Пришелец

Пришлец аз есмь на земли

Да? Нигде так не написано. Давай напишем о тебе?!

Всем, кого я встретила и полюбила на дорогах жизни, я посвящаю эту книгу.

Часть первая. НЕЖНЫЙ ЛЁД

 
Мы – тела двойной души
Мы – душа двойного тела
 

 
Как вольно дышат небеса над нами,
Прозрачные лучи бросает пламя,
И звёзды покрывают небосвод.
 
 
Уходит день, приходит ночь, и снова
Светлеет ткань небесного покрова,
И реки устремляются вперёд.
 
 
Так жизнь души тиха, непостижима,
Неведома, таинственна, незрима,
И лишь когда душа душой любима,
Одна в другую входит —
И поёт.
 
 
Никто, как я,
Никто так не поймёт
Тебя,
Мой сон,
Мой мир,
Мой Нежный Лёд
 

Планета слёз

Ищу я в этом мире сочетанья

Прекрасного и вечного…

И. Бунин

– Какая ночь! Как песня в тишине. Смотри на небо. Говорю стихами, смотри!

– Смотрю.

– Что ты там видишь?

– Звёзды.

– Да, звёзды… В такую ночь мне всегда верится, что там кто-то есть. Ты понимаешь?

– Да-да! Мне тоже этого очень хочется! Мы так одиноки. Мне страшно, что мы не сумеем сами разобраться…

– В чём?

– Мне кажется, что мы похожи на маленьких детей, которым дали слишком диковинную игрушку, и они, желая знать, как она устроена, не придумали ничего лучшего, как сломать её. Ведь так бывает?

– Бывает.

– Ах, если бы нашёлся умный и терпеливый взрослый, который объяснил бы им, что к чему! Тогда бы всё вышло иначе?

– Может быть… Какая ночь, Марта! Мар-та! Когда я произношу твоё имя и вот так, как теперь, близко-близко смотрю в твои глаза, мне кажется, что я где-то уже видел тебя. Ты не помнишь?

– Нет, Сергей.

– Вспомни, Марта, вспомни!

– Вспомнила! – воскликнула Марта, – мне же давно пора быть дома! Ой, что будет! Прости, Серёжка, я исчезаю…

Каблучки звонко застучали по асфальту. Лёгкая тень девушки переметнулась через дорогу, скользнула в тёмный двор. Жалобно скрипнула калитка.

Сергей подкинул монетку.

– Орёл!

– Решка… – раздалось рядом.

Звёзды столпились над землёй…

ДОМОЙ! К ОТЦУ! НАМ НАДО УСПЕТЬ!

Ярко вспыхнувший луч прожектора осветил огромное пространство космодрома и выхватил из темноты две крохотные бегущие фигурки. Впереди тускло отсвечивал голубоватым светом гигантский конус звездолёта.

Марта глянула под ноги и ужаснулась – под ними бушевала морская пучина, но девушки скользили по ней легко и стремительно, как по стеклу. «Невероятно!» – вспыхнуло в мозгу, но спутница увлекла её к жёлтому прямоугольнику двери, где неподвижно стоял человек в серебристом комбинезоне.

– Я не могу вас взять, – сказал капитан. – Корабль принадлежит не мне.

Голос его был бесстрастен, а взгляд неумолим. Но спутница Марты не сдавалась – она так настойчиво и жалобно просила взять их, что могла бы смягчить даже гору. Марта молчала и во все глаза смотрела на капитана. «Это же Сергей! Почему он нас не узнаёт?»

Капитан был молод и согласился.

– Хорошо, – сказал он. – Я спрячу вас там, где никто не сможет вас найти. Но дайте слово, что не выйдете оттуда.

Дверь сама собой сомкнулась за их спинами, и девушки следом за капитаном стали спускаться вниз по крутой, похожей на пожарную, лестнице.

Марта представила себе, что они уже под водой, ей даже почудилось, что она слышит сквозь стены угрожающий рокот, и она вздрогнула. Капитан подал ей руку.

– Вы сёстры? – спросил он.

Марта взглянула на свою спутницу и рассеянно кивнула.

Они остались одни в круглом тихом помещении без потолка – его заменяли какие-то гибкие переплетающиеся трубы, шнуры, провода, стены же были отделаны металлом, на вид почти не отличающимся от зеркала, но тёплым на ощупь. Круто вверх уходили тонкие ступени лестницы, справа была единственная полупрозрачная дверь, а за ней – темнота, напротив – примерно такого же размера экран, похожий на аквариум, в котором время от времени вспыхивали и гасли голубоватые искры.

Уходя, капитан строго-настрого запретил подходить к двери и экрану, да девушки и сами не решились бы.

После быстрого бега, волнений и физической усталости приятно было, наконец, успокоиться – всё или почти всё – уже позади. Девушек клонило в сон. Устроившись рядом в жёстких креслах, напоминающих раскладушки, они задремали.

Со всех сторон раздавался мерный гул – то усиливающийся, то стихающий, – но девушки быстро привыкли к нему.

Неожиданно к этому монотонному звуку примешался другой – живой и переменчивый. Марта быстро открыла глаза и задохнулась от ужаса: там, где раньше был экран, образовался тёмный колодец коридора, и по нему прямо на девушек неслось громадное животное, по виду напоминавшее собаку. Марта успела заметить белые отточенные клыки и свирепые глазки. Пронзительно закричав, она бросилась в противоположную сторону и побежала, не разбирая дороги. Мелькали лестницы и переходы, абсолютно похожие друг на друга. Но вот что-то матово забелело перед ней, Марта почувствовала лёгкий толчок и внезапно ослепла от нахлынувшего света…

Она сидела на полу у стены (которая пропустив её, встала на место) и в немом изумлении озиралась по сторонам.

Это была просторная прекрасная зала с убранством, какое Марте приходилось видеть только во дворцах или музеях. Марта принялась бродить по комнате, рассматривая тяжёлые зелёного бархата портьеры с вышивкой и золотыми кистями, огромную великолепную кровать под таким же зелёным балдахином, искусную лепку потолков и карнизов, зеркала высотой от пола до потолка. Причудливый, непохожий на электрический, свет заполнял комнату, но источника его Марте обнаружить не удалось. Она была так очарована красивой комнатой и сбита с толку всем происшедшим, что бродила по зале, забыв об осторожности, хотя где-то в глубине души таилось чувство, что это не безопасно, ведь, сама не зная как, она попала в чью-то спальню. Обойдя всю комнату, Марта обнаружила, что из неё нет выхода, а все окна – фальшивые. Оглянувшись в недоумении, она увидела в зеркале своё озадаченное лицо с огромными голубыми глазами и всю свою фигуру, такую неуместную и беззащитную в чужой роскошной комнате, даже новый спортивный костюм не спасал положения.

В то время как Марта рассматривала своё отражение, где-то поблизости послышались голоса, шум приближающейся толпы, музыка и приятный женский смех. Марта метнулась в сторону и притаилась за портьерой.

И вовремя! В щёлочку между портьерами она увидела, как противоположная стена раздвинулась, открывая вход в другую комнату – большую и ярко освещённую. Оттуда с весёлым смехом выпорхнула стайка девушек, одетых в лёгкие одежды. Все они были рослые, стройные, светловолосые, похожие друг на друга, а одинаковые полупрозрачные одежды увеличивали сходство. В центре этого чудесного живого букета неторопливо шагал юноша. В его походке, в каждом жесте и взгляде сквозило величие, он мог бы показаться высокомерным, если бы не ласковое выражение его лица. Юноша был фантастически красив. Он с мягкой властной улыбкой смотрел вокруг, большие лучистые глаза были задумчивы, тёмные кудри были перехвачены тонким обручем. Одет он был в переливающийся костюм, оттенки которого менялись при каждом его движении, с плеч ниспадал длинный плащ, а тонкий стан стягивал широкий пояс, со множеством блестящих бусинок-кнопок. Девушки что-то говорили ему, но Марта не могла понять ни слова. Наконец, юноша остановился посреди комнаты и жестом приказал всем удалиться.

Девушки исчезли, только одна из них задержалась. Марта видела её точёный профиль и кроткий ждущий взгляд. Юноша обнял её, провёл рукой по собранным в причёску волосам и отстранил от себя. Она приникла губами к его руке и бесшумно выскользнула. Он же сначала сел, потом откинулся на кровать и закрыл глаза.

Напуганная, удивлённая и ошарашенная всем, что ей довелось пережить, Марта долго не решалась пошевелиться. Но юноша лежал неподвижно, дыхание его было спокойным и ровным, и Марта решила, что он уснул. Она осторожно выбралась из своего укрытия, сделала несколько крадущихся шагов и, наконец, оказалась у раздвинутой стены, но та вдруг сама собой встала на место, а сзади послышался торжествующий смех.

Марта обернулась – юноша сидел на кровати и смотрел на неё.

– Подойди ко мне, – сказал он негромко; в голосе его было нечто, заставившее Марту повиноваться. Она подошла к нему, только сейчас заметив, что она босая.

Он молча рассматривал девушку.

– Я не знаю тебя. Кто ты?

– Я? – она растерялась. – А мне тут… разрешили!

Разрешать или не разрешать здесь что-либо могу только я, – произнёс он.

– Это ещё почему? – спросила она тоном человека, которому терять нечего, и всё же отчаянно труся.

– Этот корабль принадлежит мне. На всё здесь моя воля.

– Да? Ладно, – великодушно согласилась она. – Ну, я тогда пошла…

– Ты останешься!

Он опять долго и внимательно рассматривал её – так пристально, что Марта казалась самой себе личинкой под микроскопом.

Вдруг в комнату вбежала та девушка, что оставалась дольше других. Она явно была чем-то напугана. Увидев Марту, девушка замерла на месте.

– Что тебе, Линда? – спросил юноша, опуская глаза.

– Я думала… а откуда эта девушка?

– Не будь слишком любопытна. Ступай.

Линда удалилась, явно желая, но не решаясь что-то сказать. Юноша встал и подошёл к Марте так близко, что у той захватило дух.

– Ты ни на кого не похожа и так странно одета, – проговорил он задумчиво. – Почему?

Марта испуганно отступила назад.

– Ты меня боишься?

Низкий бархатный голос обволакивал всё вокруг пеленой, вещи и предметы меняли свои очертания и оказывались совсем не тем, чем были раньше.

– Н-нет, – прошептала Марта.

Он улыбнулся.

– Тогда подойди ко мне ближе.

Марта не шелохнулась. Она и так была слишком близко. Он взял её за руку.

– Пойдём, я покажу тебе что-то. Только сначала тебе надо переодеться.

Он дотронулся до своего пояса, и в спальню вошли две девушки.

– Принесите ей туфли и одежду.

Девушки вернулись, неся маленькие туфельки и лёгкое платье. Юноша кивнул, и девушки приблизились к Марте.

– Нет, нет, я сама! – запротестовала она так громко, что те отшатнулись.

Юноша слегка приподнял брови и улыбнулся, затем перевёл взгляд на девушек, и те удалились.

– Что же ты?

Марта покосилась на него и пробормотала:

– Вы тоже уйдите или хотя бы отвернитесь.

Он широко улыбнулся, лицо его просветлело и сделалось ещё прекраснее, но он не ушёл и не отвернулся, а продолжал с интересом наблюдать за ней.

– Ну, я так не могу, – заявила Марта, одевая только туфли.

Юноша медленно направился к ней. Марта замерла, как маленький зверёк, выжидая, а потом рванулась в сторону, но он крепко схватил её за руку и вернул на место.

– Оставайся так, если хочешь, – сказал он мягко.

Они пошли через яркие многолюдные комнаты – причудливые, как ёлочные игрушки. Все, кто там был, замерли в лёгком поклоне. У Марты от восторга слегка кружилась голова. Ей хотелось петь и веселиться. Сама того не замечая, она забывала всё, что было с ней раньше.

Они вышли в просторное круглое помещение, где не было никого и ничего, кроме толстой колонны, возвышавшейся от пола до потолка. Здесь они остановились.

– Я ждал тебя, – сказал он, слова его звучали как чудесная завораживающая музыка. – Я знал, что когда-нибудь ты появишься, но уже устал верить. Я сам придумал тебя. Может быть, ты мне снишься, но я умею превращать сны в действительность.

С этими словами он коснулся своего пояса, взял Марту за руку, и они шагнули в образовавшуюся в колонне щель. Там было тихо и прохладно.

– Закрой глаза, – шепнул он и опять тронул свой пояс.

Невидимая сила подхватила их и умчала вверх, а когда Марта открыла глаза, вокруг были звёзды.

Они парили легко и свободно, как лунный свет, как звёздная пыль. Он собирал в ладони звёзды и писал ей какие-то чудесные слова. Марта силилась понять, но слова разлетались, как брызги фонтана на ветру. Тогда она сама набирала полные пригоршни звёзд и писала ему слова, полные любви, и какие-то ласковые нежные имена. А вокруг них, в них самих звучала музыка, и голос пел прекрасно и непонятно:

 
И снова стоишь ты у края обрыва,
И видишь вокруг бесконечное небо,
И думаешь ты: почему был и не был,
Тот мир, в котором нас нет…
 

Свет ударил в глаза. Лёгкий ветер переворачивал страницы толстой книги, и шелест их был единственным звуком, нарушавшим тишину.

«Вот начиталась!» – улыбнулась Марта и повернулась к окну, ожидая увидеть знакомый дворик, но за окном стояла чужая лунная ночь – холодная и неподвижная. С тревожным и тоскливым чувством происшедшей катастрофы она огляделась по сторонам и вдруг поняла, что находится в той же самой комнате – его комнате! – откуда они когда-то начали своё шествие. Когда же это было? Где? И куда всё исчезло? Все окна были распахнуты настежь, и ветер, как полноправный хозяин, шарил по всем углам покинутого жилища.

Отложив книгу, Марта в глубокой задумчивости встала и вышла на террасу. Неизъяснимая тоска сжимала ей сердце, она всё силилась вспомнить, что же произошло – и не могла.

Где ты? Кто ты? Почему ты оставил меня одну?

Нет ответа.

Широкие, будто вырубленные изо льда ступени вели вниз, туда, где за грядой унылых скал шумело море. Марта медленно спустилась по ступеням и пошла по дороге, идущей вдоль моря. Длинное лёгкое платье с прозрачным шлейфом почти касалось земли. Тихо позвякивали тяжёлые украшения. Откуда на ней это платье и драгоценности?

Куда она шла, Марта и сама не знала. Сердце её изнывало от непереносимой муки, от невозможности понять, вспомнить что-то важное. Пройдя немного, она остановилась и оглянулась: на высокой скале стоял его покинутый корабль, а над его куполообразной вершиной, точно пропеллер у вертолёта, вращался пучок цветных лучей.

Какое унылое, безлюдное место! Она пошла дальше по дороге, петляющей между скал. Какие-то полузабытые слова и мелодия кружились у неё в голове, но какие это были слова и какая музыка… музыка…

Внезапно несколько тёмных фигур метнулись перед ней, и в тот же миг Марта почувствовала удар в самое сердце. Она тихо опустилась на дорогу, зажав рукой рану, горячую от крови. Она чувствовала, как торопливые руки срывают с неё украшения, но ни крикнуть, ни пошевелиться уже не могла. Широко распахнутыми глазами Марта всматривалась в лица разбойников, ловя последние впечатления от этого мира, как вдруг точно яркая вспышка озарила всё вокруг:

– Это ты!

Грабители отпрянули, а их атаман – её убийца – как подкошенный упал к её ногам.

– Марта! – простонал он. – Марта! Я так искал тебя! Так искал! Куда же ты исчезла, Марточка!?

Она слабо улыбнулась. Прекрасное по-прежнему лицо его исказила гримаса боли, из глаз брызнули слёзы и, вытирая их руками, обагрёнными её кровью, он прошептал:

– Марта, я нашёл тебя. Ты только не уходи, не оставляй меня снова! Ради тебя я пришёл в этот мир. Но эта коварная планета слёз! Я всё забыл! Но теперь! Марта, ты слышишь меня?! Ты помнишь?

– Да, – выдохнула она, устремляя взор к небесам, туда, куда улетала её душа.

Волны бились о скалы, по ним беззвучно скользили цветные лучи. Три мрачных живых тени, затаившись в щелях скал, с напряжённым удивлением слушали речь своего атамана. «Разве убийцы оплакивают убитых ими? И почему он разговаривает с ней на каком-то непонятном языке?»

А он всё кричал:

– Прости! Прости! Прости! Не покидай меня!

Но та, что могла его понять, уже не слышала, а те, что слышали, не могли понять.

Камешек со звоном ударился в стекло. Марта открыла глаза. Сон? Неужели только сон? Ещё не смея поверить, она подскочила к окошку. В залитом солнцем знакомом дворике под окном стоял Сергей и весело улыбался.

– Это такой сон? – спросила Лена.

– Он мучает меня с двенадцати лет. Я проснулась в тот день и долго не могла прийти в себя: у меня было полнейшее, совершенно непередаваемое ощущение, что я только что откуда-то вернулась, что я на самом деле была где-то, и это не сон. И мне так хотелось знать: где? И кто он? Я пыталась написать стихи, рассказ, чтобы как-то ослабить впечатление, но оно всё не уходит. Я часто думаю об этом, пытаюсь понять… Я тогда провела зимние каникулы у сестры, первый раз ехала одна на поезде и очень боялась проспать свою остановку, так что почти всю ночь я бодрствовала. Вернулась домой в шесть утра и сразу же уснула.

В комнате надолго воцарилось молчание. В большом доме они были сейчас только втроём – Лена, Люда и Надя. Все остальные вместе с преподавателем отправились в клуб на дискотеку, за несколько километров от хутора.

За толстыми бревенчатыми стенами бушевала осенняя непогода. За окнами стояла непроглядная тьма. Собравшись у печурки и глядя на таинственное мерцание углей, девушки чувствовали особое расположение друг к другу. Нечто неосознанное, нечто настолько ускользающее, что всё множество названий не в силах передать сути, снизошло на них, объединяя, согревая, успокаивая. Сидя на полу перед раскалённой печкой в чуть освещённом алом полумраке, они точно попали в единое поле чувств, мыслей, настроений – им не хотелось шевелиться, не хотелось говорить, чтобы не нарушать эту особую минуту, подарившую им неземной покой, ощущение торжественности и великого смысла всего существующего, и полную светлую радость.

Лену особенно задел Надин рассказ. Она украдкой смахнула слезу, но она же первая и не выдержала:

– Хорошо сидим. А наши-то, небось, намерзнутся, пока дойдут.

– А мне даже не хочется об этом думать, – произнесла Люда. – Ворвутся, начнут галдеть. Кажется, что время стоит, и мы будем так сидеть, сидеть…

– Пока не состаримся, – прыснула хохотушка Лена. Снова немного помолчали, слушая, как воет ветер в трубе, да тихонько переговариваются в печи угольки.

– Надь, расскажи ещё что-нибудь, – попросила Лена. – Ты так интересно рассказываешь.

– Только не страшное, – вмешалась Люда.

– Ладно, ладно. Что бы вам такое рассказать… А! Расскажу про гадание. Это было года три, наверное, назад, когда я ещё училась в школе, и нас, как сейчас, послали на картошку в ближайший совхоз…

Гадание

Избави мя от уст пагубного змия,

Зияющего пожрети мя и свести

Во ад жива

Слухи о бабе Тане ходили по всему городу, что, дескать, живёт в Захонье бабка – гадает хорошо, берёт рубль и всю правду говорит. Надя тоже слышала о ней от своих подружек, но и думать не думала, что когда-нибудь случится так… А так случилось, что в один из октябрьских колхозных дней одноклассницы заговорили о гадалке.

– Мы с Иркой хотим к ней сегодня съездить, – сказала Юля. – Только нам одним страшно.

Слово за слово – и набралась компания в шесть человек: две Иры, Юля, Оля, Наташа и Надя.

Вечером девушки встретились на остановке, как и договорились. Ехали на автобусе, потом долго шли пешком через поле, по прихваченной ранним морозцем дорожке, пока, наконец, впереди не показалась деревенька. Совсем небольшая, пара улиц. Адреса никто не знал, но когда девушки спросили у работавшей в огороде женщины: «Где живёт баба Таня?», та сразу же показала дом.

Всей толпой, робея, вошли они в сени, где высокая крепкая старуха поила молоком двух мужиков. Это и была баба Таня – не старая ещё и совсем не страшная, с белыми волосами, покрытыми платком.

– Погадать? – сразу спросила она.

– Ага.

– А чего спужались? Только не всей гурьбой. Вы две останьтесь – одна тут, на лестнице, посиди, другая пойдём со мной, а остальные пока погуляйте.

– Вот вам и хлеб с маслом, сам пришёл – кивнула она мужикам и вошла в избу.

Первыми отправились закадычные подруги Юля и Ира, которые всю кашу заварили. За ними другая Ира. А потом пришёл и Надин черёд.

С любопытством вошла она в чистую, наполненную незнакомыми запахами комнату, убранную как-то чудно, по старинке, и как будто попала в другой мир: тихо тикали на стене часы с маятником, везде по тумбочкам и столам полно было белых вышитых салфеток, убранство довершали домотканая дорожка на полу и фотографии на стенах.

– Это сыночек мой, погиб в войну…

Эта первая фраза сразу расположила девушку к сидящей напротив женщине, в которой вовсе не было ничего особенного или таинственного. Страх куда-то исчез. Баба Таня взяла в руки карты, попросила: сними так-то и так-то, разложила их на столе и заговорила… Говорила много, но каким-то мудрёным непривычным языком, так что Надя мало что поняла и ничего не запомнила. Собирая карты со стола, баба Таня произнесла, точно подводя итог:

– Да что карты, карты – это так, врут много. Я им не очень верю. Вот рука. Рука – это, доченька, план жизни. Рука не обманет. Тебе раньше гадали-то? Цыганка? Нет, доченька, у цыганок не гадай и у чёрных женщин, у кого волос чёрный, – они счастье отнимают. Да и вообще мой тебе совет: гадай поменьше – так и судьбу прогадать недолго. Правую руку клади-ка сюда.

Надя протянула правую руку ладонью вверх. Баба Таня посмотрела, пощупала.

– Чего рано-то пришла? Я до восемнадцати лет не гадаю, ну, уж ладно, раз приехали.

Нажала возле большого пальца и, присмотревшись, произнесла:

– Дети будут. Чего тебе гадать? Тебе учиться надо. Ты девочка сообразительная, учишься хорошо, но не всё пятёрки, четвёрки тоже попадаются. Капризная маленько, забалованная, но ничего, характер потом у тебя поменяется. Обязательно тебе надо учиться дальше… А родители-то у тебя родные?

– Да.

– Оба?

– Мг.

– Чего-то я тут не пойму. Ну, сестра есть, намного тебя постарше будет.

– Ага, – подтвердила Надя, поражённая.

– Сейчас у тебя есть двое, можешь с ними дружить, можешь встречаться, но эти парни – не твои. Своего встретишь неожиданно, ты никогда его раньше не видела, он приедет издалека. Как будто бы после армии, не знаю. Где-то ты его встретишь лет в девятнадцать.

– Так рано?

– Ну, точно тут не скажешь – девятнадцать, двадцать, двадцать один, где-то в эти годы. Если он сделает тебе предложение, обязательно соглашайся. Не бойся! Это будет хороший человек. Если выйдешь за него, будешь очень хорошо жить, лучше, чем твои родители. Только запомни хорошенько, доченька, это будет не простое предложение, а означающее серьёзные перемены в жизни. Запомни, доча, первое предложение – обязательно соглашайся. Если не выйдешь за него, потом долго не выйдешь замуж. Потом будет ещё предложение – тоже хорошее, но уже не так хорошо, как это.

У бабы Тани были светлые голубые глаза, от неё шёл непривычный запах – точно трав или кореньев, и когда баба Таня наклонялась к девушке, та принюхивалась, стараясь угадать, чем это пахнет, и некоторые слова пропускала мимо ушей. И всё же в этих «если» было что-то тревожащее.

– Сейчас високосный год. В високосный год тебе надо быть осторожной. Никому не верь, не выходи поздно на улицу. Хорошая рука! И жизнь у тебя будет удивлённая.

С этим «удивлённая» Надя вышла на улицу.

– Ну, как, ну, что? Что тебе сказали? – накинулись на неё подруги.

– Что жизнь у меня будет удивлённая.

– Как это «удивлённая»?

– Ну, удивительная, – пояснила Ольга.

Уже стемнело, когда девушки той же дорогой через поле возвращались домой, делясь впечатлениями. Как-то вдруг резко похолодало, по полю гулял порывистый леденящий ветер, трепал полы плащей и волосы, далеко в ночь унося приглушённые голоса.

Девочки особенно удивлялись точно угаданным подробностям: у кого сколько сестёр и братьев, у кого отец неродной или не хватает кого-то из родителей. Одной из подружек гадалка точно описала внешность её парня.

Надя плелась сзади и в разговорах не участвовала. Ветер дул прямо в лицо, руки коченели. Её знобило так, точно она внезапно заболела. Она вся сникла, ослабла, хотелось поскорее оказаться дома, под одеялом в тплой постели.

Добравшись, наконец, до дома, она чувствовала себя усталой, разбитой и больной. Мама была в командировке, а папа ничего не заметил, ни о чём не спросил. Она выпила горячего чая, всё наскоро записала в дневник и забралась в кровать.

Всю ночь её мучили кошмары: гигантский змей, обитающий во чреве Земли, преследовал её в какой-то башне. Надя крохотной точкой убегала от него по винтовой лестнице с этажа на этаж, забираясь всё выше и выше, а змей огромной своей головой пробивал каменный пол этажей прямо у неё под ногами. Вот-вот настигнет и проглотит! И неизвестно, сколько будет продолжаться эта гонка, сколько впереди ещё этажей, сколько ещё колец у змея? Будет ли спасение? Но самое ужасное заключалось в том, что гигантский змей во сне – это её мать.

– С тех пор больше не гадаю.

– А ты веришь ей? Ну, тому, что она сказала? – спросила Лена.

– Понимаешь, совсем недавно я узнала от сестры, что родители ещё до моего рождения чуть не развелись. Уже даже был назначен бракоразводный процесс, но они там снова помирились. И про учёбу, и про характер, и про двух парней, – всё это правильно. Но больше всего меня поразило моё плохое самочувствие после гадания и этот сон. Как будто я вторглась в какую-то опасную область и коснулась чего-то запретного, но реального. Раньше я относилась к гаданию как к какой-то ерунде, а теперь знаю, что это серьёзно. И в самом деле – лучше не гадать. Чему быть, того не миновать. Зачем пытаться узнать будущее? Оно должно быть сокрыто. А то «если, если». Мне не понравилось. Я бы не рискнула повторить.

Опять сделалось тихо. Угли уже догорели. Люда поворошила их кочергой, и комната вновь наполнилась красноватым завораживающим мерцанием, а на бревенчатых стенах заколыхались тёмные тени. В этом полумраке мир казался таинственным и неоднозначным.

– Надь, а ты помнишь, где эта баба Таня живёт?

– Ну… А зачем тебе?

– Погадать бы, – мечтательно произнесла Люда.

…У меня есть цель в жизни и цель эта – ТЫ…

Н***

Конец 1988 года. Из дневника.

У меня сейчас (в перспективе) три определённых желания: устроиться на студию, заиметь отдельное жильё и найти себе друга – верного и любимого.

Больше всего желаю себе любви!

«Желание исполнится через пять месяцев – когда сойдёт снег, вновь зазеленеют деревья и появятся цветы. Возможно, в этот период вы полюбите человека старше вас. Не следует слишком обнаруживать перед ним свои чувства».

Через 5 месяцев – март. Запомнить.

Герой фильма попеременно то мужчина, то женщина, иногда – ребёнок в мире взрослых, иногда – два человека, спорящие между собой и расходящиеся в разные стороны. Летает. Не такой, как все.

Сны меня ужасно интересуют.

Теперь ещё и с другой точки зрения: По ЛЭП-гипотезе (и по смыслу) выходит, что ничего не материального нет, то есть даже «игра воображения» материализуется.

Любопытно: в снах никогда не видишь своего физического уничтожения, просыпаешься за секунду до того.

Со мной, впрочем, было два раза было – в детстве в меня стрелял немец, я кричала и умирала на снегу. Потом проснулась и сон этот помню. Мне было четыре-пять лет.

Второй раз – зарезал бывший возлюбленный, но во сне оказалось, что я всё только прочитала. Это было классе в шестом, мой самый необычный по силе впечатления сон. Я как будто действительно откуда-то вернулась и долго бродила днём, как потерянная, не могла прийти в себя.

Сон! Я не могу записать.

Я теперь поверила, что жизнь может продолжаться ещё очень долго, и на душе у меня стало светлее. А то, как дамоклов меч, висело надо мной ощущение неминуемого скорого конца – всему, всем. Человеку нужен смысл, ибо так устроена вселенная – в нём и вне его. Смысл – это ключ. Но всё-таки – всегда… бесконечно…

Ничего не чувствую, что будет потом. Иногда страшно, весело. Ничего, посмотрим. Не в первый раз. Правда, тогда меня грело сознание, что я еду к Ирочке. Странно, что я её иногда ощущаю как бы частью себя. Я всё равно временами выпадаю из реальности, но теперь не думаю, что это непременно плохо.

Мне понравилась идея Вернадского, что природа – нравственна, а человек – носитель и выразитель этой нравственности.

Прошлый год заканчивался чтением Джейн Эйр. В этом – смотрела фильм.

Мне сейчас тяжело. Зачем тогда Бог создал меня женщиной? Я не могу жить без любви. Я не хочу многих, я хочу одного, но такого, чтобы всё во мне тянулось к нему и отзывалось. Я хочу любить. Я не могу больше так! Всё это в некоторой степени приятно и необременительно, но это ненастоящее, это не жизнь, а лишь иллюзия жизни. Как хочется подлинного, настоящего. Когда я любила В., я уже чувствовала, что на ещё одну такую вспышку нескоро хватит сил. Прошло почти семь лет! Я знаю, чего прошу. Мне сейчас так тяжело, так пусто. У меня никого нет. Боже, пошли мне любовь!

Я знаю, что прошу страшного. Я знаю, что всё настоящее оплачивается громадной ценой. Нет, я хочу не долго жить, но полно. Я и сейчас мучаюсь, так лучше мучиться, любя!

Я не знаю, почему «Джейн Эйр» так меня волнует. Я чувствую непреодолимую потребность читать и думать. Мне хочется – до ломоты в висках – какого-то иного света, идущего оттуда. Я сейчас как человек, которому не хватает воздуха.

Всё это довольно странно. Фильмы о страстной любви всегда действовали на меня, но не так, не в такой степени. Возможно, я в чём-то отождествляю себя с Джейн, и мне хочется своего Рочестера. Надежда – Джейн… Даже имена созвучны. А его звали Эдвард.

Там совсем иной ритм, иное течение времени. Чем-то по атмосфере, по тому мучительному сладкому удушью и попытке вспомнить, ощутить нечто, теперешнее моё состояние напоминает тот мой давний сон о полёте и космическом корабле.

Без чувств, без любви я не могу. Я задыхаюсь. Как мало значат мимолётности, не нужно их! Вернее, что значат они, что значит всё, всё, всё – без любви?!

Я очень хочу побывать в Англии, там, где жила Шарлотта Бронте и её герои. Я чувствую в ней что-то очень душевно близкое, хотя она прямолинейна и рассудительна.

«Так пролетели октябрь, ноябрь и декабрь. Однажды в январе…» Я прямо-таки вижу эту пустынную, скованную льдом дорогу, быстро приближающиеся зимние сумерки, пейзаж, залитый лунным светом… Как будто я тоже была там.

«Вы ушиблись, сэр?»

Нет, я не понимаю. Грусть не проходит, а наоборот – резко усиливается. Вчера ещё такой щемящей грусти не было. Когда я принимаю во внимание доводы моей логики, мне кажется, я права. Но не подчиняющиеся контролю чувства чаще сильнее мысли. Этот поток смывает все ограничительные столбы. Больше всего меня гнетут сомнения: права ли я, что уезжаю? Нужно ли это?

Готова ли я к слишком большим испытаниям? К испытаниям вообще?

Здесь я буксую по всем параметрам, во всех направлениях. А Киев, в любом случае, какой-никакой, а жизненный опыт.

Всё же жаль, что я ничего пока не вижу впереди.

В данный момент я уже во власти обстоятельств – билет, выписка, увольнение с работы.

Что ж, ставки сделаны.

Господи, помоги!