Ритуал

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

Оформление художника Янны Галеевой

© Остапенко С.А., 2021

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2021

© «Центрполиграф», 2021

Глава 1
Неволя пуще охоты

Если какая-нибудь неприятность может случиться, она непременно случается.

Закон Мерфи

Лекция по философии подходила к концу. Я сидел в аудитории номер 42, мой взгляд рассеянно блуждал по силуэтам однокурсниц. Настроение было отвратительным. Черт возьми, так она меня бросила или снова скажет, что я сам себе выдумал проблему на ровном месте? Некоторые женщины умеют так, да. А уж Татьяна Солодовникова, в которую мне «посчастливилось» втюриться, – настоящая чемпионка по нервотрепке.

Я отогнал мрачные мысли и попытался прислушаться к голосу лектора. Профессор Вритрин бубнил что-то маловразумительное. Какие-то стишки.

– Вот еще одна сутра из Упанишад, – сказал он, подыскав подходящее, по его мнению, изречение.

«Кошмар, – подумал я. – Он до сих пор мусолит Ригведу. А я все прослушал. Не дай бог, завтра на экзамене мне попадется именно эта тема».

– Тот, кто знает знание и незнание, и то и другое вместе, тот, переступая смерть благодаря незнанию, обретает бессмертие благодаря знанию.

Профессор умолк, пристально глядя мне в глаза. Взгляд у него был какой-то странный: дикий, цепкий, будто звериный. Я поежился и сделал вид, что пялюсь в конспект, но профессор явно не желал оставить меня в покое.

– Неплохая мысль для древних, верно, Гордюков? Вы согласны, что в наши дни похожие по смыслу утверждения можно обнаружить сразу в нескольких направлениях философии?

«Чего это он сегодня ко мне привязался?» – подумал я, но так и не смог припомнить, чем мог ему насолить. Лекции я пропускал редко, контрольную сдал одним из первых. Меня могла подвести только пагубная привычка вступать с преподавателем в полемику.

– Пожалуй, – буркнул я, скривив рот в вымученной улыбке. – Я одного не пойму: сами-то древние хоть понимали, что имеют в виду?

С соседних мест послышались приглушенные смешки, и я раздумывал, отнести мне их в адрес моей мимики или в адрес выданного мной словесного шедевра.

Профессору мой тон явно не понравился, судя по тому, что его мысли потекли в русле, не сулившем ничего хорошего. Вритрин снял очки и, протирая их носовым платком, осведомился, отчего это мой приятель Александр Юдин игнорирует его предмет, будто бы сдача экзамена его не волнует. Я, признаться, не знал, что ответить, но надо было как-то выкручиваться:

– По-моему, он болеет. Ему назначили физиопроцедуры, кажется.

Вритрин понимающе кивнул:

– Судя по вашему виду, Гордюков, с вами тоже не все в порядке. Взгляд совершенно отсутствующий, а лицо такое, будто вы всю ночь… – Он помолчал секунду и добавил: – Вагоны разгружали.

Следующая волна смешков совпала с выкриком о том, что пара закончилась, и студенты, дружно снявшись с мест, потянулись к выходу из аудитории. Я бы с удовольствием последовал их примеру, но профессору явно чего-то от меня было нужно, и я терпеливо ждал, что он скажет дальше.

– Встретимся завтра на экзамене, – бросил он вслед уходящим и вновь повернулся ко мне.

Сегодня с профессором творилось нечто необъяснимое. Обычно он зануда, а сегодня больно красноречив, цитатами вдохновенно сыплет. Пьян, что ли? Не похоже. Он не выпившим казался, а, скорее, походящим на кроманьонца, репродукция которого находилась в одной из аудиторий корпуса истфака. Такой же коренастый, сутулый и волосатый. Сними с него очки и костюм, так получится чистая копия.

Вритрин повел мощными кустистыми бровями, выпучил на меня водянистые глаза и ни с того ни с сего завел разговор на тему, ничем не связанную с предыдущей.

– Завтра – день летнего солнцестояния, – доверительно промолвил он. – Сохранившиеся обряды, приуроченные к этому времени у многих современных народов, – это следы более древней культуры, более древних верований. Несколько тысяч лет назад в нашей местности появились прародители большей части нынешних народов Евразии. Для них это было особое время, когда могли происходить различные чудеса. Это было время великого ритуала!

– Игорь Семенович, но я-то здесь при чем?

Профессор смутился и продолжил несколько смущенным голосом:

– Не знаю… Я просто посмотрел на выражение вашего лица, и мне показалось, что. Я только хотел спросить, не ощущаете ли вы особое напряжение, разлитое в воздухе? Мне, например, просто не по себе!

Вритрин улыбнулся, хищно оскалив зубы, и мне тоже стало не по себе. Все-таки пьян.

– По-моему, все нормально, – ответил я.

Казалось, профессор сомневался. Он некоторое время изучал меня взглядом, который, если мне не померещилось, стал мерцать, будто кошачий в темноте, а затем вздохнул и отвернулся.

– Жаль, – проронил он. – Тогда извините, что задержал.

Вздохнув не менее горько, чем Вритрин, я стал собирать вещи. Препод, почесывая бороду, мычал что-то о циклической природе времени и возвращении космоса в изначальное состояние. А когда я выходил, стрельнул в меня пугающим звериным взглядом и сделал жест, как будто бы хотел избавиться от назойливого насекомого, обитающего под одеждой.

Узрев такое, я скоренько хлопнул дверью и заспешил прочь. «Плохи дела, – подумал я. – Как бы наш философ не чокнулся. С ними такое, говорят, бывает».

Об экзамене думать не хотелось, и я решил прибегнуть к испытанному способу снятия стрессов – поесть. Кафе находилось прямо в здании факультета, на первом этаже. В полутемном коридорчике у самой двери я неожиданно наткнулся на Таню. Я остановился, она тоже, но недостаточно проворно, в результате чего прядь ее густых светлых волос на миг коснулась моего лица. Мы обескураженно глядели друг на друга, не пытаясь отстраниться. Секунды текли, а я молчал. Не подумайте ничего плохого: не из-за гордыни. Я просто любовался ее красотой. Психоаналитики предположили, что в подсознании каждого самца есть свой собственный архетип желанной самки, к которому он безотчетно стремится всю жизнь. Так вот, мой архетип стоял передо мной во плоти, так близко, что я мог чувствовать ее дыхание, и Танины феромоны через беззащитные рецепторы лупили прямо в мой воспаленный мозг.

Если бы я в этот миг меньше рефлексировал, а просто схватил ее в охапку, впился в губы и наговорил бы ей разных приятностей, всего, что последовало дальше, могло и не быть. Но судьба распорядилась иначе. На лестнице внизу послышались чьи-то шаги. Мигом позже в дверях появился Саня Юдин, с интересом окинул нас взглядом, отпустил в наш адрес не очень корректную шутку и попробовал протиснуться в кафе. Зрачки Татьяны блеснули, она парировала его фразу собственной едкой тирадой и с надменным видом скрылась внизу как раз тогда, когда я был готов осуществить свой план. Проклятье!

Если раньше у меня было просто скверное настроение, то теперь оно завалилось куда-то в Марианский желоб. Внутренний голос изощрялся в самокритике, распиная и анафематствуя меня на все лады.

Момент упущен. Догонять ее теперь было глупо. Я прошаркал внутрь; нащупав в полутемном зале Юдина, уже пожирающего обед, присоединился к нему. Он как раз разделывался с одним из пирожков, количество которых у него на тарелке могло шокировать неподготовленного наблюдателя. Кроме того, на столе красовалась початая бутылка пива. Подходит. Я решил, что Саня не обидится, если я его немного ограблю.

Он не протестовал, когда я вяло похитил один пирожок и принялся сосредоточенно жевать, изредка отбирая у него бутылку, чтобы отхлебнуть.

– Ты что, разбогател? – спросил я, намекая на обильную снедь.

Он отмахнулся и промычал что-то с набитым ртом, затем вытер жирные пальцы, залез в карман и потряс находившимися там монетами.

– Звенит?

– Звенит.

– Вот именно. А должно хрустеть и шелестеть. Тогда я бы согласился с тем, что разбогател. Однако, хоть и мелочь… а все равно приятно!

Я не разделил его веселья по поводу каламбура и с траурным видом принялся за второй пирожок. Вокруг стола весело резвилась парочка мух. Кроме нас, посетителей не было. За стойкой тоже никого не наблюдалось.

Александр доел остатки, использовал еще одну салфетку и пожал мне руку.

– Теперь привет, – сказал он. – Ты выглядишь словно сама смерть. У тебя что-то болит?

Я кивнул:

– Угу. Душа.

Саня мой ответ не оценил.

– Душа – это несерьезно, – фыркнул он. – Не забивай себе голову… мозгами, и все будет о’кей. Тебе повезло, что рядом есть такой крутой психолог, как я. Выкладывай, что у тебя за беда.

– Когда в следующий раз со мной захочет познакомиться девушка, – процедил я, скорчив скорбно-презрительную мину, – я уже не буду столь наивен. Я сразу же скажу ей: леди, не теряйте время зря. Мир в достаточной степени познан нами обоими, чтобы понимать, кто и чего в конечном счете ищет. Вам, женщинам, нужны от мужчин деньги, мужчинам от вас – плоть. Но я – предупреждаю сразу – опасный философ. Мне эти правила не по душе, мне нужно либо больше этого, либо не нужно вообще ничего. Так что лучше сразу же прекратить всякие поползновения в сторону установления каких-либо отношений. Одиночество и воздержание – первые в ряду добродетелей.

Саня удивленно почесал затылок, и это вызвало у него всплеск мозговой активности.

– А, понятно, – заговорщически подмигнул он. – Любовь. Как бишь ее? Энигма. Опять тебя баба бросила. Еще бы, как только можно встречаться с таким занудой.

Надо пояснить, что Энигмой, то есть в переводе Загадкой, прозвали у нас в группе Татьяну, за ее непостижимый нрав. Парней она бесила, так как за исключением Юдина, наверное, каждый пытался за ней ухаживать и был отвергнут. Саня любил цитировать Ницше, утверждавшего, что вся загадочность женщин исчезает вместе с беременностью. Поэтому в своей амурной стратегии он загадки не приветствовал.

– Отстань, – буркнул я, наблюдая за активностью мух.

– Тебе, наверное, нравится над собой измываться. Либо уж вправь ей мозги, либо забудь. Это, конечно, твое дело, но ты должен брать в расчет то, что окружающим противно глядеть на твою кислую физиономию. Короче, завязывай со своими гормональными переживаниями, давай займемся чем-нибудь стоящим.

Он поднялся со стула, я – вслед за ним. Когда мы вышли наружу, я встряхнул головой, расправил плечи и решил следовать его рекомендациям. Действительно, нужно взять себя в руки.

– Чего там на консультации?

– Ты думаешь, я помню? Мне так худо было, что я ничего даже не записывал. Профессор, кажись, умом тронулся. Вопросы вообще не по программе давал. В основном по мифологии. Кстати, он о тебе спрашивал. Почему, мол, Юдин занятия пропускает. А я и не в курсе. Сам тебя уже двое суток не видел.

– Относительно экзамена: ночь впереди, учебники есть. Относительно того, где я был: о, это было чудесно! Вчера ж был день рождения Женьки. Ну, ты же знаешь наш актив, после таких мероприятий выживших не бывает. Я тоже хорошенько причастился, но, по крайней мере, все соображал и мог нормально передвигаться.

Юдин пропадал часто, надолго, и его истории, рассказываемые по возвращении, были полны различных леденящих душу, веселящих или просто любопытных подробностей. И хотя все его приключения заканчивались хорошо, меня всегда беспокоило, а где, собственно говоря, Санек в данный момент обретается?

– Ночью, когда возвращались с набережной, забрели в какие-то трущобы и долго там плутали. Когда все разошлись по домам, я интуитивно заглянул в кафе на Университетском. С девчонками познакомился. В итоге попал к одной из них домой. Клялась, что разбудит вовремя. Короче говоря, когда я ее растолкал, она вообще с трудом вчерашнее стала припоминать. В общем, идти на остаток консультации не имело смысла, и я предпочел сходить в общежитие и принять душ.

– У тебя ни дня без приключений не обходится, – позавидовал я.

– А ты их просто не заслуживаешь.

– Это почему же?

– Под лежачий камень и вода не затекает, – пояснил Саня. – Ты чересчур осторожный, правильный.

Я хотел в отместку привести ему историю о древнегреческом философе, который на упреки в чрезмерной осторожности отвечал, что именно осторожность и уберегает его от ошибок, но передумал. Меня-то моя осторожность от ошибок отнюдь не спасала.

– И как зовут твою новую подружку? – осведомился я.

Саня пришел в замешательство.

– Забыл, – сознался он. – Надо будет как-нибудь тактично это выяснить. Между прочим, Серега, у нее очень симпатичная приятельница. Если хочешь, я вас сегодня познакомлю.

– Не надо, Сань.

– Как хочешь. А что, надеешься помириться со своей крыской?

– Она не крыска. Надеюсь, только попозже. Сейчас я не в форме.

– Что-то я тоже, – обеспокоенно произнес Саня. – Наверное, вчера все-таки хватил лишнего. Так ведь выспался же, душ принял, поел. Чего еще нужно?

– У меня это со вчерашнего дня, – признался я. – Что-то с нервами, наверное. Ни с того ни с сего Таньке нагрубил, потом почти не спал, сегодня хожу, дергаюсь весь, а на лекции всякая чушь в голову лезла.

– Что-то подобное, – согласился Саня. – Нам надо отдохнуть.

И мы отправились отдыхать. Солнце, стоявшее над зданием факультета, пекло все сильнее. У входа в общежитие, до которого мы добирались битый час, расположилась группа студентов, оживленно обсуждавших перспективу похода на пляж. Из здания вывалила толпа девушек, которых Саня долго изучал внимательным взглядом.

«Интересно, – подумал я, – хоть иногда у него бывают мысли о других вещах?»

– Ну и тип! – воскликнул Саня весело.

Я тоже обернулся. Оказывается, Юдин интересовался не студентками, а кем-то другим. Я едва успел заметить коренастую фигуру незнакомца в явно ненормальной одежде. Детально рассмотреть его не удалось, так как он быстро скрылся за углом. Его вид показался мне ужасно нелепым, но на остальных его появление не произвело никакого впечатления. Кто бы это мог быть? И чего ему здесь нужно? Мы поднялись на наш этаж, и я порылся в карманах в поисках ключа. Его не было.

– Вот дьявол! – расстроился я. – Что сегодня за день? Я ключ потерял.

Саня обреченно махнул рукой, показывая, что другого от меня и не ожидал. Он достал свой ключ и сунул его в скважину, но дверь от нажима внезапно открылась сама.

– Ну и дела! – сказал Саня. – Похоже, кому-то понадобились наши конспекты.

Он вошел. За ним шагнул я и прикрыл дверь. С первого взгляда показалось, что все на своем месте. На стенах – плакаты наших любимых групп, груда учебников на столе и подоконнике, одежда, разбросанная по всей комнате. Самая ценная часть нашего имущества – компьютер и около сотни дисков – была не тронута. На месте были несколько томиков моих любимых авторов и занимательный хлам, копившийся в комнате длительное время. Саня был здесь последним, и я вопросительно посмотрел на него.

– Ну?

– Кажется, переодеваясь, я клал одежду по-другому. Но, может, я ошибаюсь. Я спешил.

Он полез в заначку, где хранились наши скромные финансы. Деньги были нетронуты. В шкафу ничего не исчезло. Я не мог понять, что еще могло понадобиться ворам. К тому же замок не был взломан.

– Ты давал кому-нибудь ключ? – спросил я.

Юдин начал злиться.

– Раззява! Это твой ключ нашли. Придется замок менять.

– М-да, – сказал я и сел на кровать. – Наверное, так. Хорошо, что ничего не унесли.

Я полез за сигаретами, потом ощупал карманы на предмет обнаружения зажигалки. Мое внимание привлек тот факт, что ее тоже не было, хотя я клал ее туда всего десять минут назад. Я проверил внутренности карманов пальцем и нащупал в одном из них крохотное отверстие. Провел руками вниз, добрался до кроссовок и в ущелье между носком, штаниной и верхней частью обуви обнаружил сначала зажигалку, а затем и ключ. Извлеченные предметы я продемонстрировал Юдину. Настала моя очередь злорадствовать.

– Так кто из нас раззява? Похоже, кто-то забыл запереть дверь, когда уходил.

– Не может быть, – запротестовал Саня, – я точно помню…

– Ты не помнишь даже имя той, с кем провел ночь.

– Ой, ну хватит! – обиделся он. – С кем не бывает. Сегодня мозги совершенно не работают.

– Особенно после дня рождения, – хихикнул я.

Юдин меня поддержал, и, странное дело, мы хохотали до упаду. Саня первым успокоился и принес шахматы. Я поджег сигарету и, вытирая проступившие слезы, заявил:

– Когда Солодовникова меня полюбит, брошу курить.

– В который раз по счету? – фыркнул Саня. – Ты уже побил рекорд Марка Твена.

– В последний. Это точно.

Юдин с сомнением покачал головой, расставляя свои фигуры. Партия началась. Саня играл весьма хорошо, и мне стоило немалых усилий сыграть с ним хотя бы вничью. Выигрыши были и вовсе редки. Его стиль был основан на штампах и стандартных, зато беспроигрышных ситуациях, из-за чего начало игры было похоже на все предыдущие. Я же всегда экспериментировал, стараясь найти новое удачное решение, но мои успехи на этом поприще оставались весьма скромными.

Ходов через десять стало ясно, что позиция моего противника сильнее. Вскоре я совершил ряд ошибок и последовательно потерял несколько пешек.

– Я вижу, Солодовникова у тебя совсем мышление расстроила, – сказал Саня. – Ты, похоже, отдашь мне ферзя.

Я вздохнул, не считая нужным отвечать. Он всегда злил меня, чтобы заставить волноваться и сбить с толку. Вместо этого я хорошенько поломал голову, нашел выход и отделался от почти неминуемой потери равноценным разменом.

– Не все потеряно, – обрадовался я. – Сегодня я тебя обыграю.

– Из этой позиции тебе не выиграть никогда. Спорим, что победа моя?

– На что?

– На желание.

– Годится, – решился я.

Юдин имел весомое преимущество. Он наседал со всех сторон, шаховал, но мат поставить не мог. Я как мог защищался, стараясь провести свою проходную пешку на его сторону. Саня самонадеянно не обращал на эти попытки никакого внимания, пытаясь поскорее со мной разделаться. Казалось, цель его близка, но моя пешка, улучив момент между его шахами, медленно продвигалась вперед.

– Верни-ка моего ферзя! – повеселел я, ставя пешку на поле Н8.

– Надо же! – процедил Саня. – Тебе это удалось. А я не верил.

– Я тоже, – сказал я.

Теперь мои дела пошли на поправку, но и Юдин отступать не собирался. В итоге партия завершилась вничью.

– Как быть с призовым фондом? – осведомился я. – Никто никому не должен?

– Наоборот. Ты исполняешь мое желание, а я – твое.

– Ладно. Будь по-твоему.

Я убрал фигуры. Делать ничего не хотелось, а уж готовиться к экзамену – тем более.

– Мое здоровье резко пошатнулось, – гробовым голосом заметил Саня. – Я буду жаловаться на работников кафе. Чего они в пирожки натолкали?

– По-моему, дело не в еде, – горестно сказал я. – У тебя абстинентный синдром.

– Может быть. Если дело в этом, нужно выпить. Хочешь?

– Не-а.

– Зануда. Выставляешь меня алкоголиком.

– Экзамен ведь. Да и с Танюхой нужно поговорить.

– А, ну да. Валяй. Горячий, цветной, ароматизированный привет ей.

– Угу.

Я с трудом поднялся и, шаркая, подался на другой конец общежития. Спустившись на первый этаж, пошлепал в соседний корпус. Почудилось, что у входа за мной наблюдает бородатый субъект с длинными всклокоченными волосами, одетый в хипповские лохмотья. Я хмыкнул и позабыл о нем. Меня волновало другое. Нужно было найти слова, чтобы пронять Татьяну, а в голове был полный вакуум.

Я постучал в дверь комнаты, где жила Таня. Открыла одна из ее подруг, то ли Оля, то ли Люся.

– Привет. Таня здесь?

Девушка смутилась.

– Ее нет, – прошелестела она. – Таня как-то странно себя вела, потом собралась и ушла куда-то. Я спросила, куда это она, не на свидание ли, а она грубо ответила, что да, мол, на свидание. А потом.

Кровь прилила мне в голову, сердце забилось, словно курица, которой оттяпали голову.

– Извини, – сказал я. – Пока.

Я поплелся назад, даже не прислушиваясь к ее словам, хотя она окликнула меня и что-то тараторила вслед, эмоционально размахивая утюгом. Мои движения были похожи на конвульсивные шаги зомби из фильма ужасов.

Орава первокурсников, переносившая кровати из одной комнаты в другую, едва не сшибла меня с ног, но я этого даже не заметил. С маниакальной целеустремленностью я направлялся в свою комнату. Я мог бы, правда, совершенно таким же образом шествовать в любое другое место, и это не имело бы для меня никакого значения. Разница в тот момент для меня не существовала. Я шел туда, куда меня несли ноги, словно подчиняясь заданной кем-то программе, и мой собственный мозг в совершаемых мной действиях, в общем-то, не участвовал.

«На свидание», – вертелось у меня в голове.

Когда я вполз, Юдин сидел за столом, задумчиво воззрившись на бутылку, стоявшую посреди натюрморта из сосиски, помидора и открытой банки майонеза. Саня мельком взглянул на меня и вернулся к своим размышлениям.

– Так-то, – сказал я. – Поделом мне, придурку.

– Самокритично, – отозвался Саня.

– Потерял я ее. Окончательно. Навсегда.

– Печально, – изрек Саня. – Всякое в жизни случается. Вот я уже пять минут смотрю на это и не могу припомнить, откуда оно у нас взялось.

– Иди ты к дьяволу. Все пропало.

Он пощупал карманы в поисках сигарет. Поиски увенчались успехом.

– Неправда. Не все, – философски заметил Саня, закуривая. – Сигареты на месте. Общежитие тоже. И, судя по всему, континент Евразия тоже никуда не делся. У нас в наличии даже кое-что лишнее. То, что не пропало, а, наоборот, появилось. Причем для меня загадка, каким путем.

– О чем ты думаешь? У нее кто-то уже есть, понимаешь!

Саня наконец понял, что мне и впрямь плохо.

– Шустрая девка, – оценил Саня. – Время зря не теряет. Пару раз сходила с тобой в кафе, мозги запудрила и тут же бросила.

Я мычал, глядя в пол и погрузив пальцы в волосы. Саня похлопал меня по плечу:

– Слушай, Гордюков. Вот что я тебе скажу. Ты слишком серьезно относишься к женскому полу. А это не прощается. Бери пример с меня. Ты когда-нибудь видел, чтобы я страдал по плоти так, как ты? Никогда. Я всегда остаюсь в форме и о дурном не думаю. Девушки есть девушки, что с них взять? Как там о них сказано у… э… Ну их к черту, короче. Хотел процитировать и забыл. Вот увидишь, облегчение наступит уже завтра. Да какой завтра! Сегодня! Сейчас! Вот решим один вопросец, и все нормализуется.

Глупец. Он думал меня успокоить своими речами, не подозревая, что творится у меня в душе. В таких натурах, как я, погибающая любовь производит больше разрушений, чем пуля.

– Забудь этот инцидент. Вычеркни эту страницу из жизни, – резюмировал Юдин. – Женщины – зло. Я тебя сегодня же познакомлю с одной симпатичной особой, и все твои душевные колики как рукой снимет. А пока встряхнись и помоги мне выяснить одну крайне важную вещь. Как по-твоему, что это? – показал он на бутылку.

Я взял ее, вынул пробку и понюхал.

– Спиртное. Самогон, наверное. Или настойка какая-то.

Он кивнул:

– Мне тоже так кажется. А ты не помнишь, откуда он у нас?

– Не-а. Может, с выходных остался? Андрей с Виталиком что-то приносили с собой.

– Ага, после них останется, – скривился Саня. – По-моему, все допили.

– Может, мы покупали?

– Самогон?

Действительно, это было глупое предположение. Дверь неожиданно стала приоткрываться, и Саня с ловкостью фокусника спрятал бутылку.

– Юдин, к вам можно? – донеслось снаружи.

– Конечно. Заходите.

В комнату по-звериному, точно крадучись, проник профессор Игорь Семенович Вритрин. Он внимательно изучил нас горящими зелеными глазами. От этого мне стало совсем плохо, и я испугался, что меня вырвет.

– Что с вами? – спросил Вритрин, обращаясь ко мне.

– Отравился, – отпарировал Саня, подмигивая. – Сегодня в кафе пирожки дрянные.

– Проклятье! – прохрипел профессор. – Вы что, в комнате курите?

– Гостей не ждали, – сказал Саня, странно изгибаясь всем телом. Похоже, ему тоже стало не слаще моего.

– Курят, пьют! – почти прорычал профессор, вращая головой странным образом. – Что это вам дает?

– Это помогает снимать внутренние экзистенциальные противоречия, – объяснил Юдин, подлизываясь к преподавателю. – К тому же среда засасывает. В систему ценностей западной цивилизации входят комфорт, покой и удовольствия. Нет бы продать все имущество, отправиться куда-нибудь в Тибет, заняться медитацией, у-шу, жрать тростник. Абсолютно здоровый образ жизни. Но никто не променяет на это свой диван, телевизор и кружку пива. Вот ты, Серый, отправился бы в Тибет?

– Издеваешься? – едва простонал я.

– Видите, профессор, что с ним сотворила среда. А ведь…

– Замолчи! Кали-юга ниррити шушна! – гаркнул Вритрин, оборвав вдохновенный словесный понос Юдина, после чего широкими скачками помчался по коридору.

– Чего-чего? – прошептал я.

– Не разобрал. Как я его, а? Интересно, чего он хотел?

Я начал смеяться, неожиданно для самого себя. Смех был каким-то истеричным, даже перешел в завывания, но я никак не мог остановиться и замолчал только тогда, когда Саня ткнул меня локтем в ребра.

– Хватит ржать, дурак! – приказал он. – Сейчас весь этаж сбежится. Неврастеник, тебе лечиться нужно. То у него депрессия, то хохочет как дурень.

Я замолчал, перевел дух и, перефразируя профессора, заметил:

– В воздухе какое-то напряжение. Тебе не кажется?

– Это у тебя в мозгах напряжение! – взбесился Саня. – Черт, что за день такой сегодня!

Потом он успокоился, сел и произнес:

– Хотя, знаешь, ты, пожалуй, прав насчет напряжения. Тьфу, слово-то какое-то неудачное. На самом деле чувствуется совсем другое.

– Ох… – только и сказал я.

Мне вдруг очень важным показалось припомнить детали тягучего ночного кошмара, который мучил меня в течение тех немногих часов, которые я провел в постели. Серая лесная мгла, лица странных людей, звериные морды, смутные силуэты непонятных построек. Исполинское дерево, возвышающееся над ночной долиной, окаймленной на горизонте горной цепью. Клубящиеся черные тени на вершине дерева. Потом. Что же было потом? Осталось только лицо Татьяны. И еще что-то. Просто взгляд, присутствие. Помню, когда я его увидел, меня переполняли два ощущения: усталость и удовлетворение. Безграничная усталость и безграничное удовлетворение, как будто мне удалось сделать нечто, важнее чего в жизни ничего не может быть. Больше я ничего не помнил.

– Давай выпьем, – предложил Саня.

– А мы от этого не помрем?

– Значит, суждено.

Честное слово, в любой другой ситуации я бы не согласился. Но мне было так плохо, во всех смыслах, что я сдался.

– Ну, давай.

Саня нашел стаканы, взял бутылку и набулькал по полстакана сначала мне, потом себе.

– Выпьем за победу. За то, чтобы никогда не терять голову, особенно из-за женщин, – произнес он, наставительно жестикулируя указательным пальцем.

Ну уж нет. Хоть я и кивнул в знак солидарности, на самом деле я пил за любовь.

– Прощай, Танюша. Прощай, любимая, – всхлипнул я и заплакал.

– Ты чего? – испугался Юдин.

– Не знаю. Мне дерьмово.

– Так пей быстрее.

Я последовал его совету и осушил стакан. Саня опередил меня на долю секунды и поэтому уже чавкал помидором.

– Ну, как?

– Что-то странное. Спирт тут есть, но его мало. Больше какого-то другого ингредиента с привкусом, напоминающим.

Я не успел сосредоточиться и вспомнить, что же именно мне показалось знакомым. От напитка меня бросило в такой жар, что я решил приоткрыть окно. Пошатываясь, я встал, но не успел добраться до подоконника, как Саня трагично охнул.

– Я вспомнил, – промямлил он. – Когда перед уходом я заглядывал в холодильник, никакой бутылки там не было. Нам ее подсунули, пока никого не было!

– Кто?

– Не знаю! Но, похоже, они своего добились.

– Спасибо за угощение. Черт меня дернул согласиться. – прохрипел я испуганно.

Пугаться было чего. Потому что теперь стало так паршиво, что все предыдущие муки по сравнению с нынешними показались мне просто детскими шалостями. Саня барахтался на кровати, кое-как стал на четвереньки и сделал попытку слезть. Не знаю, где закончился его путь. Мне было не до него. Я как парализованный рухнул через кровать на стол и, цепляясь за него, попробовал подтащить свое тело к подоконнику, в последней надежде позвать на помощь. Как я ненавидел себя за то, что в беспорядке бросил конспекты на стол! Теперь они мешали ослабевшим пальцам дотянуться до края окна. Только бы доползти до окна и крикнуть «помогите!».

Руки перестали меня слушаться, когда я был почти у цели. Я оцепенел, лежа головой на подоконнике, грудью на столе и ногами на кровати. Живот, словно шлагбаум, провис в воздухе. Тетрадь сорвалась со стола и начала свой путь вниз, однако ее падение и не думало заканчиваться.

Ткань реальности расползалась клочьями медно-красного марева, а само мое тело стало похожим на полупрозрачное сплетение светящихся нитей. Я хотел зажмуриться, но не смог. Мне показалось, что материя расступилась и неведомая сила потащила меня прочь. Проход разверзся, словно пасть матери хаоса, Тиамат. Я проваливался в невообразимую бездну.

«Ну и слава богу, – пронеслось у меня в голове, прежде чем я полностью отключился. – И ладненько».

Внезапно все кончилось. Все. Красочные фантасмагорические картинки исчезли, и утомительно долгое падение прекратилось.

Дым, птичий гомон, трава щекочет кожу. Я лежу на земле. Где я?

Мне вдруг живо представилось, что, пока я находился без сознания, меня ограбили, раздели, избили до полусмерти и выбросили в окно, а над моим телом, измазанным кровью, собралась толпа зевак. Брр! Впрочем, я чувствовал себя вполне сносно, поэтому открыл глаза и рывком сел, готовясь, если понадобится, защищать свою жизнь.

Картина, представшая моему взору, была чересчур уж фантастична, чтобы я мог поверить своим органам чувств.

Насколько можно было судить, я находился на самой высокой точке небольшого плато. За спиной, где солнце уже проделало большую часть пути по небосклону, сколько хватало взора, простирался лес. Обзор передо мной закрывали заросли, но дальше деревьев становилось поменьше. Маленькие рощицы были разбросаны по степи, где-то серо-зеленой, где-то уже совершенно желтой. Ниже плато лежала холмистая равнина, отрезанная зеркальной гладью реки от скалистого кряжа, который тянулся до горизонта, справа вырастая до настоящих гор, обрывающихся в морскую лагуну.

Самым странным было отсутствие в обозримых окрестностях всяких следов цивилизации. Я не смог разглядеть ни одного строения, дороги, линии электропередач, ровно ничего, напоминающего о деятельности человека. Природа этих мест была девственно-чиста и нетронута воздействием технического прогресса. И все бы ничего, если бы не еще одно пугающее обстоятельство: у костра спиной ко мне сидел на корточках заросший седыми космами старик, облаченный в звериные шкуры. Он с аппетитом обгладывал мясо с кости. На прутьях жарилась какая-то снедь. Повсюду были горы золы.

Присутствие постороннего человека привело к тому, что мои кисти непроизвольно прикрыли низ живота, и только после этого приступа стыдливости заработал мой мозг.