Читать книгу: «Тысяча и одна тайна парижских ночей»

Arsène Houssaye

LES MILLE ET UNE NUITS PARISIENNES

Подготовлена по изданию «Тысяча и одна тайна парижских ночей, или Сердечные драмы», Москва, 1877 г. в типографии Индриха, Сретенка, дом Карлони

Перевод с французского, приведенный в соответствие с современными правилами орфографии и пунктуации, под редакцией Янины Забелиной

Серийное оформление и иллюстрация на обложке Екатерины Скворцовой

Оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Иностранка®

* * *

Том первый

Книга первая. Монсеньор дьявол

Глава 1. Как девица Жанна д’Армальяк стала одержима бесом в лето от Р. X. 1873-е

В тот год случилось странное происшествие, о котором много говорили в Париже.

Однажды вечером в отеле на бульваре Мальэрб пять молодых девушек, три иностранки и две француженки, собрались во время отсутствия своих матерей, уехавших на бал. Бал был официальный, число приглашенных ограниченно, и взять этих девушек никак не получалось. Впрочем, они рассчитывали повеселиться ничуть не меньше, нежели у министра.

Они начали с игры на фортепьяно, пения, танцев.

Так как после этого первого выражения веселости у них оставалось еще много времени, они стали опасаться скуки и спрашивали одна другую, как бы еще позабавиться. Каждая озвучила более или менее внятно собственную мысль.

– Ни одного мужчины! Это очень грустно! – сказала первая.

– Только одного? – вздохнула вторая. – Это или слишком много, или недостаточно.

Третья промолчала. Четвертая решилась упомянуть черта, а пятая весело предложила:

– Не пригласить ли его пить с нами чай?

Молодые девушки, хотя и христианки, были несколько суеверны. По их понятиям, Дух Божий давно восторжествовал, и монсеньор Сатана скончался в эпоху Средних веков более или менее поучительной смертью.

– Однако ж, – сказала первая, – нельзя слишком на это полагаться.

– Правда, – согласилась вторая, – веря в существование духа зла, мы верим в существование черта.

Третья заметила, что римско-католическая апостольская церковь зиждется на вере в духов. Она всюду допускает двух стражей: торжествующего ангела и падшего духа. Что же такое падший дух, как не воин Сатаны, который хватает вас при выходе от обедни и ввергает в бездну страстей. Не слова ли это святого Августина?

– Ну, – возразила пятая девушка, – если дьявол существует, то вызовем его.

Эта девушка – самая решительная, храбрая, смелая и самая необузданная в своих увлечениях, называлась д’Армальяк.

Легко сказать: вызвать дьявола, но еще нужно знать, как его вызывают. Одна предложила сделать круги, долженствующие изображать спиральную лестницу в ад. Другая упомянула о вертящихся столах.

– Что касается меня, – заявила Жанна д’Армальяк, – то я не знаю ни белой, ни черной магии, но думаю, что можно вызвать дьявола, сказавши: «Сатана, если ты не театральный черт, не страшилище, нарисованное на картине, то приди в полночь пить с нами чай».

– Я не осмелюсь говорить так с духом тьмы, – выразила опасение одна из девушек, Мина Томсон, – впрочем, думаю, он не придет.

Д’Армальяк припомнила слова одного спирита, учившего, будто нужно подарить что-нибудь дьяволу, чтобы приобрести его расположение.

– Поступим так, – сказала она.

Первая не заставила себя упрашивать; в этот день она получила письмо от двоюродного брата, который хотел побрататься с нею; она вынула это письмо из портмоне и бросила в огонь.

– Настоящее адское пламя, – заметила на это д’Армальяк.

– О, потому, что письмо было пламенное, – отвечала жертвоприносительница.

– К несчастью, я не могу сжечь любовной записки, – пробормотала ее соседка. Она открыла портмоне и вынула оттуда банковый билет в двадцать франков.

– Вот все, что я могу подарить.

Она бросила в огонь двадцатифранковый билет. Он не запылал, подобно любовной записке, но, без сомнения, горел так ярко, что дьявол должен был почувствовать удовольствие.

Третья бросила в огонь прядь своих белокурых волос, упрямую прядь, которая являлась истинным магнитом для всех добивавшихся ее сердца и приданого.

– Вот так подарок! – вскричала д’Армальяк. – Я никогда не решилась бы на подобный поступок. Вспомните, что если дьявол поймает вас хотя бы за один волос, то овладеет всем телом.

– Я не боюсь, – заверила ее белокурая девушка. Но в глубине души она ужасно боялась.

Четвертая держала в руках платок, до того тонкий, что прошел бы через игольное ушко, дорогой для нее не потому, что стоил ее матери пять луидоров, а по иной причине: накануне в вальсе ее кавалер прижимал его к своим губам.

Сгорая вместе, платок и прядь волос распространили нежное благоухание.

– Ну, Сатана, ты должен быть доволен! – вскричала д’Армальяк.

Тщетно пробовали девушки еще потешаться над дьяволом, переглядывались без улыбки или с принужденным смехом, испытывая неопределенное беспокойство, которое охватывает душу в момент событий.

– Но вы, – сказала американка девице д’Армальяк, – вы еще ничего не подарили.

– Правда, я напрасно ищу подарка; у меня ничего нет. Первая пожертвовала любовь, вторая – деньги, третья – кокетство, четвертая – воспоминание. Что же мне подарить Сатане?

– Последуйте средневековым примерам, подарите себя.

– Как вы прытки, хотя сами пожертвовали только двадцатифранковый билет.

– А если я вместе с тем отдала и себя, потому что, имея эти деньги, могла сделать доброе дело и искупить смертный грех.

Д’Армальяк встала и нагнулась к огню зажечь свой веер в виде павлиньего хвоста – чудо, скрывавшее внезапный румянец и бледность ее бабушки.

Она принесла эту жертву единственно из похвальбы.

Странное и страшное зрелище представилось тогда: описывая круги горящим веером, д’Армальяк вскричала с увлечением древней пифии:

– Сатана, отдаю тебе свою особу на один год со днем!

Глава 2. Маркиз Сатана

За сим наступило гробовое молчание. Д’Армальяк хотела рассмеяться с той целью, чтобы изгладить неприятное впечатление от своего поступка, но смех замер на ее губах.

– Не заметили ль вы, как дрожал дым? – пробормотала американка.

– Я заметила только то, что часы показывают теперь полночь, – ответила Мина Томсон.

Часы пробили раз, два, три.

– Странно, – сказала американка, – они остановились.

Раздался четвертый удар, потом пятый, шестой, но так медленно и тихо, будто отголоски боя часов вдали.

Наконец, прозвучал седьмой удар; это была минута сильнейшего страха, потому что все пять молодых девушек явственно слышали, как человеческий или нечеловеческий голос проговорил каждой из них на ухо: семь – восемь – девять – десять – одиннадцать.

Двенадцать – это слово произнес голос над ухом д’Армальяк.

– Слышали?

– Да – кивнула Мина Томсон, – мне казалось, что ад открыл над моим ухом огненный рот и прокричал одиннадцать.

– Точно так, как и мне, – сказали прочие.

Пять молодых девушек придвинули кресла и стулья к камину, так что образовали плотную группу перед огнем, пораженную внезапным страхом. Вошел слуга и доложил о графе Корнвалийском.

Пять красивых головок повернулись; ни одна из девиц не знала графа Корнвалийского.

– На свете нет графов Корнвалийских. – Д’Армальяк знала наизусть родословную книгу титулованных фамилий.

Когда вышел слуга, гость сказал, кланяясь д’Армальяк:

– Вы правы; я для того только принял этот титул, чтобы войти в дом, не беспокоя вашей прислуги.

– Кто вы?

– Маркиз Сатана.

При этом имени все побледнели.

– И этого имени нет в родословной книге, – сказала Жанна д’Армальяк.

– И, однако ж, – отвечал маркиз, делая шаг, – я принадлежу к самым древнейшим родам. Некоторые дворянские фамилии начинаются со времени потопа, мой род еще древнее.

Д’Армальяк попробовала рассмеяться, но побледнела как смерть и не нашлась, что отвечать.

Маркиз Сатана продолжал:

– Вы сейчас вызывали меня. Я явился, что вам угодно?

Молодые девушки встали; они уже не смеялись, ибо перестали сомневаться в том, что видят перед собою дьявола. Одна упала в обморок, другая скрылась в соседнюю комнату, третья перекрестилась и спряталась за оконной драпировкой, четвертая упала на колени; одна только д’Армальяк сохранила присутствие духа.

– Я не боюсь вас, – сказала она, стараясь говорить твердо.

– Я также не боюсь вас, – возразил маркиз Сатана, нежно взявши ее руку. – Да и зачем меня бояться? Я добрый малый; приказывайте, и я буду повиноваться, но только помните: каждую полночь я буду господином вашего сердца и вашей судьбы.

– Что же вы сделаете?

– Это мой секрет. Теперь прошу спрятавшихся девиц прийти в себя и сделать мне честь пить со мною чай. Пусть не говорят, что вы меня вызвали только для того только, чтобы вытолкать за дверь как первого бродягу; не забудьте, я маркиз.

Он наклонился над упавшей в обморок девицей и дал ей понюхать спирта. Она открыла глаза и нашла его лицо до того красивым, что позволила ему поднять себя и посадить в кресло.

Потом маркиз обратился к стоявшей на коленях девице и сказал:

– Встаньте!

Та повиновалась бессознательно. Спрятавшаяся за оконной драпировкой сама возвратилась к камину, повинуясь таинственной воле маркиза. Последний отправился в соседнюю комнату и вывел оттуда Мину Томсон.

– Как! – мягко упрекнул он ее. – Вы, храбрейшая из всех, убежали скорее прочих!

Молодая девица почти улыбалась, желая видеть в маркизе лишь молодого человека, подслушавшего их разговор и хотевшего воспользоваться случаем.

– Вы никогда не убедите меня в том, что вы дьявол, – сказала она, всматриваясь в маркиза.

– Думайте, что вам угодно; я овладел вами, потому что беру свое всюду, где его нахожу.

Глава 3. Как пять молодых девиц пили чай с дьяволом

Маркиз позвонил; в дверях показался лакей.

– Подайте чаю, – велел ему маркиз тоном хозяина.

Приказание было немедленно исполнено.

Молодые девицы переглянулись, спрашивая самих себя, не сон ли это. По знаку маркиза они сели за стол, но почти не дотрагивались до чая и только толкали друг друга локтем или коленом, не смея поделиться вслух своими впечатлениями.

Чтобы развеселить их, маркиз принялся рассказывать им несбыточные анекдоты, но девицы не смеялись; впрочем, Мина Томсон попробовала улыбнуться насмешливо. Маркиз Сатана сидел между нею и Жанной д’Армальяк.

– Вы свой в этом доме? – спросила последняя, продолжая считать все за шутку.

– Я свой в каждом порядочном доме.

Маркиз разливал чай с женской грацией.

Молодые девицы тайком поглядывали на него.

– Посмотрите, – сказала испанка своей соседке, – как искрятся его глаза.

Маркиз услышал эти слова.

– Я отчасти ваш соотечественник, долго жил в Испании и назывался там Дон Жуан – Сатана.

Д’Армальяк скрыла свое волнение, рассыпавшись в любезностях маркизу.

– Дон Жуан – Сатана! Я хотела бы, чтоб мой муж имел такое прекрасное имя.

– В этом случае готов служить вам.

– Но я не жена вам.

Маркиз отпил чаю из японской чашки.

– Чай отличный в этом доме, и я приду опять, – сказал он, обращаясь к Томсон.

– Ну, монсеньор Дьявол, уходите, – сказала девица. – Напившись с нами чаю, вы должны доставить это же удовольствие другим. Скоро возвратится моя мать и сделает нам строгий выговор, если застанет в обществе такого прекрасного молодого человека.

– Не извольте беспокоиться, ваша мать не увидит меня. Я виден только вам, потому что вы меня вызывали; точно так же каждую полночь вы одни будете меня видеть.

Маркиз показал им волшебный камень: темно-зеленую яшму с красными крапинками.

– Этот камень скрывает меня от всех глаз.

– Как бы то ни было, – возразила Томсон, – я тогда только буду довольна, когда вы уйдете.

– Повинуюсь. – Маркиз поднялся. – Тем более что меня ждет в высшей степени добродетельная женщина, с которой я совещаюсь каждую полночь.

Маркиз встал, поцеловал руку Жанны д’Армальяк и вышел в дверь, как простой смертный.

– Наконец-то убрался! – выдохнула та, разглядывая прикрытую дверь.

– Эта шутка переходит всякие границы, – сказала испанка. – Кто он такой?

Все отвечали, что никогда не встречались с маркизом Сатаной, который явился так кстати.

– Однако ж я напрасно стараюсь смеяться, – признала Томсон. – Я вся дрожу. Видите, не следует шутить с огнем, особенно с адским.

Все пятеро старались убедить себя, что если это не был сон, то они принимали молодого человека, который ошибся дверью и подслушал их разговор.

Глава 4. Не следует шутить с адом

Решили скрыть все, и на другой день четыре молодые девицы вспоминали о приключении с единственной целью – посмеяться над ним.

Но пятая, д’Армальяк, проведя всю ночь в лихорадочном состоянии, почувствовала, что все ее мысли заняты исключительно приключением.

Вечером она отправилась в гости вместе со своей матерью. В полночь, к ее немалому удивлению, она вальсировала с маркизом Сатаной, хотя прежде обещала этот танец другому кавалеру.

– Это вы? – удивилась она.

– Ведь теперь полночь!

Ужас оледенил девицу.

– Пощадите! Пощадите!

И она хотела вырваться из рук маркиза, но чем больше старалась, тем крепче держал ее маркиз.

Но страннее всего было то, что он увлекал ее в танец с такой страстью, что Жанна, несмотря на свой ужас, чувствовала какое-то дикое, неведомое упоение.

– Как ты бледна, – сказала ей мать по окончании вальса.

– О, если бы ты знала, мама!

Мать изъявила желание знать, но дочь молчала.

На другой день Жанна д’Армальяк осталась дома и рано легла спать, но в полночь проснулась и увидела маркиза Сатану, который смотрел на нее с любовью.

– Опять вы! – сказала она, бросаясь к другому краю постели.

– Опять я! – отвечал он нежно. – Не говорил ли я вам, что в полночь всегда буду вашим господином?

Пробило полночь.

– Как долго бьют часы! – воскликнула девица, приходя в еще больший ужас.

Прежде чем раздался двенадцатый удар, маркиз Сатана успел прижать ее к своему сердцу и поцеловать.

– Странно, – сказала она, побледнев, – я как будто пьяна.

К счастью, маркиз уже исчез.

И всякую следующую полночь, где бы ни находилась – в театре, на балу, концерте или у себя дома, – она получала поцелуй. Маркиз Сатана не заставлял ждать себя.

Напрасно защищалась она: ее сжимали пламенные объятия и целовали огненные уста.

Она приходила в трепет, бледнела, иногда вскрикивала и падала в обморок; поэтому ее мать говаривала:

– Я в отчаянии: у моей дочери бывают минуты умопомешательства.

Эти минуты длились не больше двадцати секунд, но секунды эти были двадцатью веками для Жанны д’Армальяк. И никто, кроме подруг девиц, участвовавших в приключении, не знал причины внезапной бледности и обмороков Жанны.

Она удивлялась, что ее мать не видит маркиза Сатану, являющегося в полночь. Однако припомнила, что маркиз показывал ей драгоценный камень, делавший его невидимкой.

Четыре подруги начали думать, что дело принимает серьезный оборот.

Они не слишком хранили тайну, но говорили о событии с таинственным видом. Некоторые из знакомых им спиритов, предавшихся мании столоверчения, утверждали, что Сатана набирает себе сторонников в Париже.

Мина Томсон, единственная наперсница Жанны д’Армальяк, говорила себе: «Она дурно кончит».

Но все это происходило зимой 1873 года.

Глава 5. Разъезд после оперы

Около того же времени случилось другое происшествие.

Это было во время разъезда после оперы. Женщины не скрывали своих бриллиантов – улыбок – взглядов. Все они так или иначе сыграли в зале свою маленькую комедию, но окончательное слово произносили на лестнице.

Одна прощалась со своим любовником, подмигивая ему через плечо мужа; другая оскорбляла соперницу высокомерным взглядом.

Немного выше выступала герцогиня С. Клотильда, гордясь своей добродетелью.

Свежая и румяная графиня, прозванная Саленсийской розой, просила своего кузена, гусарского лейтенанта, охранять ее юбки. На шлейф ее платья наступили еще только три раза – и это был ее кузен!

Нельзя думать обо всем. Гусарский лейтенант был занят единственно модной девицей, сидевшей в амфитеатре и скрывавшей свою бурную ревность и грубые прелести под платьем цвета увядших листьев.

Юная проказница на невероятных каблуках со своей обычной дерзостью говорила ополоумевшему музыканту, вознесшемуся на седьмое небо:

– Потрудитесь убрать свой нос, который мешает мне видеть бриллианты мадам Паива.

Музыкант повернул свой нос, громадный, как монумент. К несчастью, проделав это, он помешал другой любопытной особе созерцать жемчуг госпожи Мюзар.

В эту минуту рассеянный дворянин наступил на шлейф княгине, декольтированной донельзя.

– Глупая тряпка! – отреагировала княгиня.

– О, – возразил рассеянный дворянин, – ей приличнее быть на вашей груди, чем в устах.

– А-а! – сказал кто-то. – Вот идут лишенные трона короли.

Действительно, я увидел двух испанских, трех итальянских королей и нескольких французских принцев, спускавшихся с лестницы.

– Посмотрите, – сказала герцогиня, указывая на герцога Омальского, – разве он не был бы прекрасным королем Франции, если бы не вмешивался в наши дела?

– Вмешательство очень полезно, – заметил Каролус Дюран.

– А что вы скажете о герцоге Немурском? – произнесла одна дама. – Вот настоящий Генрих V, потому что он похож на Генриха IV.

Затем спрашивали, не принадлежит ли к числу сверженных королей красивый мужчина, шедший рядом с принцами как равный с равными.

Это был молодой человек, белокурый, с рыцарской осанкой, изящно одетый и во всевозможных орденах. Он обедал у министра, предполагал ужинать у актрисы.

Я обводил глазами живую лестницу, кланяясь направо, налево и отыскивая одного из четверых моих друзей.

Четыре друга – не более и не менее.

К несчастью, ни один из них не был в опере, хотя давали «Дон Жуана». Но это была золотая клетка без соловья.

Белокурый повернулся ко мне и сказал с симпатической и вместе с тем насмешливой улыбкой:

– Вы ищете своих друзей? Первый курит перед Тортони; второй позлащает свои железные цепи; третий ложится в постель с намерением читать Монтеня.

Я молча взглянул на странного репортера; он продолжал:

– Ах, извините, я не имел чести быть вам представленным, но мы старинные знакомые. А вот, кстати, и Мари Коломбье, которая послужит нам соединяющим звеном.

Хотя я не люблю знакомиться с первым встречным, однако покорился обстоятельствам. Коломбье представила мне своего друга, говоря:

– Господин Сатана, благородный иностранец, отечество которого мне неизвестно, так как он много путешествовал. Он очень умен и очень богат. Мы ужинаем вместе, и вы должны быть нашим собеседником.

Пока говорила Мари Коломбье, я заметил, что благородный иностранец поднял руку над проходившей женщиной, будто приветствуя ее.

Но это не было приветствие.

Я немного удивился, заметив, что указательный палец нового знакомца загорелся ярким пламенем.

– Что вы делаете? – спросила актриса.

– О, это старая привычка. В своих путешествиях я выучился по-еврейски и, чтобы не забыть, написал на этом языке предсказание на лбу этой дамы.

Он поклонился нам и ушел вслед за ожидавшим лакеем; у подъезда стояло купе монсеньора.

И я сказал Коломбье, что ее знакомый странная личность.

– Берегитесь, вы, возможно, принимаете одного из тех иностранных принцев, все владение которых ограничивается парижской мостовой.

– Не бойтесь, я видела его паспорт: он мальтийский командор, испанский гранд, герцог и еще кто-то, но путешествует инкогнито, под именем господина Сатаны.

– Господина Сатаны! Чертовское имя!

– Ведь я говорила вам, что он древнего рода! Пойдем ужинать.

Глава 6. Ужин

Маркиз Сатана не заставил себя долго ждать. Он вошел в гостиную актрисы, как барон в свои владения; разговаривал со всеми будто возвратившийся из путешествия друг, а не как посторонний человек, ни с кем не знакомый.

Случаю угодно было посадить нас почти рядом за ужином – разделяла нас только прозрачная актриса.

Ужин был очень весел.

Остроумие искрилось, как шампанское в бокалах.

Маркиз, объехавший Землю, говорил, как подобает человеку, повидавшему целые миры.

Он знал все. Он вызывал тени прошедшего, начиная от самой глубокой древности, будто являлся современником великих людей всех времен. Речь его была звучна и блестяща. О чем бы его ни спросили, он тотчас отвечал. Его нашли бы обворожительным, если бы в нем не проглядывала по временам какая-то презрительная снисходительность к собеседникам.

Разумеется, говорили о театре. Он допускал только трех комических поэтов: Аристофана, Мольера и Бомарше. Остальные, по его мнению, только литераторы, самый скверный род людей, потому что они живут и говорят, повинуясь не своему сердцу, а согласно прочитанным книгам.

– Например, – сказал он, – я знал одного из них, начавшего мастерски и окончившего ученически, потому что имел несчастье заглянуть в книгу, вместо того чтобы по-прежнему читать великую книгу природы.

Говорили преимущественно о женщинах: и в этом отношении, как во всех прочих, маркиз доказал, что никто не может его превзойти.

Было три актрисы, готовых защищаться зубами и когтями. Болтовня достигла сверхъестественных размеров. Все удивлялись тому, что имели столько ума и, казалось, находились в неведомой доселе атмосфере, наполненной электрическими искрами.

Вдруг Коломбье вскричала:

– Что-то горит! Разве не ощущаете вы запаха?

– Кто знает! – ухмыльнулся маркиз. – Быть может, под нами открыта дверь в ад.

После ужина, когда стали разъезжаться, он предложил мне место в своем купе.

Как только мы расселись по углам, он закурил сигару, которая загорелась сама собой.

– Я позабыл предложить вам, – сказал он. Достал сигару с искоркой на кончике и совсем зажженную подал мне.

Я не хотел, чтобы он продолжал рисоваться передо мной.

– Мой друг, – обратился я к нему, – благодарю за первый шаг к сближению. Мы старые знакомые, но я видел вас только издали.

– Серьезно? Вы меня знаете?

– Знаю хорошо. Ведь вы Сатана.

Маркиз засмеялся.

– Тсс! Я путешествую инкогнито.

– Зачем приехали в Париж?

– Развлечься, подобно всем развенчанным королям.

– Так вы развенчанный король?

– А вы этого не знаете? Нашли, что мне нечего делать; что я даже слишком много работал. Теперь, когда дан толчок, зло развивается само собой. Захотели сберечь мое жалованье. Меня лишили всего, даже прогнали. К счастью, я переслал несколько миллионов в чужие края. Я пользуюсь неограниченным кредитом у Ротшильда. У Вечного Жида было пять су в кармане, у меня же – двадцать пять луидоров. Я нашел, что ваши добродетели и ваша совесть мне по плечу.

– Тише! – возразил я. – Во Франции еще есть французы и француженки.

– О, немного!

Я стал защищать своих соотечественников и соотечественниц.

Дьявол разразился совершенно адским хохотом.

– Вам, – продолжил я, – известны только совесть честолюбивых и добродетели полусвета.

– Вы говорите о совести и добродетели?

Он язвительно-насмешливо улыбнулся.

– Мой друг, я не имею ни величия, ни достоинства, ни энтузиазма – никакого подобного качества, – но обладаю рысьими глазами и волчьими ушами. Я умею видеть и слышать. Жизнь – бал, где все надевают маску и домино, чтобы скрыть свои совесть и сердце. Не хотите ли заняться их сниманием?

– О, это будет новое схождение в ад, – покачал головой я. Мы подъехали к моей двери. – Серьезно, как ваше имя?

– Вы сами сказали: дьявол. Вот моя карточка:

Маркиз Сатана, герцог д’Антас.

24, Авеню де Инператрис.

Я прочитал эту карточку при свете каретного фонаря.

– Даже в Испании нельзя называться Сатаной, – сказал я маркизу, – притом вы знаете: я не верю в черта.

– Не прикидывайтесь неверующим. Неужели вы думаете, что я первый черт, попавший в Париж? Благодаря Богу это наше второе отечество. Всякий из нас является сюда поживиться насчет женщин. Нельзя быть хорошо воспитанным, не пожив в Париже. Но мы остерегаемся говорить, кто мы. Черти далеко не так скверны, как их представляют. Мы всегда строго следовали моде и даже предупреждали ее. Мы задавали тон, а хорошим тоном не зовется ли теперь дурной? Однако я заговорил вышедшим из моды языком, следовало бы сказать «шик». Знайте, мой друг, всегда среди самого лучшего общества в Париже у вас был какой-нибудь черт и служил вам примером.

– Ерунда какая, – снова возразил я маркизу. – Мы сами могли бы поучить черта.

– Потому что постоянно учитесь у него, – отвечал он. – До завтра! Не забудьте, мы ужинаем вместе.

– В котором часу вы ужинаете?

– В полночь.

– А где ужинаем? В аду?

– Успокойтесь: в парижском аду.

– Прощайте.