Читать книгу: «За солнцем», страница 7

V

Ветер ворошил по столу сухую листву. Брошенный сад задыхался от пыли и зноя. Атши поставила высокий кувшин, пару жестяных стаканов. Плеснула воды – тёплой, с горьковатым привкусом шельфа.

Гриз молчал, прятал глаза и руки, к воде не притронулся.

Потому спросил Анкарат:

– Ты как здесь оказалась? Где Килч?

– Скоро придёт. Атши ему помогает. Искала, искала ваш след… и оказалась здесь. Нашлось много общего. Те, кого Атши и Килч учили, ни во что их не ставят.

Рассмеялась – хрипловато, скрипуче, – но вовсе не так безумно, как раньше. Словно в каньонах её лихорадило, а теперь жар отступил, пусть и оставил след.

– Это неправда, – пробормотал Гриз, но Атши как будто его не услышала. И немудрено – Гриз опустил голову, чёрные пряди скрывали лицо, даже по движению губ не разобрать, что бурчит. Потянулся к воде, добавил отчётливей, громче:

– Как ты ушла оттуда? Говорила ведь, нет другого пути, судьбу не изменить?..

Атши склонила голову к плечу, пробежалась пальцами по бусинам-элементам – среди прежних и костяных теперь мерцали металлические амулеты Килча. И ответила:

– Невнимательно слушал. Атши всё объяснила. Больше здесь нет пути, нет судьбы. Изменилась. Нет, – зачастила, – обманываешь. Ты всё знаешь. Ты…

Гриз втянул воздух сквозь зубы, словно хотел перебить, но Атши не договорила.

– Неужели вы здесь? Почему вернулись?

И сам Килч, и его голос совсем выцвели – словно он так и остался на Скале Правосудия, между выбеленной землёй и ослепительным небом.

Может, мы все там остались? Думал, в Верхнем городе есть свобода, но Гриз прав: никто из нас не свободен.

Килч устало опустился напротив. Он постарел – морщины полосовали лицо темнее и резче, словно разделительные заклинания отпечатались на нём. Волосы прошили нити седины. Он улыбнулся, но улыбка вышла безжизненной и печальной.

Ушла, ушла, всё забрала с собой. Огонь, цель, всё, что придавало смысл. У Килча ничего здесь не осталось.

Атши исчезла в доме, загремела чем-то на кухне. Гриз вытянул из-за пазухи футляр с новым письмом, в этот раз для Килча, подтолкнул по столу. Килч подхватил его, пробежал по листу глазами – отстранённо, словно послание предназначалось незнакомому человеку, – и спрятал.

Он ждал их собственного ответа, но Анкарат не знал, что сказать. Больше он на Килча не злился. Простил – сам не понял, как же так вышло и как теперь с ним говорить.

Взглянул на Гриза – тот снова сник, спрятал руки.

Да. Вот что сейчас важнее всего.

– Нам нужна помощь. Гризу нужна.

За прошедшие дни печать не побледнела – напротив, как будто сильней воспалилась. Её очертания оплавились на коже и расползлись. Гриз смотрел в никуда, словно на столе перед ним лежала чужая ладонь. Другой рукой, нетронутой, потянулся к стакану, глотнул воды – зубы застучали о жесть.

Вернулась Атши с миской лежалых яблок и пережжённых сухарей – кажется, без мамы довольствие этого дома стало таким же, как в остальных здешних домах.

Атши замерла за спиной Килча, выдохнула:

– Вот ведь сумасшедшая девка.

Лицо Килча на миг исказилось – неподдельной болью, как от удара кинжалом. То ли из-за слов Атши, то ли из-за маминого поступка.

Он не ответил.

Достал из кармана увеличительную стекляшку, поставил в глаз, принялся изучать печать.

– Прости, Гриз. Я не верил, что она на такое способна. Иначе… как-то предупредил бы.

– Всё в порядке. Я сам согласился. – Гриз откликнулся монотонно – наверное, перекатывал эти слова в голове множество раз. – Это не так и плохо. Я же хотел ей служить, и…

– Можешь убрать? – перебил Анкарат.

Килч не отвечал. Лицо потемнело, словно он передышал дымом в каньонах.

– Это печать Старшего Дома. Я не могу коснуться её без разрешения.

Анкарат не поверил. Как так может быть? Килч – мастер над элементами – не справится с печатью своей ученицы? Рано простил его!

– Не можешь или боишься?

Килч ответил безжизненно:

– Боюсь. Что это убьёт Гриза.

Гриз поспешно убрал руку, одёрнул рукав.

– Она может сама передумать, – проговорил Килч – будто бы утешительно, но без надежды, – в другом настроении. Будь она здесь, я бы её уговорил, но…

Он печально развёл ладони.

Да пошло оно всё!

Анкарат вскочил, ударил по столу:

– Она говорит, ты ей нужен. Говорит, если я помогу, тебя простят. Если верну как было – но это неправильно, приговор ведь был – помочь земле измениться! И я помогу! Исполнишь свой приговор, придёшь в Верхний город, велишь отпустить Гриза.

И всё изменится. По-настоящему.

Килч словно очнулся – выпрямился, посветлел.

– Серьёзно? Хочешь помочь? – говорил тихо и насторожённо, но Анкарат услышал, как огромна его надежда. Вдруг представил: наливаются новым светом волшебные нити, артерии дома. Пусть чужого дома, совсем опустевшего – но Анкарат хотел его оживить. Его – и всю землю вокруг.

– Шутить вроде не о чем.

Килч помедлил. Кивнул:

– Хорошо. Но если ты помнишь, как звучал приговор… земля должна пожелать измениться. А твои друзья захотели оставить её прежней. Если даже они не увидели смысла в другой судьбе…

– Они просто не поняли ничего! Поговорю с ними – и всё поймут!

– Попытайся. – Лицо Килча снова погасло, но взгляд остался сосредоточенным, цепким, как будто и прежним. – Можешь прямо сейчас. Я всё подготовлю. Потом покажу, что нужно сделать.

Гриз догнал уже за порогом:

– Ты не сказал про Ариша! Вдруг Килч мог бы помочь или Атши…

Анкарат отмахнулся:

– Это сейчас неважно. Пойдём разыщем всех наших.

Юнман долго не откликалась на стук, а приоткрыв дверь, поджала губы, нахмурилась. Словно не она дарила Анкарату апельсины, не она приносила десятки платков для мамы перед каждым новым сезоном. Теперь это была незнакомая женщина, уставшая, словно бы припылённая – как и весь квартал. Или он кажется таким после Верхнего города, его яркой силы?

– Что тебе нужно?.. – смотрела Юнман странно – не просто враждебно, а как-то… испуганно? Враждебность Анкарат понимал: из-за него её сын попал на Скалу Правосудия, мог и погибнуть. Но Юнман знала Анкарата с детства. Чего бояться? – У нас неприятности?..

А, ну да. Новый доспех, медальон Стражи.

– Нет. Мне бы поговорить с Имрой.

– И Анкарат хотел извиниться, – подхватил Гриз из-за плеча, – за всё, что произошло.

Что за чушь! Не хотел он извиняться!

Но после этих слов губы Юнман сложились тенью знакомой улыбки. Она кивнула, исчезла в доме.

Имра вышел насторожённый и смурной, но почти сразу переменился:

– Ух ты ж! – присвистнул, щёлкнул по звеньям доспеха. – Что же это, ты теперь Стражник? Этим закончился Суд? Да ничего же себе! Зря я не остался, выходит!

Имра, как обычно, шутил – но лишь отчасти. Глаза у него блестели азартным восторгом.

Как легко это оказалось! Всё так, как Анкарат и думал: никто из них не знал силы Верхнего города, даже отблеск её завораживал. Если она зазвучит здесь в полную силу, всё переменится!

Решение вспыхнуло – яркое, верное и такое простое!

– Да, – сказал Анкарат серьёзно, – это же и был наш план. Попасть в Верхний город. Изменить судьбу. Видишь, это возможно!

– Ты поэтому пришёл? – Имра прищёлкнул языком. – Похвастаться новой судьбой?

Что за дурак!

– Нет! Это судьба для всех нас! Мы… если получим Печать путешествия, поднимемся на Вершину, нас возьмут в Отряд Старшего Дома! Тогда квартал станет частью Города – вы здесь родились, вы его кровь, он не может оставаться отдельным!

Ведь так они говорили? Законы крови разделяют земли. Кровь отверженных остаётся в земле отверженных, потому и земля эта отдельна от силы Верхнего города. А если подняться вверх по Ступеням, если сломать этот закон, всё переменится!

Гриз прошипел что-то неразборчивое, Анкарат толкнул его локтем. Имра часто заморгал, взъерошил себе волосы:

– Что за Печать? О чём ты? Да и кому я нужен в Страже?

Анкарат щёлкнул мечом о ножны, план так его взбудоражил своей простотой и красотой, что объяснять не хватало терпения:

– Печать путешествия – это такой знак задания, потом объясню! А про Стражу ты знал бы, если б остался! В моём гарнизоне главный Ариш, и ему нужны люди для дела. Пойдём поговорим с остальными.

Китем и Шид говорить сперва не захотели, согласились, только когда вмешался Имра.

После пожара прервались поставки с пещерного рынка: если прежде часть кож, что шла через каньоны в город, оставалась в квартале, то теперь Стража подобного не допускала. Отец Китема и Шида мог только чинить старые башмаки да износившиеся сумки, семье не хватало денег – как и всему кварталу, зачернённому широкими полосами сажи.

Братья рассказывали об этом скупо и сухо, против привычки не перебивая друг друга. Когда пройдёт Сердцевина, Китем не унаследует отцовское дело. Он отправится на работу в каньоны, а что это за работа для тех, кто там не родился, каждому было известно. Жар опалит кожу, дым съест глаза, да и пригодятся ли они во время работы в непроглядных тоннелях? Хуже всего, даже если Китему повезёт прожить долго, вряд ли заработанного хватит для всей семьи, а значит, Шида ждёт та же участь. А что станет с Дели, Ютой и Вэй, младшими сёстрами? Анкарат заметил в проёме приоткрытой двери глаза – блестящие, чёрные. Дели и сейчас наблюдала за ними. Робкая, милая Дели, что любила плести украшения из обрезков, шёпотом благодарила, когда Анкарату удавалось стащить для неё амулет или блестящий слепок из мастерской Килча.

И теперь из-за Анкарата над этим домом висит тень судьбы пострашнее прежней.

Нет.

– Этого не будет, – сказал Анкарат.

Братья переглянулись, ответили одним на двоих угрюмым, недоверчивым взглядом. Новый доспех они тоже, конечно, заметили, но смотрели на него не с таким весёлым азартом, как Имра. Смотрели с пристальной жадностью, как прежде – на добычу контрабандистов.

– Послушали уже тебя как-то, – вздохнул Китем. – Верхний город, другая судьба…

– Ну да, – кивнул Шид, уставившись в землю, – конечно. И правда теперь другая.

Злиться на них было бы несправедливо, и Анкарат повторил терпеливо:

– Этого не будет. Я добьюсь для вас места в Страже.

Шид вдохнул, как перед длинным прыжком с крыши на крышу, но Китем остановил его жестом:

– Как думаешь, Гриз? Получится у него? Ты у нас вроде умный.

Гриз потёр запястье под рукавом, улыбнулся чуть скошенно, но ответил серьёзно:

– Он выиграл в Сделке право поступать как решил. Прямо во дворе гарнизона. А в гарнизон его отправил Правитель. Да и Ариш вас знает, ему нужны люди. Так что всё будет, как он говорит.

Как славно, как плавно у Гриза сплелись слова! Как заклинание – и оно подействовало.

В чём-то квартал всё-таки изменился.

Разделительные знаки в земле мерцали оборванно, тускло. Стена, у которой Анкарат и Гриз провели столько времени когда-то, расплетая магию, оказалась проломлена – рубленым полукругом, в котором угадывался контур древних ворот. Преграды между долями квартала теперь исчезли – чего-то Анкарат всё же сумел добиться.

Найти Курда на сизых северных улицах оказалось несложно – тот ошивался с прежними дружками на кособокой площади, той, где когда-то устроили поединок. Весь путь сюда Гриз пытался отговорить Анкарата: если твои давние друзья были так злы, если даже они едва согласились, что ждать от этого типа? Да и лучше бы ты всё обдумал, прежде чем обещать всем подряд место в Страже.

От этих увещеваний Анкарат почти предвкушал битву. Разговоров в этот день получилось и так слишком уж много, в силу слов Анкарат не верил – драка всегда убедительней.

Но Курд драться не захотел. Встретил с радостью! Вручил фляжку с кислым вином, позвал к морю. То шумело где-то в клыках-камнях, проглядывало закатными всполохами между ними, словно сила из жил каньонов затопила мир до горизонта.

Когда всё изменится, решил Анкарат, здесь будет настоящая пристань.

– Я видел, – сказал Курд, – как ты шёл тогда по городу. Всё за тобой горело. Говорят, это каньоны взбесились, но я видел: огонь послушен тебе. Покажи, как ты это сделал!

Значит, больше не тайна, не только Гриз это видит? Даже дышать стало легче.

Подземное солнце обожгло руки, захотелось открыть ладонь, показать – но тут заговорил Гриз:

– Если видел, почему на Скале от всего отказался?

Прозвучало едко и мстительно – но, наверное, справедливо. Гриз имел право на такой вопрос, и Анкарату тоже стало любопытно, что Курд ответит.

Курд вздохнул, посмотрел на скалы. И признался:

– Что сказать? Испугался. Но больше такого не будет. Всё это время думал об этом и могу обещать. Ну так что? Покажешь?

– Если пойдёшь со мной, когда-нибудь покажу.

Курда уговаривать не пришлось.

Жар заката смешался с жаром каньонов, знакомые улицы словно заливало плавленой медью.

– И всё-таки, – рассуждал Гриз, – всё это слишком рискованно. Как ты убедишь Ариша взять их в гарнизон? А эту Печать как получишь? Только ведь начал учиться. И даже если это получится, как же…

Анкарат устал от жары, от холодной тяжести доспеха и нового меча, потому бормотание Гриза уже не злило, а так, едва брезжило вдалеке.

– Гриз, – оборвал, даже не вслушиваясь в новое «как же», – зачем мы всё это начали?

– Мы… – Гриз пожевал губы, сказал тихо, словно себе самому: – Хотели оказаться в Верхнем городе…

– Не знаю, где ты хотел оказаться, а я вот хотел на Вершину! И ещё я хотел изменить жизнь, не только твою и мою. И я это сделаю!

– Ты уже сделал немало. – Голос Ским упал с высоты, переменившийся и протяжный.

Она сидела на краю крыши, свесив с края ноги в сандалиях из тонких прутьев. Её вечерняя длинная тень текла вниз и вниз, впадала в тёмный след сажи. За спиной Ским горело закатное небо – лица не разглядеть, не понять, улыбается или злится. И неважно!

– Нам нужно поговорить.

Ским пожала плечами:

– Хорошо. Поднимайся.

Анкарат махнул Гризу – иди без меня, я скоро – и вошёл в дом.

Ничего не осталось. Ни убежища из полотнищ, ни сада, который Ским так и не успела ему показать. Крыша чернела копотью, и весь дом пах пожаром. Ским так и не поднялась с места, и Анкарат сел рядом с ней на краю. Говорить было сложно. Конечно, Анкарат помнил: когда они виделись в последний раз, Ским плакала, а он обещал, что всё будет хорошо, – а теперь её дом пропах гарью, её взгляд никак не поймать. Потому ещё важней всё сказать верно. С каждым словом Анкарат чувствовал, как его голос становится правдой, обещанием, магической Сделкой без знаков. У него есть план, как поступить. Их квартал станет частью города, Ским сама отправится туда, если захочет, а если нет – и здесь будет не хуже. Всё изменится.

– Зачем? – Вопрос прошелестел совсем близко и тихо. Ским прижалась лбом к его плечу – Анкарат заметил движение, а прикосновение заглушил холод доспеха.

– Что – зачем?..

– Зачем тебе обязательно нужно… что-то менять? Зачем тебе Верхний город? Вспомни, как мы собирались здесь… и потом, у Кшетани… разве плохо нам было? Разве этого недостаточно?..

Ским придвинулась ближе, стиснула его руку горячим, сухим пожатием. Солнце золотило её веснушки, играло с крапинами янтаря в заколках. И правда, совсем как тогда.

Но..

Недостаточно?..

Полуголодного существования в пыли, под тяжёлыми взглядами Стражи, существования с печатью отверженных, на мёртвой земле? Без шанса выстроить другую судьбу или хотя бы уйти отсюда?

– Конечно, – сказал Анкарат, – недостаточно. Ты разве не видишь? Здесь все отсечены от жизни, от солнца. Знаешь, Ским, я… слышу солнце, не небесное… то, которое под землёй, то, что и есть земля, и оно говорит…

– Вот, значит, зачем ты всё сжёг?.. – Зрачки у Ским сузились, губы побледнели, но она не отстранялась, не отпускала его руку, впивалась сильней и сильней. – Солнце тебе сказало?

Заколотилось в висках: как же так! Анкарат рассказывал об этом только маме и Килчу, да и то – давно, в детстве, это было так важно, как Ским могла не понять!

Но сдержался. Сам виноват. Не стоило ей говорить.

– Ским… Всё будет хорошо. Поверь мне.

– О, не волнуйся! – Вдруг отстранилась, вскочила, отступила на шаг, другой – тонкая, хрупкая среди чёрной сажи, под горящим небом. – Со мной всё будет в порядке! И не надо мне… ничего не надо! Обойдусь без тебя! Уходи!

Наверное, Ским очень любила тот сад. Наверное, стоило извиниться. Но что толку в извинениях, обещаниях? Это просто слова. Нужно сделать их правдой.

Тяжёлый клюв портового рычага больше не нависал над морем, развернулся к кварталу. Исполинская его фигура теперь казалась ещё тяжелей, опасней – чудовищная птица изготовилась, чтобы склевать любой из укутанных ночью домов.

В остальном ничего здесь не изменилось. Алая полоса горизонта, чёрные соты улиц – больше неразделённых, но и не слитных, потерявшихся в темноте. Свет знакомого дома не отыскать теперь и отсюда – Атши берегла огонь.

Когда уходили, на самом пороге она вцепилась Анкарату в запястье – стиснула пальцы и вздрогнула, словно бы обожглась.

И обожжённым, сыпучим шёпотом проговорила:

– Ты всё думаешь про эти маленькие преграды, но их много, много по всей земле. Глубже, черней. Ты можешь изменить. Слушай солнце, и только его. Знает, что тебе нужно.

Говорила отрывисто, как в лихорадке, словно вместе с Анкаратом приблизилось что-то, сжигавшее её мысли в каньонах. Гриз замер рядом, смотрел тревожно, свистяще тянул воздух для слов, которые не решался произнести.

– Слушай только солнце, – повторила Атши, а потом Килч окликнул, и они отправились на рычаг.

– Всегда хотел рассказать тебе, – и правда слышалось: эти слова Килч берёг давно, так давно, что сила и смысл их почти истаяли, – как всё устроено. Если бы ты захотел учиться…

– На это у нас времени нет, – перебил Анкарат.

– Действительно. Но чтобы помочь мне, ты должен понимать основные законы и знать о себе.

Говорил он размеренно, словно чертил карту элементов, и протяжно, словно читал заклинание. Речь текла, застывала металлом.

Земля Города Старшего Дома – не просто земля. Не просто сила и свет, который ты слышишь. В этой земле кровь, много крови. Она бежит по сосудам, сосуды сплетаются, питают очаги города. Она узнаёт тех, кто ей близок, и отвергает чужих. В квартале – не только люди, совершившие преступления. Но и те, кого кровь земли отвергла. Так могло произойти и с тобой. Ты мог вырасти таким же, как все, кто родился на этой земле. Но Рамилат поклялась, что так не случится. Принесла клятву, оберегала огонь, который выкрала из Старшего Дома. Не ступала на землю отверженных.

Знаю, ты злишься на то, что я удерживал и восстанавливал чары. Но если бы это делал кто-то другой, всё могло сложиться иначе. Хотя… возможно, так всем было бы легче. Или нет. Не знаю… что она сделала бы, родись ты обыкновенным.

Килч сбился, потёр лоб узловатыми пальцами, словно стирая боль. Заслонил блеснувшие глаза. Море глухо вздыхало во тьме. Ночь сгущалась, квартал стал совсем невидим. Анкарат вдруг понял: не видит до́ма, потому что его больше нет. Некуда возвращаться.

А Килч продолжил.

Но это не важно. Так не случилось. Кровь земли услышала твою кровь. Ты смог позвать её силу, вывести вверх. Знаешь, почему ты это можешь?

– Потому что солнце со мной.

Килч чуть заметно улыбнулся:

– Можно сказать и так.

Земля Города Старшего Дома – не просто земля. И кровь этой земли – не просто кровь. На Вершине она священна. Но в городе, и особенно на нижних Ступенях, – это источник власти. Необязательно того, в чьих жилах течёт эта кровь. Может случиться по-разному. Потому я и просил тебя не звать огонь перед чужими, молчать о прошлом. Теперь прошу только быть осторожным.

Он усмехнулся:

– Насколько сумеешь.

Гриз стоял позади, опершись на балки смотровой площадки, и, кажется, вновь отгонял страх высоты пересчитыванием элементов. И вдруг подался вперёд – наверно, хотел сказать про Ариша. Если это позволить, Килч ничего важного не объяснит, отвлечётся, так и будет бормотать про землю, кровь и повторять предостережения.

– Как всё это поможет изменить квартал?

Килч вздохнул:

– Ты не слушаешь.

– Я не хочу слушать, хочу что-то сделать!

– Ладно. Главное, что ты должен понять: эти преграды – договор между землёй и кровью. Таких преград много. В глубине каньонов лежит борозда темнее и глубже, и за каньонами тоже. Из-за неё никто не может напасть на Город Старшего Дома. Есть они и вокруг других городов, там своя кровь, свои знаки. Неважно. Всё это – очень старая магия, идёт вглубь и вглубь, моё колдовство только её подновляет.

А вот ты… можешь изменить этот договор. Если дотронешься до силы сквозь знаки, кровь земли и твоя кровь зазвучат вместе. Твой пожар нарушил движение в здешних жилах, оно и до того было слабым, спящим. Если хочешь помочь мне, нужно сначала восстановить это течение. Ты готов?

Во рту сохла соль, в голове грохотала кровь. Анкарат слушал Килча, но видел другое. Огромную землю, иссечённую чёрными, древними бороздами. Горькими, разбивающими свет солнца. И своих друзей – тех, кого кровь города не хочет принять просто из-за места рождения.

– Подожди. Ты сказал, моя кровь и кровь земли – одно и то же. Если так, кровь земли не может отвергать тех, кто живёт здесь. Я их люблю, значит, и земля их полюбит, если не будет этих преград.

– Это… это твоё решение. Решение человека. Законы Города старше, и…

– Чушь! Эти законы – тоже решения людей.

Килч замешкался, опустил голову. И проговорил тихо и ясно:

– Да. Ты прав. Всё это – человеческие решения. И часто они несправедливы. И раз ты понимаешь это… будь, пожалуйста, осторожен.

Кровь кипела, шумела. Анкарат оказался прав! Если привести друзей в Верхний город, всё можно изменить. А если Килч покажет, как прикоснуться к сути квартала…

Анкарат бросил Гризу быстрый взгляд: запоминай! Гриз чуть заметно кивнул.

– Мы сюда не осторожничать пришли. Черти' свои знаки, попробую сделать, что ты сказал.

Килч усмехнулся, распрямился, вдруг помолодевший и сильный. Руки его заметались по воздуху, вытягивая из пустоты золотой звон, сверкающие нити. Они складывались знаками элементов – между тьмой небес и земли.

И земля и небо вдруг вспыхнули, зазвучали напевно.

Из молчаливой глуби поднялось солнце, коснулось сердца.

Анкарат вдохнул это солнце – ближе, полнее, чем прежде, солнце бежало в крови, шумело с морем, разливалось на высоте – выше Вершины, выше звёзд и пропасти неба.

На миг он почувствовал: всё возможно.

Вокруг закружились незнакомые города и дороги.

А затем мир вернулся. Чёрные соты квартала оббегал мягкий золотой свет. Ещё не тот, который он представлял, но живительный, чистый.

– Что же, – сказал Килч, – это начало.

Он возвращался сквозь раскалённую рябь знаков. Ритуал закончился, но знаки не отступали.

Такие отчётливые, что почти говорили, стали понятны, и правда: вот огонь, вот земля, вот кровь, а вот – то, что соединяет их вместе. Жилы города горели сквозь землю, вели к гарнизону, очертания сна, увиденного в лихорадке, и очертания этих жил накладывались друг на друга как две карты. Совмещались, перехлёстывались где-то в центре тренировочного двора. Да, там стучало живое сердце, голодное и горячее, но такое понятное. Сила собственных мышц убегала в землю, Анкарат понимал: это наказание от Ариша за слишком долгую отлучку, напоминание о его власти.

Но сердце гарнизона билось так близко! Анкарат вышел на середину двора, туда, где сходился свет башен, где ещё горел сквозь пыль, сквозь сотни шагов, сквозь все прошедшие дни – и так ярко! – прерывистый знак Сделки. Усталость надвинулась весом земли, мир потемнел, гарнизон и небо – всё показалось грудами тёмного камня. Но сквозь камень горели знаки, сквозь землю горело солнце, его свет тянулся сквозь самоцвет к сердцу Анкарата.

Кто ты?

У этого сердца был голос, была и память, слишком далёкая, заглушённая. Голос не пламени, не огненных жил, голос человека – молодого и сильного, мечтавшего защитить свою землю, пронести её пламя дальше и дальше. Его имя давно истлело, развеялось, кости и кровь обратились в прах. Осталось только это стремление.

Огромное – даже сквозь смерть.

– Я – Анкарат. Твоя воля со мной.

Гарнизон потонул в тишине между ударами сердца.

И как когда-то над золотой кровью огненной жилы, Анкарат вытянул меч из ножен, провёл по старому шраму, отпустил пламя.

Огонь, кровь и воля вновь зазвучали вместе, полыхнуло подземное солнце, осветило Анкарата и безымянного человека, чьё сердце дарило пульс гарнизону. И он вдруг распрямился, стряхнул вес земли, встал вокруг и рядом. Смотрел в небо огнями башен, слушал морской ветер и сонный гомон улиц нижней Ступени. Его сердце, такое яркое, в огромном Городе Старшего Дома почти потерялось – искрой в пыли.

– Но так не будет, – сказал Анкарат, – я могу всё изменить.

Тишина похолодела, стала протяжной, печальной.

– Верь мне, – сказал Анкарат.

Никто не ответил.

Кровь уходила в землю, огонь струился с ладони – но мир не мерк, отчётливый, ясный. Сила больше его не покидала.

Значит, поверил.

Знаки Килча рассеялись, больше не полосовали мир, и Анкарат увидел: прямо напротив, в тени навеса, стоял Ариш, тёмный среди теней, неподвижный, из-за мрака безлицый. В ладони поблёскивал круглый камень. Сколько Ариш пробыл здесь, что видел и слышал? Будь здесь Гриз, наверняка бы волновался об этом.

А вот Анкарат не волновался. Смотрел открыто и прямо.

Можешь лишить сознания или убить. Попробуй. Узнай, что ответит земля, – если сможешь её услышать. Если успеешь услышать.

Анкарат не знал, то звучат его мысли или голос самоцвет-сердца.

Глухо прошелестел то ли кашель, то ли усмешка – как змея по песку.

А потом всё стихло.

Ариш отступил. Значит, услышал.