Мартин обвел взглядом собравшихся в беседке: лица, освещенные янтарным светом фонаря под потолком, застыли в полумраке. Трещали цикады, и вечерний воздух, еще теплый от зноя, благоухал скошенной травой.

Напротив сидел Абсалом – рослый старик с окладистой бородой и глубоко посаженными глазами. Он был основателем и главой «Юдоли», и обитатели общины беспрекословно ему подчинялись – Мартин понял это по тому, как быстро они сбежались на собрание в беседку.

Справа от Абсалома, широко расставив ноги, сверлил взглядом Мартина жилистый мужчина сорока лет, напоминавший уголовника: на его пальцах синели татуировки, а бугристый череп покрывали шрамы. Кажется, мужика звали Осмундом, и, как успел заметить Мартин, в общине ему отводилась роль надзирателя, выполнявшего указания Абсалома.

Остальными участниками собрания были две девушки и два парня приблизительно одного возраста с Мартином. Словно нахохлившиеся под дождем воробьи, они с безразличным видом сидели на лавке. Мартин не успел с ними познакомиться и не особо к этому стремился: он не раз встречал таких же погруженных в себя молодых людей на бесчисленных сеансах групповой терапии, которые посещал за последний год.

Год бесплодных попыток завязать. И вот теперь – еще одна.

– Расскажи нам о себе, – попросил Абсалом.

Мартин, скрестив руки на груди, едва сдержал горькую ухмылку. Он так часто повторял свою историю врачам и психологам, что слова превратились в заученную роль.

– Я подсел на «смесь» пять лет назад. Тогда она еще была легальной. – Мартин взглянул на собравшихся, но только Абсалом и Осмунд внимательно его слушали. – Поначалу мне казалось, что я контролирую ситуацию. Курил пару раз в неделю, чтобы расслабиться после работы. Я вкалывал менеджером в одной конторе, и мозги просто кипели от постоянного стресса. Дурь помогала снять напряжение, и я заметить не успел, как полностью на нее подсел. Покурил – наступил приход, а затем охота еще. Я дул целый день: утром, на работе, после нее. Просыпался по ночам, чтобы подкуриться – иначе не мог уснуть. А потом пришло какое-то отупение, мне стало все безразлично. Я потерял работу, друзей, рассорился с родителями. В общем, все как у всех. Думал только о том, как достать дозу. Затем появилась постоянная боль: крутило суставы, мышцы, сердце. Так продолжалось долгое время…

Мартин затих, чтобы перевести дух. Он подбирался к самой неприятной части рассказа, которую всегда хотелось проскочить как можно быстрее. Но Абсалом, словно угадав его намерения, с нажимом спросил:

– Что заставило тебя одуматься?

Мартин нервно сглотнул, заерзал на лавке:

– Однажды произошел переломный момент, и я понял, что пора завязывать. Вначале пытался справиться сам, но каждый раз срывался. Рассказал обо всем родителям. Начались бесконечные детоксикации, клиники, реабилитационные центры. Хватало на пару недель, иногда – на месяц. И снова срыв. А потом отец услышал про «Юдоль» и привез меня сюда.

Мартин вспомнил, каким долгим был путь. Община Абсалома – бывшего врача-нарколога, ударившегося в религию – располагалась в лесной глуши на севере страны. Чтобы добраться до «Юдоли», они шесть часов ехали до Линнбурга, оттуда – еще пятьдесят километров по разбитому шоссе, окруженному заросшими полями и вымершими хуторами, а затем медленно продирались по грунтовке сквозь дремучий лес. Дорога закончилась у заброшенной фермы, где их ждал Абсалом. Отдав отцу телефон (таким было условие вступления в общину), Мартин коротко с ним попрощался и забрался в моторку Абсалома. Лодка старика пересекла реку и остановилась на противоположном берегу, поросшем камышом. Абсалом не торопился: взобравшись на пригорок недалеко от берега, он спрятал прихваченные с собой канистры с бензином в схроне, выкопанном в земле, а затем повел Мартина по тропинке сквозь густые заросли. Багряное солнце опускалось за деревья, когда перед ними выросли покосившиеся домишки заброшенного хутора, в котором бывший врач развернул общину для наркоманов в завязке.

– Теперь ты с нами, – улыбнулся Абсалом, не сводя с Мартина прищуренных глаз. – Добро пожаловать в «Юдоль». Наверняка ты уже наслышан об успехах нашей общины, иначе не оказался бы здесь. Мартин, ты должен усвоить главное: результата невозможно добиться без постоянной работы над собой. Но если у тебя будут опускаться руки, знай, что мы всегда тебя поддержим. Я, староста Осмунд, твои братья и сестры.

Абсалом обвел широкой ладонью парней и девушек, сидевших напротив Мартина, и впервые за время встречи они задержали на нем взгляды. Наркоманы в завязке смотрели на него настороженно и подозрительно, и лишь в глазах худенькой брюнетки в джинсовой куртке Мартин уловил искорку интереса.

– Труд, молитвы и работа над собой – вот основа полного исцеления, – продолжал Абсалом. – Только так ты навсегда избавишься от зависимости.

Мартин заметил, как на губах брюнетки скользнула улыбка, а трое других наркоманов потупили взгляды, пряча ухмылки: слова старика их почему-то рассмешили.

* * *

Первая неделя в общине состояла из однообразных дел. Подъем в полседьмого утра, зарядка и завтрак, молитвы и медитация, работа в свинарнике или на пасеке, обед, групповая терапия, снова молитвы и медитация, благоустройство территории или сбор ягод с грибами, ужин, групповая терапия – и, наконец, сон. Изо дня в день – одно и то же. Все обитатели «Юдоли» покорно подчинялись правилам, царившим в общине.

Строгий распорядок, наставления Абсалома и отсутствие связи с бывшими кругом общения на некоторое время вселили в Мартина уверенность, что в этот раз он не сорвется и пройдет путь исцеления до конца, но в глубине души он знал, что его ремиссия была мнимой: третью ночь подряд он просыпался в холодном поту, не в силах вынести старый кошмар.

Так было и раньше: на какое-то время Алина оставляла Мартина, но затем вновь появлялась в его снах. Девушка тянула к нему иссохшие руки, моля о помощи сорванным голосом, но Мартин безразлично наблюдал за ней из темных лакун подсознания. А затем лицо Алины распухало синевой, по ногам струились зловонные ручейки, и шепот превращался в хрип.

Кошмар повторялся каждую ночь – иногда по несколько раз, дробя сон на эпизоды полузабытья, стирая границы с явью. «Смесь» становилась единственным способом обрести покой: Мартин курил, лишь бы навсегда вытравить воспоминания об Алине.

* * *

В эту ночь она снова умирала на его глазах. Тяжело дыша, Мартин подскочил в постели. Тело взмокло от липкой испарины, руки мелко дрожали. В соседней комнате храпел Осмунд – Мартина поселили в дом старосты. Таким был порядок: каждый новоприбывший несколько недель оставался под постоянным надзором Осмунда, в том числе в ночное время. И лишь потом новичку разрешалось переехать в дом к старожилам – членам общины в стойкой завязке.

Мартин посидел в кровати, успокаивая дыхание, а затем опустил ноги на ледяные половицы. Холод отрезвил его, и Мартин понял, что ему нужно срочно выбраться на свежий воздух. Стараясь не шуметь, он оделся и, проскользнув мимо комнаты с храпящим Осмундом, выбрался на крыльцо.

На угольном небе мерцали звезды и бледнела луна. Наступил август, и ночи стали прохладнее. Мартин с наслаждением тянул носом воздух, наполненный запахами леса.

Хотелось курить – и если не «смесь», то хотя бы обычные сигареты, но, как и алкоголь, они находились под строжайшим запретом в общине. Мартин на минуту задумался о травах, произраставших в селе, как вдруг заметил светло-синее пятно, мелькнувшее на крыльце дома напротив, – джинсовая куртка!

За две недели, проведенные в «Юдоли», Мартин познакомился с ее обитателями. Нельзя сказать, что он стремился к общению с ними, но совсем нелюдимым оставаться он тоже не мог. Брюнетку в джинсовой куртке звали Яной, и она была единственным человеком кроме Абсалома, с кем Мартин разговаривал чаще всего – если можно назвать полноценной беседой дежурные фразы о погоде или обсуждение скудного меню. Пожалуй, их объединяла только зависимость: как и Мартин, Яна когда-то сидела на «смеси».

Спустившись с крыльца, девушка засеменила в лес. Мартин, чуть помешкав, последовал за ней. Он старался не шуметь, но, придираясь по тропинке сквозь кустарники и ветки, привлек к себе внимание. Яна резко остановилась и обернулась: на бледном лице, обрамленном короткими черными волосами, темнели большие, словно оленьи, глаза.

– Что ты здесь делаешь? – испуганно спросила она.

– Дышу свежим воздухом. – Мартин скривился в ухмылке: а что еще он мог ответить?

Яна скользнула взглядом за спину Мартина, будто кого-то высматривая.

– Осмунд в доме? Ты его не разбудил?

– Спит как убитый. – Мартин сделал шаг ближе, но, заметив напряжение на лице девушки, остановился. – Слушай, темнить не буду, скажу прямо: мне нужна доза.

Глаза Яны, и без того огромные, распахнулись еще больше.

– Ты с ума сошел?! Если Абсалом или Осмунд узнают, что в общине кто-то употребляет, они такую взбучку устроят – мало не покажется!

Мартин оглянулся, опасаясь, что их могут услышать. Сквозь листву просматривались хуторские дома – осунувшиеся и одинокие под бледным светом луны. Где-то ухала сова. Из леса тянуло сыростью и прохладой. Кажется, все было спокойно, но Мартина не покидало муторное чувство тревоги, саднившее глубоко в груди.

– Яна, не строй из себя пай-девочку. – Он облизал пересохшие губы. – Думаешь, я не знаю, зачем ты потащилась в лес на ночь глядя? Делись – или я настучу на тебя Абсалому с Осмундом.

Лицо Яны нервно дернулось, и Мартин пожалел, что ему пришлось угрожать девушке, но другого выхода не было: он не протянет еще одной ночи без «смеси». Как-никак, он же конченный наркоман, поэтому к черту благородство и порядочность.

Яна обожгла Мартина взглядом и тихо сказала:

– Иди за мной.

* * *

Яна достала из куртки фонарик и зашагала по тропинке, рассекая лучом света затаившийся среди деревьев мрак. Немного погодя она сошла с дорожки и углубилась в сосняк. Мартин последовал за девушкой, удивляясь тому, насколько уверенно она ориентировалась в ночном лесу. Вскоре он понял, что служило ей подсказкой: на деревьях, по которым скользил бледный луч фонаря, Мартин заметил едва различимые надрезы в виде крестов – путь Яны лежал вдоль помеченных сосен.

Мартину казалось, что они петляли по лесу целую вечность, хотя прошло наверняка не более часа. Наконец, деревья расступились, и перед взором открылась обширная котловина с крутыми склонами; ее покрывала жухлая трава, пробивавшаяся сквозь черную, словно обожженную землю. Нос защекотал легкий запах гари, поднимавшийся от грунта, и Мартин решил, что в этом месте когда-то случился пожар. Звуки ночного леса – стрекот сверчков, шум листвы, уханье сов – исчезли, словно огромная воронка всосала их в себя.

Яна осторожно спустилась по склону, и Мартин заметил, куда она спешила: посреди впадины, залитой лунным светом, сутулился долговязый человек в мешковатой куртке.

Мартин последовал за девушкой, стараясь не навернуться на кочковатой земле, испещренной трещинами. Подойдя ближе к темной фигуре, он рассмотрел всклокоченные волосы и изможденное лицо с заостренными чертами – это был Дэн, старожил общины. Мартин его избегал: Дэн когда-то сидел на «пыли», и дурь, спалив парню мозги, сделала его дерганым и раздражительным.

Рядом с Дэном на земле распластались двое – патлатый рыжий доходяга, напоминавший бомжа с вокзала, и тощая блондинка, похожая на растрепанную куклу Барби в терминальной стадии СПИДа. Мартин узнал в них обитателей общины: Арнольд и Лика – метамфетаминщики со стажем. Раскинув руки, стеклянными взглядами они таращились в звездное небо, словно бескрайний космос открывал им все секреты мироздания.

Завидев Яну с Мартином, Дэн тут же напрягся.

– Ты кого привела? – занервничал он. – Совсем с ума сошла? Он же новенький!

– Тише, не ори. – Яна дотронулась до плеча Дэна, успокаивая его. – Он сам увязался. Пришлось взять его с собой.

– А если он нас заложит? – Оскалившись, Дэн сделал шаг к Мартину, будто разгоряченный водкой отморозок, готовый развязать драку. – Мы не можем ему доверять!

Мартин замер на месте, не сводя глаз с перекошенного лица Дэна.

– Успокойся, стучать не буду, – огрызнулся Мартин. – Мне просто нужна доза.

Дэн переглянулся с Яной. Девушка развела руками:

– Он здесь уже вторую неделю, и я не заметила, чтобы он лизал задницы Абсалому или Осмунду.

Дэн пожал плечами, словно такого довода было достаточно, и, смерив Мартина взглядом, ухмыльнулся:

– Доза, говоришь, нужна? «Смеси» и другой попсовой дури у нас нет, но зато найдется кое-что другое.