Отзывы на книгу «Без судьбы», страница 3

Потрясающая книга. В ней нет в полной мере всего того ужаса концлагерей, который я намеревалась увидеть. Спокойное, ровное, почти безэмоциональное повествование, но я буквально слышала этот внутренний крик 15-летнего мальчика, прошедшего ужас трех концлагерей.

так спокойно нельзя, просто нельзя рассказывать, потому что при таком спокойном повествовании крышу начинает "срывать" именно у читателя. Очень пронзительная книга. Почему-то у меня в голове все время вспоминается "Мальчик в полосатой пижаме". Причем буквально с первых строк книги.

Книга после которой хочется молчать. Очень тихо...

Вы знали,что Имре Кертес был узником концлагерей Освенцим и Бухенвальд? Поэтому его работы заслуживают пристального внимания. Многие писатели проповедовали идею "человек выживает в ужасных условиях благодаря идеалам и жизнелюбию". Что, если часть людей выжила благодаря отчужденности от происходящего, повинуясь скорее животным инстинктам, стараясь не задаваться сложными вопросами, просто живя настоящим? Что, если выжить в условиях, где тебя обезличивают, где общество просто закрывает глаза на реальность, можно лишь проживая эту жизнь как бы вне себя, смотря на это со стороны? Что, если надежда губит, заставляет смириться, принести "необходимые" жертвы, а правило «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» помогает продержаться? Если концлагеря стали возможны в цивилизованном обществе, то стоит ли говорить о прогрессе и идеалах? Может лучше поговорить о деградации большинства и беспомощности остатка? И люди, которые забыли все прекрасное, стремления к светлому будущему, восприняли новую реальность как обыденность, поняли, что с ними обращаются как со зверушками и стали чувствовать не намного больше этих самых зверушек, смогли выжить, не занимались саморазрушением, самоистязанием? Одного спасают идеалы, многих спасает отрешенность - почему нет? Каждый сам за себя. Благородство одного умерло там, где умерло благородство народа, власть имущих. Делай то, что должен, не терзайся, сейчас другие законы и другие ценности. Конечно, нам хочется верить в сказку, хочется надеяться, что побеждают и выпутываются самые великодушные, мудрые, великолепные, но так ли это? Мальчик, попавший в ад, живет своей жизнью, ценит светлые мгновения настоящего, он в моменте, в потоке, как сейчас модно говорить.Он действует тогда, когда это имеет смысл. Если читатели хотят насладиться страданиями, внутренней жизнью жертвы, то им не стоит брать эту книгу, это слишком честный формат. Книга не для тех, кому нужен мученический десерт. Кертес просто побуждает понять вот что:

Я открыл в холокосте человеческую ситуацию, низшую точку великого путешествия, которой достиг — со своей более чем двухтысячелетней морально-этической культурой — европейский человек... Истинная проблема Освенцима — в том, что он был, случился, и факт этот уже не изменят ни самые благие, ни самые гнусные побуждения.

фото

свернуть

Мы уже не одну книгу прочитали о войне и о Холокосте. А те, кто жил в это время, еще не знал, что им предстоит. Почему люди не сопротивлялись, не бунтовали, не бежали, не защищались? Потому что все надеялись на лучшую долю, на бескровное решение вопроса, они еще не знали, что это бескровное решение будет воплощено в жизнь газовыми камерами и крематориями. Вы слышали что-нибудь о "Третьей волне"? Это был эксперимент над старшеклассниками.

Джонс потратил неделю занятий одного из классов школы Пало-Альто на попытку осмыслить поведение немецкого народа при репрессивном национал-социализме. Установив жёсткие правила для школьников и став создателем молодёжной группировки, он, к своему удивлению, не встретил сопротивления ни учащихся, ни взрослых. На пятый день Джонс прекратил эксперимент, объяснив учащимся, как легко они поддаются манипуляциям, и что их послушное поведение в эти дни кардинально не отличается от поступков рядовых граждан Третьего рейха.

Человек ориентируется на общественное поведение, и охотно идет за лидером, особенно когда речь идет о подростках. Впрочем, в этой книге мы будем рассматривать процесс с точки зрения пострадавшей стороны. Читая эту книгу, вас не будут пугать горами трупов, но вы пройдете рядом шаг за шагом все, вы поймете, почувствуете постепенное изменение сознания. Книга написана от лица подростка, увы, из не особо благополучной, вернее, разведенной семьи. В данном случае это некоторый плюс, мальчик достаточно самостоятельный, и это, несомненно, помогает ему выжить. Если бы он был домашним ребенком, вряд ли бы он вернулся домой. Дело происходит в Венгрии, которая, как известно, действовала на стороне Германии. Но в обществе настроения разные, некоторые вполне лояльны к евреям, некоторые ничего не имеют против, но в такие времена лучше держаться от них подальше, и лишь некоторые искренне их неневидят.

На приветствие мое он не ответил: все в окрестностях знали, что евреев он терпеть не может. Потому он и хлеб мне швырнул, взвесив его кое-как; по-моему, там граммов на двадцать—тридцать было меньше, чем положено. Недаром говорили, что у него от пайков всегда остается много излишков. И я, заметив его злобный взгляд и быстрое движение, каким он сбросил с весов порцию хлеба, в тот момент как-то вдруг понял, что его нелюбовь к евреям справедлива и объяснима: ведь относись он к ним как к обычным людям, его, наверно, грызла бы совесть, что он их обвешивает. А тут он поступает в согласии со своими убеждениями, действия его управляются какой-никакой, а идеей, хотя действия эти – как я не без горечи подумал – могли бы быть и совсем другими, куда более для меня приятными.

Начинается книга с того, что отца ребенка отправляют в трудовые лагеря. Как же происходит эта отправка? СС, собаки, быстрый арест и дуло винтовки в спину? Вовсе нет, обычная повестка, приказ отправляться, некоторое время на сборы, возможность попрощаться с семьей, купить продукты, посуду, теплую одежду. Это ему не понадобится, он не сможет это сохранить, это будет при нем лишь в поезде, но об этом еще никто ничего не знает, все надеются на благоприятный исход. Кто-то искренне и слепо верит в это, кто-то лишь старается закрыть глаза на отголоски, которые доносятся до него. Отца провожают торжественно, с напутствиями, чтобы не опозорил семью, страну, других евреев. Проходит еще много времени, прежде чем дело доходит и до мальчика. Случайность, нелепая случайность, арест по пути на работу, арест всех подростков, которые работали на заводе. А, впрочем, разве это арест? Нет, что вы. Просто сняли с автобуса по пути, проводили в полицию. Полицейский извиняется, приказ властей, сам ничего не знает, мальчики ведут себя вполне послушно. У них есть разрешения на выход из города, они же работают на заводе. Вот потеха будет для мастера, когда все его работники не явятся на работу! Ну, погуляют денек, а там разберутся и вернут их на место. Они не собираются бунтовать, протестовать, разбегаться или доставлять какие-то хлопоты и когда их наконец-то повели назад в город. Они с насмешкой поглядывают на тех взрослых мужчин, которых тоже сняли с автобусов, и на тех, кто ухитряется сбежать по дороге. Ну уж нет, они не будут пускаться наутек, они идут добровольно. Никакой вины за ними нет, кроме того, они уже почти взрослые и работают. Кроме того, это будет просто нечестно, сбежать одному и бросить остальных ребят из бригады. Ох, мальчики, мальчики, если бы знали они, что их ждет, бросились бы без оглядки в разные стороны. Но этого не знали ни они, ни задержавшие их жандармы. Им предложили отправиться на работу в Германию, записаться добровольно. Все равно надо было набрать определенное число людей. А почему бы и нет? Это такая возможность повидать мир! И наконец-то не учиться, а самостоятельно работать, как взрослым, выйдя из под опеки. Поезд, лагерь, какие странные люди их встречают.

Разглядел – и поразился: в конце концов я ведь впервые в жизни видел – во всяком случае, так близко – настоящих заключенных, одетых в полосатую робу, какую положено носить наказанным за свои злодеяния преступникам, и круглую шапку на стриженной наголо голове.

Почему-то эти люди просят их говорить, что им 16 лет. Ну, ладно, ведь они же приехали работать.

один раз, помню, приглашали выйти из строя тех, кто владеет профессией слесаря-механика, потом – близнецов, людей с физическими недостатками; спрашивали даже – это вызвало в колонне веселый шумок, – нет ли среди нас лилипутов; потом искали детей: прошел слух, что с ними будут заниматься особо, они будут учиться, а не работать, и вообще их ждут всяческие поблажки. Иные взрослые в шеренгах многозначительно кивали нам: дескать, не упускайте такого случая. Но я еще помнил, что советовали нам в вагоне заключенные, да и вообще мне хотелось, само собой, работать, а не жить как ребенок.

До бани он еще шарахается от заключенных в полосатой робе, после - он сам один из них. Понимание приходит постепенно, шаг за шагом.

Определенно могу сказать: еще не настал вечер первого дня, а я в общих чертах, приблизительно во всем уже разобрался. Готов поклясться хоть под присягой: по пути ни туда, ни обратно лично я ни с кем посторонним не разговаривал. И все-таки именно после этого похода у меня появилось более или менее точное представление о том, куда мы попали. Теперь я знал, что там, напротив нас, в этот самый момент горят в печи те, кто ехал вместе с нами в поезде, кто на станции попросился на грузовик, кого, по возрасту или по другой какой-то причине, врач счел непригодным для работы, а также малыши и вместе с ними их матери, не говоря уже о будущих матерях, фигура которых выдавала их беременность, – так нам сказали. Со станции их тоже повели в баню. Им, как и нам, рассказали про вешалки, про номера, которые нужно хорошо запомнить, про то, где и как они будут мыться. Говорят, их тоже ждали парикмахеры, и мыло им раздали так же, как нам. Потом они тоже попали в помывочную, где тоже есть трубы и душевые розетки, – только из этих розеток на них пустили не воду, а газ. Все это свалилось на меня не сразу, а по частям, понемногу, я то и дело узнавал новые и новые подробности, с некоторыми не соглашаясь, другие принимая сразу и дополняя их новыми деталями. Так, я услышал, что вплоть до самой газовой камеры с людьми обращаются очень вежливо, даже предупредительно, окружая их теплом и заботой, дети играют в мяч и поют, а место, где их убивают, очень красиво, ухожено, окружено газоном, деревьями и цветочными клумбами;

Вот так шаг за шагом, виток за витком мы будем опускаться все ниже и ниже, проходя по всем этим кругам ада. Только нашему герою повезет, он выберется из них, а остальные останутся там, каждый на своем витке.

Нобелевский лауреат 2002 года оказался очень, очень хорошим. Читая аннотацию к «Без судьбы», думаешь: вот очередной занудный и страдальческий роман про концлагеря. Но нет, ни разу. Кертес всё это видел, роман полностью автобиографический, и реальные чувства реального человека отличаются от придуманных писателями. Как бы не была прекрасна «Искра жизни» Ремарка, она – лишь сказка. А «Без судьбы» - правда. Роман написан холодно, отстранённо, без чувств и эмоций, без страданий, без сожалений. Еврейский мальчик из будапештского гетто попадает в Освенцим, а затем – в Бухенвальд. Он просто рассказывает о жизни там, как я бы мог рассказать о своей жизни и работе: ну да, лагерь. Ну да, немцы. Хорошие, аккуратные. Ну да, кормят бурдой. Ну да, доходяги. Лагерь. Возвращение. А к концу ты понимаешь, какое чувство вызывает у тебя этот совершенно холодный, механический роман. Он вызывает такую ненависть к фашизму, какую не вызывают никакие крикливые лозунги и громкие обвинения. 10/10.

...Нет в мире такого, чего бы мы не пережили как нечто совершенно естественное; и на моем пути, я знаю, меня подстерегает, словно какая-то неизбежная западня, счастье. Ведь даже там, у подножия труб крематориев, было, в перерывах между муками, что-то похожее на счастье. Все спрашивают меня о трудностях, об "ужасах"; а мне больше всего запомнятся именно эти, счастливые переживания. Да, об этом, о счастье концлагерей, надо бы мне рассказать в следующий раз, когда меня спросят.

Роман "Без судьбы" венгерского писателя Имре Кертеса повторяет судьбу самого же автора. Это история о юном еврее-венгре из благополучной семьи, который по стечению обстоятельств вдруг оказывается в немецком концлагере. Эту книгу нельзя в полной мере назвать художественным путеводителем по концлагерному быту; в истории Кертеса газовые камеры даже если и существуют, то без дополнительного красного словца в поддержку антигитлеровской патетики. 15-летний герой - прототип автора - рассказывает о приезде и пребывании в лагерях как об обычных днях из жизни: один лагерь, другой, потом снова обратно - почти как в длинной очереди за хлебушком постоять. Ну да, так бывает, читатель, во всяком случае у нас, евреев - как бы по-свойски читается между строк. Здесь не особенно будут роптать на судьбу, здесь ее каким-то особым и, видимо, естественным для Кертеса образом, принимают. Но это смирение не только тихого отчаяния, это еще и смирение самодостаточного Человека, умеющего верить и радоваться, находясь на волоске от ужасной смерти.

Язык и стиль письма автора несколько сухие - отчасти, вероятно, потому, что повествование истории ведется от лица юного подростка, что в моем случае несколько сгладило восприятие тяжелой темы. Ремарк в своем романе "Искра жизни" стыдится за свой народ, он неприкрыто эмоционален; его сестру казнили не за то, что она была еврейкой, а за то, что была против Гитлера, как и ее брат. Кертес же говорит о ситуации со стороны тихих евреев, которые не геройствовали во имя своего народа и не агитировали против фюрера. Он не декламирует, а рассказывает без суеты свою историю - историю спасения и практически беззвучного протеста, которая, однако, идейно весьма глубока. В пояснительной статье переводчик Юрий Гусев пишет:

...Смысл романа "Без судьбы", то, ради чего он был написан, - тревога за судьбу современной цивилизации, современного человечества, которое в массе своей слепо, бездумно идет - все еще идет! - за идеологиями, ведущими к нравственному, духовному вырождению. То есть - к концу истории.

Про гитлеровские лагеря и Холокост написано немало литературы. Но немногие из авторов были непосредственными жертвами фашистского ада. Кертес же - в прошлом узник Освенцима и Бухенвальда; человек без судьбы стал лауреатом Нобелевской премии, а также получил ряд других почетных наград. Самое главное - писал он - не опускать руки: ведь всегда как-нибудь да будет, потому что никогда еще не было, чтоб не было никак.

Второй подряд роман о том, "как такое вообще возможно". Напрашивается аналогия с лягушкой. Если посадить её в ведро с холодной водой и постепенно нагревать воду до кипятка, лягушка не заметит изменений - пока не погибнет. Постепенное закручивание гаек до всё более дикого положения - и вот людям уже и концлагерь не кажется адом, а в Бухенвальде и вовсе вполне сносно. Каждый шажок к безумию воспринимается как должное. Психзащита. Но самой тяжёлой частью книги для меня стало даже не скупое и практически безэмоциональное повествование о выживании в концлагере (хотя такая внешняя сухость действует намного сильнее иных слёзовыжималок - потому что повествователь предельно честен и не пытается на тебя воздействовать). Страшнее всего возвращение освобождённых узников Бухенвальда в Будапешт. Когда их окружают, расспрашивают - и относятся к их рассказам скептически, а существование газовых камер и вовсе ставят под сомнение. Впрочем, и это психзащита. Потому что катастрофу второй мировой войны в принципе невозможно принять в сознание всю и сразу.

"Мне хотелось ему сказать: ешь спокойно, не обращай на меня внимания, ведь для меня видеть, как ты ешь, тоже многого стоит, ведь это все же больше, чем ничего…" Я ставлю свою первую галочку в списке книг Нобелевских лауреатов, глотая слёзы. Концентрационные лагеря. В моей голове никогда не уложится тот факт, что людей просто выстраивали в очередь, успокаивали тем, что им нужно просто раздеться и принять "душ", а потом запирали "баню" и пускали газ. КАК можно было это придумать? КАК можно было исполнять эти приказы? КАК потом можно было с этим жить, спать, есть? Бухенвальд - один из самых крупных таких лагерей. "Буковый лес" - так переводится его название. Заключенные, ехавшие туда в переполненных вагонах для скота, думали, что этот лагерь лучше, чем Освенцим и им "повезло". Официально Бухенвальд не имел статуса "лагеря смерти", что обнадеживало напуганных людей. Но на самом деле в этом лагере с 1937 года систематически уничтожали всех "непригодных" точно так же, как в Освенциме. До освобождения лагеря - апрель 1945 года - в лагерь поступило 250000 человек. Минимум 1/5 из этого числа погибла. Именно сюда в 1944 году попал из Освенцима Имре Кертес - автор книги. А спустя 30 лет он написал роман - воспоминание о подростке - еврее, которого однажды средь бела дня с другими мальчиками просто сняли с автобуса, а спустя несколько дней посадили на поезд, идущий в Освенцим, а затем в Бухенвальд. Где парню крупно повезло и он смог выжить. Даже через 30 лет Кертес смог написать все так, что ты не просто читаешь и представляешь, ты проживаешь этот год вместе с мальчиком. Ты в таком же недоумении сидишь с ним на остатках соломы в поезде в позе зю. Так же чувствуешь себя потерянным по приезде в лагерь. Точно так же ощущаешь тот смертельный голод, на твоих глазах тают люди. Перед тобой они болеют и умирают. И пока современная проза разбавляет ужасы концентрационных лагерей романтическими сценками, коверкает исторические факты, или автор пытается навязать всем, что именного его родина всех спасла в той войне, Имре, не вдаваясь в политические подробности, рассказывает, как у мальчика ломается судьба. Этот мальчик должен был ходить в школу, целоваться с соседской девчонкой и играть в шахматы с отцом по вечерам, а не выменивать за бараком у другого заключённого свою пайку хлеба на картофельные отчистки. Да, он выжил и вернулся домой. Но дома никто понятия не имеет, что он видел и просто советуют ему "оставить все в прошлом и начать с чистого листа". А нельзя забыть. И вряд ли можно начать с начала.

К концу романа я обнаружила, что не помню, как зовут главного героя. Как же так? Я ведь была полностью вовлечена в происходящее, даже делала пометки и выписывала наиболее «тяжёлые», значимые для меня цитаты. Я шла за героем в его равнодушный, безэмоциональный мир, я как будто была за прозрачной стеклянной стеной: смотри, но не трогай, наблюдай. Этого ли хотел автор? Хотел ли он сделать главного героя живым, чувствующим, личностью в конце концов, со всеми присущими каждой личности своеобразными чертами характера, поведенческими проявлениями и эмоциональными реакциями? Вряд ли. Хотел ли Имре Кертес показать нам человека, чья единственная защита от происходящего с ним – это отстранённость от событий и собственных эмоций или, возможно, остранённость эта принадлежит не герою, а автору, избравшему такой литературный приём? Я не знаю и даже не хочу знать об этом. «Без судьбы» - первый из прочитанных мной романов о Холокосте, где главный герой – безличностный проводник идей автора, спокойно и последовательной повествующий, выкладывая факт за фактом, описывающий цепь событий, приведших его из Будапешта 1944 года в Будапешт 1945 года. Что было между? Если вы знаете хоть что-то о Холокосте, то вполне можете это представить: Освенцим, Бухенвальд, Цейц, снова Бухенвальд и наконец освобождение. Освобождение. Разве не должно это слово вызывать восторг у человека, потерявшего свободу так несправедливо, лишь по причине своего происхождения? Разве не должно оно захватывать, делать счастливым? «Но тщетно я вслушивался: венгры, как и все другие перед ними, говорили лишь о свободе и не была ни словечка, ни намека о том, где долгожданная баланда». Эта реакция, эти слова не придуманы автором, не искусственно им созданы, они вполне естественны для человека, чью личность долго пытались уничтожить голодом, тяжелой и монотонной работой, грязью и вшами, недостатком сна, болью и болезнями, объективацией. Свобода – это далекое будущее, а голод – вот он, здесь, его надо утолить сейчас, потому что неизвестно, что будет дальше, что даст эта свобода. Ещё один важный вопрос: куда деваться человеку, получившему свободу, вернувшемуся в свой дом, в котором уже всё поменялось, и ничего не будет по-старому? Как жить, как объяснить людям, через что ты прошёл, как сохранить память об этом? И нужно ли вообще помнить? Может быть, всем нам станет легче, если мы забудем о произошедшем. Может быть, бывшему узнику концлагеря будет проще жить, если он построит жизнь заново, изгонит все неприятные и тревожащие воспоминания. Главный герой романа, а вместе с ним Имре Кертес считают иначе, и в этом я с ними полностью согласна. Помнить нужно. Не для того чтобы наказть виновных и пожалеть пострадавших, но для того, чтобы самостоятельно распоряжаться своей жизнью, быть свободным полностью. Отказавшись от прошлого, мы отказываемся от части себя, в данном случае – значительной части. Помнить (и принять прошлое) или забыть – это решение каждого из нас. В конце концов важно лишь понять следующее: даже в той ситуации, когда кажется, что судьба не даёт ни единого шанса, шанс и выбор всегда есть, даже если это кажется неочевидным. «...если же есть свобода, то нет судьбы;... то есть тогда мы сами – своя судьба...»

Июль 2017 года. Музей Яд-ВаШем, Иерусалим. Экскурсия для группы молодёжи 20-30 лет. Гид говорит: «Мне часто задают вопрос: почему евреи не бежали из лагерей смерти, почему за время Холокоста там произошло всего два больших восстания? разве не легче было умереть в бою с палачами, чем погибнуть на каторжной работе или в газовой печи, теряя родных и любимых?..». Честно говоря, мне в голову никогда не приходил этот вопрос, но ответ на него после прочтения этой книги начал обретать форму. Нобелевские премии зря не раздают. Имре Кертес, сам выживший в концлагере, смог в простых словах рассказать свою историю от лица пятнадцатилетнего подростка Дёрдя Кевеша, незадолго до того впервые поцеловавшегося, только начинавшего узнавать вкус жизни. В этой книге не найдешь подробных описаний работы газовых печей или мучений людей от голода и морозов. Зато тут есть много о самоидентификации. Девочка-соседка в Будапеште, чуть постарше Дердя, делится своими ощущениями:

...первое время она никак не могла понять, что же, собственно, происходит, но ей было очень больно чувствовать, что люди презирают ее «всего лишь за то, что она – еврейка»; тогда она впервые осознала: существует нечто, отделяющее ее от людей, она вроде как другого сорта.»

Когда жёлтая звезда, ограничение в правах, лишение свободы становятся нормой, потому что ты «другого сорта», начинаешь воспринимать происходящее как должное. И от понимания этого кровь стынет в жилах сильнее, чем от детальных рассказов о жестокостях и убийствах в годы Второй мировой. Дёрдь Кёвеш, главный герой, показывает: в концлагере люди тоже жили, у них была своя рутина, свои радости. Именно до тех пор, пока можешь чувствовать и ждать следующий день, тот момент перед ужином, когда есть возможность пообщаться, пошутить, почувствовать себя человеком, - до тех пор есть надежда. Самые жуткие страницы книги - когда наш герой эту самую надежду теряет. Отдельный вопрос - жизнь после «освобождения», когда окружающие не могут и не хотят поверить, что подобные вещи могли происходить. От вопросов случайно встреченных людей, видел ли он газовые печи, до сложного разговора со стариком-соседом, формируется ощущение, что общество (и в первую очередь сами евреи) отторгает этих людей, что им, возможно, не стоило жить, чтобы не создавать «неудобств» другим. Но они выжили. Выжили для того, чтобы рассказать. Дёрдь говорит:

...Ведь даже там, у подножия труб крематориев, было, в перерывах между муками, что-то похожее на счастье. Все спрашивают меня о трудностях, об «ужасах»; а мне больше всего запомнятся именно эти, счастливые переживания. Да, об этом, о счастье концлагерей, надо бы мне рассказать в следующий раз, когда меня спросят. Если спросят. И если я сам этого не забуду.

В Аушвице-Освенциме погибла значительная часть моей семьи. И я благодарна Имре Кёртесу за эту книгу. Хочу верить, что и для моих родных, которых мне не довелось узнать, среди кошмаров концлагерей были минуты, которые можно было бы назвать счастливыми.