Без поцелуя на прощание

Глава девятая

Время еле тянется, и дни сливаются в расплывчатое пятно. Я монотонно отслеживаю ход времени по своим еженедельным визитам к доктору Хэммонду. Приемная кабинета доктора – самое мрачное место, в котором я когда-либо имела несчастье побывать. На фоне приглушенно играет классическая музыка: та, слушая которую задаешься вопросом, что щиплет арфист – струны или волосы в носу?

Я обвожу взором комнату. Остальные пациенты, ждущие своей очереди, прилагают те же усилия, что и я, чтобы не встретиться ни с кем взглядом. Каждый второй человек похож на серийного убийцу с суицидальными наклонностями. Я испытываю панику при мысли о том, что неужели доктор Хэммонд консультирует выздоровевших психов. Быть может, тихий и слегка жутковатый молодой человек, сидящий рядом со мной, способен потерять контроль над собой в любой момент и разодрать мне горло своими ужасающими чересчур длинными ногтями.

– Лаура Кавана! – вызывает меня секретарь.

«Великолепно! – думаю я. – Почему бы не сообщить психопату мое имя? Сообщите всем присутствующим здесь психопатам, как меня зовут. Затем останется только дать им мой адрес и вручить топор, и мы снимем собственный малобюджетный фильм ужасов на заднем дворе моего дома».

Я закатываю глаза и внутренне посмеиваюсь над своим буйным воображением. Уверена, у всех остальных возникают столь же малоприятные мысли обо мне. Но я все еще с подозрительным оптимизмом надеюсь на то, что я единственная здесь в своем уме. Даже секретарша, кажется, немного не в себе: она слегка напоминает мультяшку, только косметики побольше.

– Доктор готов принять вас сейчас, – говорит она и бормочет что-то по поводу того, чтобы помочь мне пробраться мимо небольшого аквариума.

Она медленно движется ко мне с намерением везти мою коляску. Ненавижу это. Мне хватает досады, что я не могу пользоваться собственными ногами, я не хочу еще и испытывать конфуз от необходимости «одалживать» чужие. Я достаточно недовольна уже тем, что меня вызвали на прием к доктору Хэммонду, несмотря на то что я была здесь еще вчера. И мне не нужен повод, чтобы еще больше взбеситься. Думаю, мой злобный взгляд отпугивает ее, потому что она быстро ретируется за свой стол и оставляет меня наедине с моими приспособлениями.

Со стуком и лязгом я прокладываю себе путь к двери и отнюдь не элегантно въезжаю в кабинет. Доктор Хэммонд сидит за своим столом, но встает, как только видит меня.

Перед его столом в креслах сидят другие люди. Они находятся спиной ко мне и не поворачиваются, чтобы показать, что им известно о моем присутствии. Я вспыхиваю, чувствуя себя решительно некомфортно, и начинаю извиняться за то, что ворвалась посреди чужого сеанса.

– Прошу прощения! Администратор пригласил меня пройти, – с запинкой произношу я, отчаянно пытаясь выбраться из кабинета.

– Все в порядке, Лаура, – мягко произносит доктор Хэммонд. – Проходите.

Я проезжаю вперед очень медленно, изучая спины сидящих в креслах людей.

Марк и Николь? Я прищуриваюсь и мотаю головой, уверенная, что глаза меня обманывают.

Марк наконец поворачивается лицом ко мне. Он выглядит до смерти серьезно. Николь не поворачивается.

Давно они сидят в кабинете доктора Хэммонда? Я проторчала в приемной больше сорока минут, но не видела, чтобы они проходили. Зачем им понадобился такой длительный визит к врачу?

Да и вообще, что они здесь делают? Я думала, что Марк ждет меня в машине, и откуда взялась Николь?

Я считаю это предательством как со стороны Марка, так и доктора. Я успокаиваю себя тем, что они не могли обсуждать меня. Я защищена врачебной тайной, не так ли? По крайней мере, это успокаивает.

– Присядьте с нами, Лаура, – говорит доктор Хэммонд.

Я не двигаюсь с места и ничего не говорю.

– Лаура, все в порядке, – наконец произносит Марк после долгой, затянувшейся паузы. Он нежно подбадривает меня взглядом, но это меня не убеждает.

Николь продолжает сидеть спиной ко мне.

Я медленно проезжаю вперед и пристраиваю коляску около мужа.

– Вы понимаете, почему Марк и Николь здесь? – спрашивает доктор Хэммонд, как только я останавливаюсь.

Я качаю головой.

– Вы уверены? – спрашивает он тоном строгого школьного учителя.

– Да, я уверена. А что, по мне видно, что я имею хоть какое-то понятие о том, что происходит? – рычу я.

Николь внезапно поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Ее язык тела кричит о том, как она меня ненавидит. Наши чувства взаимны, стерва.

– Марк, что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

Понурив голову, Марк устремляет взгляд в пол. Он дергает коленом, отчего возникает шуршащий звук, так как его джинсы трутся о ткань подлокотника.

– Лаура, вы помните, как позвонили Николь вчера вечером? – спрашивает доктор Хэммонд.

– Нет. Если бы я хотела узнать, как там дети, то позвонила бы Патрисии.

– Ты не узнавала про детей, – отрывисто произносит Николь.

Я смотрю на нее в упор:

– У меня даже нет твоего номера.

Марк шарит в кармане и достает мой мобильный телефон.

– Где ты его нашел? – резко говорю я. – Я все утро его искала.

Марк меня игнорирует. Он пролистывает журнал звонков в телефоне.

Я пытаюсь выхватить телефон у него из рук, но не могу дотянуться.

– В два двадцать семь ночи, – говорит он.

Николь кивает.

– Ты разговаривала с Николь по мобильному сегодня ночью в два двадцать семь чуть дольше четырех минут, – говорит Марк, поворачивая ко мне экран телефона, чтобы я сама смогла увидеть доказательство.

– Но я никому в это время не звонила. Я спала. Я даже не знала, что у меня в телефоне есть номер Николь.

– Ты позвонила мне, – настаивает Николь.

– Какого лешего я бы стала тебе звонить?

– Чтобы напугать ее до чертиков, судя по всему, – отвечает Марк.

– Ты угрожала и обвиняла ее, Лаура, – говорит доктор Хэммонд.

– Да вы что? И как вы об этом узнали? – рычу я.

Доктор Хэммонд пишет что-то на листе бумаги, лежащем перед ним. Он записывает мой ответ. Говнюк!

– Вы припарковались через дорогу от дома и следили за Николь, – продолжает он, откладывая ручку.

Я смеюсь. В ситуации определенно нет ничего смешного, но все настолько запутанно, что у меня невольно вырывается нервный смешок. Неужели мы с Марком и впрямь платим этому коновалу хорошие деньги?

– Если вы не заметили, я не могу ходить. Каким, черт возьми, образом я смогла бы вести машину посреди ночи и припарковать ее где-то?

– Лаура, мне кажется, вы не понимаете всей серьезности ситуации. Слава богу, Николь сообщила Марку, а не в полицию. О чем вы только думали? – голос доктора Хэммонда звучит жестче, чем я привыкла.

Невозможно, чтобы Марк поверил в этот бред. Не может быть, чтобы Николь так легко им манипулировала. Я так сильно трясу головой, что она начинает кружиться.

– Я не обязана слушать этот бред, – рычу я. – Марк, я хочу домой.

– На самом деле вам придется меня выслушать, – говорит доктор Хэммонд. – Я могу держать вас здесь столько, сколько необходимо.

Марк склоняет голову. Я не могу понять, направлено его раздражение на меня или на врача.

– Я сказала, что хочу домой, – повторяю я.

– Мы слышали тебя, Лаура. Но тебе необходимо прислушаться к доктору Хэммонду. Что ты помнишь о прошлой ночи? – у Марка срывается голос, когда он говорит.

– Ничего, – честно отвечаю я. – Мы легли спать почти в одиннадцать, и я проснулась сегодня утром, когда прозвенел твой будильник.

Марк закрывает лицо руками. Это явно не тот ответ, которого он ожидал, но я уверена, что это правда.

– Вы хотите сказать, что не совершали тот отвратительный и неприличный звонок Николь? – перебивает доктор Хэммонд.

Его голос удивительно настойчив. Он должен был помогать мне справиться со стрессом из-за потери подвижности ног, но сейчас он больше напоминает главного детектива, выуживающего информацию из подозреваемого.

– Я ничего не хочу сказать вам. Я говорю со своим мужем. Марк, милый, ты же меня знаешь. Я никому не звонила.

Я заглядываю глубоко в серо-голубые глаза Марка:

– Я ей не звонила.

– Но ты позвонила мне, Лаура. Как ты можешь просто сидеть здесь и отрицать это? – шепчет Николь, в уголках ее глаз собираются слезы.

Марк подается вперед и обнимает ее трясущиеся плечи. Черт возьми, она хороша. Выступление, достойное чертова «Оскара». Мой муж ест с рук этой лживой стервы.

– Как ты не видишь, что она все выдумывает? – умоляю я. – Марк, почему ты веришь ей, а не мне?

– Потому что доказательства здесь, – говорит он, швыряя мой телефон на стол с такой силой, что его задняя крышка отваливается.

Соленые слезы обильно струятся по моему лицу, но Николь могла бы составить мне серьезную конкуренцию. Она завывает как маленькая потерянная сиротка. Доктор Хэммонд достает платочки из коробки, стоящей на подоконнике, и протягивает их нам обеим.

Я без устали пытаюсь доказать свою невиновность, но борюсь в битве, которая уже заранее проиграна. Они все решили еще до того, как я вошла в кабинет, и ни один из них не на моей стороне.

Наконец, когда я окончательно вымотана и теряю способность спорить дальше, я презрительно бросаю Николь извинение. Я выхватываю рецепт на снотворное, принимать которое у меня нет ни малейших намерений, из рук доктора Хэммонда и сердито запихиваю его в свою сумочку. Чувствуя себя совершенно униженной, я умоляю Марка отвезти меня домой.

Николь лучезарно улыбается: она даже не пытается скрыть своего удовлетворения. Мой муж и мой врач теперь подозревают, что я не в своем уме, а Николь получает еще больше власти над Марком и моими детьми. Эта женщина опасна, и я единственная, кто это видит.

Глава десятая

Проходит почти неделя, прежде чем я снова покидаю дом, и когда это происходит, я более чем осознаю, что мое тело трясется, по мере того как мы медленно едем, минуя большие вечерние пробки, в сторону Найтсбридж-отеля.

Я пристально смотрю в окно и игнорирую вибрирующий у меня на коленях телефон.

– Ты не собираешься ответить? – спрашивает Марк, отрывая взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня.

– Нет.

– Это может быть важно.

Я игнорирую и Марка, и звонящий телефон и продолжаю смотреть в окно.

Я узнаю номер. Это глава комитета, устраивающего бал. Тот же человек, который звонил мне три дня назад, чтобы сообщить, что благотворительные сборы с бала в этом году отойдут Ирландской ассоциации инвалидов-колясочников. Она вежливо предложила мне стать приглашенным докладчиком на вечере. Полагаю, она решила, что будет политкорректно чисто символически вытащить калеку на сцену. Я отказалась, разумеется, уверенная, что меня воспримут скорее как музейный экспонат, нежели как оратора.

Марк был в ярости. Он умолял меня поучаствовать, но я категорически отказалась. Он сказал, что нуждается в публичности, потому что это будет очень хорошо для его бизнеса. Если бы люди знали, как тяжело идут дела у нас дома, они бы покупали вещи для ремонта в строительном магазине Марка вместо сетевого отдела ниже по улице.

Я потратила почти три часа на подготовку к балу, но сейчас, придирчиво осматривая каждый миллиметр своего лица в плохо освещенном зеркальце на козырьке от солнца, я чувствую себя столь же неуверенно, как если бы вышла из дома в пижаме. Я более критична к своей внешности, чем обычно, и знаю, что это отражает мой ужас перед этим вечером. Я пристально смотрю на линии и складки, которые время терпеливо вышило на моей коже. Каждая тонкая морщинка – напоминание о многих годах счастья, которые привели меня к этому странному периоду в жизни. Никакого консилера не хватит, чтобы спрятать мешки под глазами из-за беспокойных ночей, заполненных снами. Я сосредоточилась на том, чтобы нанести тягучую черную тушь на и без того густо накрашенные ресницы, в надежде, что смоки-айс отвлечет внимание от темных кругов под глазами.

Я знаю, что моя склонность к излишнему анализу действует Марку на нервы. Слышно, как он сжимает челюсти. Он не может пилить меня за то, что я придираюсь к себе, потому что мы не разговариваем. Мы не разговаривали всю неделю. Я все еще злюсь на него из-за того допроса в кабинете доктора Хэммонда, а он отказывается извиняться. Он все еще твердо верит россказням Николь. Меня предали, мне больно, а его это как будто не волнует.

Я продемонстрировала невиданную сдержанность и даже не спрашивала его, как Патрисия справляется с детьми. Я несколько раз звонила ей домой, чтобы самой спросить, но каждый раз отвечала Николь, так что я просто вешала трубку.

Все парковочные места для инвалидов, расположенные рядом со входом в отель, заняты, так что мы кружим по парковке по меньшей мере десять минут, прежде чем находим свободное место, наиболее удаленное от главного входа.

– Только этого не хватало! – говорит Марк, глядя на проливной дождь в лобовое стекло.

Я чуть было не отвечаю, но вовремя спохватываюсь. Я категорически отказываюсь сдаваться первой. Марк должен приползти ко мне, моля о прощении, и даже в этом случае мне будет нелегко удовлетворить его просьбу.

Несколько мгновений мы сидим в гнетущей тишине, но, решив, что дождь не собирается прекращаться, Марк быстро выпрыгивает из машины. В боковое зеркало я наблюдаю за тем, как он прокладывает себе путь к багажнику, где копается в попытках найти зонт-трость. Ему с трудом удается удерживать зонт, одновременно пытаясь вынуть мою тяжелую коляску. Попытки раскрыть кресло оборачиваются полной катастрофой, и я чувствую укол совести.

Адам случайно паркуется недалеко от нас и, заметив, что у Марка проблемы, спешит на выручку. Сгорая от стыда, я быстро тянусь за мобильным. Мне отчаянно хочется отвлечься от драмы, развернувшейся позади машины. Я смотрю на экран и замечаю пять пропущенных звонков от Эйвы: четыре текстовых сообщения и одно голосовое.

Во всех сообщениях написано одно и то же: «Позвони мне, как только сможешь». Я как раз собираюсь нажать на кнопку вызова, когда Марк открывает дверь авто.

– Давай! – командует он.

Я на автомате обхватываю руками его шею и жду, чтобы он вытащил меня из машины. Я научилась группироваться так, чтобы меня легче было нести. Марк все больше и больше привыкает меня поднимать, и я вижу, как у него на руках начинают появляться твердые бицепсы.

Из-за машины, оказываясь в поле зрения, выходит Адам и машет мне. Я машу в ответ. Хотя он идет рядом с нами совсем недолго, но атмосфера уже становится для него слишком некомфортной.

– Ой, я оставил билет в машине. Сбегаю за ним, – говорит он. – Вы идите вперед. Увидимся внутри.

– Он лжет, – говорю я.

– Зачем ему лгать? – огрызается Марк.

– Затем, что он не тупой. Очевидно, что ты в ссоре со мной.

– Я не в ссоре с тобой, Лаура. Я просто не понимаю тебя, и проще промолчать, чем рисковать, что ты взорвешься, если тебе не понравится что-то, что я сказал.

– Это снова насчет Николь? Я уже сказала тебе, что злилась из-за того, что ты принял ее сторону. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать?

– Можешь, пожалуйста, говорить потише? Необязательно об этом знать всему району.

– Нет, не могу, – бросаю вызов я. – Сам говори потише! – и тут же понимаю, как глупо это звучит. Марк шепчет, но меня это совсем не волнует. Я готова полоскать все наше грязное белье на людях.

Я продолжаю негодовать в надежде вывести Марка из себя, но с треском проваливаюсь. Напротив, мне удается лишь заставить его снова замолчать. Его сдержанное поведение раздражает почти так же сильно, как то, что он поверил словам Николь, а не моим.

К счастью, отель для инвалидов оборудован. Длинный пандус у входной двери огибает главную лестницу, выполненную из гранита. Однако, оказавшись внутри, я понимаю, что остаток вечера мне все время придется преодолевать конфуз. Туалеты расположены в конце длинного и очень узкого коридора, а стойка регистрации – на платформе, к которой ведут несколько низеньких, покрытых ковром ступеней. Марк чувствует мой дискомфорт и беспомощность, и я с облегчением вижу, что в его глазах читается сострадание.

– Я зарегистрирую нас, – произносит он обыденным тоном. – Почему бы тебе пока не осмотреться?

Это хорошая идея, и в обычной ситуации я была бы рада, если бы он взял на себя хлопоты по въезду, но тот факт, что я не могу добраться до стойки регистрации, даже если захочу, усиливает мой стресс. Меня не злит и не расстраивает отель. Это бесполезная трата энергии. Я злюсь на себя. Почему мой глупый мозг не может вспомнить, как заставить ноги шевелиться?

Вдруг из ниоткуда появляется Эйва и заключает меня в свои сильные медвежьи объятия:

– Лаура, я так рада, что нашла тебя. Ты получила мои сообщения?

– Да – все триста, – шучу я. – Что-то случилось?

– Нет, не случилось, но… э-э-э… у меня такое чувство, что ты будешь не слишком довольна, когда… – Эйва замолкает на полуслове, когда замечает, что ко мне подходит Марк.

– Ты зарезервировал номер? – спрашиваю я, совершенно забывая, что не разговариваю с ним.

– Урвал последний, – отвечает он с улыбкой.

В его голосе слышится воодушевление, и я искренне рада, что мысль о том, чтобы провести ночь в отеле только вдвоем, способна вызвать у него такую реакцию. Может, пора пойти на мировую?

Я улыбаюсь в ответ, и Марк наклоняется, чтобы нежно поцеловать меня в лоб. Я глубоко вздыхаю от облегчения, что мы положили конец нашей вражде. Мне так чужды ссоры с Марком – я и понятия не имела, что это так выматывает.

– Прости, Эйва, что ты говорила? – наконец спрашиваю я.

Эйва потирает рукой лоб, как будто она тайный шпион, которому едва удалось избежать похищения и пыток с целью выведать информацию:

– Ничего, это неважно.

Звон крошечного антикварного обеденного колокольчика приглашает нас в банкетный зал. Я умираю от стыда, когда мы оказываемся у узкого входа. Марк прокладывает путь, и я, повесив голову, ожидаю конфуза, который за этим последует. Эйве придется бегать в поисках служащего, который нехотя поможет протолкнуть мою киберзадницу в дверной проем. Я чувствую, как волосы на задней части шеи встают дыбом, когда я собираюсь с духом.

Марк тихонько открывает вторую створку двойных дверей и с легкостью проталкивает мою коляску внутрь. Он даже слегка насвистывает какую-то мелодию для достижения оптимального драматического эффекта.

Оказавшись внутри, я стараюсь сидеть как можно более прямо и оглядываюсь вокруг. Мне удалось добраться до банкетного зала с минимальным дискомфортом. Я действительно нахожусь на публике, среди людей, и никто не пялится на меня и не отпускает ремарки. Я всего лишь еще один человек среди толпы, готовой насладиться вечером с хорошей едой и в хорошей компании.

Весь ужин я смеюсь и, несмотря на все свои сомнения, обнаруживаю, что действительно получаю удовольствие от вечера. Меня время от времени клонит в сон, но мне удается бороться со слабостью, даже несмотря на то, что Марк это замечает. Он предлагает отвезти меня наверх так часто, что я сбиваюсь со счета.

– Ты от меня так просто не отделаешься, – снова и снова отшучиваюсь я.

Он смеется, но я знаю, что через пятнадцать минут он снова предложит мне пойти прилечь. Я наслаждаюсь таким знакомым вниманием со стороны Марка и вспоминаю, каково это – быть обычной влюбленной парой. Парой без тяжести всего мира на плечах.

Я с облегчением замечаю, что к нашему столику подходит официантка с кофе. Вино явно ударило мне в голову. Комната кружится, и я вполне уверена, что у меня заплетается язык. Я выпила всего бокал и даже не притронулась ко второму, но уверена, что мне уже хватит.

– Боже, Лаура, на кого ты похожа? Если бы бармен сейчас испортил воздух, тебя бы унесло от одного выхлопа, – дразнит Эйва.

– Знаю, знаю, – признаю я. – Это такой позор. Обычно я не так быстро напиваюсь.

– Слабачка, – шутит Адам.

Впервые за весь вечер он заговаривает со мной. Собственно, впервые за весь вечер он заговаривает вообще с кем-то. Большую часть мероприятия он провел, облокотившись о барную стойку и болтая с симпатичной барменшей. Он пропустил половину ужина. Эйва инстинктивно защищает поведение Адама.

– Он сегодня плотно пообедал, – шепчет она. – Он просто не голоден.

– А, понятно, – говорю я, стараясь не замечать, как сильно его невежливое и грубое поведение расстраивает ее.

Музыкальная группа рассаживается, пока все наслаждаются чаем и кофе. Я обращаю внимание Эйвы на девушку, сидящую к нам спиной в нескольких столиках от нас. На ней такое же до ужаса дорогое зеленое платье, в котором Эйва была в прошлом году. Я отчетливо помню его, потому что после прошлогоднего бала неделями говорила о нем и заставила Марка пообещать, что если когда-либо попаду на распродажу, то обязательно смогу купить себе такое. Разумеется, он пропустил это мимо ушей, а через какое-то время я совершенно позабыла об этом.

– Лаура, – говорит Эйва, придвигая меня ближе к себе. – Ладно. Только не психуй, но тебе не знакома девушка в зеленом платье?

– Не особо, а должна? – я задаюсь вопросом, неужели это кто-то из школы и до Эйвы дошли слухи, что ее бывший парень умер от жуткого недолеченного герпеса или чего-то подобного.

– Это Николь! – заявляет Эйва как ни в чем не бывало.

– Что?! – визжу я так пронзительно, что, возможно, сбиваю эхолокатор какого-то бедного кита.