Карен Оганесян: «Я хочу снять фильм про Чехова»

Большое интервью с известным кинорежиссером Кареном Оганесяном («Игра на выживание», «Черное облако», «Крутая перемена»)

Текст: Марина Зельцер, фотография: Владимир Мышкин

Карена Оганесяна, наверное, можно назвать везунчиком. Молодой человек без профильного образования приезжает в Москву из маленького армянского городка и довольно быстрыми шагами идет к осуществлению своей мечты – снимать кино. Судьба посылает ему нужные и совершенно невероятные встречи. И сегодня Карен Оганесян один из самых сильных кинорежиссеров страны, а еще и продюсер, создавший свою кинокомпанию. Чего во всем этом больше: везения, руки судьбы или веры в себя, смелости, даже хорошего авантюризма?

Обо всем этом и, конечно, о любви к литературе мы и говорим в нашем интервью, приуроченному к Дню учителя!

Полный список всех книг, которые рекомендует гость сегодняшнего интервью, доступен в конце статьи!

Там же вас ждет еще один сюрприз 😉 Будьте внимательны, чтобы не пропустить👇

Карен, на платформе Start идет показ сериала «Крутая перемена», режиссером которого вы являетесь. Главный герой – учитель литературы. Вы тоже учились на филологическом факультете, правда, на отделении армянской литературы, но это уже детали. Вы хотите отдать дань этой профессии?

Карен Оганесян: Скажу банальную вещь, что учитель – одна из самых важных профессий. А главный человек в школе, мне кажется, – это первый учитель. Он должен привить любовь к учебе и объяснить ребенку, почему нужно читать книжки. Я в детстве всегда считал, что это занятие – пытка и не понимал, зачем сидеть за книжками, вместо того чтобы играть. Только благодаря тому, как тебя маленького заманивают в удивительный мир литературы, ты можешь не просто полюбить это, а даже подсесть на чтение, как на какую-нибудь компьютерную игру. Правда, в моем детстве игры были совсем не такие, как сейчас, но азарт они все равно вызывали. В раннем возрасте нужно обязательно прочесть определенные книги. Потом может быть уже не до этого. А столкнувшись с каким-то знаковым произведением позже, ты начинаешь осознавать, что, наверное, было бы полезнее прочитать это раньше, тогда бы те или иные поступки ты не совершил.

Когда мы готовились к работе, то прежде всего пытались понять: так какой же он – идеальный учитель, что он должен делать, чтобы сегодняшний ученик с интересом смотрел наш фильм. Надо было придумать персонажа, который разговаривает с нынешней молодежью на их языке. Многим кажется, что герои классических произведений не имеют никакого отношения к нашей жизни и сегодняшнему времени, и учитель литературы должен дать понять и почувствовать своим ученикам, что это не так.

У нас в каждой серии герой знакомит своих подопечных с каким-то произведением, а мы через эту призму раскрываем и его самого. А он не очень нашел себя и не хочет признаться в том, что он учитель от Бога и пытается любым способом уйти в бизнес. У него куча стартапов, но они все проваливаются, потому что его призвание – учить детей, влюблять их в литературу. Но история героя весьма необычна, потому как он преподает еще и в местах лишения свободы. И на тюремных уроках совсем по-другому рассказывает о тех же произведениях ученикам, которые уже пошли не по тому пути.

Я думаю, что, если бы у них в свое время был такой учитель, наверное, они не попали бы в ситуации, в которых оказались. Хотя самое интересное, что мы можем прекрасно разбирать поступки героев, а при этом порой сами бываем небезупречны. А пока наш учитель пытается принять свой дар, он понимает, что и сам в свое время поступал не так, как советовал другим, у него происходит переосмысление, он меняется.

Вы считаете, что если бы люди прочли нужные книги вовремя, то не совершили бы не очень хорошие поступки, а кто-то избежал бы тюрьмы. То есть вы такой идеалист, хотя существует извечный спор о том, влияет ли литература и искусство на души людей, и как-то это не очень подтверждается, увы...

Карен Оганесян: Естественно, книги не панацея, но я все равно считаю, что велика вероятность того, что судьба многих сложилась бы иначе и преступлений было бы меньше. Я не говорю про законченных злодеев. Каждое произведение – это история людей. Как правило, герои совершают поступки ради идеалов, любви, ради долга, и этот человеческий опыт можно воспринять. Но в то, что хорошие книжки, хорошее кино, театр, музыка воспитывают хорошее в людях, я однозначно верю. Если бы я в это не верил, то зачем бы снимал кино?!

У вас сразу возникло имя Никиты Ефремова?

Карен Оганесян: Да. Как только в сценарии был написан первый урок и наш герой заговорил, мы сразу поняли, что это Никита Ефремов. Нам нужен был очень обаятельный герой, и Никита даже пробы не проходил, я просто дал ему почитать сценарий и, когда услышал, что ему нравится, потому что должно получиться очень доброе кино, сказал: «Все, значит, будем вместе это делать».

Название «Крутая перемена» сразу отсылает к прекрасному, любимому не одним поколением фильму «Большая перемена». Вы помните, когда первый раз посмотрели его?

Карен Оганесян: Я не помню, в каком возрасте впервые увидел его, но смотрел не раз и не два, это было еще в Армении. Я очень люблю «Большую перемену». Это доброе, теплое кино, с хорошим юмором. И мы и не скрываем, что в названии есть привет этой советской картине.

Вы говорите, что классика уже не так близка молодежи, но учитель должен заинтересовать ею учеников. Вы считаете, что можно увлечь любого?

Карен Оганесян: Я думаю, что да, но к каждому ученику нужен свой подход, и в этом задача учителя. И мне кажется, наш герой умеет это очень хорошо делать.

Для вас чтение в детстве было пыткой. Часто любовь к этому прививается еще до школы: родители или бабушки с дедушками читают малышу, а тот сначала хочет сам листать эти книги, а потом и читать. У вас такого не было?

Карен Оганесян: Было, конечно, но большая часть моего детства пришлась на девяностые, то есть на период после землетрясения 1988 года, которое случилось в моем родном городе Гюмри (Ленинакане). Мне тогда было десять лет, и я помню, как говорили: «Надо прочесть эту книжку, потому что есть школьная программа», но никто не объяснял, зачем это делать в глобальном смысле, никто не увлекал конкретным произведением. Мне очень понравилась история о том, как дедушка читал внукам книжку, а на самом интересном месте прерывался, закрывал ее и говорил: «Когда начнете сами читать, узнаете, что дальше». И так как они хотели узнать развязку, быстро учились читать. Когда нам задавали прочесть большие романы, никто не говорил, что там интересного. А выражаясь сегодняшним языком, нужен тизер, чтобы заинтриговать человека, тем более юного. Первой книжкой, которую я прочел сам, был «Гадкий утенок» Андерсена. Я даже помню картинки из нее. А уже в подростковом возрасте, классе в седьмом-восьмом я читал больше, чем мои ровесники, поскольку играл в армянской команде «Что? Где? Когда?». Литература была для нас топливом. Именно благодаря моему увлечению этой игрой у меня и появилась любовь к чтению. Ведь, если ты мало знал, команде был не нужен. И появлялся азарт, чувство соревнования в том, кто больше читает, кто больше знает.

Вы были среди организаторов команды или вас позвали в клуб? Туда же всегда брали сообразительных и довольно образованных товарищей...

Карен Оганесян: Понятно, что какая-то база у меня была. Папа понимал, что для жизни надо учиться в русской школе, и книги в моей жизни были. Но читать и любить читать – это разные вещи. Вот жажда чтения появилась позже, когда я стал понимать, что, читая, умнеешь, как уже сказал, после того, как стал членом клуба «Что? Где? Когда?». До этого мне казалось, что читать надо для учителей и оценок.

У вас, как я поняла, не было хорошего учителя литературы...

Карен Оганесян: Там совсем не до учителей было, потому что мы два года после землетрясения учились в палатках, сидя у одной печки. Это была не совсем учеба, мы просто собирались и что-то делали, даже зимой, несмотря на всю тяжесть. В начале девяностых холодно было и дома: руки замерзали так, что писать не мог. Только через два-три года появилось какое-то отопление, и можно было уже без теплых курток сидеть в классе.

А помните, с каких книг или писателей началась ваша увлеченность?

Карен Оганесян: С Чехова. «Вишневый сад» меня особенно впечатлил. И до сих пор как был Чехов у меня на первом месте, так там и остается. Наверное, еще и потому, что он очень кинематографичный автор. Есть немало хороших экранизаций его произведений.

Наверное, отсюда в ваших фильмах почти всегда рядом и смех и слезы или смех сквозь слезы...

Карен Оганесян: Да, это близко мне.

А какие экранизации по Чехову вам особенно нравятся?

Карен Оганесян: Я бы отметил советский фильм «Успех» Константина Худякова с Леонидом Филатовым и Алисой Фрейндлих. Там столичный режиссер приезжает в провинциальный театр ставить «Чайку». Действие пьесы пересекается с реальными событиями. Я подумываю сделать что-то подобное, но уже в нашем времени.

Очень хотелось бы, чтобы вы это сделали, сама буду ждать. «Успех» же я просто обожаю. А каких еще писателей, может быть, из зарубежной классики, советских или современных вы открыли для себя тогда? Были ли произведения, от которых не могли оторваться, и герои или героини, в которых влюблялись?

Карен Оганесян: Это однозначно Дюма, прежде всего, «Три мушкетера», потому что это суперпацанская история была для меня. Мушкетеры, их поступки меня очень вдохновляли. И сильное влияние оказывало кино, которое снималось по этим книгам: ты его смотрел, и хотелось перечитать или прочитать произведение.

Дюма вы всего перечитали?

Карен Оганесян: Да, конечно. Когда ты любишь что-то, то дальше читаешь все, хотя твоя самая сильная любовь, как правило, остается неизменной. И «Мушкетеры», конечно же, тоже очень кинематографичный роман.

А где вы брали книги тогда? У вас дома была библиотека?

Карен Оганесян: Да, папа собирал русскую библиотеку, понимая, что мы с сестрой точно пойдем в русскую школу, хотя сам учился в армянской. Так что папе за это благодарность. И библиотека у нас была немаленькая. Вся улица приходила к нам за книжками, потому что в районе только у нас были русские авторы.

По сути, ваша квартира была библиотекой...

Карен Оганесян: Да, я давал книгу и записывал, кто что взял. Было очень смешно, потому что периодически неправильно называли авторов, например не Шолохов, а ШолохОв, не Гоголь, а Коголь, и я долго не мог понять, что это за писатели, которых я не знаю.

А библиотеки у вас в городе были?

Карен Оганесян: В Гюмри нет. Но бабушка жила в Ереване, и мы звонили туда в библиотеки, узнавали, есть ли там нужная книга или у кого-то, и ехали за ней. Это было такое приключение. Я помню историю, как познакомился с биографией Леонида Енгибарова. У него есть маленькая книжка эссе «Последний раунд». Я ее брал у одной девушки, это была рваная брошюрка, и вернул ее. А меня так вдохновило написанное, что я очень хотел это все время перечитывать, но девушка куда-то уехала. Я стал думать, как же мне найти эту книжку снова. Узнал, что она есть в одной библиотеке в читальном зале. Тогда еще даже не было ксерокса, и я сидел и переписывал книгу в блокнот. Если бы пацаны в районе узнали, что я в библиотеке не то что переписываю, а просто читаю что-то, я бы от них сильно получил (смеется – прим. ред.).

И я делал вид, что мне нравится какая-то девушка, и я специально иду за ней в библиотеку подсматривать. Кстати, меня вообще со школьных лет очень интересовали биографии выдающихся людей. Я понимаю, что байопики – моя тема, хотя пока не снял ни одного такого фильма, но думаю, что это время настанет. Когда в школе мы начинали проходить очередного автора, то весь класс уже знал, что я хорошо подготовлюсь и точно расскажу о нем. Причем процентов на тридцать я придумывал интересные факты (смеется – прим. ред.), это уже работали мои режиссерские и сценарные способности. Иногда учителя изумлялись: «Да ладно, такое было?!» – а я убеждал их в том, что это правда. Помню, что когда прочел книгу о Лермонтове, то меня просто шокировало, что он умер в двадцать семь лет, ведь он столько успел сделать за такой короткий срок жизни. У меня был период жажды чтения, и случались такие открытия...

О ком бы вы хотели снять байопик больше всего?

Карен Оганесян: Я хочу снять фильм про Чехова. Все знают его гениальные произведения, актуальные и сегодня, но он и как личность безумно интересен. Это человек-загадка, его не разгадали до сих пор. Сначала сестра следила за его имиджем и вырезала всю информацию, не подходящую для публикаций. Потом советские литературоведы представляли нам его как эдакого ироничного джентльмена в пенсне. Но Антон Павлович – фигура сложная и глубокая, со своими человеческими достоинствами и недостатками. И мне очень хочется рассказать не только про Чехова-писателя, но и про Чехова-врача. Кстати, врачом он стал вынужденно, по настоянию родителей. Семья была в долгах, и родные надеялись, что, если Антоша станет врачом, бедствовать им больше не придется. И стоить отметить, что Антоша стал очень хорошим врачом, правильным, я бы сказал. Он часто лечил бесплатно совсем незнакомых ему людей. А однажды без всякой зарплаты как врач стал курировать двадцать пять деревень, где участились случаи холеры и тифа. А когда он жил на Сахалине, то устроил перепись всех жителей тюрем и бараков, опросив десять тысяч человек лично. Представляете?! Я уверен, если снять про это кино, будет очень интересно.

В последние годы все читают книгу «Жизнь Антона Чехова» Дональда Рейфилда...

Карен Оганесян: Как раз сейчас ее читаю. Очень объемное, глубокое и захватывающее произведение.

Карен, знаю, что «Белое солнце пустыни» было вашим самым любимым фильмом в детстве и юности и оказалось для вас судьбоносным...

Карен Оганесян: Да, этот фильм я смотрел бесчисленное количество раз. И у меня, действительно, произошла удивительная история. Я хотел окончить школу Юрия Грымова, потом найти работу и поступить во ВГИК. Но директор школы, посмотрев снятую мной в Ереване короткометражку, сказала, что мне не нужно идти во ВГИК, и предложила показать мой фильм Мотылю, и позвонила ему. Представляете, именно ему, моему кумиру! Владимир Яковлевич позвал меня домой. И я так боялся опоздать, что оказался перед его домом на два часа раньше. А я только что приехал из Армении, и стоял в тонких туфлях и одном пиджаке во дворе, и ждал, когда наступит назначенное время. Эти два часа были, наверное, самыми длинными в моей жизни. Дверь открыла его жена и спросила: «Молодой человек, а где ваша верхняя одежда?». «Дома», – ответил я. «Где дома?» – «В Армении», – сказал я, и она рассмеялась. Меня напоили чаем, и потом Мотыль строго сказал ей, чтобы его полчаса никто не беспокоил по телефону. И мне это страшно понравилось (смеется – прим. ред.). Он сел чуть впереди меня, и я видел, что он ни разу не отвлекся, а потом сказал: «Молодой человек, не надо вам во ВГИК поступать, вы там два года будете в монтажке на пленке клеить, как открывать, закрывать дверь. Оканчивайте курсы Грымова и идите снимать кино». Я спросил: «А как же я сниму кино без учебы?» на что он ответил: «Да вы уже мастер». Конечно, я не был никаким мастером, мне эту работу даже стыдно вспоминать. Но он выбил из меня ВГИК, и я поступил к Грымову. Ну, а дальше все покатилось.

Вы же с детства хотели стать кинорежиссером. А почему поступили на филологический факультет, да еще на армянскую литературу? Там был меньше конкурс, вы же учились в русской школе?

Карен Оганесян: Да, я начал с русской школы, потом произошло землетрясение, и два года учились в палатках, и снова была русская школа, а последние два года – армянская. Что касается высшего образования, то в Гюмри не было ничего, связанного с кино. Папа в свое время очень хотел, чтобы я стал переводчиком или журналистом. Он обожал путешествовать, и, по его мнению, эти профессии давали такую возможность. И он, я думаю, хотел, чтобы я уехал и учился там, где хочу. Но тогда у меня, у нас не было такой возможности. А армянская филология случилась, потому что сначала я учился в одном институте, потом перевелся в другой, там мой факультет закрыли, и единственным способом окончить институт было пойти на другой факультет. И там мне дали возможность руководить маленьким студенческим театром, в котором я ставил мини-спектакли. А еще на меня сильно повлиял спектакль Ереванского русского драматического театра «Хата баллада». Я был потрясен тем, что искусство – такая мощная вещь, при том, что был далек от всего этого. Правда, у меня мама – преподаватель фортепиано, и сестры учились музыке, но это другое, а здесь я думал: «Неужели можно так зацепить игрой, что я, который в начале спектакля думал, что я тут делаю, меня девушка пригласила, в антракте даже не пошел с ней пройтись по фойе, а остался в зале, потому что пребывал в полном шоке».

Так институт вы все-таки окончили, доучились?

Карен Оганесян: Это трудно назвать словом «учился» (смеется – прим. ред.). Когда я поступил на курсы по повышению квалификации телевизионных работников с отделением режиссуры рекламы в Ереване, то сбежал из своего института за полгода до окончания. По-честному пришел в деканат и сказал: «Извините, но это не мое. Я хочу заняться другим. Если дадите диплом, спасибо, нет значит нет». И они дали.

А почему в старших классах вы оказались в армянской школе?

Карен Оганесян: Это была новая современная школа, где учили на менеджеров, тогда это слово было модным. Менялась страна, менялось время, и нам казалось, что я научусь новой профессии и мне это поможет. Но, естественно, ничего этого не случилось.

Были ли книги, которые повлияли на вас как на режиссера, помогли в профессии?

Карен Оганесян: Наверное, «Делать фильм» Феллини – первая книжка, которую я читал про режиссера, по-моему, это был 2006 год. Конечно, мне было безумно интересно окунуться в его воспоминания, в историю рождения режиссерских замыслов таких великих лент, как «Дороги», «Ночи Кабирии», «Сладкая жизнь», «Восемь с половиной»...

А кого-то из театральных гениев вы читали?

Карен Оганесян: Конечно. Станиславского, Михаила Чехова. Но это уже обычные вещи, как каждодневная еда. Я много читаю по работе. Я же не только режиссер, но и продюсер, у меня своя кинокомпания. А профессия продюсера – это постоянный поиск материала. Как классических произведений, так и новых, мало кому известных. В последнее время перечитал много детской литературы. Сейчас снимаем экранизацию одного из таких произведений.

Станиславский, Чехов – это понятно, а из более поздних великих режиссеров или реформаторов театра? Эфроса, например, хотя это банально, Товстоногова?

Карен Оганесян: Ну, я все-таки киношный режиссер. Вот недавно читал воспоминания Владимира Мотыля. Он же в свое время, повторюсь, стал моим проводником в профессию.

Вы начали свою режиссерскую карьеру с сериала «Доктор Тырса», который затрагивает тему потустороннего мира. И она часто присутствует в ваших фильмах. Почему это вас так интересует? И после того как вы сами оказались на грани, заболев ковидом во время съемок сериала «Игра на выживание», с мистическим для вас названием, как оказалось, не стали задумываться о том, касаться ли всего этого вновь?

Карен Оганесян: Для меня есть один критерий, брать или не брать сценарий, – история, рассказанная про героя должна делить его жизнь на до и после этого события. Если оно не самое важное, нет смысла делать об этом кино. Очень часто такие острые события в нашей жизни связаны с тем, что ты чуть не умер, был на грани, переосмыслил что-то. Но я всегда за свет, не понимаю, зачем рассказывать мрачную историю, если в конце нет даже надежды. Я за жизнь в кино, а не за смерть.

А вы любите такую литературу, ту же фантастику, например?

Карен Оганесян: Жанр, по большому счету, не важен. Это может быть и мистика, и фантастика, и даже хоррор. Главное, чтобы в основе лежала интересная человеческая история.

Есть ли книги, которые вы читали в детстве и юности и их же давали своим детям или советовали им прочитать?

Карен Оганесян: Конечно! В основном это та бессмертная литература, на которой росли мои родители, потом я, а теперь и мои дети. И я очень надеюсь, что их дети тоже будут расти на ней. Это старая добрая классика. Я очень люблю сказки Пушкина, произведения Носова, «Незнайкой» зачитывался и я, и все мои друзья. «Волшебник Изумрудного города» Волкова – невероятная книга.

Что, вы считаете, нужно обязательно прочесть молодому человеку не для образования, а для чего-то очень важного внутри?

Карен Оганесян: Скажу, возможно, непопулярную вещь. Молодых людей не нужно заставлять читать какие-то конкретные произведения, даже если это и всемирно признанная классика. Человеку с детства нужно прививать любовь к чтению. Хочет читать «Незнайку» или «Гарри Поттера», да ради Бога. Если молодежь полюбит читать, к Достоевскому они сами придут, когда наступит нужное время.

Сакраментальный вопрос: Толстой или Достоевский?

Карен Оганесян: В школе Федор Михайлович мало кому нравится. Дети считают его скучным и мрачным. Достоевского в детстве понять сложно. К нему надо прийти. Когда его начинаешь читать во взрослом возрасте, понимаешь, что он пишет смешные и веселые вещи. И очень светлые и оптимистичные. У Достоевского ведь как: страница мрака и безысходности, а в конце одно предложение, которое все меняет. В том числе и поэтому он мне ближе. Структура его текстов более четкая, нет объемных философских рассуждений и авторских отступлений на несколько страниц, которые так свойственны Толстому.

Ваши любимые вещи Достоевского?

Карен Оганесян: Перед съемками «Крутой перемены» пришлось перечитать «Преступление и наказание». Там много цитат из книги. А в свое время сильное впечатление на меня произвели «Бесы».

А ироническую литературу вы вообще любите? Чехова или Гоголя оставляем за скобками. Я о более легком жанре, начиная с Ильфа и Петрова, Зощенко, Джерома К. Джерома и заканчивая, допустим, Цыпкиным...

Карен Оганесян: Естественно, все эти книжки были освоены. Это все у нас бодро читалось. Я уже сказал про ироничность Достоевского. Цыпкина, кстати, пока не читал, но сериал «Беспринципные» получился веселым. Вообще ирония – это хорошо. Главное, чтобы ирония не переходила в сарказм. Тогда это уже не легкий жанр получится.

В конце девяностых – начале двухтысячных, когда к нам хлынуло много новой зарубежной литературы, появились неизвестные нам авторы: Патрик Зюскинд, Милан Кундера, например, и все обсуждали «Парфюмера» первого и «Невыносимую легкость бытия» второго. А у вас случались тогда какие-то открытия?

Карен Оганесян: Зюскинд меня потряс «Парфюмером» и «Контрабасом». Это было уже в Москве. И как раз тогда в «Сатириконе» Константин Райкин играл героя «Контрабаса». Это был моноспектакль, и я испытал шок от того, как артист так долго может существовать наедине только с инструментом и насколько это сильное произведение. И мощные эмоции я получил от «Ящика для письменных принадлежностей» Милорада Павича, который мечтал экранизировать. В какой-то момент мы хотели купить права, не помню уже, что пошло не так, но не случилось, а история меня невероятно впечатлила. Я сразу представляю себе книгу как кино, и мне это показалось очень киношным.

А как вы относитесь к детективам?

Карен Оганесян: Вся детективная история после Агаты Кристи, а я точно процентов семьдесят ее книг прочел, и меня это сильно впечатлило, казалась уже не очень интересной. Не могу объяснить почему, наверное, опять же потому, что я ничего, кроме нее, не воспринимал особенно кинематографичным.

В каком возрасте вы впервые окунулись в мир Агаты Кристи?

Карен Оганесян: Лет в двенадцать, я думаю. На мой взгляд, по интеллектуальной интриге Агату Кристи никто еще не превзошел.

Читали ли вы «Автобиографию» королевы детектива, а жизнь у неё была будь здоров...

Карен Оганесян: Пока еще не читал. Но планирую.

А экранизировать ее произведения никогда не хотели?

Карен Оганесян: Упомянутый мною ранее фильм для детей, который сейчас в производстве, – детектив. Там маленькая девочка, эдакая мини-мисс Марпл, мечтает стать сыщицей и ее любимый герой –- Шерлок Холмс. Так что это почти экранизация Агаты Кристи (улыбается – прим. ред.). Я хотел две книжки экранизировать, если говорить честно. Это упомянутый «Ящик...» Павича и «Парфюмер». Но «Парфюмера» уже сняли, «Ящик...» пока нет. Вспомнить еще какую-то книгу, которую я мечтаю экранизировать, не могу сейчас.

Когда вы думаете о новом фильме, ищете материал, никогда не перебираете книжные полки дома или в книжных магазинах?

Карен Оганесян: Я материал, скорее, не в художественной литературе ищу. Я очень увлекаюсь психологией и там нахожу ответы на истории, связанные с поступками героев. Эта тема мне ближе. Недавно на меня произвели неизгладимое впечатление две книги такой направленности – «Позитивное мышление» Нормана Винсента Пила и «Искусство мыслить масштабно» Дэвида Шварца. Всем рекомендую.

Вы чаще читаете книги бумажные или электронные, есть ли для вас разница по впечатлению и ощущению?

Карен Оганесян: По ощущениям мне больше нравятся бумажные книги. В этом есть свой неповторимый кайф. Но по работе, бывает, читаю и электронные версии.

А сегодня есть место книге в ваших руках, не связанное с работой?

Карен Оганесян: Да, сейчас я читаю «Имена на осколках» Кристины Стрельниковой, историю про детей, больных лейкемией. Но автор придумывает красочные образы, рассказывает обо всем не с пессимистичной стороны, а со светлой. И меня это очень зацепило. Еще недавно впечатлила книга Марка Леви «Слова, которые мы не успели сказать друг другу».

И я испытал потрясение от реальной истории про сестер, которые выросли с матерью-убийцей, – «Не говори никому» Грегга Олсена. Опять же я стараюсь читать книжки, которые вдруг вдохновят меня на экранизацию.

Но у вас не было экранизаций...

Карен Оганесян: «Крутая перемена» была вдохновлена записками реального учителя, который работал в колонии. Сейчас как продюсер я делаю сериал по детской книге. И вообще моя команда плотно сотрудничает с издательствами «АСТ» и «Эксмо». Мы постоянно мониторим и отслеживаем книжные новинки.

А как вы обнаружили, например, книги, которые сейчас читаете?

Карен Оганесян: Кроме общения с издательствами, я нашел новый способ поиска литературы. В книжном магазине рядом с моим домом работают потрясающие молодые ребята, которые очень много читают, и они мне дают отличные советы. И наверное, девять книг из десяти попадают в точку. Я слушаю, что они рассказывают, говорю: «О! Это интересно!» – и покупаю.

И что самого-самого вы недавно прочли по их советам?

Карен Оганесян: Например, «Сагу» Тонино Бенаквисты о том, как четыре сценариста, каждый со своей жизненной историей, писали вместе сценарий.

А Евгения Гришковца как писателя вы читаете, любите его? Он же у вас снимался...

Карен Оганесян: Я давно слежу за его творчеством. Помню, что, когда мне в руки попала книжка «Рубашка», тогда еще Рубен Левонович Дишдишян хотел ее экранизировать, но не случилось, я подумал: «Классный автор, очень кинематографично пишет. Я вижу всех его героев и понимаю их проблемы». Мне очень зашло. А потом Женя снимался у меня два раза, в «Молоке» в маленькой роли, а затем в «Грозном папе» в одной из главных. Мы очень подружились и до сих пор дружим. Я прочитал почти все его истории.

Как вам пришла идея пригласить Евгения сниматься?

Карен Оганесян: Я не могу сейчас вспомнить этот порыв, но я точно знал, что он мне нужен. Причем вначале планировались две смены с ним, мы снимали на свои деньги, и я позвонил Жене и сказал честно, что нужно все снять за смену. И он ответил: «Если знаешь, как это делать, то я с тобой». Мы поработали и подружились. Он очень творческий человек, и у него природная харизма зашкаливает. А человеку с интеллектом и с харизмой вполне этого достаточно, чтобы выглядеть в кадре убедительным. И потом его история в «Молоке» очень тронула, и, может быть, хорошо, что он не артист по образованию, хотя давно играет свои спектакли на сцене и он там безумно правдоподобен. Поэтому у меня нет вопросов к нему как к актеру вообще.

Он прекрасный, но не самый простой человек, с ним бывает сложно, даже его партнеры говорили...

Карен Оганесян: Простые люди неинтересны. Не было ни одной ситуации за три года работы с Женей с проблемой. Внутри работы могут быть нюансы, но это нормально. Был бы простой, не был бы Евгением Гришковцом.

Были ли художественные книги, которые придали вам уверенность, научили владеть собой? Как «Мушкетеры» учат верности и дружбе...

Карен Оганесян: Тот же «Всадник без головы» оказал сильнейшее впечатление в детстве. Но сказать, что эта книжка повлияла на меня в желании стать кинорежиссером, не могу, на меня больше влияли фильмы, нежели какие-то книги.

А к каким фильмам вы относитесь почти так же, как к «Белому солнцу пустыни»?

Карен Оганесян: Есть фильмы, которые я могу смотреть всегда и с любого места. Например, «Терминатор», «Храброе сердце», «Назад в будущее». Помню, как в кинотеатре смотрел «Страсти Христовы». Я так переживал, что не заметил, как вскочил со своего места, потом сзади похлопали по плечу и попросили сесть обратно.

Вы сказали, что нередко читали произведение после просмотренного фильма. А какие экранизации считаете самыми удачными?

Карен Оганесян: По мне, самая удачная экранизация – «Война и мир» Сергея Бондарчука, это безоговорочно. И он уместил огромный роман всего в четыре серии, что по нынешним временам просто невозможно.

А вы ни в кого из героев книг и соответственно экранизаций не влюблялись после Д’Артаньяна?

Карен Оганесян: Д’Артаньян, наверное, это единственный такой герой, тем более его имя заканчивается на «ян», у нас шутили, что он армянин (улыбается – прим. ред.).

При покупке от 350 руб. дарим 20 % скидку на второй заказ (весь каталог, включая новинки)

🔥Активируйте промокод buy20 и наслаждайтесь любимыми книгами и долгожданными релизами!

Читайте и слушайте все книги из статьи 👇

Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН 7719571260, erid: LjN8KZxot