Сны

День начинался неожиданно ясный и, судя по ощущениям кожи, даже горячий. Как было обещано, солнце с каждым днём приближалось, и оконное стекло усиливало пока ещё далёкое тепло. Это радовало. Не могло не радовать. Тем более, что несмотря на всё своё могущество, светило допускалось в эти края нечасто. Что поделать, с данным прискорбным фактом можно было либо смириться раз и навсегда, либо, если можешь, уехать туда, где запрета на свет и тепло не бывает. Андрей верил, что однажды так и сделает. Уедет на одно из тех побережий, куда его почти каждое лето возила мама…

Солнце тем временем вовсю пользовалось дарованной возможностью показываться на глаза и греть. Людям со своей стороны тоже следовало этим пользоваться, пока кто-то более влиятельный чем само солнце не передумал и не обернул небо новым слоем непроницаемой серой плёнки…

– Хорошо! – с наслаждением повторил Андрей и снова потянулся. Купол на башне сверкал во всю ширь, глубь и высоту. Он даже отсюда, издали, казался огромным придавая башне окончательную и непререкаемую внушительность. Такую, с которой невозможно поспорить, а можно лишь любоваться и восхищаться.

Андрей помнил, как на нескольких длинных платформах привезли многочисленные части этого купола и потом не меньше недели собирали воедино величественный золотой конус. По кусочкам, по ромбикам, по планочкам возвели, как дом, и так он стоял месяца два прямо на земле, почти в центре круглой площади. Мешал проходу, но привлекал внимание и магнитом притягивал к себе всех проходивших мимо. Должно быть, благодаря во многом ему, в храме стало резко прибывать посетителей, как праздных, так и верных. Так называл последних настоятель, отец Алексей. Он говорил, впрочем, что рад всем, кто приходит и учил, что принимать нужно всех, без исключения.

Настоятель понравился Андрею. Не сразу, но понравился. Вид у него был строгий и, как показалось поначалу, злой. Но как только Андрей, после первой посещённой им службы услыхал проповедь настоятеля, тут же переменил своё отношение. «Всё же суетное первоначальное впечатление не всегда бывает верным», – подумал тогда Андрей.

Когда отец Алексей говорил проповедь после службы (хотя сам он называл это беседой), все слушали не дыша, с неподдельным вниманием. И это была чистая правда. Настоятель умел подобрать нужные слова и нужное чувство, которое отзывалось в людях и потом они добровольно шли помогать новому храму. Кто чем мог – кто просто кирпичи потаскать, а кто крупную сумму пожертвовать. Женщины помогали поддержанием чистоты и порядка или готовкой еды. Каждое воскресенье, после обязательной службы, в одном из домиков накрывался обед для всех желающих, коих оставалось немало. Настоятель любил поприсутствовать на таком обеде и громко поговорить со всеми обедающими разом. Он был ещё относительно молод, всегда бодр, весел и чрезвычайно активен. Как сказал Андрею по секрету храмовый сторож Вова, настоятель раньше был спортсменом и старался несмотря на «старые раны», поддерживать «форму». Бодрость отца Алексея заражала всех с кем он общался. Каждый, после даже короткого разговора с настоятелем, уходил в приподнятом настроении, и в каждом уходящем угадывалось некое подражание манере поведения отца Алексея. Андрей не чувствовал на себе такого влияния, и не подражал отцу Алексею. Но испытывал симпатию к нему. Понятно было почему люди выбирали настоятеля для разного рода доверительных бесед. Большинству, как думал Андрей, нужно было что-то вроде наставления. Не просто досужий совет от уважаемого лица, а настоящая, весомая поддержка, и в лучшем, идеальном, случае подсказка человека особенного… Того, на ком бы можно было видеть и чувствовать отпечаток чего-то более значительного и большего, чем сам носитель. Отец Алексей подходил под это описание. Оставалось лишь удачно выбрать время, когда у настоятеля есть возможность спокойно выслушать просителя. Тут везло не всем. Отец Алексей почти всегда занимался каким-нибудь очередным вопросом, каждый из которых был неотложным и важным. Самых стойких просителей часто можно было увидеть терпеливо ожидающими настоятеля на лавочке рядом с его кабинетом, временно устроенном в строительной бытовке. Андрей тоже готовил себя к будущей встрече с отцом Алексеем. Он не знал ещё что будет спрашивать, но ему непременно хотелось поговорить с настоятелем. Андрею казалось, что он что-то поймёт во время этого разговора, прикоснётся к чему-то истинному, неколебимому, на что можно будет опереться в обыденной жизни…

***

– Нет! Но… ты ведь сын Посейдона? Это он научил меня навигации. Тому, как соблазнить русалку… что тогда казалось шалостью, но пригождалось мне чаще, чем ты думаешь!.. Навигатор, вот это и есть вход в лабиринт! Там сотни дверей, за каждой из которых смерть! Ха-ха-ха-ха… кроме одной!.. Видишь ли, я создал его так, чтобы он играл с вашим разумом! В конце концов, разум – величайшая ловушка, вы должны контролировать свои страхи, чтобы не наброситься на себя или друг на друга, если хотите попасть в Тартар!..

– Ты за боеголовкой! Я за пультом!

– Да, я пошёл!..

– …и не только я, даже дети, каждый день, после школы.

– На части участка будут расти овощи, но это другая часть.

– Конечно, Джей сейчас в школе…они очень интересуются посадками растений, посмотри, что у нас тут есть.

– Что это?

– Это помидоры…

***

Здравствуйте, уважаемый Олег Олегович! Это Андрей Райсов. Простите, что пишу вместо звонка, но мне так почему-то легче. Да и когда я звоню вам, обычно, вы заняты или кто-то вас отвлекает постоянно, толком не поговорить.

Суть в следующем. Понимая, что вы не занимаетесь толкованием снов (а я этого не прошу), хотелось бы получить всё же ваш профессиональный совет по поводу того, что я видел сегодня во сне. Я не доверяю сновидениям и не принимаю близко к сердцу то, что временами вижу во сне. Однако, сегодня видения были настолько осязаемыми, что я даже слегка напуган. Позвольте коротко передать сюжет…

Дело происходило где-то на побережье моря или океана. У меня там был огромный дом. С большим холлом внизу и полностью стеклянной стеной, в два этажа этого холла. Я жил там один. В смысле, без семьи. Но у меня была прислуга разная – человек пять. Выглядел я совсем иначе, чем наяву и был гораздо старше своих нынешних лет. Во время всего сновидения я как бы выходил из себя и часто смотрел словно со стороны на происходящее. Так вот, во сне внезапно началась непогода, которая быстро переросла в настоящий ураган, сметающий всё на своём пути. Я пытался спасти своих слуг, но мне не удавалось покинуть дом – то я кого-то разыскивал, то вдруг что-то обрушивалось прямо передо мной, преграждая путь. И во всё время попыток бежать я слышал над собой голос, который говорил мне, что я получаю расплату. За что он не говорил, а я не знал. От этого голоса мне становилось ещё страшнее, чем даже от урагана, хотелось куда-нибудь спрятаться. В какой-то момент, мне с моими слугами удалось вырваться из разрушающегося дома и мы, не помню уж как, оказались далеко от стихии.

Потом, как в кино – монтажная срезка, и я вижу себя в деловом костюме очень важным господином, похожим на Пирса Броснана, но находящимся в таком месте, в каком Пирс Броснан никогда, думаю, не окажется – в каком-то русском захолустье. Тоска от окружающего запустения окраины провинциального города усугублялась голыми, без единого листочка, деревьями и грязью на мостовой. Я усиленно разыскивал свой автомобиль. На улице я почему-то был совершенно один, но меня это не удивляло. Я бродил по каким-то дворам, где было также пусто, замёрз и уже было начал думать, что машины моей нет. Но вдруг нашёл её стоящей в окружении байкерских мотоциклов. Мне было так холодно, что я забрался поскорее в машину и включил двигатель, чтобы согреться. Возможности выехать у меня не было и я решил что, по крайней мере, не замёрзну совсем. Уж кто-нибудь да придёт к этим мотоциклам. Печка в салоне наконец заработала и мне стало настолько хорошо, что я задремал (сон во сне). Проснулся (в своём сне) от рёва мотоциклетных двигателей – это оказалось, пришли байкеры. Один из них подошёл к моему водительскому окну и неожиданно дружелюбно показал, что они сейчас уедут. Что они и сделали, а я отогревшийся (а ведь холод я чувствовал вполне реальный) стал выбираться из двора. Почему-то дорогу домой я знал очень хорошо и уверенно вёл машину. Я точно знал, где еду – тот я, что вёл машину, а тот, что сейчас вам пишет смотрел как бы со стороны и одновременно не понимал где он и куда направляется…

И знаете куда я в результате приехал? В тот самый дом, который разрушил ураган. Дом на удивление стоял целёхонек, будто ничего и не было. Я тоже как ни в чём не бывало зашёл в него, меня встретили мои слуги, сказав мне, что в результате непогоды что-то там незначительно повредилось – то ли проводка, то ли какая-то пристройка. Я оглядывал свой дом сразу с двух ракурсов – одновременно – и от себя, как героя сна, и от себя смотрящего сон и уже понимающего, что видит сон. Потом тому мне, который жил во сне, стало очень грустно. Я понял, что в моей жизни что-то не то – нету того, чего я хотел бы и от чего был бы счастлив; и что я очень одинок и что, если бы не слуги, то обо мне никто ничего вообще бы не знал. И умри я здесь в одиночестве, никто не найдёт меня даже случайно… А тот я, что смотрел на всё это со стороны, наоборот обрадовался. Как радуются какой-то существенной мелочи из тех мелочей, что меняют целые жизни.

И тут за весь долгий сон тот я, что во сне заметил меня смотрящего и обратился ко мне как к другому человеку. Он спросил меня что делать? А я ответил ему, что можно начать хотя бы с ремонта. Не знаю, почему я именно это сказал – уж больно мне показался этот огромный зал со стеклянной стеной в два этажа, тусклым и мрачным. Я – герой сна – улыбнулся и мы распрощались. Ему было, на вид, лет шестьдесят-шестьдесят пять, наверное.

Проснувшись, я долго ещё чувствовал этот сон. Именно чувствовал, а не помнил – запахи, холод, страх, одиночество… Ходил с этими ощущениями целый день. Потом вот решил вам написать.

Ну, что скажете на мои видения? Если будут комментарии, не сочтя за труд, черкните пару строк, когда можно вам позвонить в спокойную обстановку? Или придти?

Благодарю за внимание.

С уважением, Андрей.

***

…чьей квартире. Как у нас получилось найти такую квартиру…настоящую? Я всё отвечаю, что она не настоящая…и что она была полностью выстроена в павильоне, как и все декорации для других фильмов…которые мы вместе сняли с Этторе. На самом деле, нам нужна была квартира, в которой жила бы память восьмидесяти лет итальянской жизни средней, богатой буржуазии. И когда мы создавали декорации, мы держали в памяти квартиру Этторе, на площади Данте…квартиру моего дедушки на улице Каподили, в которой был этот длинный коридор, я его помню с детства…

– Слушай, я не обязан тебе рассказывать.

– Поверить не могу, ты её даже не поцеловал!

– Ну и что?

– А то…что у тебя был шанс! Ты был в шаге от победы! И всё упустил! Так что я теперь снова в игре!

– А я не собираюсь играть ни в какие игры!

– А я собираюсь! Время действовать, Ванёк!..

– …вырос, решил объявить, нужно кресло для игр сперва обновить, если все живут вместе нет смысла тесниться, чтобы есть и работать, болтать и учиться, ведь за общим столом вся семья разместится. Дом вы легко обустроите с Хоф…

***

Привет, дорогой Кирильчик! Я хочу рассказать тебе ещё одну историю. Слушай!

У меня из окон…ну, это те, что не на парк, а на улицу, помнишь? Так вот из этих окон, видны деревья. Тополя. Они стоят на другой стороне, в два ряда и очень хорошо видны. Я их помню ещё детьми – молодыми невысокими деревцами. Когда мы переехали в этот дом, а было это летом, в июле вроде, я сразу обратил на них внимание. В тот день им стволы чем-то белым внизу покрывали, как краской. Я ещё помню, что впечатление у меня было, что… то есть ассоциация…что это школьники-первоклашки в белых гольфиках. Все такие аккуратные, кудрявые, чистенькие, маленькие, симпатичные…

А почему я вдруг о них молодых вспомнил? Вот в этом всё и дело.

Однажды утром просыпаюсь я от назойливого шума. Открываю глаза. Понимаю, что где-то что-то пилят. Долго, упорно и небезуспешно, потому что периодически что-то с хрустом валится. Встаю. Выглядываю в окно. И вижу, как эти тополя самым беспощадным образом обрезают. И половину уже обрезали по самое не могу. Чуть ли не до состояния пенька. То есть, тополя эти вымахали огромными богатырями – толстые бугристые стволы, мускулистые ветви и всё такое. И вот этих богатырей не только наполовину укоротили, но ещё и все ветки пообрезали, представляешь? Смотрю, там где всегда привык видеть пышные зелёные кроны, стоят столбы! Зрелище, скажу тебе, жуткое – два правильных ряда бывших живых, но теперь уже столбов!

Я чуть не расплакался, когда неожиданно вспомнил их маленькими «первоклашками»! Однако, история не только об этом. Точнее, совсем не об этом.

Я тут иногда соседку навещаю. Девчонка ещё, подросток. Но она, понимаешь, к инвалидному креслу прикована. Ей недавно очередную операцию сделали, и она пока не ходит. Говорит, что может и вообще никогда не пойдёт. Радостей у неё немного – телевизор она почти не смотрит, говорит устаёт сильно. А так книги, и в окно посмотреть. А в окне, вдруг, вот такая гадость!

Ну, я утешал её как мог. А как ты утешишь-то? Ну, говорю ей, они может ещё оклемаются. Она говорит – нет, они погибнут. Я говорю – да погоди, говорю, может ещё ветки новые отрастут? А она упрямо так, нет, мол. Но самое худшее, что я, говорит, тоже не выживу. Меня говорит так же обкорнали и я тоже погибну как эти тополя! В общем, представляешь какие дела?

И вот, значит, когда эти нехристи, лесорубы хреновы, закончили своё чёрное дело, я, глядя на это безобразие, тоже думал, что лучше уж совсем бы тополя эти вырвали, зачем так мучить? Светку только жалко (это девчонку-соседку так зовут). Не помогают такие картины, только хуже делают.

Чтобы не расстраиваться зря, стал я поменьше в эти окна заглядывать. На парк всё старался смотреть. И Светке рассказывал. Ну, она иногда бывала там, знает о чём речь. Но не сильно это её успокоило. Заладила, мол, я как эти тополя, и всё в том же духе!

Ну, вот так прошло какое-то время, и глянул я однажды в окно. Думал о своём о чём-то. И вдруг, не верю глазам – обрубки-то наши ветками новыми покрылись. Честное слово! Отросли новые, даже некоторые уже довольно длинные! И представляешь, даже листья на них распустились! Это осенью-то!

И стал я каждый день приглядываться к обновленцам. Замечать всё новые признаки жизни, так сказать! И Светке сказал – смотри, мол, я же говорил. Ну, она поначалу с сомнением к этому отнеслась – пыталась спорить. Я ей говорю – тебе что болезнь дороже, сгинуть лучше, чем хорошее замечать, так что ли?

Короче, представь себе – на всех других деревьях ни листочка уже. Самый конец ноября, понятное дело. И снег уже выпал. А эти красавцы – СТОЯТ ЗЕЛЁНЫЕ!!! Ты можешь себе представить такую картину? ЗЕ-ЛЁ-НЫ-Е стоят. Как ни в чём не бывало. За какие-то пару месяцев ветки разрослись, листьев море, даже некоторая пышность появилась! И стоят под снегом. Зеленеют!

В общем, я был потрясён до глубины души. И подумал, вот с кого пример надо брать – всё уже вроде обрезали, никаких шансов! А они выжили и успели, умудрились цвести. Вот это жажда, вот это желание ЖИЗНИ!

А самое главное – Светка прониклась! Ожила, глаза заблестели, заиграли! Сказала, что будет жить во что бы то ни стало! И не просто жить, а цвести, приносить радость людям! Как эти тополя! Говорит, наметила – через месяц встану!

Вот так! Ладно, что-то я расчувствовался, соплей напустил! Тебе, наверное, приторно стало! Извини, друг! Просто хотел историю рассказать!

Ну, будь здоров! Пиши!..

***

…пятнадцать практически вслепую. И это не шутки. Одна из английских страховых компаний сообщила, что именно по этой причине около двух миллионов водителей в Великобритании попали в ДТП…или не справились с управлением. Не лучше обстоит дело и с такой проблемой, как больная спина. По данным экспертов зажатие спинного нерва может привести к тому, что водитель не сможет экстренно затормозить…

– Работа по боку. Раз такое дело, у меня есть идея. Поехали куда-нибудь!

– С вами? Хоть на край света!

…артист Большого театра. Он мне сделал такие глаза, потому что в то время не было же ни Кремлёвского Дворца Съездов…и все…события происходили в Большом театре. Это государственная платформа такая… В то время в театре был Голованов, Мелик-Пашаев… и Кирилл в свои, там, тридцать с чем-то лет ещё в таких мальчиках, знаете, как-то ходил и дирижировал только какую-нибудь «Проданную невесту», там, «Иоланту»… И когда я его увидела в…эээ…летнее время, когда он сам себе составил программу, мне так понравилось как он дирижирует, я поняла, что сковывало…

***

«Андрюшенька, здравствуй! Похоже, радость и чудеса у нас кончились: УЗИ показало, что у ребеночка, которого носит Марьяночка, синдром Дауна. У св.Стилиана глаза на иконе скорбные, старалась не замечать этого раньше, а теперь понимаю, что это был знак. Не могу больше плакать, не могу больше и молиться… 9-го числа будут делать прокол матки, чтобы взять околоплодную жидкость, исследование которой даст точность генетического диагноза в 99%. Я не знаю, что нам делать, если диагноз будет подтвержден…»

«Леонида, у вас есть фото дочери? Желательно из последних. Пришлите мне, пожалуйста».

***

– …глубоким заболеваниям. Он очень опасен для окружающих. Такого надо лишать даже входа на стадион! Ещё один звонок, Пётр Александрович считает, что нужно полностью запретить продажу петард. Тогда и не будет случаев поджогов на стадионах.

– Повсеместно запретить продажу этих петард! Потому что не слишком много народу будет…делать их! Потом, вот этот Лимон, которого сейчас по телевизору показывают, он говорит «как им не стыдно детей обыскивать?», а как ему не стыдно в пьяном виде перед экраном выступать? Видно же, что он лыко не вяжет совсем!

– …просто эти моменты нишевые, те же самые фермерские магазины или, там, здоровое питание…а это эшелонирование торговли. У нас просто, к сожалению, оно отсутствует как класс, должно быть девять эшелонов, а у нас из этих девяти эшелонов присутствуют от силы два. Говорить об интернет – так называемой – торговле, как-то в отдельном виде, особенно продуктами, я вообще, честно говоря, не понимаю вот этого разговора по причине…

– Надо этот вопрос закрыть и я думаю, что какими-то полицейскими мерами его просто закрыли, ну потому что это небезопасно, а любой несчастный случай в метро он приводит в сбой движение на всём участке.

– Сегодня уже ни для кого не секрет, такие же подземные города есть и в Лондоне и в Париже и в Торонто. Лондонских "кротов" называют троглодитами…

***

Самолёт летел как-то странно… Красивый. Белый. Ослепительно белый от яркого солнца, обжигавшего фюзеляж. Чистый и аккуратный. Надёжный. И всё же странно. Что-то тревожное было в его полёте. Андрей не сразу сообразил, что самолёт летит слишком низко. Он знал про обман зрения, но тут было другое – самолёт действительно падал. Падал не стремительно, как в кино, с рёвом и дымом. Он падал медленно, спокойно. Даже деловито. Как будто всё было заранее рассчитано и теперь оставалось лишь исполнить скучное, чётко спланированное дело…рутина… Андрей замер, вглядываясь. Самолёт опускался всё ниже и ниже. Двигатели звучали ровно и спокойно, но он всё снижался и снижался. И не было конца края этому падению, потому что ничто ему не мешало – бескрайняя акватория залива, почти всегда пустующего, размеченного изредка крохотными точками личных яхт и ещё более мелкими каплями сёрфингистов. Но сегодня не было и их. Самолёт падал в безлюдное стекло залива. Время тянулось бесконечно долго для Андрея, стоявшего на пляже и смотревшего неотрывно на это падение. В том уже не было никаких сомнений – самолёт приближался сосредоточенно и целенаправленно. Вот уже остались считанные метры, но Андрею казалось, что ничего не произойдёт, вот сейчас он выровняется и, черкнув крылом или брюхом по воде, взмоет снова ввысь и полетит себе дальше по маршруту, что это была лишь прихоть, каприз, шутка от скуки палящего полдня… Но, нет, не шутка – долго подбираясь к земле, самолёт наконец, резко врезался в неё и монотонный рокот двигателей оборвался. Как в вату. Как если бы наступила внезапная глухота. Андрей постоял несколько секунд, всё ещё не веря глазам, и сорвался с места, побежал к самолёту, благо залив мелкий и хоть самолёт упал довольно далеко, там, наверное, от силы по пояс глубины. Он шагнул в воду и провалился…

Андрей открыл глаза, и первое что увидел – голубое чистое небо в окне над кроватью. В точности такое же, как в только что увиденном сне. С той лишь разницей, что самолёта в нём, к счастью, не было. Андрей полежал ещё, осматривая комнату. Реальность потихоньку восстанавливалась, приходила в себя, проступая каждым предметом по очереди, с каждой секундой чётко вырисовываясь, занимая своё насиженное место. Андрей глубоко вздохнул, чувствуя, как сон становится рыхлым, теряет очертания и, медленно растворяясь в победившей яви, уплывает лоскутами куда-то назад и вверх, безропотно принимая своё поражение. Андрей дотянулся до пульта телевизора и нажал кнопку – проверенный и многократно испытанный способ окончательной победы пробуждённого разума.

После обязательной задумчивой паузы, как будто телевизор каждый раз решал стоит ли сегодня одаривать неблагодарного клиента, в комнату ворвались громкие звуки бурлящей жизни суматошного мира…

***

– Джозеф становится постоянной угрозой, Анжелика продолжает сражаться за свою свободу!

– Нужно продолжать жить! Я хотела двигаться дальше!

– Она возвращается в колледж и теперь ездит на учёбу с другом – Мэтью Мартинесом…

– Он может быть особенным!

– Это мой размер!

– Он закаляет волю в огне!

– А-а-а!

– Отправляется в пасть к акуле!

– Очень большие, метров семь!

– И сдаёт экзамен на мужскую зрелость! С сумкой по Фиджи! Человек мира на канале…

… Даже этот осьминог подумает дважды прежде чем вступить в противостояние с этим жалким раком! Возможно он знает о ещё одном тайном оружии Богомола – копьеобразной клешне. Она идеально подходит для того, чтобы пронзить и схватить жертву. В мгновенье ока она превращает мягкотелую добычу в…суши!..

 

– …прививочный пункт сам приедет в ваше дачное сообщество. Достаточно обратиться по горячей линии в местной больнице и подать заявку на дачную вакцинацию. Только на забудьте про паспорт и полис. Будьте здоровы!

***

Травинка была сухая и белая. Некрасиво согнулась и походила на старуху, которой не разогнуть спину. Ветер жалел её, не выдирал с корнем – играл с ней, подталкивал – ну, давай же, падай! Падай!.. А она не падала, держалась. Земля, из которой она выросла, тоже была белая, выцветшая и потрескавшаяся. Да и не земля это вовсе, а глина. И если бы не жара, стоявшая уже целый месяц, она была бы светло-коричневой с тёмными пятнами. В обычные здесь, дождливые, дни она становилась глянцевой красоткой. Призывно сверкала, звала, как-будто обещала нечто удивительное… Но стоило только легкомысленному пешеходу ступить на неё, неизменно обманывала, выдёргивая из под ног опору и потом не без удовольствия поблескивала, посмеиваясь над жертвой. Травинке этот позор не грозил – она была своя, и вокруг было много таких…своих. Редко, но много.

«Прямо саванна какая-то, – подумал Андрей, переводя взгляд от травинки на пустырь. – Настоящая саванна. Как она здесь получилась?»

Андрей повернулся к Мишке:

– А? Как ты думаешь?

– Чего? – спросил Мишка, стоявший чуть поодаль сзади и принимавший лицом солнечную ванну. Садиться он не захотел, чтобы не запачкать штаны. Аккуратный он человек.

– Я говорю, как здесь саванна получилась?

– Что за саванна? – спросил Мишка, не открывая глаз. Андрей задумался, как бы поточнее сформулировать. Для Мишки надо формулировать чётко и просто, словарно-энциклопедический текст он считает выпендрёжем.

– Это место такое… Там точно такая же земля с травой и почти нет деревьев… Правда, ещё бегемоты всякие бегают, жирафы и прочее в том же духе…

– Жирафов тут нет – резонно заметил Мишка.

– Это верно, – согласился Андрей. – И всё-таки странно…

– Что?

– Почему похоже на саванну?

– Чего ты пристал с этой саванной? – Мишка явно не хотел открывать глаза.

– Да так… здесь смешанный лес должен быть…

– Андрюша, мы не в лесу, мы в городе.

– Ну, да… Я имел ввиду, остатки смешанного леса…

Мишка открыл глаза и сверху вниз посмотрел на Андрея:

– Ты радуйся, что хоть это ещё есть… смешанный лес! Скоро, наверное, и тут чего-нибудь воткнут… О! Смотри-ка, стихи получились: скоро тут чего-нибудь воткнут!..

Мишка поднял голову, откорректировал приём солнечных лучей и снова закрыл глаза.

Он был прав – последний парк в Счастливой Слободе методично выкорчевали и застроили два года назад и теперь остался лишь этот сравнительно крохотный клочок земли не тронутый строителями. Может потому что назывался он Парк Строителей. А может просто оставили его на закуску и участь его уже решена где-то.

Парк Строителей в строгом смысле парком-то и не был – прямоугольный отрез запущенной земли размером в пару гектар. Когда-то, видимо, проектировщики Счастливой Слободы планировали райский зелёный уголок для отдыхающего рабочего класса, но оставили, по неизвестным причинам дело на потом, а это «потом», как водится, так и не наступило. Дорожки не проложили, вместо них пустырь покрывали пьяными полукружьями, невесть кем протоптанные, то расширяющиеся, то сужающиеся тропинки, прерываемые какой-нибудь невысыхающей лужей или и вовсе травянистым тупиком. Деревья тоже не хотели расти среди жёсткой короткой травы, да и сама трава старалась быть скромнее и никогда не буйствовала, не разрасталась, никто её не скашивал и она, почему-то не пахла. Едва появившись на свет к концу весны, она быстро седела, делалась ломкой и грустно клонилась книзу. Желающих прогуляться здесь бывало немного. Бродячие собаки – опытные и закалённые – если очень надо было срезать путь, – быстро перебегали колючий пустырь, не останавливаясь и ничего не ища в траве. Только дети совершенно не боялись сюда ходить, и здешняя безжизненность хотя отчасти оживлялась гомоном и жизнерадостностью младых поколений. И всё же Парк Строителей, со всей своей неприкаянностью, в окружении потёртых серых девятиэтажек, действительно смотревшийся чем-то диковинным и даже инопланетным, оставался теперь единственным островком, высохшим оазисом, среди каменно-бетонной чащобы Счастливой Слободы. Райончик-то был тот ещё… Это нынче он разросся настолько, что стал самым большим районом в городе и с недавних пор потекли в него по неисповедимым путям, разного происхождения денежные потоки, делая попутно золотыми новые берега, а вот раньше, лет эдак двадцать пять назад, не каждый из безрассудных таксистов отваживался ехать в Счастливую Слободу. Частники ехали, но за совершенно неприличные деньги. Тут было весело – наркоманы, проститутки, иногороднее хулиганьё, пригонявшееся на трудовую повинность со всех концов страны, кого тут только не было. И всем хотелось свою, пусть небольшую, долю счастья и гармонии. Каждый понимал её по-своему и часто, или почти всегда, мнения на этот счёт расходились, приводя к каждодневным драмам, а иногда и трагедиям. Андрей с матерью как раз и переехал сюда двадцать лет назад, когда драм и трагедий хватало, но в то время ни разу не испытал на себе славу Счастливой Слободы. Понравился он ей, что ли? И гулял допоздна и, проводив любимую девочку, возвращался пешком в два часа ночи – ничего. А по ушам получил один раз и то, смешно. Когда район стал горделиво считаться элитным и былое его влияние уже уходило безвозвратно в прошлое, во всех его закоулках появился свет и ровный асфальт, детские площадки и цветочные клумбы, во всех без исключения домах завелись переговорные устройства, Андрея, возвращавшегося в хорошем настроении с работы, подстерегли, точнее, догнали у парадной двери три обкурившихся или просто подвыпивших подростка, весело поздравили с Рождеством, а потом без перехода также весело и быстро отделали, отобрав кошелёк с последними деньгами. Ходить с фиником три недели было конечно неприятно, но Андрей воспринял этот эпизод с благодарностью, как отеческое наставление от Счастливой Слободы, чтобы «не щёлкал клювом» и был мужчиной. Урок был усвоен и больше ничего подобного не происходило.

– Ну, чего, насмотрелся на свою травку? – раздался сзади Мишкин голос. Он уже закончил с солнечной ванной и теперь озирался, хмуря брови. – Всё-таки противное место… Если уж ты хотел природы, так сели бы в машину и через десять минут получил бы своё! Пошли!

Мишка опять был прав – это же окраина. Действительно, трасса рядом – раз, и ты уже за городом.

– Да я так… думал, просто погуляем немного и всё, – сказал Андрей, поднимаясь. – Ехать никуда не хочется. И, кстати, не десять минут – если через перекрёсток, то в пробке бы застряли, а через деревню, так там дорога закрыта, так что…

– О! Гляди-ка! – Мишка смотрел куда-то за его спину.

Андрей обернулся и увидел как с дальнего конца пустыря медленно, будто ощупывая перед собой почву, сипло выдыхая, взобрался и пополз в их сторону огромный Камаз, с удлинённой вверх крышей кабины, похожей на лоб мыслителя и длинным бортовым прицепом, в котором что-то громко и железно погромыхивало. Позади Камаза, словно младший брат поспешал небольшой жёлтого цвета передвижной кран.

– Интересно, – сказал Мишка. – Они чего заблудились что ли?

Андрей не ответил, а смотрел как «мыслитель» не доехав до них, остановился посредине пустыря. «Младший брат» медленно, с достоинством выдвинулся сзади, объезжая, и повернув свою морду немного в сторону, остановился чуть впереди. Оба железных брата, будто оценивая обстановку, обменялись грустными сиплыми вздохами и затихли, выпустив на волю бодрых людей в спецовках. Люди, ничего не оценивая, тут же принялись за оживлённую деятельность, раздавая щедро направо и налево привычные матюги и указания друг другу. Как по волшебству разом откинулись длинные борта у «мыслителя»-Камаза, отчего он сразу же сделался похожим на человека, прикрывающего свою наготу и перестал быть грозным. Громыхавшим содержимым были штабели каких-то тонких ребристых, судя по виду, металлических листов, которые люди в спецовках, очевидно, собирались выгружать.

– Интересно, – снова повторил Мишка, стараясь проникнуть взглядом в суть происходившего. – Чего-то привезли… Ща разгружать будут…