Читать книгу: «Круассан с любовью»

Zeynep Sahra

Ayçöreği

First published by Ren Kitap Yayın Dağ. San. Tic. Ltd. Şti.

Russian translation rights arranged through Kalem Agency and Andrew Nurnberg Literary Agency.

Перевод с турецкого: Иван Александров

© 2016 Zeynep Sahra

© И. Александров, перевод, 2025

© Диана Бигаева, оформление, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Моему мальчику…

Желаю доброй ночи сотню раз… ¹

Уильям Шекспир

1. Первое воспоминание

Спроси я, какое ваше самое первое воспоминание, что вы ответили бы?

Мне было, наверное, четыре или пять. Я сидела, как воробушек, на стене у нашей калитки и ждала его. Пятка розовых уличных шлепанцев, которые были мне немного велики, ритмично стучала о стену. Мой взгляд был прикован к концу улицы – как будто, если я отвлекусь, он придет позже. Я не сводила глаз с поворота, хотя от восходящего солнца они уже начинали слезиться.

Спеша на работу, люди выходили из аккуратных домов с садиками, выстроившимися по обеим сторонам улицы, и иногда закрывали мне обзор. Тогда я хмурилась.

Долгие минуты проходили в ожидании, но вот он наконец появился в конце улицы, держа в руке маленький белый пакет. Я спрыгнула со стены, которая была вдвое выше меня, стукнулась коленками о землю, но не обратила внимания. Зашагала к нему, волоча штанины тонкой пижамы по земле. И, едва дойдя, тут же начала ворчать, полная нетерпения:

– Почему ты так задержался?

– Что я мог поделать, Сахра, сегодня они поздно включили печь.

Он заметил, что мой любопытный взгляд направлен не на его лицо, а на пакет, и с улыбкой вынул из него бумажную упаковку. Когда он достал оттуда содержимое, выражение моего лица развеселило его еще больше. С теплой улыбкой он протянул мне подарок.

– Ну, держи, мелкая.

Я взяла подношение обеими руками, крепко сжала пальцы, чтобы не уронить. Прежде чем откусить в первый раз, мне нравилось подносить лакомство к носу и вдыхать глубоко-глубоко – так, чтобы аромат наполнил все тело. Зажмурившись от сладкого запаха корицы, я услышала его смешок.

Я открыла глаза, нетерпеливо разорвала круассан в форме полумесяца ² надвое и протянула одну половину ему. Мы сели на тротуар у наших домов.

– Никто на свете не любит круассаны так же сильно, как ты, – заметил он, наблюдая, как жадно я лопаю тесто.

Он смотрел на меня, а лучи солнца, падавшие ему на лицо, придавали глазам светло-зеленый оттенок. Он улыбнулся, продемонстрировав неполный набор зубов, и протянул мне свою половину круассана. Я без колебаний впилась в нее зубами, от чего его улыбка сделалась еще шире.

– В следующий раз, когда захочешь круассан, скажи мне перед сном. Не надо с утра пораньше швырять камешки в мое окно.

Дожевывая последний кусочек, я откинула волосы, упавшие на лицо, и кивнула. Тишину улицы нарушало щебетание просыпающихся птиц. Когда он встал, черный шлепанец соскользнул у него с ноги – он, должно быть, второпях надел папины. Он поправил пояс пижамных штанов и велел мне идти домой.

Я встала, когда он направился к калитке соседнего двора. И заявила:

– А я каждый день хочу, чтобы ты покупал мне круассан.

Мой тонкий голосок не сильно отличался от щебета птички.

Он улыбнулся и ответил:

– Хорошо, буду покупать.

Его зеленые глаза смотрели на меня. Я нетерпеливо добавила:

– Но ты будешь покупать их мне каждый день! Вечно. Понял?

Его улыбка стала шире. Я снова поглядела на щербину на месте недостающего зуба. В то время я сама с нетерпением ждала, когда же молочные зубы начнут выпадать и у меня.

– Вечно?

Не задумываясь, я с ухмылкой кивнула:

– Да. Потому что я очень их люблю.

Слово «очень» я произнесла протяжно, раскинув руки в стороны, чтобы показать всю силу своей любви. Но он закатил глаза, будто я сморозила глупость:

– Ты не будешь любить круассаны вечно, Сахра!

Я пожала плечами и упрямо сказала:

– Буду!

Он так же упрямо прищурился:

– А если появится что-то, что ты полюбишь больше?

Я ненадолго задумалась. Он говорил про что-то невозможное. Как дождь из шоколада. Я точно знала, что шоколадный дождь – невозможная штука, потому что папа так мне и сказал: открывать рот и ждать бесполезно – шоколад с неба не посыплется. Так же бессмысленно было ожидать, что откуда-то вдруг возьмется нечто такое, что я полюблю больше круассанов.

Но вместо того, чтобы объяснять ему, насколько это глупо, я снова упрямо пожала плечами:

– Ты просто пообещай, что будешь покупать мне круассаны всегда-всегда!

Он с шумом выдохнул, словно утомился со мной спорить:

– Всегда-всегда я не смогу, Сахра. Однажды ты выйдешь замуж.

Я нахмурилась, не понимая, с чего это вдруг должно помешать ему покупать мне угощение. Выпятив нижнюю губу, я задумалась, а затем пожала плечами и заявила так, будто это была самая понятная вещь на свете:

– Тогда я выйду замуж за тебя.

На этот раз задумался он:

– Но, чтобы жениться, нужно любить кого-то.

– Ты что, меня не любишь?

– Люблю, но… Знаешь, мой папа говорил, что если по-настоящему любишь кого-то, то рядом с ним не можешь дышать. А рядом с тобой я дышать могу.

Теперь уже я уставилась на него, сердито сдвинув брови. Я думала. Думала. Думала. Потом широко раскрыла глаза и громко скомандовала:

– На счет «три» задержи дыхание, ясно?

Он не понял.

– Давай-давай, сделай, как я сказала! – нетерпеливо повторила я.

Он снова закатил глаза, словно ему было скучно заниматься всякой ерундой, а затем недовольно сказал:

– Ладно.

Я досчитала до трех. Он набрал в грудь воздуха, точно собирался нырнуть, и надул щеки. Глядя на его забавную физиономию, я рассмеялась, а затем быстро пробежала через садик к своему дому. На пороге обернулась и крикнула прямо в его покрасневшее и надутое лицо:

– Видишь, теперь я могу выйти за тебя замуж!

Я еще не знала, что это воспоминание – самое первое – сформирует всю мою жизнь. Я не знала, что несколько простых слов, которые родились в моей детской голове, на долгие годы превратятся для меня в мечту – в последнее, о чем думаешь перед сном. И уж точно я не могла знать тогда, какая же это боль – безответно любить кого-то, кто находится на расстоянии вытянутой руки. Особенно если тот, кого ты любишь, – старший брат твоей лучшей подруги…

А еще, само собой, я и представить не могла, что, когда я сбегу из нашего уютного Чыкмаза, и моя жизнь столкнется с жизнями других людей, в нее совершенно нежданно ворвутся загадочная Бабочка и – но это не точно – избалованный Ромео и перевернут ее с ног на голову.

Ну и самое главное. Мне предстояло обнаружить, что найти нечто такое, что можно любить сильнее круассанов, не так уж невозможно.

2. Тупик

«Я полюбил вероятность твоей возможной любви…»

Эта строка, хоть и не совсем отражала основную тему стихотворения, была моей любимой. Словно краткое содержание моей жизни. Шесть слов украшали первый разворот каждой моей книги и любой листочек-закладку во всех моих тетрадях. Я настолько сроднилась с этой строкой, будто ее написал не Йылмаз Эрдоган ³, а я сама. Иной раз я даже злилась на него за то, что он растиражировал эту фразу для широкой публики.

Дожидаясь Эрву в саду, я устала следить за стрелками часов и вместо этого начала разглядывать яркие гортензии, выстроившиеся в ряд. Даже в вечернем мраке они выделялись. В голове снова крутилась та самая строка… Каждый раз, когда в потоке мыслей возникал перерыв, мне вспоминалось его лицо, и я со вздохом повторяла про себя эту фразу.

Очередной из бесчисленных случаев, когда меня вывел из мечтательности его запах – тот, что заглушал все ароматы мира.

– Наша ведьма снова заставляет тебя ждать, да?

Хотя я выросла, постоянно видя его лицо, каждый раз при взгляде на него сердце у меня заходилось, точно впервые. Он наклонился завязать шнурок, а я, прислонившись к садовой калитке, пыталась контролировать дыхание, чтобы привести пульс в норму.

Вдох носом, выдох ртом…

Но ритмичные вдохи не помогали успокоиться, а лишь сильнее наполняли мои легкие его запахом. Я неловко улыбнулась и кивнула. Он поморщился, показывая, что слегка недоволен. Выпрямившись, ухватился за дверную ручку и крикнул в глубь дома:

– Эрва! Сахра тут уже одеревенела! Не выйдешь через десять секунд – уйдем без тебя!

Договорив, он подмигнул мне. Пока он, повернув голову, слушал ответ Эрвы, я уже мысленно прокручивала в голове его подмигивание в замедленном повторе.

Спустя несколько секунд он перепрыгнул через пять ступенек крыльца и направился к садовой калитке. Его темная рубашка развевалась на теплом летнем ветерке, и, будь за спиной еще красный плащ, он выглядел бы как настоящий супергерой. Хотя для меня он был таким и без плаща. Мое прижатое к калитке тело напрягалось все сильнее с каждым его шагом, и я снова скомандовала себе: «Вдох носом, выдох ртом…»

Он остановился, прежде чем пройти мимо, и повернул ко мне голову. Ярко-зеленые глаза мигом развалили едва обретенное мной внутреннее равновесие.

– Хоть раз уйди, не дождавшись ее, и она перестанет заставлять себя ждать. Понимаешь?

Он был прав. Куда бы мы ни шли, Эрву всегда приходилось дожидаться – в школу, за покупками, в кино, на прогулки, даже в магазин. Я жаловалась, но всегда ждала, потому что она была самой лучшей подругой, которая только могла достаться мне в этом мире.

– Ты знаешь, я не уйду без нее, Ахмет-аби ⁴.

Голос мой звучал тихо, как писк котенка. Он покачал головой:

– Я-то знаю, а вот ей знать необязательно.

Затем его лицо снова приняло милое выражение. Он сделал шаг ближе ко мне и с лукавым видом, словно делясь секретом, прошептал:

– Кроме того, раз уж мы ее балуем, хотя бы ты должна уметь говорить ей «нет».

Я невольно улыбнулась. Но вздохнуть не могла. Приходилось ждать, пока он отойдет, чтобы снова набрать в грудь воздуха. Он бросил короткий взгляд на часы и, быстро пройдя в садовую калитку, громко сказал, обращаясь и ко мне, и к той, которая оставалась в доме:

– Вы опоздаете, как всегда. И я сомневаюсь, что нашим родителям это понравится.

Затем он быстрым шагом направился прочь по темной улице. Я наблюдала, как он шагает, пока позволял свет фонаря. Через несколько метров он смешался с группой друзей, ожидавших его на углу, и исчез из виду.

Ахмет…

Тот, чье имя высечено на моем сердце с самого первого удара. Воплощение фразы «Я открыла глаза и увидела его». Храбрый принц из сказок, чьи зеленые глаза согревали мою душу. Имя, которое обжигало мои губы каждый раз, когда я произносила его, добавляя к нему обязательное слово. «Аби»… Ахмет-аби…

Называла ли я его так, потому что он был старше на пять лет? Или потому, что он заботился обо мне, будто я выросла у него на руках? Или потому, что он до сих пор не делал различия между мной и своей сестрой? Не знаю. Эта привычка осталась с детства, и, хоть она и причиняла боль моим губам и сердцу, я все равно продолжала так говорить. Может, для того, чтобы напоминать себе о невозможности чего-то другого, – не знаю.

Когда я снова повернула голову к дому, Эрва торопливо запирала дверь. Увидев меня, она на мгновение обрадовалась, но затем приняла самый смущенный вид.

– Я подумала, что ты ушла, и перепугалась, – тяжело дыша, объяснила она.

Видно, спускалась с верхнего этажа бегом.

– Спустилась бы ты на две минуты позже – точно ушла бы!

Я старалась говорить строго. Ахмет был прав: немного припугнуть ее не повредит. Чтобы показать, как я бешусь, я даже скрестила руки на груди.

Но Эрва тут же подошла ко мне с надутыми губами, как провинившийся кот, и, несмотря на мою попытку увернуться, крепко меня обняла:

– Прости, Сахрам ⁵. Обещаю, это в последний раз.

Несколько секунд я хмурилась. Но злиться, глядя на эту умильную мордашку, было невозможно. И мы обе знали, что последним этот раз не будет. Так что я разбила лед легкой улыбкой, взяла ее под руку, и мы быстро вышли из сада.

Когда наши каблуки застучали по дороге, Эрва спросила:

– Думаешь, наши мамы заметили, что нас нет?

– А ты как думаешь? – откликнулась я.

То, как Эрва беспокойно покусывала нижнюю губу, ясно показывало, что ответ ей известен. Наши мамы, оказываясь вместе, превращались в двух роботов с общей программой – поддерживать друг друга в любом вопросе. Особенно если дело касалось какой-нибудь мелкой оплошности, которую совершили Эрва или я, – тогда они, объединившись, могли устроить настоящую бурю.

Да мы и сами понимали, что права опаздывать сегодня у нас просто не было. Весь квартал собрался в старой мечети на площади. В нашем маленьком мире произошла большая потеря. Ушел из жизни самый старый торговец района, и мы как единое сообщество должны были почтить его память молитвами в мечети.

Наверное, сейчас стоит рассказать о мирке, в котором я жила.

На склонах Ускюдара ⁶ находился, наверное, самый маленький квартал Стамбула. Он состоял всего из девяти длинных улиц, все они были тупиковыми, и почти все застроены двухэтажными домами с садиками – старинными и уютными, но не слишком помпезными. Свободные концы всех улиц сходились на площади, где были расположены старые, неподвластные времени лавки, величественная мечеть, фонтан и кофейни, – все это создавало очаровательную атмосферу. Как и в любом маленьком сообществе, здесь все знали друг друга, поддерживали и любили.

Это место было в точности таким, о которых с ностальгией рассказывают в фильмах и сериалах. Люди тут жили обеспеченные, но никто не роскошествовал. Квартал у нас был маленьким, но важным: когда-то он даже подарил миру двух известных политиков. Мы жили по своим правилам, и совет старейшин, состоящий из мудрых и опытных людей, строго следил за порядком. Даже малейшие перемены обсуждались целыми днями.

Наш квартал так и называли – Чыкмаз ⁷. Тупиковые улицы, тупиковые разговоры, тупиковые люди, тупиковые слова. Мы не пускали в свой мир чужаков. И свое никому не отдавали.

Тем временем Эрва и я быстро шагали к мечети, но вдруг запыхавшаяся подруга дернула меня за руку:

– Я же забыла тебе рассказать! Помнишь Ясмин?

Я сдвинула брови, пытаясь сообразить.

– Ту, что живет на девятой улице? Наша ровесница?

У улиц в Чыкмазе не было каких-то красивых названий. Вместо этого на каждом углу висели таблички с номерами от одного до девяти: 1-я Тупиковая улица, 2-я Тупиковая улица и так далее. Чтобы запомнить человека, достаточно было знать, на какой улице он живет.

– Ага, ее. Как тебе кажется, какая она?

– Не знаю, Эрва, мы с ней особо не общались. Я просто слышала о ней.

– Еще бы не слышала: ее называют самой красивой девушкой в Чыкмазе.

В голове подруги прозвучала неприкрытая зависть, и я не смогла сдержать улыбки.

– Правда? Что, так и называют? – Я попробовала немножко ее подколоть.

– Вот именно так и называют, да. Знаешь, меня раздражает, когда люди навешивают на кого-то ярлыки на всю жизнь! А вдруг она подурнеет, попадет в аварию и будет изуродована до неузнаваемости? Или у нее огромный прыщ на лице выскочит? Откуда им знать?

Я сжала губы, чтобы не рассмеяться.

– Или же ты болтаешь все это просто потому, что тебя называют самой разговорчивой девушкой в Чыкмазе.

Она отбросила мою ладонь, которую держала в своей, и, как капризная девчонка, скрестила руки на груди.

– Я говорю не много, а просто быстро. И из-за того, что я говорю быстро, меня не всегда понимают, поэтому я предпочитаю выражаться подробно и длинными предложениями.

Я спрятала улыбку.

– Ну ладно, если бы у тебя был выбор, мисс, как бы ты хотела, чтобы тебя называли?

Эрве понадобилось всего две секунды – видимо, она уже обдумывала этот вопрос раньше. Замедлив шаг, она возбужденно затараторила:

– Например, можно было бы сказать, что я самая стройная девушка в Чыкмазе или самая симпатичная. – Она откинула с плеча несколько прядей волос. – Или, на худой конец, самая милая, очаровательная, сладенькая, остроумная девушка. Имидж самой разговорчивой – это совсем не привлекательно.

Подруга поджала губы, и я повернулась к ней:

– Не привлекательно?

– Ну да. Какой парень захочет «самую разговорчивую» девушку? Звучит так, будто я душная зануда.

Я с улыбкой глянула на ее кислую мину. Снова переплела ее пальцы со своими и попыталась вернуть наш шаг к прежнему темпу.

– Ладно, ты права. Думаю, они должны называть тебя не самой разговорчивой, а самой быстроговорящей. И не переживай: я уверена, что есть парни, которым нравятся болтливые девушки, – сказала я самым ободряющим тоном.

Эрва надулась еще сильнее. Я уже буквально тащила ее за собой.

– Только я уверена, что в Чыкмазе такие не живут. Думаю, мне нужно больше молиться Вселенной, чтобы она направила ко мне симпатичного парня, который обожает болтовню.

Я хихикнула, но Эрва продолжала жаловаться:

– Ты-то у нас самая умная девушка в районе, для тебя твой ярлык – не проблема.

Эрва была младшим ребенком и единственной девочкой в семье. Она была избалованной, очень капризной и упрямой, а еще не любила делиться вещами, которые считала своими, – в том числе мной. С каштановыми волосами, светло-карими глазами и миловидным лицом она, может, и не могла претендовать на звание самой красивой девушки в Чыкмазе, но я бы не променяла ее ни на кого в мире.

– Не говори глупостей, Эрва. Важно не то, что думает район, а то, что думают те, кто тебя любит. Для меня ты, может, и самая упрямая девушка на свете, но ты еще и самая лучшая, самая милая, самая преданная и самая прекрасная подруга. А Ясмин будет самой красивой в Чыкмазе, ну и пускай.

Губы Эрвы растянулись в искренней улыбке. А потом она повернулась ко мне и с хитрецой произнесла:

– Ладно. И пускай тогда Ахмет-аби достанется ей.

Я застыла на месте. Эрва аж споткнулась от того, что я стала как вкопанная. Я с трудом сглотнула:

– Что ты сказала?

– Ах да, я же с самого начала об этом и хотела рассказать. Мама хочет свести Ахмет-аби и Ясмин. Она даже сказала, что сегодня вечером Ахмет-аби обязательно должен прийти в дом, где проходит поминальная служба. Ясмин будет там помогать с угощением. Маме кажется, что ее надо показать Ахмет-аби, как будто они и так не знакомы. – Эрва пожала плечами и продолжила: – Сначала идея показалась мне дурацкой, но потом я подумала: почему бы не свести самого красивого парня в Чыкмазе с самой красивой девушкой? Не так уж и плохо.

Надо было как-то отреагировать на ее веселый взгляд, но все, что мне удалось, – это, не дыша, хлопать ресницами. Ни Эрва, никто другой не знали о моих чувствах к Ахмету. Я пыталась заставить себя открыть рот и что-то сказать, но тут к нам подошли несколько девчонок из района, и я продолжила шагать, скрывая шок. Эрва уже забыла обо мне и вовсю болтала с девушками.

Я никогда не думала об Ахмете с кем-то другим. Я и с собой-то его не представляла. Просто любила его издалека. Воображала, как мы живем в одном доме, как я накрываю для него на стол, как мы вместе смотрим фильмы и смеемся… Для меня было достаточно взгляда его зеленых глаз. Я никогда не осмеливалась желать большего.

К тому моменту, как мы забежали в мечеть и направились в женскую часть, онемение у меня в ладонях и боль в животе начали проходить. На входе нам дали платки, которые мы второпях накинули на головы. Мечеть уже была переполнена: люди пришли и из других районов. С трудом найдя местечко, мы сели, и я быстро нашла взглядом свою маму, сидящую в первых рядах рядом с мамой Эрвы. Я уже хотела было наклониться к Эрве, чтобы показать на них, но тут мама Эрвы бросила на дочь сердитый взгляд. Очевидно, наше отсутствие не прошло незамеченным.

Через несколько минут я погрузилась в слова имама. Он говорил о терпении, и слова были прекрасны. Непроизвольно мой взгляд скользнул по мужской части мечети, расположенной внизу. Где-то посередине я нашла того, кого искала. Даже в огромной толпе я легко могла узнать Ахмета: я так долго втайне наблюдала за ним, что выучила наизусть каждое его движение, каждую позу.

Его каштановые волосы светлели на солнце. Зимой он отращивал короткую щетину, но летом борода чесалась, и он брился совсем гладко. Он не знал, но мне больше нравилось так. У него было сильное, подтянутое тело, которое делало его еще более привлекательным, – не будь он недавно окончившим университет успешным адвокатом, его легко можно было бы принять за модель. Мне нравилось наблюдать, как каждое утро он выходит из дома с черным портфелем в руке. Ахмет был из тех мужчин, на которых костюмы смотрятся лучше всего. Высокий рост идеально сочетался с приталенными пиджаками, и мне страшно нравилось, когда он носил черный, потому что на фоне черного зеленые глаза выделялись еще ярче. В детстве, когда он боялся или волновался, его радужки становились темно-зелеными, как изумруды… Но я не знала, так ли это до сих пор, потому что теперь не могла смотреть ему в глаза дольше трех секунд.

А больше всего в Ахмете мне нравилась ямочка на левой щеке. В детстве я думала, что это шрам, и мне становилось грустно, но теперь я знала: эта ямочка – самое красивое, что есть на свете.

Как жаль, что мы выросли! Как жаль, что Ахмет – больше не мой самый близкий друг, который всегда рядом! Как жаль, что он уже не тот, кто дует мне на колено, когда я падаю с велосипеда, чтобы было не так больно! Как жаль, что он стал самым красивым парнем в Чыкмазе, и я вынуждена смотреть, как девушки часами шатаются по нашей улице, лишь бы увидеть его! Как жаль, что мне так ужасно хочется разорвать в клочья те любовные письма, которые они передают ему через меня! Как жаль, что он больше не мой!

И как же жаль, что его теперь сводят с Ясмин…

Вдруг он поднял голову и посмотрел наверх. За считаные секунды зеленые глаза нашли меня. От неожиданности я не успела отвести взгляд, а он улыбнулся, быстро подмигнул мне левым глазом, а затем снова повернулся к имаму.

Словно для того, чтобы меня не поймали с поличным, я быстро опустила голову к согнутым коленям. Но меня уже застукали! Испытывая смесь стыда и тревоги, я услышала голос Эрвы:

– Смотри, в двух рядах позади наших мам, та девушка в голубом платке.

Я повернула голову в сторону, куда она указала. С моего места было мало что видно, но половину лица я разглядеть могла. У девушки были длинные ресницы и маленький изящный нос. Светлые волосы выглядывали из-под небрежно накинутого голубого платка. Даже с этого ракурса она выглядела безупречно. Я беспокойно заерзала на месте. Снова опустила голову к коленям. Настроение испортилось.

А Эрва знай себе улыбалась! И меня бесило, что ее это забавляет! Но я решила не показывать виду.

После окончания проповеди бо́льшая часть людей из мечети направилась в дом, где проходила поминальная служба. На выходе наши мамы нашли нас и отругали за опоздание. Конечно, Эрва героически взяла всю вину на себя. Пока мы шли, взявшись под руки, от мамы Эрвы, шагавшей позади с моей мамой, я несколько раз услышала имя Ясмин. Видимо, она рассказывала о своем плане. И настроение мое сделалось еще мрачнее.

Через несколько минут мы вошли в сад дома на Седьмой улице, где проходила поминальная служба. За столами, расставленными снаружи, уже начали угощать многочисленных гостей. Наши мамы сели туда, где было свободно, а мы, как и положено трудолюбивым девушкам, направились на кухню.

В доме царил такой же хаос, как и снаружи. Над нашими головами то и дело передавали туда-сюда тарелки, то пустые, то полные, и я чувствовала себя Нео из «Матрицы», уворачивающимся от пуль. Через несколько секунд мы сдались и просто начали, как нам было велено, носить блюда в сад.

Пока мы сновали между кухней и садом, я заметила Ясмин. Она, как и мы, возилась с тарелками и стаканами, обслуживая гостей. Я незаметно осмотрела ее с головы до ног, как придирчивый покупатель, ищущий изъян. И моя экспертиза испортила день окончательно, потому что эта девушка действительно заслуживала своего титула. Я ну никак не могла представить себя ее соперницей!

Прежде всего, у нее были голубые глаза, которые привлекали внимание не меньше, чем голубой платок на шее. И это уже давало ей преимущество. Да, у меня самой были глаза такого цвета, но мой голубой – слишком темный, почти синий. Он не был таким пронзительным, как у Ясмин, – или, по крайней мере, мне так виделось. А у нее еще и оказалась идеальная фигура! Как будто красивого лица было недостаточно… Может, я почувствовала бы себя лучше, обнаружив лишний вес, – но, чего не было, того не было. Талия у Ясмин была тонкая, бедра округлые, а осанка уверенная. Не слишком рослая – но это делало ее не коротышкой, а милашкой. А самое главное – ниспадающие на плечи белокурые волосы, которые сияли, как солнце, даже вечером. И что еще хуже, это был натуральный блонд. Будь это журнальный цвет из коробки, я бы хоть немного утешилась, но тут было сразу видно, что нет.

Когда ревность заявила мне, что я не могу тягаться с Ясмин, я отвернулась и увидела его. Ахмета…

Его мать, стоявшая рядом, с восторженным видом что-то шептала ему, прикрыв рот рукой и указывая на кого-то. И я легко могла догадаться, кого она хвалит: такой воодушевленный вид у матерей бывает только тогда, когда речь заходит о достижениях детей. Объектом ее восхищения была не кто иная, как Ясмин. Ахмет, хоть и не выглядел особо заинтересованным, все же смотрел туда, куда она указывала, так что мог воочию оценить ту красоту, которую чуть раньше в деталях разглядела я.

Не в силах больше наблюдать, как он смотрит на звезду, которая стоит всего в нескольких шагах от меня, я быстро отнесла пустые тарелки на кухню. Внутри я хмуро подошла к Эрве, которая вместе с небольшой компанией девушек сражалась с закусками.

– Эрва, я ухожу.

– Не глупи, Сахра. Здесь куча работы. Как я без тебя управлюсь?

Я злилась на нее за то, что всю дорогу она трещала о Ясмин и Ахмете. Ревность, которая бежала по моим венам, в итоге вскипела-таки на губах:

– Не волнуйся, твоя очаровательная будущая невестка с радостью тебе поможет.

Не обращая внимания на растерянное лицо Эрвы, которая так и застыла с огромным блюдом в руках, я развернулась и вышла. Пробираясь через толпу, я очутилась в саду, где наши с Ахметом взгляды случайно встретились. Но я, хоть и замерла на мгновение, тут же отвела глаза и двинулась к маме. Не отвечая на ее вопросы, я заявила, что иду домой, и выбежала из сада.

Я быстро шагала в сторону дома, и взгляд мой начал затуманиваться. Посреди июня мне было холодно. Но к тому моменту, как я дошла до Второй улицы, на которой стоял наш дом, теплый ночной ветерок уже высушил несколько слезинок у меня на щеках.

Прежде чем пройти в наш садик, я несколько минут смотрела на дом Ахмета. Мой взгляд зацепился за невысокую стену, которая разделяла наши участки. В детстве мне достаточно было перепрыгнуть через эту стену, чтобы оказаться рядом. А теперь она казалась непреодолимой, как Великая Китайская стена. И, даже если бы я перелезла через нее, Ахмет больше не ждал меня по другую сторону…

Я зашла в дом, бросилась на кровать и прокляла любовь, которую сама же и взрастила. Почему я не затоптала этот маленький росток, когда он только проклюнулся? Зачем каждый день поливала его, пока он не превратился в настоящие заросли? Теперь, потерявшись в этих джунглях, я просто не вижу, куда идти.

Я села и глубоко вздохнула.

Может, еще не поздно взять топор и вырубить джунгли под корень?