Пришелец

– Опаздываешь! Сегодня ти меня проверяла, да?

– Нет, извини, я просто не знала, сколько времени сюда добираться, а тётя Лида сказала: минут двадцать. Я так и вышла, – радостно защебетала она, и её бант подпрыгивал на каждом шагу. Он не выдержал – тронул рукой, потом взял её руку – ладошка была тёплой, мягкой. Она и впрямь казалась ему красивой куклой – из детства, с витрины магазина – с бантом, кудряшками и длинными серёжками в ушах.

– Ми будем гулять, – сказал он, и Надя весело засмеялась. Он и сам засмеялся вместе с ней, не зная, чему.

– Какой ты! Сегодня такой холод!

– Ти сама говорила: хочу гулять, – произнёс он с упрёком.

– Да, и хочу, только бы не превратиться в сосульку.

– В сосульку, – повторил он, – старательно выговаривая буквы непривычного слова. – Что это «сосульку»?

– Как ты! – она опять беззаботно расхохоталась, теребя его замёрзшие руки. Кидан уже вспомнил, что такое это «сосульку» – и тоже развеселился.

– Если ти замёрзла, давай бежим – кто бистре.

– Давай! – охотно согласилась она и начала быстро высвобождать карманы. – Только положи это к себе – у тебя молния, а то я потеряю, тут ключи и…

Он остановился, крепко сжав её руки, и спросил удивлённо:

– Ти что – правда хотела бежать?

Они поднялись по лестнице и вышли на бульвар Леси Украинки, к остановке троллейбуса.

– Куда это мы?

– Гулять, ти сказала: «гулять».

– На троллейбусе?!

– Нельзя гулять на троллейбусе? – спросил Кидан, точно поддразнивая. После истории с бегом Надя уже не знала, шутит он или говорит серьёзно, – и отвернулась. Кидан притронулся указательным пальцем к её подбородку, развернул к себе её лицо и объяснил с улыбкой:

– Ми идём в гости общ…жите институт культури. Ти знаешь, где это?… Мне надо что-то взять, если… он привёз. Ну, будем посмотреть…

В вестибюле общежития было тепло, но сидела бдительная дежурная.

– У тебя есть какой-нибудь документ?

– Ну, только пропуск.

– Давай… проспуск.

По сравнению с тем, что Наде доводилось видеть, общежитие института культуры было новым и чистым. Перед входом в лифт, в маленьком закоулке, где они были одни, Кидан неожиданно прижал Надю к себе, приник губами. Глаза его закатились. По её телу пробежала дрожь. Впервые вкус его губ показался знакомым, её потянуло навстречу, и она впилась в его губы с такой силой, что Кидан вскрикнул – и тут же рассмеялся.

– Всё против, всё против, эре, – прошептал он. – Когда ми комнате: не хочу, не хочу! Сейчас… – он не договорил – они снова целовались.

Комната на одного человека – просторная и хорошо обставленная – была полна народа. Надя растерялась от обилия чёрных лиц, среди которых промелькнуло и два женских. Она поздоровалась. Кидан помог снять куртку, и они присели на кровати в углу, пока другие суетились – накладывали им еду в одну тарелку, отыскивали ложку для Нади (остальные ели руками, очень ловко помогая себе двумя кусочками хлеба). Еда снова была очень наперчённой, но кто-то заботливо налил сметаны с Надиной стороны тарелки. Смех, разговоры, музыка не смолкали ни на минуту, и хотя Надя не понимала ни слова, её было весело. Она с интересом рассматривала гостей и обстановку, хозяина комнаты – мужчину зрелых лет в роскошном атласном халате, – как вдруг почувствовала, что горячая, – точно раскалённый уголь! – рука Кидана осторожно легла ей на спину и принялась медленно поглаживать. Никто из гостей не мог этого видеть, зато не одни внимательно наблюдавшие за «новенькой» глаза заметили, как вдруг вздрогнула её недонесённая до рта рука с ложкой и стремительно безвольно опустилась на колени, как вдруг затуманились её глаза, а выражение лица сделалось беспомощным… Надя с ужасом почувствовала, что не может себя контролировать – здесь, в людной комнате эта вполне невинная ласка подействовала на неё невероятно, точно пропущенная через мощный усилитель.

Она повернулась к Кидану и умоляюще шепнула ему в самое ухо:

– Не надо.

Теперь пришла его очередь вздрогнуть, даже волосы зашевелились на голове – так живо и горячо прозвучало слово. Он не рискнул взглянуть на Надю, только покорно убрал руку. Пришли ещё гости, среди них парень, которого он ждал.

– Одна минютка!

Кидан встал.

Как интересно они приветствовали друг друга – обнимались, прикасаясь щекой к щеке и похлопывая друг друга по плечам. Потом Кидан ненадолго скрылся в противоположном углу с одним из гостей, а вернулся, неся в руках какой-то свёрток.

– Пошли!

В обществе ещё нескольких парней они вышли на улицу.

– Я взял билеты в кино, семь часов. Ти любишь кино, да?

– Смотря какой фильм.

– Забиль… Подожди, подожди… камень…

– А! «Роман с камнем»! Я смотрела! – выпалила Надя и тут же пожалела. – Нет, это хороший фильм, с Майклом Дугласом. Я могу посмотреть ещё раз.

– Да? – в его голосе прозвучало сомнение. – До семи ещё целий час. А ти смотрела «Отелло»? Хороший фильм. Чекспир… Обязательно посмотри.

Надя только улыбнулась.

Вместе с другими они сели на троллейбус, добрались до Бессарабки и тут распрощались с его друзьями.

– Хочешь, ми купим билеты другой фильм – пораньше и которий ти не видела?

Но ни в одном из центральных кинотеатров не было в этот вечер билетов на ближайший сеанс.

На улице царило праздничное оживление. По Крещатику разгуливали весёлые компании.

– Пойдём пока посидим в кафе, здесь есть очень хорошее кафе «Солнечный грот». Я там один раз была, – Надя тащила его за руку, а Кидан упирался. Она не понимала, в чём дело. – Пойдём! Там так уютно!

– Посмотрим, как нам там будет уютно, – пробурчал он, сдвинувшись, наконец, с места. Но ещё не дойдя до кафе, Кидан увидел там большую толпу и круто изменил направление.

– Ми туда не пойдём! Есть ещё много времени, пойдём Одесса-бар.

В этом кафе Надя была впервые. Здесь царил полумрак, играла приятная модная музыка, столики были покрыты белоснежными салфетками, а высокие массивные стулья с резными спинками придавали залу респектабельный вид. Закуски, напитки, фрукты, десерты, сладости – на любой вкус.

Надя сидела за столиком, спиной к стойке, и с аппетитом уплетала цитрусовый десерт. Кидан ел очень медленно, смотрел на неё, не отрываясь, и в его тёмно-карих глазах что-то плавилось и переливалось. Но Надя ничего не замечала – она была в восторге от музыки, и её пальцы легонько барабанили по столу, отбивая такт.

Я люблю музыку до умопомраченья. Я едва-едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не начать танцевать. И место было. Искушение возникло настолько сильное, что я не могла отвести глаз от этого пространства между столиками, где уже видела себя танцующей. Я не боялась шокировать публику – мне уже доводилось танцевать и в автобусе, и на обочине дороги, и посреди огромного зала под рукоплескание заведённой публики. Но вот как отнесёшься к этому ты?

– Что ти так…ходишь? – мягко спросил он. – Надо так сидеть, как джельтмен.

– Я хочу танцевать!

Он улыбнулся, и его тихий вибрирующий голос прозвучал вкрадчиво:

– Пойдём к нам, там ти будешь танцевать, как ти хочешь.

– Если я буду только танцевать, я согласна.

– Что?

– Если я буду только танцевать…

– Ти грубий! – воскликнул он горячо. – Как ти можешь так говорить? Тебе не жалко?!

На минуту Надя растерялась, но тут же сказала ему тихо и серьёзно:

– Я тебя предупреждала… Я для этого не подхожу. Тебе нужны лёгкие, ни к чему не обязывающие отношения. Я понимаю, ты думаешь, я привыкну и на всё соглашусь, но этого никогда не будет!

– Как не будет?

– Так, как ты хочешь!

– Что здесь плохого, эре, если ми поймём друг друга, э?

Он смотрел ей прямо в глаза, точно ждал чего-то; Надя не знала, как его понять и что ответить.

– Ты очень хитренький, – произнесла она, сбивая на шутку.

– Я – хитренький? – искренне удивился он. – Нет. От моей хитрости нет вреда. Хитрость, от которой нет вреда, это ум.

Надя улыбнулась: неплохо это у него вышло – сделать комплимент себе самому.

– Целюй меня! – попросил он вдруг.

Она удивилась.

– Что? Прямо здесь? – и уже потянулась, было, к нему, но Кидан остановил её, ласково притронувшись ладонью к щеке.

– Что ти спросила – прямо здесь? Да, правильно. Мне не надо било просить тебя об этом, да? – он как будто ждал опровержения. И тут, глядя ей в глаза, произнёс:

– Голюбчик мой!.. Так можно сказать? Так наш профессор говорит.

– Голубушка.

– Голюбушка, – повторил он, смеясь.

Двое чернокожих парней – из тех, что были с ними в общежитии института культуры, – вошли в кафе и направились к стойке. Кидан едва приметно взглянул на них и произнёс растроганно:

– Им видела – друзья?

Он ещё раз попытался уговорить Надю поехать с ним, а билеты порвать.

– Ти видела, тебе будет скучно.

А она подумала, что скучно, вероятно, будет ему, и погрустнела. Сама по себе она ему не нужна – так ей казалось в эту минуту. А тут он ещё достал из внутреннего кармана маленькую бутылочку коньяка и спросил: «Хочешь?» Надя с возмущением отказалась, Кидан спрятал бутылочку на место и сказал: «Пошли», а у неё почему-то создалось впечатление, что теперь, когда у него не вышло с ней, он спешит «в другое место».

«Да-да! Откуда я знаю, может, у него есть кто-то, а тут ещё познакомился со мной».

Настроение совсем упало. Они встали из-за стола; Надя двинулась к выходу. Кидан внимательно наблюдал за ней, потом подхватил оставшийся на стуле свёрток и протянул Наде:

– Возьми, тут есть подарки для тебя.

– Спасибо, – ответила она безразлично.

Дворец культуры «Украина» светился яркими огнями, в фойе двигались нарядные пары.

Снова подошёл троллейбус, и несколько минут спустя они вышли возле автовокзала.

Кидан затянул Надю в телефонную будку.

– Позвони домой. Скажи, что приедешь поздно.

– Нет, уже и так поздно.

– Надя…

– К тебе я не поеду, – отрезала она.

– Почему ти не посмотришь, что там?

Он сам развернул пакет и извлёк из него красивую коробку в замше с тиснёным золотом орнаментом, распахнул как книжку – там оказался прекрасный набор теней с зеркальцем и двумя кисточками. Ему так хотелось видеть, как она обрадуется, но реакция была довольно скудной – только в первый момент дрогнули ресницы.

– Не показывай никому, – сказал Кидан, снова заворачивая коробку и пряча её в пакет.

– Почему?

– Ну, слюшай меня, не показывай!

– Да почему? Что здесь такого?

– Ува! Если ти покажешь, они будут думать о тебе плёхо.

И он долго целовал её, не вынимая рук из карманов, недовольный отказом, но не решаясь высказать это вслух.

V

Я не знаю, что мне делать.

Да, я решила с тобой расстаться, но теперь, когда ты пошёл на уступки, когда мы только гуляли, и это было так хорошо… «Что здесь плохого, эре, если ми поймём друг друга, э?»

Просыпаясь по утрам, я в первые же секунды с восторгом и замиранием думаю: «У меня есть ты!» Но следующая мысль бывает менее радужной.

Меня мучают сомнения. Да, ты мне нравишься, очень нравишься, я даже не могу определить границы этого чувства: иногда мне кажется, что наша встреча – только точка на прямой, продолжающейся в обе стороны, как будто я знала тебя ещё до нашего знакомства… Но физическая близость – камень преткновения! Камень на моей шее! Каменная стена между нами! И я… я не верю тебе!

– Надя, скажи, какое твоё отношение?

Кидан стоял в комнате Менгисту, спиной к двери, потому что она вновь пыталась сбежать от него.

– Ну, ты мне понравился, и я хотела тебя видеть.

– Сначала «нравится», а потом? А потом? – спрашивал он, пытаясь привлечь её в свои объятия, но она отворачивалась и не хотела отвечать. – А потом любить, – заключил он, сжимая её так сильно, как только мог, не задумываясь, что в порыве страсти причиняет её боль.

Но она всё не сдавалась – ни его нежности, ни его силе.

– Оставь! Ты меня не любишь!

– Если бы я тебя… – он на миг запнулся, словно подыскивая другое слово, – не любил, я бы не мог!

Но она всё не сдавалась.

И когда вышли на улицу, быстро пошла вперёд, а потом вдруг неожиданно остановилась под фонарём и дрожащим голосом произнесла:

– Нам не надо больше встречаться.

– Почему? – спросил он спокойно.

– Потому что для этого нужно любить!

– А ти меня не любишь?

– Нет.

– Надя! Это не правда.

– Почему? Надо же, какого ты о себе высокого мнения!..

– Ти хочешь, чтоби ми сейчас просто сказали: до свидания – и больше не виделись?

Она долго молчала, точно пытаясь совладать с собой, и в конце концов выдавила из себя:

– Да.

Ему ещё никогда не приходилось видеть, чтобы человек так явно желал одного, а вслух произносил совсем другое. Он видел, как она боролась сама с собой, и сила воли этой маленькой женщины поразила его. Он обнял её за плечи, запрокинул голову, и они шли, целуясь, то и дело натыкаясь на фонарные столбы. И когда на прощание он сказал:

– Я жду тебя в субботу, – у неё не было сил возразить.

V

Утро, когда все расходятся кто на работу, кто в школу – самое любимое время для меня.

Я иду в детскую, прибираюсь, сажусь за машинку… Но очень скоро замечаю, что не печатаю, а сижу, уставясь в пространство с глупой улыбкой на губах, пока какой-нибудь звук или бабушкин голос не вернут меня к реальности. Ты смеёшься? Часто звонит телефон, а когда беру трубку – там играет музыка. Думаю, это Вовочкины приятели развлекаются. Я как-то раз сходила с ним на тренировку по каратэ, посмотреть, и вот с тех пор началось. А когда прохожу мимо них на улице, шепчут вслед: «Сестра С-а пошла».

Знаешь, Люд, я за работу не волнуюсь, я чувствую – даже несколько странно! – абсолютную уверенность, что всё уладится, но я обнаружила, что мои главные цели, ради которых я приехала в Киев – работа, учёба, творчество – отодвинулись куда-то на второй план, а впереди – он. Я шагу не могу ступить, чтобы не погадать. Понимаешь, Люд, когда я поняла, что Кидан – тот, кого я ждала и о ком мне говорила баба Таня, меня начало пугать это «если».

Мне на днях приснился сон: иду, а навстречу – цыгане, цыганка посмотрела мою руку и говорит: «Ну, у тебя всё хорошо». Я возмутилась: «Вы хорошенько посмотрите и скажите толком». Она ещё раз взяла мою руку, присмотрелась и как-то странно взглянула на меня: «Первый раз такое вижу! У тебя есть две дороги – одна главная, очень ясная – твоя судьба, но если ты пойдёшь по ней, ты будешь несчастна. А другая – боковая, еле заметная, но если свернёшь на неё, тебя ждёт счастье». Она расхохоталась и убежала, оставив меня в полном недоумении.

Так и наяву.

Я влетаю в любовь, как в бездонную пропасть. «Вам надо разойтись. Ты ведь знаешь, что вместе вам не быть…» Ты права, надо остановиться, но… Я всё говорю и говорю с ним об этом в моих мыслях, от которых болит голова.

Днём, когда Костик возвращается из школы, я отправляюсь бродить по Киеву, открывая для себя всё новые и новые чудесные уголки. Но ты знаешь, моя дорогая, меня мучительно, точно гигантским магнитом притягивает в одно и то же место.

Догадываешься куда?

Повсюду были слышны песенки «Ласкового мая» – из раскрытых окон домов и из проезжающих мимо машин, в кафе и подземных переходах – в воздухе, на земле и под землёй. Надя тоже раздобыла себе кассету и заслушивалась ею, напевая целый день то «белые розы, белые розы», то «ветер холодной зимы, вечер – и вновь вместе мы», ничуть не смущаясь насмешливыми замечаниями братьев, которые были поклонниками совсем иного стиля. Они не понимали, что музыка только фон для её мечтаний и грёз наяву.

В субботу, отправляясь на свидание, она взяла кассету с собой.

Кидан встречал её вместе с каким-то парнем. Маленький, с быстрыми глазками, он почему-то сразу не понравился Наде. Она забыла дома пропуск, поэтому быстро проскочила мимо дежурного, оставив Кидана разбираться. Она остановилась у окна между этажами и слышала доносящийся снизу его голос – недовольный, что-то доказывающий. Этот парень тоже подошёл.

– Пойдёмте, он сейчас придёт.

Она не тронулась с места, точно не слышала.

Кидан, оказавшись рядом, обнял парня за плечи и пошёл с ним вместе по коридору, разговаривая. И у Нади вдруг появилось искушение: повернуться и убежать, пусть поищет. Точно почувствовав ход её мыслей, Кидан обернулся…

В комнату они вошли вдвоём, а парень отправился дальше по коридору.

Надя протянула Кидану свою кассету, и когда зазвучала знакомая музыка, она радостно заулыбалась и начала подпевать. На ней был белый свитер и коричневый комбинезон – весь на кнопках. Кидан любовался ею и одновременно прикидывал: как же всё это снимается?

Они танцевали, обнявшись, но не прошло и минуты, как он часто задышал и шагнул к кровати.

– Ну, ты сразу падаешь! – упрекнула она.

– Да, сразу. Я горячий, а ти холёдная, да?

Она не ответила. Отстранилась и – точно обдала ушатом холодной воды:

– Мне надо выйти на минутку.

– Зачем ти берёшь сумочку с собой? – заволновался он.

…Возвращаясь, Надя обнаружила, что не знает номера комнаты. Она толкнула одну дверь наугад, но та оказалась закрытой. Из другой комнаты рядом слышался гул нестройных голосов; в соседней работал телевизор; заглянув ещё в одну, Надя тут же выскочила назад под взрывы смеха… Она в растерянности остановилась посреди длинного коридора, не зная, что же теперь предпринять. В это время одна из дверей отворилась, и Кидан с озабоченным видом выглянул наружу. Надя устремилась к нему.

– А я потерялась! – радостно сообщила она, но тут же смешалась под его тяжёлым взглядом – Кидан пропустил её вперёд и запер дверь.

Он улёгся на кровать, привлёк Надю к себе, но лицо его всё ещё оставалось недовольным. А Надя распевала вместе с «Ласковым маем»:

– Я так хотел нарвать весны букет и подарить единственной тебе, единственной тебе, единственной тебе…

– Единственной мне? – переспросил Кидан простодушно. – Нет, я не верю.

Надя засмеялась, а он вдруг сказал, прищурившись:

– Я так наблюдаю, ти несерьёзная. Да, ти несерьёзная.

– Конечно, несерьёзная, – беззаботно отозвалась она. – Если бы я была серьёзная, я бы с тобой сюда не пришла.

– Именно со мной? – вдруг разъярился он. – Давай, я познакомлю тебя с другим, с советским! – он так разгорячился, что даже больно схватил её за руку – точно знакомство должно было состояться прямо сейчас. Но Надя высвободилась и произнесла обиженно:

– Не надо мне, со мной и так по сто раз в день…

– Сто раз в день? Давай познакомлю! Надя! Ти же не маленькая. Вышла из комнаты – номер не знаешь!

– Я близорукая, плохо ви…

– А как ти пришла? Ти не оставила проспуск! Если би дежурный не постеснялся, он должен бил вернуть тебя. Хорошо, что они все меня знают. Мне било стидно!

Он говорил, говорил, и вдруг заметил, что она давно уже не возражает, не оправдывается, а на глаза навернулись слёзы, вот-вот польются ручьём. Довольный эффектом воспитательной беседы, он смягчился:

– Надя, не плачь. Я не затем тебе говорю, чтоби ти плакала… Ти же совсем меня не знаешь!

– Да, совсем не знаю, – подтвердила она, всхлипывая.

– Во-от, это что би ти не думала, что я такой… легкомисленний.

Он прижал её к себе, руки проникли под одежду…

– Давай сегодня не будем, – попросила она, и Кидан снова вскипел:

– Чего «не будем»? Я же тебе ещё ничего не сказаль! Это ти дома так решила?

Он сел и смотрел на неё искоса долгим пристальным взглядом – как она лежит, откинувшись на подушку, – и неодобрительно качал головой.

Я чувствую себя довольно глупо – опять всё не так. Ну, что мне делать, если я действительно «дома так решила». Если я скажу тебе позже, тебя уже не остановить, заявишь: «Ти что, ненормальная?» А может, ты, в самом деле, не думал об этом, и я тебя обидела? И как мешает мне яркий свет и зачем-то работающий телевизор.

Ты кажешься совсем простой, но я знаю, что это не так. Хуже всего, что я теряю над собой контроль. Последнее время что-то со мной происходит… Что-то тревожит меня… Я стал плохо спать по ночам. И всё это – ты.

– Выключи телевизор.

Её голос неожиданно ворвался в ткань его размышлений.

– И свет.

Он не шелохнулся, только смотрел и смотрел – как будто она в чём-то перед ним провинилась. На лбу собрались уже знакомые ей гневные складки. И вдруг заявил:

– Тебя нельзя любить.

– Почему?

– Да. Тебя нельзя любить.

– Но почему? Почему? – спрашивала она, вся встрепенувшись, весьма обрадованная тем, что слышит заветное слово, пусть даже и в таком контексте.

– Ти заставляешь мучиться человека.

Но к его удивлению по её лицу пробежала волна удовольствия.

Ты меня поражаешь! Ты как будто читаешь в моей душе!..Так я тебя мучаю? А как иначе я могу узнать твои чувства?

Кидан долго старался – и всё напрасно. Она ничего не хотела, только капризничала:

– Выключи свет!.. включи музыку!.. Выключи телевизор, ну, выключи!

Вконец измучавшись, он выпустил её, откинулся на подушку и с мрачным видом уставился в телевизор.

Надя обошла комнату, вернулась, присела на краешек кровати и спросила тихо, как провинившийся ребёнок:

– Ты обиделся?

– Что?… Нет, – Кидан обернулся к ней и сказал очень мягко: – Надя, я не животное. Я тоже не всегда хочу. Может быть так, что ти хочешь, а я – нет.

– А я – животное?

– Нет, я так не говориль.

– Вот я и не хочу.

Но в знак благодарности за то, что он понял её, не сердился и не настаивал, Надя слегка коснулась губами его щеки. Нежная, гладко выбритая кожа, чистая и упругая, пахла свежестью… Она уже узнавала его запах. Он её манил. И вот она коснулась его щеки во второй раз – чуть ближе к губам, потом провела губами по пушистым усам и, чуть улыбнувшись, осторожно поцеловала в губы.

– Тебе нельзя верить, – прошептал он. – Ти меняешься… Как ти меня целовала! – он прищёлкнул языком, полуприкрыв глаза. Надя улыбнулась – и завладела его губами с такой силой, что у него мгновенно вскипела кровь, и комната куда-то поплыла… Пару минут спустя Кидан вскочил, выключил свет, телевизор и бегом вернулся к ней. От её поцелуев он нагрелся, как утюг, его руки нетерпеливо стаскивали, сбрасывали её одежду – всю, до последней нитки, затем он также быстро разделся сам, и вот, когда его обнажённое тело впервые приникло к её телу, он, утопая в блаженстве, вдруг ощутил слёзы на её лице.

– Надя, что слючилось? – его голос прозвучал с неподдельной тревогой.

– Ты никогда ничего мне не скажешь…

– Тебе нужны слова?… Словам не надо верить.

– Когда я к тебе прихожу, ты даже не радуешься!

– Я радуюсь! Когда ти приходишь, ти сразу меняешь мою настроению, а ти этого даже не замечаешь, да?

Она всё продолжала всхлипывать.

– Ты меня не любишь!

– Надечка, это чувство… Ти мне нравишься, и я могу тебя любить, но нужно время…

Его слова перемежались поцелуями, от раскалённого тела исходил жар и какие-то иные токи, пронизывающие её насквозь, до сладкой дрожи. Сомнения и страхи её улеглись.

– Тебе так подходит, эре?

– Да!.. Да!.. – шептала она в такт его движениям, а тонкие руки обхватили его с неожиданной и властной силой.

– Моя маленькая! Моя маленькая!

Надя открыла глаза: прямо над ней из темноты выступало его лицо…

Никогда я не забуду твоих глаз и твоей улыбки в эту минуту – умных, нежных, всё понимающих, снисходительных, счастливых глаз мужчины, который сумел разбудить огонь страсти в своей неопытной возлюбленной.

…его лицо – и выражение этого лица поразило её: в его умных проницательных глазах, светящихся бесконечной нежностью и счастьем, ей почудилось что-то сверхчеловеческое. Он смотрел на неё, как смотрит мудрый учитель на свою маленькую ученицу, когда ей нетвёрдой рукой удаётся, наконец, вывести первую букву.

Потом долго лежал, прижавшись лицом к её животу и коленям…

Что ты сделала? Я не могу пошевелиться! Не могу и не хочу…Мне нравится твой запах! Здесь, внизу, тайный твой запах, идущий из недр твоего существа.

– Надечка, можно один раз так?

– Нет!

– Немножко.

– Нет.

– Чуть-чуть. Ми считаем – один, два, три – и всё. Пожалуйста, Надечка, один раз…

И когда, не слыша больше возражений, он сделал так, оба едва не потеряли сознание.

Несколько минут после пережитого шока в комнате царило молчание. Кидан первый произнёс:

– С тобой я устаю… Видишь, как я сильно… Я никогда не устаю! – и тут же умолк, спохватившись. Незавершённая фраза повисла в воздухе, но она молчала – ни о чём не спросила, не пожелала разъяснений. Казалось, она не совсем ещё пришла в себя.

– Первий её любовник и зовут его Кулья, – улыбнулся Кидан.

Он сам не понимал, как и когда это произошло, но он снова хотел её и вошёл так стремительно, что она не успела даже удивиться.

Она больше не чувствовала ни боли, ни желания сопротивляться – нет, всё, что они сейчас делали, было прекрасно. «Теперь я понимаю…» – подумала она, так же, как и он, не закончив своей и без того ясной мысли. И снова, как много – о, как много! – дней назад прозвучал его вопрос, по интонации больше похожий на утверждение:

– Твоё тело подходит к мне?

– Да? Подходит?

– Я тебя спрашиваю!

– Я не знаю…

– Если би не так, да, если би не подходило, ми би сейчас так не касались! – и добавил шёпотом, с неподражаемо милой улыбкой, обозначившей ямочки на щеках: – Белим всегда подходит чёрний.

Он сел, меняя кассету в магнитофоне, но его взгляд – через плечо – был прикован к ней, как она сидела, зажав ладони между коленями, прикрыв руками грудь… Ему приходилось видеть роскошных женщин с куда более обильной плотью, но почему-то именно это хрупкое создание казалось ему восхитительным и совершенным…

Почему? И сейчас, и когда ты уйдёшь, и ещё много-много времени после я буду думать об этом, пытаясь разрешить неразрешимую загадку: почему? Я не могу отвезти от тебя глаз. У меня странное чувство, очень-очень странное чувство по отношению к тебе: как будто Господь в глубине сердца узрел мою мечту, вывел её во вне и облёк плотью, и вот – ты передо мной. Мне всё в тебе мило, меня пленяет каждый изгиб, каждая выпуклость твоего тела. Не прячься! Я хочу тебя видеть!

– Скромная, – проговорил он с улыбкой, точно в этом было что-то забавное. Потом во внезапном порыве встряхнул, рывком поднял её на ноги, поставил перед собой на кровати, любуясь, – и вдруг упал перед ней на колени.

– Ти – чуди!

– Кто?

– Чу-да… да? Так правильно?… Надечка, если би все твои действия били как твои слова, ти би никогда, ни с кем… – и смеялся, довольный своей победой.

В дверь в который уже раз тихо, но настойчиво постучали.

– Почему ты не открываешь?

– Ти хочешь?

Они оделись, заправили постель, Кидан подошёл к двери, открыл, переговорил с кем-то в полголоса, а потом вышел. Надя протанцевала, кружась по комнате, и остановилась, как вкопанная – в дверь осторожно, боком вошёл тот самый непонравившийся ей парень и двинулся к ней.

– Что ви тут делаете? Танцуете?

Надя растерялась, не зная, что и думать, а он тем временем подошёл совсем близко, точно собирался с ней потанцевать.

– Я уже… – только и успела выговорить она – он накинулся на неё, как сумасшедший, осыпая поцелуями. Девушка отскочила и в страхе двинулась к двери с другой стороны стола – так, чтобы он не сумел её перехватить, – и не спускала с него испуганных глаз. Однако он первый добрался до двери, и выскользнул вон, как уж, сказав:

– Он сейчас придёт.

Дверь за ним закрылась, а Надя тотчас же бросилась к шкафу, сорвала с вешалки свою куртку и начала торопливо одеваться. Сердце колотилось от пережитого потрясения, в голове рождались жуткие мысли: «Специально ушёл, чтобы этот! Фу, гадость какая! Нет, не может быть!! Тогда что? Проверяет? Специально подстроил мне ловушку?» Она была так занята своими размышлениями, что не заметила, как вернулся Кидан, и вздрогнула от его близко прозвучавшего голоса:

– Кто разрешил тебе одеться? – и тут он увидел, что всё лицо её залито слезами, а губы дрожат, не в силах произнести слово. – Что слючилось?

– Вот, значит, как ты говоришь обо мне своим друзьям!

– Не трогай моих друзей! – воскликнул он запальчиво.

– А путь твои друзья меня не трогают! – так же воскликнула она. В этот миг глаза его чудесно сверкнули. Потом спросил озабочено:

– Скажи, что слючилось? Когда я уходил, всё било… Он что – бил здесь без меня?

– Да, ты ушёл, а он зашёл…

– Что он сделал?

Она открывала и закрывала рот, но никак не могла произнести.

– Ува! Что можно сделать за этот время!

– Спроси у него сам!

Кидану удалось её успокоить, но больше остаться она не захотела. Они вышли.

Было совсем темно и довольно безлюдно. Он проводил её на автобус и тут, когда пришло время расставаться, спросил жалобно:

– Почему ти никогда не целюешь меня на прощанье?

Она взглянула удивлённо («И я хотела бы спросить тебя о том же!»), ничего не сказала, только молча чмокнула в щёку. И от этого небрежного холодного поцелуя у него защемило сердце – уж лучше бы не просил, лучше бы ждал, пока она сама захочет это сделать…

V

Как-то в одно из первых свиданий ты спросил: «Ты знаешь английский?» Я ответила: «Немножко. Учила в школе, но у нас, знаешь, как учат – только читать умею», а ты сказал: «Учи английский, ладно?» И с тех пор уже несколько раз повторяешь: «Учи английский! Учи!.. Миссис Надя». Почему «миссис»? Что ты хочешь этим сказать?

Вчера я устала от твоей страстности, мне хотелось домой, но, расставшись с тобой, и особенно сегодня я начинаю скучать, я жалею, что была такой вялой, ни о чём тебя ни спросила и не сказала того, что хотела бы сказать, что была холодной и сдержанной – меня тянет к тебе вновь, всё сильнее и сильнее – хоть бы ты позвонил! Но звонить ты должен только завтра. Волей-неволей я должна сдерживать свои порывы, но если бы ты знал, как я жду твоего звонка – точно от этого звонка зависит вся моя жизнь! Только бы ты позвал меня – сейчас, пока я сама хочу и стремлюсь к тебе. Но боюсь, ты опять скажешь: «Завтра» или «Послезавтра». Мне хочется кричать, плакать, требовать, но вместо этого я опять должна себя сдерживать, душить свои чувства – ведь надо как-то продержаться день или два… И потом, к началу следующей встречи, я укрощу себя до того, что снова не смогу сказать тебе ни слова, а уж тем более – отвечать на твои ласки. И ты даже не догадываешься, как я хочу этой встречи и чего мне стоит дожить до неё. Ах, Кидан!

– Алло!.. Алло!! Кидан, ну, почему ты молчишь?!

– Я хочу, чтоби ти сказала: «Это ти?»

– А откуда я знаю, что «это ти»? У меня много друзей, – заявила Надя, и его голос, прозвучавший в ответ, сразу переменился, точно он получил удар ниже пояса:

– Когда ми устретимся?

Молчание.

– В субботу?

Теперь то же самое случилось и с её голосом – точно железная рука сдавила горло, стало трудно дышать, – ей хотелось кричать, умолять; только не так долго! Прошу тебя! Я не вынесу! – но гордость и упрямство взяли верх, и она произнесла со всем возможным безразличием:

– Хорошо, давай.

– В субботу? – переспросил он недоверчиво.

– Угу, – подтвердила она злорадно.

– Или… нет… в субботу мне надо… я забиль… Завтра тебе позвоню, хорошо? Завтра позвоню три часа. Ну, пока.

– Пока.

– Чао.

Работы всё не было. Женя, дальняя родственница тёти Лиды, работавшая на студии, познакомила Надю с начальницей реквизиторного участка Надеждой Петровной – очень милой и обаятельной женщиной, которая каждый раз встречаясь с Надей, – то на курсах, то просто в коридорах студии обнадёживающе улыбалась и обещала позвонить сразу, как только начнутся запуски картин. Время шло, но обещания так и оставались обещаниями. Однако Надя не сомневалась, что всё в конце концов сложится, а пока – печатала очередной сценарий, учила историю и литературу, готовилась к экзаменам и много-много гуляла.