Читать книгу: «Два плюс два или строптивая любовь майора Белова», страница 5

Глава 10

Женя

На следующие пару дней Вселенная мне дарит необходимую от встреч со спасателем передышку. Я живу полной жизнью: пью с девчонками кофе в обед, проектирую дома в рабочее время и провожу прекрасные вечера с сыном. Мы гуляем по набережной, ходим в киношку и даже успеваем сгонять на региональные соревнования по плаванию, где мой спортивный мальчик занимает почетное второе место. А я лопаюсь от гордости, ибо такого парня воспитать еще нужно уметь.

В общем, все в моей жизни снова идет настолько сладко да гладко, что в какой-то момент я убираю руку с пульса. Перестаю ждать постоянного подвоха. И начинаю верить, будто первые два дня этой рабочей недели мне попросту померещились. Однако наступает утро пятницы, и жизнь снова отвешивает мне подзатыльник.

В этот день все с самого начала идет не так. Сначала мы с Кирей просыпаем. Потом с криками «караул» носимся по дому в поисках его физкультурной формы. Затем перед самым выходом из дома я проливаю кофе на свою любимую блузку и мне приходится экстренно переодеваться. И до кучи мы попадаем в пробку на выезде из поселка в том месте, где ее в жизни не было!

Чувствуете? Звездецом попахивает. Я вот чувствую. Поэтому, когда по дороге из школы в офис моя машина начинает троить, я уже ничуть не удивляюсь. Вот только чего я точно не ожидаю, так это того, что она сдастся и заглохнет окончательно. Сегодня будто сами небеса решили сыграть против меня. И что самое во всем этом паршивое – у меня на руках нет ни одного гребаного козыря, чтобы отбиться!

Молясь, я с надеждой жму на педаль газа. До моей работы остается жалких полчаса пути. И ровно столько же до первой на сегодня встречи с заказчиком. Вот только чем дальше я еду, тем становится все хуже и хуже.

– Ну нет… – выдыхаю я. – Нет, нет, нет, только не сейчас. Давай же, – сбрасываю я скорость до минимальной, когда машина начинает сильнее дергаться. – Умоляю, родненькая, давай доедем хотя бы до сервиса, черт с ней со встречей! – сворачиваю на обочину и, как умалишенная, одной рукой глажу руль, пытаясь уговорить кусок металла не ломаться прямо сейчас, на дороге. – Еще немного потерпи, девочка моя! – второй рукой продолжаю управлять, давя ногой на педаль газа, двигаясь со скоростью меньше двадцати километров в час.

Мне бы еще чуть-чуть…

Ближайший автосервис в десяти километрах!

Но машина на то и машина, что никаким увещеваниям она не внемлет. Проехав еще пару десятков метров, глохнет и намертво встает. Отрубается буквально все. От двигателя до самого пропащего маленького значка на приборной панели, погружая меня в звенящую тишину салона.

– Серьезно?!

У меня опускаются руки. Фигурально. Физически же я кладу их на руль и от души пару раз бьюсь о ладони лбом. Черт бы тебя побрал, Ежова! Ты же знала, что с машиной есть какие-то проблемы! Еще неделю назад начала замечать, что она туго «идет». Ну почему ты не нашла какого-то жалкого часа в своем графике, чтобы отвезти ее в сервис? Вот что ты сейчас будешь делать?

Я откидываюсь затылком на подголовник.

Думай, Женя. Думай!

В первую очередь тянусь к телефону и набираю Жанне сообщение. Сообщаю, что на встречу я все же не успеваю. Затем делаю попытку завести свою ласточку. Жму на кнопку запуска двигателя – реакции ноль. То есть вообще. Совершенно никакой! Как будто в моей машине резко отключили подачу питания. Ни урчания, ни рычания, ни даже жалкого натужного гудения. Выжидаю пару секунд и снова жму на «старт». Без толку.

Выхожу из машины и обхожу ее по кругу, разглядывая, осознавая, как это тупо выглядит! И что проблема точно не снаружи, а внутри, и ее просто так не увидеть и уж тем более не решить, это же не спущенное колесо! Все осознаю! Но все равно нарезаю вокруг своей девочки круги, понимая, что даже если я открою этот несчастный капот, то все равно ничего сделать не смогу. Пора признаться, что в автомеханике я полный ноль. Нет, даже минус сто! Единственное, с чем я могла бы справиться, поставить запаску. И то с видео инструкцией, что скачала себе на телефон пару лет назад.

Господи, что делать-то?

Я зарываюсь пальцами в распущенные волосы и оглядываюсь. Вокруг ни души. Как назло. На чертовой федеральной автотрассе ни единой души! Как такое вообще возможно? Почему каждый раз, когда со мной на дороге случается звездец, рядом никого нет?

Разозлившись, пинаю носком туфли по колесу. Дурацкая железяка! Неужели не могла потерпеть еще чуть-чуть!

Пройдя все стадии от отрицания до принятия, прихожу к выводу, что придется вызывать эвакуатор. Нет, конечно, можно было бы позвонить кому-нибудь из знакомых мужчин и попросить о помощи. Но «А»: таких, которые откликнулись бы и приехали вызволять меня из беды, в моем послужном списке можно по пальцам пересчитать. «Б»: сомневаюсь, что хоть один из них разбирается в тачках. И «В»: ненавижу быть должной мужчинам!

Поэтому эвакуатор.

Я возвращаюсь в салон авто и тянусь к сумочке на переднем пассажирском кресле. Достаю телефон и, пока захожу в интернет в поисках номера эвакуаторщика, замечаю краем глазам, что кто-то за мной притормозил.

Заглядываю в зеркало заднего вида.

С моих губ слетает стон.

Да твою же мать! Вы издеваетесь что ли? Опять он? Как?! Как этот мужчина это делает? Почему именно он появляется всегда в самый отвратительный в моей жизни момент! Гребаный спасатель!

Назар выходит из машины и ленивой походочкой чешет в мою сторону. Заложив руки в карманы форменных брюк, идет в одной синей футболке со служебной эмблемой. Без куртки или хотя бы кофты. А на улице жуткий ветер и всего плюс десять, на минуточку. Он что, блин, сверхчеловек?

Наблюдая за приближением своего заклятого приятеля, я напрочь забываю про телефон и эвакуатор.

Назар подходит, и, опершись рукой на крышу моей машины, нагибается и заглядывает в салон.

– Опять стоишь посреди дороги без предупреждающих знаков и аварийки. Ты любишь испытывать судьбу что ли?

– А ты меня преследуешь что ли? И на этот раз я стою на обочине, умник. Никому не мешаю и дорогу не перекрываю.

– Больно надо тебя преследовать. Аварийку включи и стой себе дальше, автоледи, мать его, – бросает Назар и собирается уйти. Мужчина выпрямляется, убирает руку с крыши «Ауди» и делает шаг, хрустнув гравием под своими берцами.

Я стискиваю зубы.

Дьявол!

– Не могу, – нехотя признаюсь, сжав пальцы в кулаки.

– Чего не можешь? Кнопку аварийного сигнала найти? – издевательски хмыкает неандерталец метр восемьдесят ростом.

Он что, думает, что я настолько тупая?

– Включить ее не могу! – злюсь я. – Вот! – тычу по кнопке раз, второй, реакции от машины нет. – Ничего не работает! Я вообще ничего сделать с ней не могу!

– Так бы сразу и сказала, что машина сломалась. А то сидишь, вые…кхм…делываешься.

– Я не вые-кхм-делываюсь! Я и рта раскрыть не успела, как вы налетели со своими необоснованными претензиями.

– Ты уж определись, я тебе «вы» или «ты». Что с тачкой? Она просто ехала и заглохла?

– Да. Она просто ехала и заглохла. Все погасло и на попытки ее завести никак не реагирует.

Назар снова нагибается. Я и пикнуть не успеваю, как его внушительная фигура по пояс ныряет в салон. Он тянется через мои колени, заставляя меня вжаться в кресло. Его рука проходит в опасной близости от моей груди. А в мой нос сходу ударяет аромат ментола и кедра. От него пахнет гелем для бритья и шампунем, и это удивительно возбуждает.

Я едва заметно вздрагиваю. Спасатель жмет на кнопку, пытаясь завести мою девочку. Но она не заводится. А вот я… со мной, кажется, что-то не так. Давление, наверное. Или бури магнитные. Иначе я не могу никак объяснить моего неожиданно участившегося дыхания и закружившейся головы.

– И правда, не реагирует. Ладно, открывай капот, – слышу как сквозь толщу воды, не сразу соображая, что приказано это было мне. – Прием! – щелкает пальцами у меня перед носом Назар. – Капот, говорю, открывай, бедовая.

– Что?

– Жень, ты серьезно?

Жень…

Впервые от звука собственного имени, с которым я уже прожила ни много ни мало тридцать три года, у меня по рукам бегут мурашки.

Жень…

Я даже не знала, что мое резкое и чопорное «Евгения» может звучать так мягко и нежно.

Назар тем временем закатывает глаза, поучительным тоном выдавая:

– Штука такая, у тебя под носом. Где движок спрятан.

Тут-то с меня и слетает весь морок.

– Я знаю, что такое капот! – оскорбленно бурчу я. – Тебе это зачем?

– Посмотрю, что можно сделать, чтобы завестись и доехать хотя бы до сервиса.

– Не стоит, я вызову эвакуатор.

Женя, ты дура? Какой нахрен эвакуатор?

– Ах, да, точно, прости. Забыл, что ты у нас мажорка и для тебя эти пару десятков тысяч за десять километров дороги – просто фантики.

– Мажорка? – вспыхиваю я гневом, вылетая из машины, как пробка из теплого шампанского. – Фантики? Да я вкалываю как проклятая, чтобы заработать эти бантики!

– Фантики.

– Какая нахрен разница!

Мы оба замолкаем. Упрямо бодаемся взглядами. Ну, то есть я с ним бодаюсь, а Назар, судя по выражению его лица, просто дает мне время перебеситься, что подтверждают его следующие слова:

– Закончила? Теперь капот открывай.

Ох уж этот отвратительно повелительный тон!

Я поджимаю губы и не думаю двигаться с места, сама продолжая мысленно себя распекать. Вот какого лешего ты упрямишься, Ежова? Тебе мужик предлагает помощь. Сэкономишь время и деньги. На нервных клетках, конечно, понесешь потери, но плюсов значительно больше. Как ни крути.

– Ладно, – нехотя бросаю я и делаю, что он просит: заглядываю в салон и открываю капот.

Крышка щелкает. Назар фиксирует ее и нагибается над кучей непонятных мне деталей, достаточно долго там копошась.

– Может, вам чем-то помочь?

– Ага, помоги.

– Чем?

– Не мешай.

– Грубиян! – фыркаю я возмущенно и демонстративно отхожу.

Сную туда-сюда вдоль машины, снова и снова ругая себя за собственную тупость и бессилие. Этот мужлан – последний, перед кем мне хотелось бы предстать глупой, ни на что не способной куклой! Но по каким-то мало понятным мне небесным соображениям – он единственный, кто оказался рядом в этот унизительный момент.

– Шансов, конечно, мало, но я все-таки спрошу, – слышу и оглядываюсь. – У тебя ключа на десять не найдется случайно?

– Ну да, а еще на пять и на пятнадцать, – огрызаюсь я. – Откуда? Я разве похожа на ту, кто возит с собой инструменты?

– Больше тебе скажу, ты и на ту, у кого есть права, не похожа. Ты уверена, что они у тебя настоящие, а не куплены в магазине приколов? – язвит мужчина, с тихим недовольным рычанием решительным шагом топая к своему огромному танку.

– Я хороший водитель! А то, что я не разбираюсь во всех этих винтиках, так для этого есть специально обученные люди.

– Точно, – кивает Назар, шумно перебирая вещи в своем багажнике. – А еще деньги мужа и эвакуаторы, – очевидно найдя нужный инструмент, двигает обратно к моей машине.

– Мужа? – взлетает моя бровь. – Ты где-то здесь видишь обручальное кольцо? – вскидываю я правую руку.

– Бывший, возможно? Алименты?

– Я обеспечиваю нас с сыном сама. Ясно тебе? Не все женщины сидят на шеях своих мужиков! Некоторым приходится пахать, как проклятым, чтобы у них были лучшие машины, брендовые шмотки и собственное жилье! То, что я не разбираюсь в устройстве движка дорогой тачки, не делает меня тупой содержанкой.

Впервые за все время нашего «знакомства» Назар смотрит на меня так пристально, словно увидел только сейчас и только в это мгновение осознал, кто я и что я из себя представляю. Изучает мое лицо внимательно, будто пытаясь высмотреть в моих мимике и жестах лукавство или ложь. Вот только их нет! Увы. Может, я и хотела бы в своей жизни иметь сильное мужское плечо, да только все плечи, что оказывались рядом, были в разы слабее меня самой. Это я была тем самым «мужиком» в наших отношениях, а не наоборот, как заложено природой.

– Не всем женщинам в этой жизни везет жить счастливыми бездельницами за спинами своих мужей. Некоторым свое приходится выгрызать зубами, – договариваю я.

Мужчина медленно кивает.

– Извини, – говорит искренне. – Не хотел обидеть. Сделал поспешные выводы.

– Извинения приняты, – говорю я холодным, как льды Арктики, голосом.

После этого мы оба замолкаем, каждый продолжая делать свое дело. Назар – чинить мою машину, я – праздно прогуливаться по обочине вдоль дороги.

Возвращаясь из очередной стометровой прогулки обратно к машине, я слышу:

– Все. Пробуй.

Забираясь в салон, жму на кнопку запуска движка, молясь, чтобы на этот раз все получилось! С легким урчанием мотор заводится, а приборная панель, родненькая, загорается, показывая все датчики до единого.

Я со свистом выпускаю воздух сквозь сжатые зубы. Аллилуйя!

– Что это было? – спрашиваю, когда Назар захлопывает крышку капота, вытирая руки о какую-то видавшую виды тряпку.

Мужчина…

Я достаю упаковку влажных салфеток, протягивая ему. Назар подхватывает, отчитываясь:

– Клемма слетела с аккумулятора. Питание пропало. Я поставил ее на место, но лучше заскочи в сервис, пусть механики посмотрят. Вдруг есть что-то еще. И вообще, тебе не помешало бы хотя бы раз в полгода-год отгонять ее на СТО, чтобы таких ситуаций не случалось.

Я киваю. Назар ведет плечами, вытирая руки влажными салфетками.

Мы переглядываемся.

Я поджимаю губы. Давай же, Женя, самое время сказать «спасибо». Одно простое «спа-си-бо». Оно уже вертится на кончике твоего языка, правда, все никак не решаясь слететь с него. Человек потратил на тебя свои силы и время. Безвозмездно помог. А мог бы забить и проехать. Как и двадцать пролетевших мимо машин за то время, что Назар возился у тебя под капотом. Чего ты молчишь? Надо поблагодарить!

Вот только гордость не позволяет.

Ага, или тупой принцип, Ежова?

Я открываю и тут же закрываю свой рот, так и не издав ни звука. Назар кивает, словно подтверждая собственные мысли, словно тоже ждал хоть какой-то моей реакции на свою помощь и не дождался. Неловкий момент между нами развеивает шипящая у него на поясе рация. Я слышу:

– Белов, прием. Савелич, ты тут?

Он подхватывает ее, снимая с ремня, бросая мне:

– Все, я поехал. Осторожней на дороге, бедовая, – и уже отойдя на пару шагов, отвечает на вызов. – Белов на связи. Чего у вас там, Михалыч? – спрашивает, скрываясь в своей машине.

Я так и остаюсь молча сидеть на месте. С открытой дверью. Урчащим мотором. Колотящимся сердцем. Провожаю взглядом черный внедорожник спасателя, страшно ругая себя за собственное невежество.

Стерва ты, Ежова. Вот поэтому у тебя нормального мужика никогда не было и не будет.

Закончив сеанс самобичевания, отпускаю козырек и смотрюсь в зеркало. Поправляю разметавшиеся на ветру волосы и готовлюсь тронуться с места, как телефон в моей сумочке начинает трезвонить.

Что и кому от меня надо?

Достаю гаджет. От имени вызываемого абонента у меня начинается нервный тик.

Мария Львовна.

Господи, неужели снова?

За полтора года учебы Кирилла в школе классная руководительница набирала мне всего трижды! И два звонка из трех случились на этой неделе. На фоне стычек со спасателем и проблем с машиной еще пару таких звонков в семь дней, и меня можно будет смело транспортировать в психлечебницу с диагнозом: невменяемая.

Я растираю переносицу и жму на зеленую кнопку, прикладывая телефон к уху. Мысленно молясь, чтобы учительнице просто понадобилось скинуться всем классом на новые шторы, открываю рот, собираясь вежливо поздороваться. Да всю свою вежливость проглатываю, когда слышу недовольное на том конце провода:

– Евгения Александровна? И недели не прошло, у нас опять ЧП. Все те же действующие лица. Абсолютно неподобающее поведение, я совершенно не понимаю, что с ними делать! Учебный день только начался, но мне нужно, чтобы вы подъехали в школу. Желательно прямо сейчас. Скажите, это возможно?

Хочется спросить: а у меня есть выбор?

Но я кидаю только:

– Я близко, сейчас буду, – и вешаю трубку, проклиная этого гребаного спасителя, которому на кой-то черт нужно было перевестись именно в наш город, в нашу школу, и наш, блин, класс!

Глава 11

Назар

Я уставший, вымотанный, не жравший и просто злой после ночной смены захожу в школу и поднимаюсь в класс, куда пригласила классная дочери. Мой сон уже был отодвинут на добрые полчаса стараниями нерасторопной автоледи – Ежовой, так еще и это. Финальный аккорд от Таси под конец недели. А что? Начали бодро, заканчиваем еще бодрее!

В школе я появляюсь буквально на пять минут раньше катастрофы – Евгении Александровны – залетевшей в разгромленный нашими детьми кабинет с большими глазами.

– Видите, что натворили ваши дети? – обводит рукой стены Мария Львовна.

– Видим, – бросаю я.

– Сложно не увидеть, – поддакивает мне Ежова.

Вокруг нас разноцветный хаос. Такое ощущение, что стая единорогов красками блеванула. На стенах, полу, доске, партах и даже потолке – везде подтеки и ляпы гуаши. Все гребаные цвета радуги: от красного до фиолетового. И это не шутка.

– Они что здесь… – начинаю я, подбирая правильные слова.

– Кидались красками, – договаривает за меня классуха дочери. – Друг в друга.

– Боже мой! – выдыхает Жень Санна. – И где они сейчас?

– Как где? – вытягивается от изумления лицо Львовны. – На уроке, естественно! Не освобождать же их от занятий. За случившееся их наказывать надо, а не поощрять.

– На уроках? – переспрашиваю я.

– Грязные, в красках? – вторит мне девушка.

– В том-то и дело, что ваши дети абсолютно чистые! В отличие от стен и парт этого учебного класса.

Я еще раз обвожу взглядом кабинет рисования. Друг в друга, значит, кидались? Интересно. Или у наших с Ежовой детей совсем хреново с прицелом, или они попасть друг в друга и не стремились. Барагозили так, для виду.

Склоняюсь к варианту номера два. По крайней мере, он выглядит привлекательней и с физической, и с моральной стороны.

– Значит, дети не пострадали? – спрашивает Евгения растерянно.

– Целы и невредимы, – поправляет висящие на кончике носа очки классная руководительница Таськи.

– Вы отправили их на урок…

– А как иначе?

– Тогда я не понимаю, зачем вы вызвали нас так срочно, раз с детьми все в порядке и они на занятиях? Неужели нельзя было встретиться после уроков?

– Можно было. После уроков и встретимся. Все вчетвером в кабинете директора. Снова. А сейчас, кто, по-вашему, это, – обводит рукой кабинет Мария Львовна, – будет убирать?

Глаза Евгении округляются до невероятных размеров. Ее губы открываются и закрываются в немом удивлении. И выглядит она в этот момент так комично, что я едва сдерживаюсь, чтобы не заржать. Что, принцесса, проблемы? Не для тебя это дело – кабинеты ручками с маникюром за дохрена бабок драить?

– То есть вы хотите сказать, что весь этот бардак убирать будем… мы? – все еще переваривая, переспрашивает Евгения.

– Хочу и говорю, – кивает классуха.

– Вы серьезно? Мария Львовна, мне нужно быть в офисе, а не махать тряпкой, оттирая стены! У меня рабочий день в самом разгаре.

– Как и у нашей учительницы изобразительных искусств, которая вынуждена проводить урок в кабинете математики, потому что в ее классе цветной армагеддон. А ей, на минуточку, почти восемьдесят лет, и она просто физически не сможет убрать это сама!

– Тогда пусть в свои восемьдесят лет сидит дома и носки вяжет, раз не может.

– Если Альберта Игоревна сядет дома вязать носки, то ваши дети вырастут неучами.

– Ой, я вас умоляю! – морщит нос Ежова и смотрит на меня в поисках поддержки. – Ну, а вы? Чего молчите! – пихает меня локтем в бок.

Хочет организовать бунт?

Я посмеиваюсь, пожимая плечами.

– Окей, – говорю спокойно. – Уборка так уборка. Где взять инвентарь? – спрашиваю и, несмотря на всю свою усталость, даже начинаю получать от этой ситуации извращенное удовольствие. В большинстве своем из-за выражения лица Евгении сейчас: ее то ли прибило новостью, то ли перекосило от нее. Но, в общем, весь лоск с принцессы махом слетел.

– Сейчас принесу ведра и тряпки, – живенько ретируется Львовна.

– Предатель, – бурчит Жень Санна, как только мы остаемся одни.

– Не помню, чтобы мы когда-то играли на одной стороне, – парирую я.

– Просто у вас плохо с памятью.

– Вероятно. Но, возможно, с ней была бы лучше, если бы кто-то не забывал меня благодарить за постоянную и неоценимую помощь.

Ежова морщит нос и отворачивается.

Понял, слова «спасибо» в ее лексиконе не существует.

Вооружившись ведрами и тряпками, мы начинаем драить кабинет. Полчаса – полет нормальный. Мы почти достигли гармонии в наших отношениях.

Почти…

Весь баланс идет псу под хвост, когда Евгения открывает рот.

– Это все ваша вина, Назар!

– Да кто же спорит.

Спорить с женщиной – себе дороже. Этот урок я выучил еще до того, как научился формулировать сложноподчиненные предложения.

– До вашего появления у меня рос примерный и правильный сын. А что сейчас?

– А что сейчас?

– Второй поход к директору за неделю и порча школьного имущества. Это все ужасное влияние вашего ребенка.

– Или слабые нервы у вашего пацана.

– У моего сына все прекрасно с нервной системой.

– Тогда чего он такой ведомый?

– Кирилл не ведомый! Просто он защищается от нападок вашей же дочери.

– Иногда, когда женщина барагозит, мужчине будет правильней промолчать.

– И часто вы так… молчите?

Я хмыкаю и ничего не отвечаю.

Девушка раздувает ноздри от возмущения.

Три, два, один…

– То есть я, по-вашему, сейчас барагозю?

– Очень на то похоже, Жень Санна.

– Я вам не «Жень Санна», а Евгения Александровна! – упирает руки в бока Евгения.

– Ага, – ухмыляюсь я и мажу по ней взглядом, – а в ноги вам с поклоном не упасть, Евгения Александровна? – отворачиваюсь, а у самого в башке преступно развратные мысли петардами взрываются.

Все-таки горячая, стерва! Особенно в этом брючном костюме винного цвета, пиджак от которого она только что скинула, оголяя острые лопатки и красивые плечи, совсем не прикрытые тонкими бретельками майки. Кожа нежно-розового цвета. Как у девчонки. Совсем не смуглая, как у большинства южанок. Да, фигурка у этой Ежовой – огонь. В отличие от характера. Хотя он тоже огонь. Такой огонь, что хочется ее сжечь в этом огне нахрен! Или заткнуть рот. На худой конец. В свете ее сексуальности – заткнуть не самым тривиальным способом. Такие приличным малознакомым девушкам не предлагают.

– Увольте, как-нибудь перебьюсь и без вашего поклона, – бросает Женя, смачивая тряпку в ведре.

Я делаю то же самое и тянусь к пятну на оконной раме.

– И вообще, – говорю, – ты излишне драматизируешь. Это просто краски.

– Сначала просто порванная форма. Потом просто краски. Дальше что? Просто причинение телесного вреда по неосторожности? А потом просто учет в ПДН? Все-то у вас просто, Назар Савельевич. Вот из-за такого вашего с женой пофигистического отношения к воспитанию дочери она и выросла у вас пацанкой!

«Вашего с женой», как ножом по сердцу с размаху, по самую рукоятку. Пальцы на тряпке машинально сжимаю сильнее. За грудиной бьют тупые отголоски старой, закостенелой от времени боли.

– Нет у меня жены, а у Таси матери.

– То есть как нет жены и матери?

– Вот так – нет. – Припечатываю ее взглядом, показывая, что на этом тема закрыта.

Евгения открывает и тут же закрывает свой рот. Я отворачиваюсь, чувствуя ее взгляд каждым гребаным нервным окончанием в затылке. Игнорирую любую попытку продолжить этот разговор. Немного выдыхаю, когда она возвращается к оттиранию пятна желтой краски с дверцы шкафа. Молча.

Между нами повисает такое густое напряжение, что хоть ложкой ешь. Тишина кабинета давит на уши. Разбавляют ее только шумы, доносящиеся из школьного коридора, где носятся выпущенные звонком на волю ученики. Мысли как-то неожиданно улетают в мои школьные годы. Золотое было время. Отбитое напрочь! С моих губ слетает ухмылка. Вот мы тогда с пацанами «чудили», так «чудили». Нынешним школярам такие проказы и не снились.

– Все мы в детстве куролесили, – заговариваю я первый. – Итог и похуже бывал. Не стоит свирепствовать из-за этого, – киваю на размалеванные стены.

– У меня такого никогда не было. Я была примерной и прилежной ученицей.

– Та самая зануда отличница, у которой все списывали, но с которой никто не хотел дружить? – посмеиваюсь я совсем не злобно. – Дай угадаю, родители какие-нибудь невьебенные академики с кучей регалий и голубой кровью, принимающие пищу исключительно из серебряного сервиза?

– Вы ничего обо мне не знаете! – запускает в меня грязную тряпку Евгения, неожиданно страшно разозлившись. – Ничего! – вскрикивает, заводясь.

Тряпка попадает мне в плечо, оставляя влажный грязный след на рукаве футболки.

– Ты тоже меня узнать не особо торопишься, – возвращаю я ей тот же жест, также швырнув грязный «снаряд». Намеренно запуская его чуть правее. В стену. Не совсем же я мудак.

Женя охает, отскакивая.

– Да вы – мужчины – вообще любите судить поверхностно!

– Не надо обобщать.

– А разве я не права? Красивая – значит тупая. Прилежная ученица – значит зануда с родителями академиками. Богатая – значит чья-то содержанка. Вам даже в голову не приходит, что за шикарным фасадом может скрываться что-то более серьезное, чем просто зачетная грудь и классная задница!

– Это мы сейчас уже на что-то глубоко личное, что ли, перешли? Я ни слова не сказал тебе о твоей груди и заднице. Хотя признаю, и то и другое оценил на пять баллов.

– А лучше бы оценили мозги!

– За те короткие встречи, что у нас случались, как-то не выходило оценить твои мозги.

– Это вы меня сейчас так завуалированно назвали тупой? А перед этим сказали, что я барагозю. То есть, исходя из ваших сегодняшних слов, я тупая скандалистка? Такое у вас сложилось обо мне мнение?

– Не совсем, – криво улыбаюсь я, чисто из желания позлить, – но близко, – договариваю, по большей части так не считая. Она, может, и импульсивная, эмоциональная и немного истеричная, но точно не глупая женщина.

Глаза Евгении наливаются кровью. Щеки идут пунцовыми пятнами. Она возмущенно хлопает губами, набирая в легкие больше и еще больше воздуха и выдает на весь второй этаж школы громогласно-визгливое:

– Хамло!

Моргнуть не успеваю, как дамочка хватает с парты древнее, видавшее виды алюминиевое ведро с грязной водой, и со всей дури запускает его в мою сторону.

Хорошо, что с реакцией у меня порядок. Я резко уворачиваюсь, и моя черепушка остается цела. В отличие от школьного окна, которое увернуться в принципе было не способно. От соприкосновения с ведром оно со звоном и треском бьется. Мелкие осколки разлетаются по полу, распуская солнечные блики по оранжевым стенам кабинета. Вода серыми ручьями стекает по подоконнику, оставляя за собой грязные разводы. С первого этажа слышится приглушенный грохот алюминия, свалившегося на асфальт.

Пиздец. Слава богу, ведро приземлилось не на голову какому-нибудь ученику. А то, то самое причинение вреда по неосторожности было как никогда близко.

Смотрю на Евгению. Она отвечает мне испуганным взглядом своих зеленых, как два изумруда, глаз. Прикрывает рот ладонями, по ходу, только сейчас допетривая, что учудила. Ловит жесточайший откат и резко бледнеет, из красной взбешенной фурии превращаясь в зеленую пришибленную мышь.

– Все хорошо, – щелкаю пальцами у нее перед глазами. – Выдыхай, давай!

– Я разбила окно… – шепчет одними губами девушка.

– Просто окно. Могло быть и хуже.

– Куда уж хуже?

– Заплатить за замену окна мне видится менее болезненным, чем отсидеть срок за причинение смерти по неосторожности. А с той силой, что ты швырнула это ведро, я реально рисковал протянуть тут ноги.

Женя смотрит на меня и… улыбается.

Я удивленно заламываю бровь.

– Это истерика?

– Похоже на то…

Мы переглядываемся, теперь уже оба посмеиваясь.

Веселимся недолго.

В кабинет влетает со скоростью кометы Мария Львовна, с истошным:

– Вы что здесь творите?!

Следом за классухой наших детей забегает и сухонькая женщина совсем преклонных лет, с седым пучком на голове и круглыми огромными очками на носу, что делают ее лицо похожим на морду стрекозы. Видимо, и есть та самая учительница рисования, которую Женя отправляла вязать носки?

Полными ужаса глазами за линзами мадам стрекоза оглядывает еще больший, чем был до, бардак и, возведя руки к небу, выдает драматичное:

– Господи-и, и какое мы хотим видеть воспитание у детей, если их родители тут чинят подобное безобразие! Мои окна! Мои бедные окна! Мой бедный класс! – причитает так, будто бы тут с Ежовой под ноль стену вынесли.

– Мария Львовна, – начинает лепетать Евгения, – простите! Это вышло случайно. Вы не переживайте, я обязательно все…

– Я все исправлю, – говорю я, чуть дергая Ежову за локоть, отодвигая себе за спину. – У нас с Евгенией Александровной случилось недопонимание. Не переживайте, я заменю это окно в кратчайшие сроки. Все расходы по замене, разумеется, возьму на себя.

Краем глаза вижу, как удивленно косится на меня Евгения.

Мария Львовна же, строго зыркнув на Ежову, говорит:

– Уже очень на это надеюсь, Назар Савельевич! А что касается вашего, как вы выразились, недопонимания – Альберта Игоревна права, какое мы хотим видеть поведение у наших детей, если их родители подают им такой ужасный пример?

– И что вы хотите этим сказать? – напряженно спрашивает Жень Санна, вытягиваясь по струнке. – Вы намекаете на то, что мы плохие родители? – ощетинивает свои иголки Ежова.

– Оценку вашим родительским способностям я давать не буду. И я ни на что не намекала. Но вам не помешало бы самим, что называется, «наладить контакт»! На этих выходных наш класс едет в аквапарк. У нас в группе не хватает двух сопровождающих. Думаю, для вас это будет и отличным наказанием за вот это, – машет в сторону окна классная, – и прекрасным поводом решить все свои личные проблемы и, если не подружиться, то хотя бы притереться. Вы согласны со мной? Назар Савельевич, Евгения Александровна?

Мы с девушкой переглядываемся. Выражение ее лица красноречивей любых слов. Мина, что называется, кислая. Я тоже далеко не в восторге. Качаю головой, упирая руки в бока. Блть! Таскаться по аквапарку с кучей детей в своей выходной – это последнее, чего я в своей жизни хотел! Тем более Таська категорически отказывалась ехать. Но…

– А у нас есть выбор? – спрашиваем мы с Евгенией в голос.

– Боюсь, что нет, – улыбается Мария Львовна. – Разумеется, если мы все здесь не хотим, чтобы история с окном и красками дошла до директора.

Наши с Ежовой разочарованные вздохи звучат так же в унисон, как и пару мгновений назад голоса. Мы снова встречаемся взглядами, пожалуй, впервые с момента знакомства эмоционально засинхронившись.

– Вот и отлично. Значит, решено!

– Твою мать… – выругиваюсь я.

– Что ж, парк так парк, – тянет Ежова.