Читать книгу: «Сумеречные лучи», страница 4

8.

Она постучала ладонью о ладонь, избавляясь от остатков мела.

– Я не справлюсь… – шепнула она и сняла очки, – да простит меня Господь, не справлюсь…Боже…

Женщина положила белый кружок в рот, запила водой и замерла в ожидании момента, когда сердце перестанет выпрыгивать из груди, а боль в висках отступит.

– Мне сказать нашим, что консультации не будет? – Тихо спросила школьница, – Елена Николаевна?

– Боюсь, что я не смогу сегодня, – покачала головой учительница, вытирая намокшие глаза, – как подумаю про ваш 11 «Б», так сразу вспоминаю Костю.

Елена Николаевна устало оглядела пустой класс, и взгляд невольно остановился на четвертой парте первого ряда.

Со стороны двери раздался короткий стук, и школьница воспользовалась моментом, чтобы выйти из кабинета, пропустив внутрь гостя.

– Здрасьте, Татьяна Михална. – бросила девушка и поспешила исчезнуть в школьном коридоре.

– Меньше помады, Маша! – Крикнула ей вслед завуч, – в школу как на дискотеку… дорогая моя, вы плачете?

– Все в порядке… – соврала учительница, выдавив из себя слабую улыбку, – что-то случилось?

– Никто не умер, слава Богу, – обронила, не подумав, Татьяна Михайловна, и тут же покраснела.

Елена Николаевна всхлипнула, и женщина неловко двинулась к ее столу, чтобы попытаться приобнять хрупкую учительницу.

– Я в порядке, в порядке… – отмахнулась она, вежливо отстранив от себя завуча.

– Пойдемте-ка в учительскую, я напою вас чаем, – предложила Татьяна Михайловна, – там как раз сидит журналистка из городской газеты, хочет побеседовать с учителями, работавших с Вороновым. Денис ведь любил литературу, если я не ошибаюсь?

– Костя, – поправила ее Елена Николаевна, перебирая пальцами складки на своей вязаной кофте.

– Конечно, Костя… – пробормотала женщина, помогая ей подняться с места. Они молча вышли в шумный коридор, пытаясь маневрировать между бегающими и кричащими детьми.

– Досадное происшествие, конечно… вы не представляете, сколько мороки сейчас начнется – будут проверки, заставят кучу бумажек заполнять, всех старшеклассников прогонят через психолога – Оксана Валерьевна застрелится от сверхурочных работ! Так, Долгих, положи мяч немедленно! А она и так за копейки работает, как и мы все… положи, а не брось, я сказала! Мать пусть ко мне зайдет завтра! Пятый «А», все в класс, сейчас же! Как зарплаты божеские платить – это нет, а как всех собак за подростковый суицид спустить на нас – это мы пожалуйста! А я его толкала? Или может вы его заставили с крыши прыгнуть? Ну, выходила у него тройка по моему предмету за год, так а я при чем? Сиди себе над учебником, а не по крышам шастай! А все что скажут? Школа виновата – школа не доглядела. Так у меня не тысяча глаз, знаете ли!

– Ребенок умер, – укоряюще шепнула ей Елена Николаевна.

– И что мне – пойти утопиться? – Хмыкнула Татьяна Михайловна, цокая каблуками своих туфель по покрашенным доскам школьного пола, – как что скажете, ей Богу, так хоть иди, вешайся. Маша, я что про помаду сказала?

– Ну Татьяна Михална!

– Чтоб на физике без нее сидела! – Завуч раздраженно открыла дверь учительской, пропуская учительницу вперед.

При их появлении с дивана вскочила девушка, сжимая в руке блокнот. Елена Николаевна скользнула взглядом по ее открытым стройным ножкам и тут же поборола в себе чувство подступившей зависти. В голове всплыли хихикающие однокурсницы, заигрывающие с накаченными курсантами местной военной академии, вялые приставания которых она благородно отвергала в ожидании своего единственного. Как оказалось – зря.

– Олеся, – представилась девушка и коротко кивнула учительнице.

– А это наша Елена Николаевна, – представила ее Татьяна Михайловна без особого энтузиазма, – что сказать – образцово-показательный педагог, все о детях и для детей. Сердце, так сказать, и то – отдала. Нашим оно в принципе без особой надобности, контингент, конечно…не золотые дети, не будущее России. Но и не вечерняя школа, знаете ли! Мы, как я говорила, свое дело делаем – все по методичке, все по учебным пособиям, по рекомендациям.

– Я помню, – вежливо перебила ее журналистка и невзначай бросила взгляд на настенные часы с гербом школы.

– Оставлю вас, – Татьяна Михайловна обиженно оглядела их и, помедлив, вышла из кабинета одновременно с громким трезвоном, объявившим конец перемены. Все звуки мгновенно стихли, и в наступившей тишине стало слышно, как своими каблуками цокает Татьяна Михайловна по направлению к кабинету физики.

– Так вы преподаете…– начала разговор Олеся.

– Русский язык, – Елена Николаевна неуклюже села в неудобное кресло, – и литературу.

– Моя бабушка тоже была учителем, – улыбнулась журналистка, – преподавала старославянский язык.

– Правда? – Учительница подалась вперед и перевела взгляд на туфли собеседницы, – если не для записи…

– Конечно, – кивнула Олеся, – между нами, девочками.

– Моя первая… – женщина смущенно покраснела, – первая серьезная влюбленность – преподаватель старославянского языка. Он был единственным, кто понимал меня в институте, я даже писала ему письма, какое-то время. Ой, наверно, не нужно было рассказывать, я все-таки учительница.

– Бросьте, мы же почти ровесницы, – махнула рукой девушка, – о чем вы писали?

– Да так, всякие глупости… – вздохнула Елена Николаевна, – писала о своей жизни, о том, что думаю о профессии. Делилась впечатлениями от нобелевской премии по литературе, даже… даже цитировала «Евгения Онегина», представляете, как глупо?

– Вовсе нет, – покачала головой Олеся, – Он что-нибудь отвечал вам?

– Нет, – женщина задумчиво перебирала складки на своей невзрачной кофте.

– Честно говоря, один раз он ответил. Попросил больше не писать. Такая вот незанимательная история с невеселым финалом.

– Мне понравилось, – пожала плечами журналистка, – Костя любил ваши истории?

Стрелки часов методично отстукивали секунды, эхом разлетаясь в голове Елены Николаевны, и она рассеянно посмотрела на крыши высоток, маячивших за окном.

– Вы знаете, я всю жизнь считала, что занимаюсь богоугодным делом – вкладываю в головы детей знания об орфоэпии и романтизме, рассказываю важные вещи. Костя Воронов был одним из немногих, кому действительно было это нужно. Мои истории, как вы сказали. Ему все это было небезразлично: что думают эти люди в «Грозе», что чувствуют герои «Гранатового браслета». В нем было что-то такое, от героев этих книг…что-то благородное и возвышенное, чего нет у его сверстников. И я спрашиваю себя, как такой мальчик мог так поступить, и могла ли я заметить…

Олеся молча протянула ей бумажный платок и отвела взгляд от ее покрасневших глаз.

– Знаете, как бывает, когда ребенка недолюбливают – часто не стесняются и при учителе его задеть, – продолжила Елена Николаевна дрожащим голосом, – но такого с Костей я никогда не замечала – он был спокойным мальчиком, ни с кем не конфликтовал, не дрался. Но и друзей у него было немного, кажется, он хорошо общался с мальчиком из параллельного класса, никак не вспомню фамилии…

– Вы можете вспомнить ее, Елена Николаевна? – нахмурилась Олеся, – я бы хотела поговорить с ним, если это возможно.

Часы напряженно тикали, и учительница почувствовала, что ей не хватает свежего воздуха. Голова потяжелела, и Елена Николаевна рассеянно посмотрела на свои сухие руки.

– Я не могу… – прошептала она, – видит Бог, я не могу.

– Давайте, я оставлю вам свой номер, – откуда-то издалека предложила Олеся, – если вы вспомните фамилию его друга или узнаете еще что-нибудь, то позвоните мне, хорошо? Вы можете мне очень помочь в этом деле.

Елена Николаевна послушно закивала головой, не отрывая взгляда от крыш домов и медленно теряя рассудок от несмолкаемого тиканья часовых стрелок.

9.

Равнодушное солнце било в глаза Андрея, из-за чего все выглядело неестественно размытым и ярким. Позолоченное кадило, которым размахивал священник, мелькало взад-вперед перед нечеткими лицами собравшихся людей, тесным кругом обступивших могилу с простеньким деревянным крестом.

– Сегодня мы прощаемся с Денисом, сыном рабы Евгении и раба Андрея, – неожиданно для всех объявил священник, и Казанцев заметил несколько взволнованных перешептываний в толпе. Он сделал шаг вперед, и все наконец-то обрело резкость. Он увидел коллег с работы, среди которых стояли Чадский и заплаканная Надежда Анатольевна, увидел своего отца, стоявшего чуть поодаль, и Женю в одежде священника, державшую в руке кадило. Андрей опустил глаза на деревянный крест с прибитым к нему снимком УЗИ.

– Я должен что-то сказать? – Испуганно пробормотал он, оглядывая молчаливую толпу, – не знаю, с чего начать…мой сын был бы…

Надежда Анатольевна всхлипнула, и Чадский ободряюще похлопал ее по плечу. Женя-священник укоряюще посмотрела на него, и Казанцеву захотелось немедленно провалиться под землю.

– Он был бы… – мужчина поднял глаза, встретившись с непроницаемым лицом Жени, – он был бы самым лучшим ребенком на свете.

– Херня это все! – Выкрикнул его отец, не поворачивая головы, – скажи нам, кто виноват в его смерти!

– Скажи! – Сквозь слезы прокричала Надежда Анатольевна.

Казанцев побледнел и сделал шаг назад дрожащими ногами.

– Скажи, Андрей, – прошептала Женя, – Андрей. Андрей!

Кто-то тронул его за руку, и Казанцев дернулся.

– Андрей, – повторила Женя шепотом, – хватит трястись.

Казанцев перевел взгляд на деревянный крест с черно-белой фотографией Кости Воронова в центре, и понял, что на нем намокла одежда. Мужчина поискал в толпе Надежду Анатольевну и коллег с работы, но встретил незнакомые лица школьников и еще нескольких взрослых, среди которых он заметил родителей Кости. Священник закончил молитву и гнетущим взглядом оглядел собравшихся людей, задержав испытующий взгляд на Андрее. Мужчина поежился и с трудом подавил рвотный позыв.

***

– Чертово солнце, – прошипела Анна Владленовна, переминаясь с ноги на ногу, – все глаза проест, ей-Богу.

– У нас все-таки траур, – буркнул в ответ Алексей Петрович, опустив глаза, – могло бы и не светить так ярко.

– Папа не пришел, – перебила его женщина, поджигая зажигалкой сигарету, вставленную в рот.

– И слава Богу, – отозвался ее муж, нервно потирая свои поношенные брюки.

– Выражения выбирай! – Анна Владленовна воинственно посмотрела на тех, кто бросил на нее неодобрительные взгляды, и те тут же опустили глаза в землю, – он на поминки зайдет.

Алексей Петрович устало кивнул в ответ и вздрогнул, встретившись взглядом со священником.

– И скажи-ка мне, мачо, о чем ты там со Светкой на парковке шушукался, а?

***

– Андрей, – шепотом позвала Женя, заметив застывшее выражение на лице своего жениха, – Андрей. Андрей!

Мужчина несколько раз дернулся, и девушка увидела, как трясутся кончики его пальцев.

– Андрей, – она потрогала его за правую руку, – хватит трястись.

Мужчина озадаченно посмотрел на нее, и Женя тут же отвернулась. Ее взгляд упал на ряд маленьких крестов, торчавших из земли не больше, чем на полметра. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и повернулась на мать Кости, которая что-то громко выкрикнула. Явно заскучавшая женщина сбрасывала пепел с сигареты на землю рядом с могилой своего сына, и Женя бросила на нее неодобрительный взгляд. Анна Владленовна нахмурила брови, и девушка поспешно опустила глаза в землю.

***

– Не хватает смелости подойти ближе?

Сергей Кузнецов вздрогнул от звука незнакомого женского голоса и вышел из-за своего импровизированного укрытия.

– Городская газета, – представилась Олеся, поправляя складки помятого пальто.

– Не интересует, – парень отвернулся и спрятался за высокими массивными надгробиями богатых горожан. Двое из них, как он знал – криминальные авторитеты – заказали себе при жизни надгробия из синего гранита, а третий – поэт местного масштаба – ограничился обычным серым гранитным монументом со статуей самого себя наверху и цитатой Пушкина, выполненной в позолоте.

– Интересно, что сейчас все они лежат в одной земле рядом с подростком из бедной семьи, – продолжила Олеся, словно прочитав его мысли.

– Это сарказм жизни, – пожал плечами он.

– Ирония, – поправила его журналистка.

– Пусть будет ирония, – пробубнил Кузнецов.

– Стоите здесь, спрятавшись за спинами призраков нашего прошлого, и трясетесь, как маленькая девочка, – с презрением бросила Олеся, разворачиваясь, – это не сарказм, и не ирония. Это трусость.

– Я не трус, ясно! – возмутился парень, сделав шаг к ней.

– Правда? – Олеся остановилась, – тогда почему вы так боитесь?

– Я его не убивал, – устало ответил Кузнецов, вздыхая, – Это вы хотели услышать?

– Я хотела услышать правду, – девушка медленно пошла вперед, загибая пальцы.

– Это правда! – воскликнул он на третьем загнутом пальце.

Олеся переступила с рыхлой земли на твердый асфальт и повернулась по направлению к месту похорон.

– Стойте! – измученным голосом остановил ее парень на десятом пальце.

Журналистка остановилась и повернулась к нему.

– Я отвечу на ваши вопросы, идет? – Спросил он, скривив лицо.

– И что же заставило вас передумать? – С фальшивым удивлением посмотрела на него Олеся.

– Просто… – Кузнецов пожал плечами, – не хочу проблем. Мне…мне нечего скрывать, вот и все. Я готов честно объявить публике…

– Вы прячетесь здесь, пока публика хоронит погибшего ребенка, – перебила его журналистка, указав пальцем на его недавнее укрытие, – я могла бы назвать вас противоречивым или лицемером, как вам больше нравится.

– Так вам нужна моя история или как? – Нахмурился парень.

– Оставьте исповедь священнику, – с вызовом бросила Олеся, – я увидела больше, чем скажут мне ваши пустые слова. Красивый молодой парень, которому бы девочкам в трусики залезать, пришел на похороны незнакомого парня. Зачем?!

– Да вы ничего не знаете обо мне! – Выплеснул из себя вскипевший Кузнецов, – вы когда-нибудь видели труп? Вы знаете, что такое осознавать, что ты мог спасти человека и не спас?! Вы знаете, что такое чувство вины? А я знаю!

– Поверьте, это не делает вас особенным, – покачала головой девушка, – я вот знаю, что сделало бы. Если бы вы спасли его.

– Да как вы смеете…

– Не вестись на ваши пафосные речи? – Хмыкнула Олеся, – вас поэтому не задержали?

Ее слова эхом разлетелись среди надгробий, и стая ворон поднялась в воздух, громко хлопая черными крыльями. Журналистка бросила на него испытующий взгляд и, развернувшись, пошла вперед.

–Ничего ты не знаешь, – пробормотал Кузнецов, наблюдая за тем, как девушка исчезает среди могил.

***

Вдалеке с громким карканьем взлетела стая черных ворон, и с шумом пронеслась над тянущейся процессией людей, шедших от могилы Кости Воронова до автомобильной парковки. Женя посмотрела, как за поворотом скрылась модная прическа Анны Владленовны и семенящая походка Алексея Петровича, а затем перевела взгляд на священника, одиноко стоявшего у могилы. Мужчина склонил голову, и его губы шевелились в такт беззвучной молитвы. Женя обернулась на Андрея, замершего неподалеку, и неуверенно подошла к старику.

– Спрашивайте, – нарушил молчание священник, заметив ее.

– Как вы…

– Меня все время о чем-то спрашивают после похорон, – старик пожал плечами, всколыхнув темную рясу, – люди хотят знать, как жить дальше, и это нормально.

– А они спрашивают вас зачем? – Спросила Женя, понизив голос, – когда умирает взрослый, можно сказать, что так было нужно, он мог нагрешить, или это была его судьба, и свою миссию он выполнил, так? Но зачем умирают дети?

– Я… – он запустил руки в длинную бороду и задумчиво посмотрел на нее, – пути…Его пути неисповедимы.

– Вы не знаете… – разочарованно покачала головой Женя, опустив глаза.

– Я хотел бы знать, – кивнул священник, – думаете, я не задавал себе этого вопроса? Что я не сомневался в том, что все происходит зачем-то? Что нас не оставили здесь одних? Не думал о том, с какой целью умирают дети?

– Но вы продолжаете верить, – удивилась девушка, – после всего, что видели?

– А вы продолжаете жить, – он мягко опустил руку на ее плечо, – после того, что пережили.

Дождевая капля упала на ее лицо, смешавшись со слезой, бежавшей по щеке.

– Церковь говорит, что мы должны прощать… – Женя украдкой бросила взгляд на Андрея, смотревшего на небо, – вы смогли бы простить человека, убившего ребенка?

– Вы хотите услышать мое мнение или…

– Ваше.

– Нет, – священник посмотрел на свежую могилу Кости Воронова, – я бы не смог. Но вы можете быть сильнее.

Мужчина замолчал, увидев, как девушка уходит прочь, то и дело прикладывая ладони к лицу.

***

– Сейчас дождь пойдет, – вздохнул могильщик, подойдя ближе, – надо успеть покурить, пока не полил. Огоньку не найдется?

Казанцев отрицательно покачал головой, отрывая взгляд от толпы расходящихся людей.

– Ну и черт с ним, – сплюнул мужчина, – Надеюсь, не ливень, а то ведь на следующих похоронах все в могилу скатятся вместе с гробом, зуб даю.

Андрей нахмурился и повернулся к Жене, о чем-то говорившей со священником.

– Да ты, мужик, не обижайся, это у нас юмор такой, черный, – виновато развел руками могильщик, – целый день семья за семьей ревут, так ведь и с ума сойти недолго, сам понимаешь.

Он кивнул и посмотрел на небо, с которого упало несколько дождевых капель.

– Вроде как девяностые лет пять назад кончились, а снова парней повезли, – продолжил мужчина, снимая с себя грязные перчатки, – раньше с огнестрелами все, как один, ну, и с ножевыми кто, бывало. А сейчас пошли все… один под машину, другой с крыши, третий на веревке, четвертый, вон, под поезд… я своей говорю, чего ж им все неймется? Вот ведь десять лет назад боролись за жизнь, горло друг другу грызли, но лишь бы выкарабкаться. А сейчас пошли все… моя на это сказала, чтобы я пил меньше, но это она всегда так говорит. Я ей сказал, вон, шла б за Серегу, он вон школу окончил, не то, что я… мужик! Ты куда? Я не то сказал что-то? Эх, чтоб тебя! Одни покойники только и слушают…

***

– Секунду назад было солнце, а уже дождь… – заметила Елена Николаевна, неуклюже забираясь по грязным ступенькам школьного автобуса, – ребята, все на месте? Посмотрите на соседей.

– Все здесь!

– Вроде все.

– Да, все.

– Настя здесь?

– Я тут!

– Воронова нету, – в разных уголках салона раздалось несколько тихих смешков.

– Нельзя так шутить!

– Да кто бы говорил!

– Нашлась здесь!

– Ребята, хватит!

– Мы же только на похоронах были, что вы устроили?!

– Проявите уважение!

– Вы придурки настоящие!

– А ты заткнись вообще!

– Да сколько можно?

– Сам заткнись!

– Все на месте, – растерянно кивнула Елена Николаевна и махнула рукой водителю. Автобус тронулся с места, и учительница упала в одно из первых сидений, задев локтем сидевшую рядом девушку.

– Машенька, простите! – Испуганно дернулась учительница.

– Все нормально, Елена Николаевна, – кивнула девушка, сжав губы.

– Маша, я тебя хотела спросить… – женщина осмотрелась вокруг, чтобы убедиться, что никто не услышит ее вопроса, – это насчет Кости…

Елена Николаевна бросила взгляд на кладбище, от которого медленно отъезжал школьный автобус, выезжая на трассу.

– Ой, не оборачивайтесь! – Воскликнула Маша, – мне мама сказала, что это плохая примета!

– Ничего страшного… – дрожащим голосом ответила учительница, поправляя выбившуюся прядь волос, – я тебя вот что хотела спросить… ты не помнишь, как зовут мальчика из другого класса, с которым наш Костя дружил?

– Миша? – Переспросила девушка, – Миша Карасев?

– Точно, Миша! – Елена Николаевна раздосадовано хлопнула себя по лбу, – все забывать стала…

– Так возраст, Елена Николаевна, – заботливо покачала головой Маша.

– Возраст… – повторила женщина, наблюдая за каплями дождя, с ожесточением бьющими в хрупкое лобовое стекло.

10.

Знакомый запах из кухни ударил ей в лицо, едва она переступила порог. Кто-то невидимый заботливо положил ей на плечи несколько тонн железа, которых она не видела, но ощущала.

– Прилетела наша бабочка! – Воскликнула ее мать, вытирая мокрые руки о потасканный фартук, – залетела на огонек!

Олеся покосилась на нее и устало скинула с плеч пальто, еще сильнее почувствовав вес, давивший на них.

– Что, пропела лето красное, попрыгунья-стрекоза? – Продолжила женщина, закрывая своим массивным телом проход в кухню. – Ты время видела?!

– У меня были дела, – Олеся с раздражением сняла сапог с левой ноги.

– Какие такие дела, м? – Лидия Михайловна всплеснула руками, – по лужам прыгала, что ли? Ноги, вон, все в воде!

– Там было грязно, – девушка сжала пальцы на высвобожденной правой ноге и осторожно поставила ее на теплый пол.

– Грязные дела, я поняла, – кивнула ее мать, скрываясь на кухне, – иди ужинать, нахлебница!

– Я скоро съеду! – Крикнула Олеся, на секунду замерев перед своим раскрасневшимся отражением в зеркале, висевшим рядом со стойкой для обуви.

– Рассказывай больше, – хмыкнула она, гремя тарелками, – руки помыть не забудь, сказочница!

Ответ застрял в ее горле, и Олеся молча зашла в тесную ванную комнату. Она открыла кран с холодной водой и пристально посмотрела на воду, исчезающую в сточной трубе. Выждав несколько секунд, она закрыла кран, и вышла.

– Куда ходила-то? – Мягче спросила Лидия Михайловна, ставя перед ней тарелку с борщом, в самом центре которой медленно таяла горка сметаны.

– На кладбище, – Олеся без энтузиазма взяла ложку в руки.

– И чего это ты туда ходить удумала, м? – Женщина кинула на стол тарелку с нарезанным хлебом и, не выдержав столкновения, кусочек бородинского покатился по скатерти, весело подпрыгивая.

– Я же вчера говорила, – вздохнула девушка, – я веду журналистское расследование.

– Вчера не поверила и сегодня не поверю, – отрицательно потрясла вторым подбородком ее мать и тяжело опустилась напротив, – чего-ж у них других нет, поспособнее? Или ты ножки перед кем надо раздвинула, а?

– А тебе то что с того? – Пожала плечами девушка, опустив глаза.

– И правда, мать, какое твое собачье дело? – Передразнила ее Лидия Михайловна, – ты только мужика нормального выбери, уж на третий-то раз. Я ж еще одного такого позора не выдержу, ты знаешь.

– Выдержишь, – огрызнулась Олеся, бросив ложку на стол.

– А ты, давай, матери не хами! – Фыркнула женщина, складывая руки на груди, – ешь давай, борщик, вон, наваристый получился. Сама бы съела, если бы не диета эта чертова, сами бы посидели на ней, убийцы в белых халатах, чтоб их! Понапокупали дипломы эти Пилюлькины сраные, сидят теперь, самые важные, по записи к ним ходи, ага, как же. Разбежалась, бегу и падаю! А ты чего смотришь, ешь давай! За моим борщом когда-то весь курс бегал, ей Богу.

– Отец тоже? – Спросила девушка, не поднимая глаз от растворившейся сметаны.

– Вот не начинай, а! – Табуретка скрипнула под ее весом, – нет у тебя никакого отца, и не было никогда.

– А я его помню, – слабо возразила она, – помню его руки.

– Направление тебе в психушку выписать? – Гоготнула Лидия Михайловна, хлопнув ладонью по столу, – не было никаких рук у него, у папаши твоего сраного! Потому что он нас бросил, когда ты еще писалась каждые пять минут как кран сломанный!

– Тебя, – поправила ее Олеся, – он бросил тебя.

– Меня? – Мать удивленно уставилась на нее, на мгновение потеряв дар речи, – совсем что ли сдурела? То есть я виноватая теперь? Может, он и ушел из-за того, что ты по ночам горланила, как резаная? У всех ребенок ребенком, а я как поросенка выращивала на убой! Сколько я твоих истерик вытерпела, чтоб сейчас это про себя выслушивать, а?! Вот как знал папашка твой, что вырастешь такой дрянью, так и сбежал, пока не поздно! Да знаешь что – хер с тобой! Благодарности от тебя не дождешься, лучше б не рожала!

– ТАК УБЕЙ МЕНЯ! – Олеся вскочила из-за стола, и табуретка с грохотом ударилась об пол, – УБЕЙ!

– Ты совсем сдурела? – Лидия Михайловна испуганно уставилась на нее, схватившись рукой за сердце, – ТЫ СОВСЕМ СДУРЕЛА?!

Олеся забилась в беззвучной истерике и медленно опустилась на пол.

– Господи, истеричка ты моя… – женщина осторожно положила руку ей на плечо, – пореви, пореви, глядишь – полегчает. Может, тебе водочки налить? Там вон борщик стынет, а?

Тонны железа надавили сильнее, легкие отчаянно затребовали больше воздуха, а в пальцах закололо так же, как когда ей было пятнадцать, и она хотела убежать из дома так далеко, чтобы ее никто никогда не нашел. Вот она бежит от разъяренной матери и запирается в своей комнате:

– Открой дверь! – Властно кричит Лидия Михайловна, добавляя к возгласу несколько тяжелых ударов в дверь.

Олеся не отвечает и стоит в одной короткой футболке и больших поношенных белых трусах посередине комнаты, не зная, что ей делать. Она чувствует острую тянущую боль внизу живота и с ужасом смотрит на расплывающееся кровавое пятно. Ей становится страшно, у нее еще никогда этого не было, но она заставляет себя бежать к шкафу и трясущимися руками достать большой походный рюкзак, кажущийся ей невероятно тяжелым, хоть он и пуст. Мать что-то невнятно кричит за дверью, а Олеся вытаскивает одежду из бельевых ящиков, пытаясь не обращать внимание на то, что происходит с ее телом.

– Дрянь малолетняя! – Кричит разъяренная женщина из-за двери, – открывай сейчас же!

Девушка начинает плакать, но продолжает бросать вещи в рюкзак. Она кидает туда паспорт и всю мелочь, которую успела найти в выдвижном ящике своего письменного стола. Олеся хватает рюкзак, забыв про то, что на ней нет штанов, а белые трусы стали красными, и резким движением руки открывает дверь. Когда она пытается выбежать, Лидия Михайловна цепким движением руки хватает её за волосы и со всей силы бьет головой о дверной косяк.

– Дрянь! – Кричит она, крепко хватает дочь за шкирку и тащит ее обратно в комнату.

Голова кружится, и девушка что-то бессвязно кричит, пытаясь вырваться. Мать бросает ее на кровать, и в ту же секунду Олеся ударяется головой об стену.

– Ты у меня получишь, шаболда малолетняя! – Визжит Лидия Михайловна, откуда-то вытаскивая старый ремень для наказаний с тяжелой металлической бляшкой посередине.

Девушка приходит в себя от первого удара и умоляет свою мать прекратить.

– Ты у меня эти дурости бросишь! – Ремень со свистом рассекает воздух.

Все взрывается тысячами искр боли, и Олеся кричит снова.

– Решила, что все можно?! – Откуда-то издалека прогрохотал голос матери.

Девушка делает последнюю попытку вырваться, но теряет сознание от третьего удара. Она проваливается вниз и летит в черную пустоту, отдавшись тянущей боли внизу живота. Где-то в другом мире ее мать крутит цифры на диске домашнего телефона.

– Марина Николаевна, это мама Олеси, – с жеманной интонацией щебечет женщина, – звоню, чтобы сказать спасибо за вашу бдительность. Теперь она даже близко к сигаретам не подойдет. Что? Что вы говорите? Не она? Ах, одноклассница? Что ж, лишним не будет.

Она продолжает падать, пока не видит перед собой очертания земли. Удар.

– Добавки положить? – Заботливо поинтересовалась Лидия Михайловна.

Олеся очнулась перед пустой тарелкой, в которой не так давно растворялась сметана, а сейчас одиноко лежала грязная ложка. Девушка рассеянно посмотрела на мать и безразлично пожала плечами.