Цитаты из аудиокниги «Пандем», страница 2

– Миллионы детей, – сказал Пандем. – «Думай сам» – волшебная фраза. Конечно, они услышали её от меня не впервые… Легко представить меня идиотом, растящим прежде всего послушание. Алекс Тамилов очень переживал, когда спустя много лет вдруг понял, что я не идиот и никогда им не был… Правда, раньше я был добрым. Теперь я оптимален. Время наших встреч ограничено, а дети ведь растут. Система должна управляться жёстко… Когда я сам был этой системой – был с каждым из них в любой момент времени – я мог позволить себе максимальную мягкость. Теперь – нет. Теперь они – вне меня… Изуверский «экзамен на взрослость» – инициация – тогда тоже не был нужен. Теперь – необходим.

– Бегут в беспандемники…

– Не спасаясь от жёсткости, нет. Бегут почти всегда те, кто уже вырос… Кого я вырастил… Они хотят быть счастливыми каждую минуту. Они считают, что я должен – обязан – это счастье им предоставить. И обижаются, получив отказ. И бегут.

– Не понимаю, как человек, в котором ты был с первых дней жизни, может отказаться от тебя…

– Игра. Подсознательно они ощущают, что я всё ещё здесь, рядом. Выходка ребёнка, который знает, что за ним наблюдает взрослый… Для того, чтобы они взрослели, я должен превратиться в машину боли, Ким.

– Ты преувеличиваешь.

– Конечно. Но не столь уж сильно.

– Те, кто сдадут экзамен на взрослость, будут уже другими?

– Да. Они будут другими. Если экзамен на взрослость принимать по-взрослому… Но видишь ли, Ким. Мальчишка, сдавший такой экзамен, никогда не поверит, что я его… по крайней мере не ненавижу.

– А тебе важно, чтобы он верил?

– Да, потому что это правда. Я, любящий его, колю его иголками и тычу носом в дерьмо… Чтобы он, скотина, развивался сознательно и творил свободно.

– Я не верю, что нету других путей.

– Нету. Биология человека, физиология, психология – всё это «заточено» под мир, полный боли. Преодолевая боль, человеческое существо может подняться до пёс знает каких высот – высот духа, разумеется…

– Ты не убедил меня, – начал Ким. – Не убедил, что всё твоё развитие-творчество – такая уж ценность. Ценнее счастья.

– Ёлки-палки, – тихо и как-то жалобно сказал Пандем. – Ну конечно… Мир счастливых кукол. Хоть сейчас.

– Если не модифицировать…

– Тогда мир тоскливых кукол, не имеющих цели, бестолково ищущих цель и вечно натыкающихся на стены. Скучающих, не знающих ни боли, ни радости. Запросто. И тоже хоть сейчас.

– А когда-то ты говорил мне, Пан, о будущем… Первый качественный скачок – отмена необходимости смерти… И в конце концов переход человечества в иную форму существования… Ладно, человек-из-мяса принуждён вечно болтаться между сортиром и храмом. Но почему не поискать другое воплощение, другой, если хочешь, носитель… Человек-импульс, человек-информация, душа, не обременённая трупом… Чтобы можно было сочувствовать, самому не зная, что такое боль. Передавать детям опыт, ничего не искажая, не расплёскивая при этом половину… По желанию уходить от реальности и возвращаться в реальность. Не зависеть от времени, не отвлекаться на физиологию… Жить вечно…

Пандем странно посмотрел на него. Ким не понял этого взгляда; по спине у него продрал холодок, тем более неприятный, что вот уже десять секунд прошло, а он всё не понимал.

– Мир, который ты вообразил сейчас, имеет традиции, – медленно сказал Пандем. – Его уже описывали… Много раз. Это загробное царство.

– Пан… Что, будущего больше нет?

– Есть, Ким. Я думаю, есть.

Лера была учительницей английского языка. Каждое утро она шла в гудящую, как трансформатор, очень среднюю школу, и на три четверти ставки учила малышей стишкам, как заклинаниям, а подростков грамматике, как тарабарской брани.

Прежде он мог презирать и сочувствовать, ненавидеть и уважать; теперь люди ему надоели. Может быть потому, что работа последних лет – в координации – вымотала из него остатки иллюзий. То была изнуряющая, на грани возможного работа – от мозговых штурмов до методичного, дом за домом, посещения волонтёрами-психологами всех жителей слоя. Социальные программы сперва отрабатывались на симуляторе и только потом претворялись в жизнь – взаимосвязанные комплексы мер с однословными названиями вроде «Кнут», «Подарок», «Ребёнок», «Весы»… Ким не раз и не два оценил предусмотрительность Пандема, поместившего человечество в «шлюз». Ни глобальной катастрофы, ни большой войны, ни даже демографического взрыва пока не случилось; социальные потрясения были сведены к минимуму, бунты предупреждены, а системы ценностей худо-бедно перестроены. Никому больше не приходило в голову устраивать над городом гонки на леталках; на Трассу допускались только машины, полностью лишённые ручного управления. Это было неудобно, зато безопасно; Ким прекрасно понимал, что в будущем проблемы не кончатся, и что это будут старые, навязшие в зубах проблемы пополам с новыми, невообразимыми пока, и что решать эти проблемы придётся его племянникам, сыну и внукам – но не ему, слава богу. Хватит, он и так вот уже много лет «корчит Пандема»…

из этих… из представителей Пандема на земле? – Вряд ли Пандем

Знаєш, яке оптимальне співвідношення людини й смерті? Людині приємно знати, що смерть є, але до неї та її близьких вона відношення не має. У світі без смерті людині нудно. У світі, де смерть всюдисуща, людині страшно

— Пан, — Виталька замялся. — А вот… Когда человек умирает — он после смерти живёт или нет?

«В этом мире нет».

— А другие миры действительно существуют? Ты знаешь?

«И знал бы — не сказал бы…»

— Почему?!

«Было бы неинтересно. Всё равно как подарок на день рождения хранить целый месяц на видном месте».

— Хорошенький подарочек… Мне, может быть, страшно умирать!

«Ничего тебе не страшно. Тебе еще минимум восемьдесят лет… Или вдвое больше. Или втрое. Или вообще не умрёшь. Зачем тебе знать, что там?»

Виталька долго молчал, глядя на звёзды.

— А интересно, — сказал он наконец.

Священники соседних приходов время от времени жаловались начальству, что Георгий отбивает чужих прихожан; что делать, детям почему-то нравилось, чтобы их крестил Георгий. Даже покойникам, наверное, нравилось, чтобы Георгий их отпевал, — а он уважал своих покойников, как только может бренный человек уважать собрата, стоящего на пороге вечной жизни.

Будто кто-то другой, не очень знакомый, взялся за сложную операцию, уготовив Киму роль наблюдателя; Ким ненавидел подобные роли, как в начале своего водительского стажа ненавидел такси за то, что там нельзя порулить.

Автострада была зеленоватая, упругая на ощупь и приятная для глаз. Алекс не

вали… Много раз. Это загробное царство.