не раздумывая навестил лучшего друга.

Тимур оглянулся. Сейчас кресло, в котором любил сидеть Антон, пустовало. Он посмотрел на серую океанскую гладь. С палубы его крейсера взлетали самолеты, от брюха плавучего царства отплывали катера. Кажется, все было по-прежнему, жизнь продолжалась, но Тимур знал, что для него мир изменился навсегда.

– Что ты будешь делать? – спросил в тот день Тимур.

Антон поставил стакан с коньяком на стол.

– Маршал все уладит, – ответил он тихо.

Тимур промолчал. Он чувствовал, что Антону противна даже мысль о том, что его ошибка так и останется в тайне. Сколько людей Титов задействовал, чтобы спасти репутацию своего генерала?

– Тебе тяжело… – мягко сказал Тимур. – Но мы с тобой – люди военные, и несем ответственность не только перед своими солдатами, но и перед армией в целом. Ты нужен на своем посту. Нет ничего постыдного в том, что маршал пытается уладить дело и выгородить тебя.

Антон посмотрел на свои руки, что подписывали разрешение на ввод новой системы вертолетов в эксплуатацию. Для чего? Чтобы быстрее выполнить приказ Титова.

– Нам не всегда хватает мудрости поступить правильно, но должно хватить мужества, чтобы принять последствия.

И сегодня Тимур как никогда осознал правоту, заключенную в словах лучшего друга. Говорят, Антон перед смертью смотрел в глаза генералу Ли, не отвел взгляда. Ему хватило мужества принять последствия своей ошибки.

Тимур подошел к креслу, похлопал по кожаной спинке, будто хлопал по плечу Антона.

– Вот и все, дружище, – только и прошептал он пустоте. – Вот и все.

***

«Стерх, прости, что коротко отвечала на твои письма. Надеюсь, ты поймешь меня. Никто не поймет так, как ты. Я пыталась ответить развернуто, но стирала написанное снова и снова: слова для меня не имели смысла. Знаешь, как долго я жила в пустоте? Все это время, каждый день, каждую минуту. Все, что я могла, это доползти до продуктового принтера и напечатать самой простой еды. Лишь потому, что тело еще живо, хотя душа уже умерла. Не обижайся на меня. Ради бога, только не ты. У меня не хватало сил на саму себя. Каждое движение отдавалось во мне такой тяжестью, что я целыми днями лежала в постели.

Если и это письмо останется недописанным, значит, меня уже нет. Собираю последние силы, печатаю. Такое простое действие, но сейчас оно кажется мне тяжким испытанием. Прости меня, Стрех.

Ты спросишь, за что меня прощать? За то, что не уберегла Антона. Все вокруг твердят, что я не виновата, не могла ничего поделать. Но их слова сводят меня с ума, словно они скребут ногтями по оконным стеклам моей души. Сколько времени мне нужно, чтобы перестать себя винить?