Цитаты из аудиокниги «Подросток», страница 7

Пусть я не достигну ничего, пусть расчет неверен, пусть лопну и провалюсь, все равно — я иду. Иду потому, что так хочу.Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока

при вас, - всегда глубже, а на словах - смешнее и бесчестнее....Я не люблю женщин за то, что они грубы, за то, что они неловки, за

то, что они несамостоятельны, и за то, что носят неприличный костюм!Не все натуры одинаковы; у многих логический вывод обращается

иногда в сильнейшее чувство, которое захватывает все существо и которое

очень трудно изгнать или переделать. Чтоб вылечить такого человека, надо в

таком случае изменить самое это чувство, что возможно не иначе как заменив

его другим, равносильным. Это всегда трудно, а во многих случаях невозможно.А

бегать да вешаться всем на шею от любви к человечеству да сгорать слезами

умиления - это только мода....я узнал положительно, что

могу настолько хотеть, что достигну моей цели......деньги - это

единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество.Деньги, конечно, есть деспотическое могущество, но в

то же время и высочайшее равенство, и в этом вся главная их сила. Деньги

сравнивают все неравенства.

Друг мой, дай всегда немного соврать человеку — это невинно. Даже много дай соврать. Во-первых, это покажет твою деликатность, а во-вторых, за это тебе тоже дадут соврать — две огромных выгоды — разом.

...фотографические снимки чрезвычайно редко выходят похожими, и это понятно: сам оригинал, то есть каждый из нас, чрезвычайно редко бывает похож на себя. В редкие только мгновения человеческое лицо выражает главную черту свою, свою самую характерную мысль.

Личная свобода, то есть моя собственная, на первом плане, а дальше знать ничего не хочу.

Кто не мыслит о настоящей минуте России, тот не гражданин! Я смотрю на Россию, может быть, с странной точки: мы пережили татарское нашествие, потом двухвековое рабство и уж конечно потому, что то и другое нам пришлось по вкусу. Теперь дана свобода, и надо свободу перенести: сумеем ли? Так же ли по вкусу нам свобода окажется? — вот вопрос.

Я никому ничего не должен, я плачу обществу деньги в виде фискальных поборов за то, чтоб меня не обокрали, не прибили и не убили, а больше о никто ничего с меня требовать не смеет. Я, может быть, лично и других идей, и захочу служить человечеству, и буду, и, может быть, в десять раз больше буду, чем все проповедники; но только я хочу, чтобы с меня этого никто не смел требовать, заставлять меня, как господина Крафта; моя полная свобода, если я даже и пальца не подыму. А бегать да вешаться всем на шею от любви к человечеству да сгорать слезами умиления — это только мода.

А что ж, может и лучше, что оскорбляют люди: по крайней мере избавляют от несчастия любить их.

Молчание всегда красиво, а молчаливый человек всегда красивее болтливого.

Теперь мне понятно: он походил тогда на человека, получившего дорогое, любопытное и долго ожидаемое письмо и которое тот положил перед собой и нарочно не распечатывает, напротив, долго вертит в руках, осматривает конверт, печать, идет распорядиться в другую комнату, отдаляет, одним словом, интереснейшую минуту, зная, что она ни за что не уйдет от него, и все это для большей полноты наслаждения.

Но вместо приобретения выдержки я и теперь предпочитаю закупориться еще больше в угол, хотя бы в самом мизантропическом виде: «Пусть я неловок, но — прощайте!» Я это говорю серьезно и навсегда.