Читать книгу: «За солнцем», страница 8

Огонь, кровь и воля

I

– Не спеши, ну, посиди с нами! – Имра вскинул кубок, качнул ближе к чужестранке и сам качнулся следом. Она рассмеялась, отскользнула на пару шагов.

– Нет, не могу, – метнула хитрый серебряный взгляд, – разве что ваш предводитель попросит. Тогда подумаю.

Бежала и пела вода, горели ярко и сладко жёлтые брызги кивары – всё здесь осталось таким, как запомнилось, а чужестранка стала даже милее. Волосы струились шелковисто, свободно, платье осыпали жемчужные капли, и тем же жемчужным блеском мерцали глаза. Поймала взгляд Анкарата – попросишь? – и он хотел было отозваться, но тут Имра в притворной злости стукнул кубком о стол:

– Да ничего же себе! Просьбы простого Стражника тебе, значит, недостаточно?

– Ты не Стражник ещё, – перебил Китем, а Шид подхватил:

– Испытание через полдюжины, так что пей осторожней.

– Когда вы, ребята, постоянно собачились, – пробурчал Имра оскорблённо, – было как-то повеселей.

Курд хохотнул, братья загомонили наперебой, пиная его локтями, чужестранка ускользнула за новым кувшином. Анкарат смотрел на друзей, гордился и не узнавал. Эти свободные, шумные, смелые ребята как будто всегда здесь и жили. Лихорадочный свет каньонов, пыль, голод – всё теперь так далеко.

Да, далеко – но забывать об этом Анкарат не собирался. Даже здесь, в шумной чайной, сквозь плеск воды, сквозь жёлтые всполохи ягод, смех друзей и хмельной шум вина в голове – Анкарат слышал, как в жилах земли движется, бьётся золотой кровоток. Как вытачивают его русла сотни магических знаков. Эти знаки чертили и прежние чародеи, те, что давно сошли в землю чёрной золой, смолянистой кровью, и нынешние – те, кто станет частью земли позже. Об этом обычае Гриз вычитал в маминых книгах. Рассказывая, усмехался скошенной, болезненной улыбкой, спрашивал: как думаешь, Рамилат не решит, что ей нужен такой ритуал? А если решит – моя кровь сгодится?

Хоть Анкарат и помогал Килчу, русло силы квартала оживало чересчур медленно. Килча всё ещё не простили, а значит, подняться в город он пока что не мог. Килч передал маме письмо, Анкарат надеялся, что этого хватит, но на следующий день Гриз рассказал, как мама бросила свиток в огонь, едва мазнув взглядом: если хочет говорить, пусть приходит сам, где он, почему так долго?

Нужно было действовать быстрее.

Анкарат позвал солнце, отогнал спутанный рой знаков. Попытался дотянуться до квартала, хотя бы вспомнить, как звучит там кровоток земли. Но стоило подумать о ничейной земле – всё стихало, кроме стука собственной крови в горле, в висках, под раскалёнными веками…

– Эй! – Прикосновение, лёгкое, как бабочкино крыло, скользнуло по закрытым глазам, потом – по стиснутой в кулак ладони. – Ты, что ли, грезишь?

Анкарат заставил себя очнуться.

Чужестранка стояла рядом, чуть склонив голову к плечу. Смотрела внимательно, серый жемчуг глаз потемнел.

– Просто задумался. – От близости к жилам земли во рту пересохло, Анкарат подхватил свою чашу, выпил залпом.

– И что же, твоего приглашения я не дождусь, предводитель?

– Да чего там, оставайся! – Вино не гасило жажду, нет, только раскаляло кровь, шум и грохот её заглушали мир. Чужестранка опустилась на край скамьи возле Анкарата, положила подбородок на переплетённые пальцы. Приблизился её запах – прохладной воды, лесной тишины, незнакомых цветов. Ребята примолкли, смотрели с восхищённой завистью – Анкарату такие взгляды не нравились, но стали уже привычны.

– Как тебя зовут? – повторил он вопрос из далёкого дня, из времени, когда ещё не знал правду о Килче, Верхнем городе и цене здешней свободы.

– Таэ, – выдохнула чужестранка и зыбко улыбнулась: – Так в наших краях зовут одну печальную звезду. Поздней осенью её свет осыпается с неба, и море от него остывает, становится опасным, горьким и тёмным, как глаза кирентемиш. В середине зимы она горит как осколок льда в темноте. Оживает только весной – для вас это время Рассвета.

Теперь, когда чужестранка говорила долго, Анкарат заметил, какими странными, струящимися стали знакомые слова. И не только знакомые.

– Что такое «кирентемиш»? – спросил он.

– Это проклятье, – ответила серьёзно, и тени вокруг стали резче, черней, черней и огромней – зрачки. – Может разрушить мир.

Подхватила чашу Анкарата, плеснула ещё вина, закружила в ладони, вращая запястьем:

– Видишь? Спокойное море превращается в вихрь, всё что в его волнах, теряет свою суть, меняется навсегда.

Вино в чаше кружилось, повинуясь её движению.

– А что же земля?

Чужестранка задумалась, подбирая слова. А потом произнесла:

– Вся магия, вся жизнь на том берегу – море, – и протянула чашу Анкарату.

Вино и правда оказалось горьким и тёмным, со вкусом незнакомой зимы, отзвуком печали неизвестной звезды. Но оно отогнало жажду, иссушающий голос подземных жил.

– Расскажи ещё, – попросил Анкарат.

– Только не такие страшные сказки рассказывай, – буркнул Курд.

Глаза чужестранки посветлели, голос вновь заструился легко и прозрачно. Она заговорила – о лесах, растущих прямо из воды, об амулетах из ракушек, отгоняющих дурные сны, об изумрудных холмах, высоких, как горы, о людях музыки, что бродят меж этих холмов… Говорила без тоски, почти равнодушно – о том, что устала от зимнего света печальной звезды, чёрных холодных дождей, размытых дорог, городов, в которых нет настоящей власти или порядка, лишь колдовство – морское, лесное, небесное. О том, как горячее здешнее солнце, раскалённое небо расплавили эту тоску, согрели, дали другую судьбу.

Чужая страна в этом рассказе казалась утренним миражом, прозрачным и лёгким, но перед глазами у Анкарата всё кружила, кружила горькая темнота.

– Вряд ли для путешествия такая история – хороший знак, – сказал Курд по пути обратно, – ну, про проклятье.

Впереди дрожали сигнальные огни башен, в шагах отдавался близкий пульс гарнизона.

– Ерунда, – сказал Анкарат, – я не боюсь проклятий, а значит, и вам они не страшны.

Анкарат не стал спрашивать разрешения Ариша, чтобы привести ребят в гарнизон. Просто пришёл вместе с ними. Друзья озирались, рассматривали убранство покоя, в котором Ариш говорил о делах: на стенах карты ближайших улиц города и незнакомых пространств вокруг, стойка с оружием в дорогих ножнах, полки с золочёными кувшинами и чашами. На низком столе по правую руку от кресла – запертая шкатулка. Анкарат знал, что в ней. Красноватый блеск камня, даже невидимый, щекотал сердце.

Неважно.

Анкарат всё равно сильнее.

Поймал пульс гарнизона и заговорил:

– Они нужны мне, чтобы помочь в твоём деле. Им я могу доверять.

Анкарат знал: Ариш пожалеет, что пытался его подчинить. И, похоже, Ариш тоже это подозревал.

Зрачки его сузились, посверкивали, как змеиные клыки.

– Действительно можешь?.. – Голос как шелест в песке.

Имра кашлянул, братья стали переговариваться чуть слышно. До Скалы Правосудия они не встречали Ариша, для них он был настоящий начальник гарнизона, а ещё – свидетель их малодушия. Вопрос Ариша был не для Анкарата. Для них. Их сомнения холодили спину.

Не страшно. Его уверенности хватит.

– Да, – отчеканил Анкарат, – действительно могу.

Ариш помедлил, пробежался пальцами по закрытой шкатулке.

– А вы что думаете, ребята? На Скале Правосудия вы благодарили за возможность вернуться к прежней жизни. Правда готовы от неё отказаться? Не боитесь, что Правитель… не поймёт такой перемены?

– Он поймёт, – Анкарат откликнулся вместо них, – а если нет, я объясню. Они нужны мне.

– Что ж, раз нужны, – усмехнулся Ариш, – пусть остаются. Пусть попробуют.

Велел ребятам подождать во дворе, Анкарата попросил задержаться. Анкарат ждал разговора о квартале отверженных и их крови, непригодной для Верхнего города, ждал угроз, ждал, что придётся вновь слиться с силой гарнизона и попросить его помощи, чтобы удержаться в сознании.

Но Ариш заговорил о другом:

– Ты слишком доверчив. Они тебя предали – там, где люди не лгут. Такие всегда предают снова.

Полыхнул гнев, прогорклый, горячий, захотелось ударить, спорить – но сейчас было не время.

Анкарат потянул рукоять колдовского меча, со щелчком направил обратно в ножны. И ответил ровно:

– И всё-таки я рискну. Я им верю, а они поверили мне.

– Что же… – Усмешка Ариша помертвела. – Рискуй, пока можешь. Посмотрим, надолго ли хватит твоей удачи.

И всё пошло своим чередом.

Ребята готовились к испытаниям, привыкали к настоящему оружию. Анкарат помогал. В гарнизоне больше никто не шутил и не спрашивал о земле отверженных, все как будто забыли о ней, признали скучной далёкой провинцией. И понятно: одно дело – новичок, пусть задиристый и опасный, но одиночка, другое – пятеро из той земли, что все в городе считают проклятой. Вокруг них словно брезжил невидимый круг, ступить за который никто не решался. Или то был знак Сделки? Неважно. Не мешают – и ладно.

В гарнизоне он чувствовал и другую силу – чем покорнее становилось оружие Стражи, тем эта сила звучала отчётливей. Пульс самоцвет-сердца эхом бился в крови, вспыхивал в снах багряными штормами, песчаными вихрями, битвами. Анкарат тосковал о том, чего никогда не знал: по неизвестным дорогам, по скорости, когда скачешь вперёд, вспарывая ветер, и по сражениям, бурным, как шторм. Может, это и есть свобода? – Да, да, отвечал гарнизон, это свобода, увидишь!

Голос этой тоски казался опасным даже тем, кого Анкарат знал давно. В звоне оружия, в особенно сильных и неосторожных ударах, в перекрестье башенных отсветов на тренировочном дворе – стоило прозвучать, и те, кто сражался с ним, отступали, словно земля обжигала, уводили взгляд, как от солнца. Даже Курд, желавший понять его силу, в такие моменты сбивался, говорил:

– Ну всё, хватит, – и прятал оружие.

Из людей гарнизона не боялась как будто бы только Лати – или хотела казаться храброй из-за чувства вины. Следила с порога лечебного покоя, иногда менялась с кем-нибудь на работе в столовой и пыталась заговорить. Однажды вечером ей даже удалось – нагнала его после ужина, подозвала от друзей.

– Вон как Анкарат нравится девчонкам, – присвистнул за спиной Имра. – Даже здесь за ним бегают.

Анкарат только отмахнулся, Лати покраснела, опустила глаза, вцепилась в свои локти, словно бы и сейчас обнимала любимую книгу.

– Чего тебе?

Вздрогнула, вскинулась – да, это грубо, а как ещё заставить её говорить? Вдохнула поглубже, зажмурившись, и зачастила:

– Он не должен был так делать. Брать твою кровь. Всё как будто сместилось. Весь мой покой как в лихорадке, и весь гарнизон… как будто слой земли обнажился и сердце стучит к нам ближе.

– Это я и сам понял. – От резкости тона Лати прикусила губу, и Анкарат добавил: – Но это же и неплохо. Он ничего не может мне сделать.

Не собирался её успокаивать, но смотреть, как изводит себя из-за того, в чём не виновата, надоело.

Лати взглянула жалобно:

– Я не знаю, что произойдёт, если тебя опять ранят. Может быть… ты перестанешь тогда быть собой. Всё смешается… будь осторожен.

А вот это уже разозлило.

– Ничего со мной не случится. И осторожнее следует быть тебе. Если Ариш узнает, что ты так сильно против его решения, прогонит обратно в аптечную лавку. Или этого и добиваешься?

Лати шмыгнула носом, потянулась ближе и тут же отпрянула. Вместо прикосновения повторила:

– Будь осторожен, – и исчезла в рабочей пристройке.

Это случилось, когда Сердцевина уже догорала. Ночи темнели, будто густели, а днём повсюду висела взбитая, прокалённая солнцем пыль. Недавно закончились испытания ребят, почти такие же скомканные, как испытание Анкарата. Разве что Курда Ариш поручил проверить самому Анкарату – кажется, чтобы узнать, насколько он освоился в гарнизоне.

– Не переусердствуй, – предупредил перед боем, – а то ещё раздумает твой приятель здесь оставаться.

– Не раздумает, – огрызнулся в ответ Анкарат, Ариш же ответил шелестящим смешком.

Ребятам он по-прежнему не доверял и, наверно, поэтому не спешил поручать никаких прежних дел. Что ж, и к лучшему: Анкарату нужна была Печать путешествия, настоящая задача, нужно было добраться до Старшего Дома, исполнить свой план. Помогая контрабандистам, этого не добьёшься.

Впрочем, работа, которую им поручал Ариш, отличиться тоже не позволяла. С полудня и до заката они патрулировали узкие улицы, мало того, что удушающе пыльные, так ещё в это время совершенно пустые. Не задача, а издевательство – вслух, впрочем, Анкарат этого не говорил, а друзья, похоже, радовались такому несложному делу. Грызли засахаренные орехи, запивали украденным с кухни вином, в особенно сонные дни даже в бечет играли на пустых ящиках, брошенных возле домов. Теперь у них были не просто камни с выцветшими, грубо нарисованными значками, а настоящие фигурки-элементы – кость-время, мрамор, несколько сплавов-металлов, гладкие деревянные бруски-опоры, даже круглые янтарные капли огня и солнца. Не хватало только настоящей доски – резной карты мира. Такая была у старших гарнизона, но в патрули её, конечно, не отдавали: не наглейте, идёте работать, а не играть. И ладно! Элементы складывались цепочками, формациями, разбивали друг друга, возгласы и стук резали зной. Когда играть надоедало, ребята прятались в длинных тенях портовых машин, слушали гул и грохот далёкой корабельной работы и моря.

Так было и в тот день. Имра уговорил Анкарата сыграть против него и братьев, и Анкарат почти собрал непобедимую солнечную формацию вдоль их границ. Имра шумел, спорил: не бывает цепи из одного солнца, как так получилось!

И тут доску тряхнуло.

Анкарат вскочил – что-то ужалило в сердце, мир потемнел.

– Эй, – свистнул Имра, – ты сдаёшься, что ли?

Они ничего не заметили.

Рот, горло, а потом и все жилы ошпарила жажда. И Анкарат вдруг увидел: потоки в земле темнеют, их русла крошатся.

– Вверх! – скомандовал, выхватил меч. Голос высох, охрип. – Я пойду вперёд, вы – следом по крышам, поможете, если будет нужно!

Старая их игра – Анкарат надеялся только, что ребята уже достаточно знают здешние улицы и им будет не сложней, чем в квартале. А если вдруг… он и сам справится, что бы там ни было!

Помчался по безлюдным проулкам, сквозь пыль, сквозь взбитый песок, мимо рыжих домов, мимо изогнутого бока квартальной стены… Вверху по крышам мелькали силуэты ребят, метались по земле их смазанные тени, а под ногами – под ногами стыли, мертвели чёрные русла жил, бежал след чужой магии, прогорклый и незнакомый.

Куда мог помчаться преступник? Даже если бы след не вёл Анкарата, он легко понял бы – на землю отверженных, куда же ещё!

– Открывай! – ударил кулаком в ворота, тряхнул в воздухе медальоном.

Стражник замер на смотровой вышке, потянулся лениво, после бега за чёрными жилами его силуэт дробился, плыл в жарком воздухе.

– Не слишком ли часто ты там бываешь? Домой, что ли, тянет?

Не повезло! На воротах дежурил Шейза.

Анкарат выругался, рванул к тайному ходу, по которому пробирался когда-то с Цирдом. Руки вспомнили нужный камень в стене, ход отворился, глоток каменной пыли, прохлады – и вот она, знакомая земля впереди, обескровленная, высохшая. Сейчас, на бегу, казалось – уже навсегда зачернённая сажей. Бежал по знакомым улицам – и больше не узнавал, неужели и правда верил, что сможет их оживить? А ведь кто-то сейчас убивал их, прямо сейчас, забирал зыбкую, прозрачную силу, которую они растили вместе с Килчем и Гризом несколько дюжин.

Анкарат догнал его возле каньонов – долговязый тип в рыжих лохмотьях мчался по самому краю, искал безопасный путь, потому и потерял скорость.

У каждого в Страже зачарованное оружие, чтобы…

Анкарат выхватил меч, потянулся к солнцу, глотнул его золотую силу, замешанную с горечью и золой, рванулся вперёд и ударил.

Враг ударил в ответ – словно вырвал из почвы живую жилу, хлестнул, ошпарил по старым ранам, но уже через миг удар его захлебнулся – в ноги врезалась цепь, враг упал, вокруг него расползалось пятно черноты, словно землю засеяло сажей. Курд остановился над ним, Имра, Китем и Шид окружили.

– Кто ты такой? – выдохнул Анкарат, след удара саднил, но ничего, кажется, страшного. – Что ты сделал?

Враг медленно поднялся на колени, сухое, шелушащееся его лицо исказили злоба и боль, пальцы слепо шарили по земле, Анкарат видел: в поисках крупиц силы.

Шагнул ближе, прижал клинок к горлу:

– Ну?!

Дыхание врага порвалось сухим смехом. Он содрогался, рискуя пораниться, как будто желая даже вскрыть себе глотку, и казался совершенно безумным.

– Что, кроме вас, пацанов, некому защищать город?

Анкарат не понимал, что делать с этим человеком, безоружным, раненым, но опасным – чёрный след погони тянулся через квартал и через улицы за кварталом, тянулся к порту.

– Отвечай, – повторил Анкарат, – что ты сделал с землёй?

Это казалось сейчас самым важным. Чужой человек, враг, иссушил золотую силу города, забрал себе, сумел превратить в заклинание. Это было неправильно, скверно, хуже всех известных Анкарату преступлений.

– Такой, как ты, – прохрипел он в ответ – говорил теперь медленней, рана от зачарованного оружия мешала дышать, делала слова тяжелей, – должен сам это видеть.

– Такой, как я?..

Он закашлялся снова:

– Защитник города… или жертва. Сам, значит, не знаешь, кто ты? – Поднял от земли руку, ткнул узловатым пальцем в грудь Анкарату. – Пока там твоя воля, пока живёшь, можешь решать, как движется сила. Всё это… просто. Не… подчиняйся… им.

Его воздух кончился, глаза помутнели. По кварталу издалека глухой дробью покатились шаги, загремело оружие – к ним спешили старшие Стражники, дозорные со смотровых башен. При виде врага зашумели, связали его, повели прочь – тот послушно поднялся, захромал, цепляясь за землю остановившимся взглядом.

Анкарата хлопали по плечам, хвалили, расспрашивали – как заметил, как сумел настигнуть лазутчика, как ловко придумал загнать его сюда впятером. Анкарат отвечал рассеянно, а в груди стучало, стучало: не подчиняйся.

На обратном пути он заметил Ским в проёме дверей её дома. Стены больше не марала копоть, но они всё равно казались такими хрупкими, дрожащими в раскалённом воздухе, потревоженном чужой магией и грохотом шагов Стражи. Этот дом не защищал Ским – казалось, вот-вот разрушится, развеется песком по ветру.

– Что случилось? – спросила она, когда шаги Стражников стихли.

– Какой-то чужак пытался скрыться в квартале, – объяснил Анкарат, а Курд подхватил:

– Но мы поймали его!

Братья принялись рассказывать о погоне, о том, как мчались за Анкаратом по крышам, Имра сказал: Анкарат гнал его, как сокол на охоте, как будто видел с воздуха его путь, представляешь!

Ским не отвечала, смотрела в сторону. Анкарат понял: что-то не так, – и тут из дома шагнул Кшетани. Неужели опять прячется здесь от Стражи?

Кшетани остановился у Ским за спиной, уронил ладони ей на плечи – небрежно, по-свойски. Кольцо на большом пальце тускло блестело поверх грубой вышивки её платья.

Кто-то рядом – кажется, Шид – втянул воздух сквозь зубы, Имра тихо присвистнул.

– Вы теперь настоящие Стражники, – улыбнулся Кшетани, прищурился: – Следует вас бояться?

– Посмотрим, – отбил Анкарат с глухой злостью. Кшетани сделал вид, что принял это за шутку, улыбнулся шире:

– Что ж, ты получил, что хотел? У тебя теперь другая судьба.

– Ещё нет, – бросил и пошёл прочь. Рана слишком саднила, невозможно дышать, и на Ским смотреть невозможно тоже.

Вечером Ариш вручил ему Печать путешествия. Анкарат попытался спросить про лазутчика, но Ариш покачал головой: не твоя забота.

– Лучше подумай, кто тебе понадобится в пути.

Решить это было несложно.

Город как будто раскрылся теперь, разгорелся ярче и стал понятен.

Жилы земли привели к подъёмнику-лодке незнакомой дорогой, мимо грохочущих мастерских и кузниц. Запрыгнув в подъёмник, Анкарат провёл пальцами по железному листу карты, попытался найти нужный путь. Против воли мелькнуло воспоминание, пальцы лазутчика шарят по ничейной земле, зовут её силу – и путь нашёлся. Анкарат взялся за рычаг и доверился течению города.

Нет, себе, силе своих рук и сердца.

Путь сиял, расщеплялся множеством притоков, выгибался на поворотах, со Ступенями рвался вверх. Сейчас Анкарат не видел ни карты, ни города – только биение жилы, что текла к апельсиновым зарослям, к запечатанному дому на Предвершинной Ступени. Путь растянулся протяжным мгновением, вдохом таким медленным, что в нём уже не остаётся воздуха. И сквозь этот путь гремело, горело сердце – Анкарат и правда не различал, его это сердце или гарнизона.

Но важно ли это, когда сердца так похожи, так жадны до битв и свободы, когда цель – одна?

Нет, не важно. Воля этого сердца делала Анкарата сильнее, и только это имело значение.

Гриз бродил по саду, подрезал ветви деревьев, пожухшие от жары. Когда Анкарат появился, друг застыл тёмной птицей, чьи крылья так же были подрезаны.

Мама ждала на пороге, как когда-то, как в прежнем доме, не касаясь земли. Куталась в новую шаль, прохладного, пенного цвета. Ветер трепал эту шаль, а мама была неподвижна. Лунный кулон мерцал светом чужой печальной звезды, светом зимы.

Анкарат понял две вещи: что мама заметила его приближение и что ей теперь можно покидать дом, когда Правителя нет рядом. Хороший ли это знак? Наверно, хороший. Хороший ли свет ждёт Анкарата, когда она на него посмотрит?

Это больше не важно.

– Я получил медальон Стражи. Получил Печать путешествия. Мне нужен Гриз, отпусти его.

Мама закуталась в шаль плотней.

– Ты не сделал, что я сказала.

Анкарат шагнул ближе:

– Я сделаю. Сделаю то, чего хочет земля. Знаю как.

– Слишком медленно. С городом что-то не так.

– Это из-за врага. Враг проник в город. Я его остановил.

Глаза её вспыхнули золотом. Мама скользнула с крыльца, всмотрелась в его лицо.

Сердце гремело, вспыхивало с подземным солнцем, силой города, волей гарнизона. Анкарат видел: отсветы бьются в её зрачках, она слышит то же, что он, она знает то же, что он.

Улыбка, прозрачная, тонкая, расцвела на её губах:

– Что же. Поверю тебе, если пообещаешь. – Свет её глаз стал ласковым и хорошим.

Всё-таки это было по-прежнему важно.

– Я обещаю.

Верну тебе Килча.

Исправлю то, что сделал неверно.

Оживлю землю и создам для неё другую судьбу.