Цитаты из аудиокниги «Бестселлер», страница 2

Вообще, надо сказать, моя жизнь в эмиграции была на удивление легкой и праздной. Быть может, причина таилась в том, что рожденному в России везде легко живется. Россия – это такой повышенный уровень сложности, пройдя который, уже мало что пугает.

практически сразу заболел той типичной для нашего брата беспросветной тоской по Родине, при которой всеми фибрами души ненавидишь каждый миллиметр проклятой заморской земли, но домой отчего-то не возвращаешься. Да, после жизни в России уже ничего не страшно. Но нигде и не хорошо.

Потому что подобные ночи случаются раз в десять тысяч лет, а после них все прочее в мире уже не кажется таким красочным, как раньше

. Я брезгливо перешагивал через разбросанные объедки и зловонные лужи, когда заметил большую прозрачную банку. Внутри плавало нечто, напоминающее то ли бледную медузу, то ли слоеный блин из слизистой кожицы. Ни один русский человек не перепутает это ни с чем и никогда. Чайный гриб.

– Вся эта наша деятельность, – я провел рукой над бумагами, – это как раз та самая процессия. Мы все, придворные, министры, советники, все видим, что на троне сидит… ну, вы поняли. Что вся эта система гнилая и пустая. Что король-то голый. Но делаем вид, что не замечаем и только восхищаемся его несуществующими нарядами. Пишем отчеты о фасоне его мнимых кружев, составляем сметы на ткань, которой нет, и боимся признаться даже самим себе в очевидном. Продолжаем шить воздух!

За все это время я, наконец, признался сам себе, что я – шовинист, расист, ксенофоб, мизантроп, или как там это называется? Безропотно принял и научился жить с тем фактом, что подсознательно ставлю себя выше бармена просто потому, что я родом из Санкт-Петербурга, а не из другого города С

стали приятелями на почве беспробудной ностальгической грусти по Родине и неистребимого нежелания разговаривать на местном языке,