Ночевали мы в другой пещере, которую отец также отыскал среди утесов. Судя по закопченному потолку, в ней останавливались довольно часто. Мы не стали разжигать огонь, поужинали сухим хлебом, водой и горсткой фиников. Повернувшись лицом на восток, отец долго молился, полностью погрузившись в свои мысли. Мать шепотом уговаривала меня последовать его примеру, и я тоже помолился немного, попросив Всевышнего дать знак, по какой дороге идти, но главное – избавить меня от опасностей. Шершавый холод змеиного языка словно приклеился к уху. При мысли, что встречи со Змеем только начинаются, мне становилось не по себе.

Ночью я проснулся от звука голосов. Родители, сидя у входа в пещеру, тихонько разговаривали. В абсолютной тишине ночи я слышал каждое слово.

– Ты уверена, что он спит? – спросил отец.

– Да, я сейчас проверила. Что будем делать, Йосеф? Змей нашел нашего мальчика. Вестник говорил правду – Гордус обратился к магам.

– Пока его Змей только пометил. Странно, я ведь, когда погружался, проверил, нет ли в пещере посторонних. Все было чисто. Он успел проскользнуть, пока я переодевался и разговаривал с Шуа.

– Мы сумеем добраться до Кумрана? Он не нападет по дороге?

– Змей нападает только в воде. Он ведь дитя подземной тьмы. А в безводной пустыне и под солнцем он бессилен. Учитель Праведности не зря выбрал пустыню для обители избранных.

– А что будет в Кумране? Ведь избранные окунаются по три раза в день. И Шуа пойдет с ними.

– В ессейские бассейны ему не пробраться. Там стоит такая защита – комар не пролетит, не то, что Большой Змей. Кроме того, Шуа сразу обучат растождествляться с телом перед погружением. И тогда змей не сможет отыскать отметину.

– А ты не можешь его этому обучить?

Отец хмыкнул.

– Я давно все забыл, Мирьям.

Голоса смолкли.

– Очень важно, на какой путь его определят, – нарушил молчание отец. – Шуа лучше всего учиться у Терапевтов. Для пути воинов он не годится: слишком добр и мягок, а для пути Книжников чересчур непоседлив.

– Мой брат уже много лет у терапевтов, – прошептала мама. – Я попробую поговорить с ним.

– Он не станет с тобой встречаться. Ты когда-нибудь слышала про избранного, находящегося под одной крышей с женщиной?

– Мы можем встретиться на улице. Я расскажу ему, кем предназначен стать его племянник.

– Терапевты не любят разговоры про Второго Учителя. По их мнению, всякая власть от Бога, поэтому нужно полностью подчиняться приказам и установлениям царя и Рима. Второй Учитель для них – не более чем образ. Каждый человек должен стать для самого себя вторым учителем, и когда ему откроется истина, это будет для него словно второе пришествие.

Если кому и придется по душе Шуа, так это воинам. Но для них он добр, слишком добр. Впрочем, по какому бы из путей ни пошел наш сын, я бы хотел, чтобы его научили двум главным вещам: умеренности во всем и победе над страстями. Ладно, Мирьям, уже поздно, иди спать.

– А ты?

– Я посижу до утра. Мало ли что… И вот еще…

Отец замолк. Потом добавил мягким, но решительным голосом.

– Знаешь, мне не нравятся твои разговоры про Второго Учителя. Думаю, мальчику они могут только повредить. Если он действительно такой выдающийся – избранные сами разберутся, как его воспитывать и по какому пути направить. А ребенку его возраста надо думать совсем о других вещах. Учиться скромности, набираться знаний. Перестань твердить ему про второе пришествие. Договорились?

Мать не ответила. На какое-то время все смолкло. Затем раздались странные всхлипы, точно мать плакала или смеялась от радости, перемежаемые тяжелыми вздохами отца. Потом и это затихло. Мать вошла в пещеру и тихонько улеглась рядом. Она уснула почти сразу, ее дыхание стало ровным и почти неслышным, а я долго не мог заснуть. Избранные из Кумрана, небожители, таинственные, скрытые от глаз кудесники, умеющие перемещаться по воздуху, читающие будущее, словно открытую книгу, врачующие самые страшные раны – эти загадочные, недоступные существа, о которых я столько слышал от матери и сверстников ессеев, вдруг приблизились на расстояние вытянутой руки.

Через вход в пещеру я видел краешек неба со звездами, крупными, словно галилейские маслины.

«Завтра, – шептал я самому себе, – завтра я увижу Хирбе-Кумран. Завтра я познакомлюсь с избранными. Завтра…

Я ожидал так много от завтрашнего дня, что стал представлять себе встречу, то, что я скажу Наставнику, с которым обязательно встречусь, как меня примут в избранные, как научусь бороться с Большим Змеем, как…

Звезды закачались, поплыли, размазались, и я погрузился в сладкое таинство сна.

Когда я проснулся, снаружи светило яркое солнце. Выбравшись из пещеры, я сразу натолкнулся на мать, она протянула мне кружку с водой для умывания. Отец сидел в тени скалы, вид у него был совсем свежий, словно он крепко проспал всю ночь. После молитвы и завтрака мы двинулись дальше.

Воздух стал уже горячим, очертания дальних холмов плыли и дрожали, а голубое море под нами нестерпимо сияло. Дорога круто брала под уклон, идти было легко. Отец шел впереди, я с матерью чуть сзади, отставая шагов на десять. Я хотел было догнать отца, но мама схватила меня за руку.

– Не торопись, сынок.

В ее голосе прозвучали незнакомые нотки. Я вспомнил ночной разговор про Змея и замедлил шаг.

– Шуа, – мать произнесла мое имя так, словно собиралась начать какой-то рассказ, но осеклась.

– Да, мама.

– Шу-а… – она еще раз произнесла мое имя, медленно выговаривая каждую букву, будто наслаждаясь их звучанием. – Шу-а, мой мальчик.

– Да, мама?

– Ты сильно испугался змея?

– Вовсе нет.

– А почему ты так дрожал?

– От отвращения, мама. Он такой противный и склизкий. А язык у него шершавый и холодный, как лягушка. Б-р-р!

– Послушай, Шуа, – мать говорила с трудом, казалось, она проталкивает каждое слово через невидимую повязку, прикрывающую рот. – Послушай… Я никогда не рассказывала тебе об этом… Кроме меня и отца, ни одна душа на свете не знает тайны твоего рождения. Обещай мне, что будешь молчать.

– Обещаю, мама.

Ее волнение передалось мне, и я невольно замедлил шаг. Широкая спина отца маячила впереди, а мы медленно брели между желтых ухабов иссушенной, обветренной ветрами соленой земли.

– У нас много лет не было детей, – негромко заговорила мать, и в жаркой тишине пустыни я хорошо слышал каждый звук, слетающий с ее уст.

– Мы очень старались, соблюдали все законы, отец много молился, несколько раз ходил в Кумран за благословением Наставника. Мы перепробовали все, оставалось только одно, последнее средство – сорокадневный пост в пустыне. К нему прибегают в самых крайних случаях, и Наставник даже не хотел о нем слышать. Отсутствие детей не было в его глазах таким страшным несчастьем. Но мы считали по-другому, и отец сумел уговорить Наставника.

Того, кто отваживался на сорокадневный пост, замуровывали в одной из пещер пустыни. По ночам в пещеру опускали на веревке маленький ломоть хлеба и мех с несколькими глотками воды. Веревку отпускали, никто не должен был знать, что происходит внутри. Случалось, что испытуемый взвывал о помощи или спасении – ему не отвечали. Через сорок дней стену ломали и, если человек оставался жив, его просьбы сбывались. Многие не доживали до конца срока или сходили с ума, поэтому Наставник не хотел разрешить твоему отцу сорокадневный пост.

Твой отец ушел, и я осталась одна отсчитывать дни в пустом домике. Прошло тридцать девять дней. Я работала в поле, когда со стороны моря пришла косматая свинцовая туча. Поднялся ветер, вот-вот должен был хлынуть ужасный дождь.

Я побежала домой, но не успела: тяжелые капли, крупные, точно орехи, начали колотить по моим плечам, голове, ногам. Я увидела раскидистое фиговое дерево и бросилась под его защиту. Дождь полил с такой силой, словно сверху опрокинули огромное ведро. Это была просто сплошная река, текущая с неба на землю.

Стало совсем темно. Мое платье промокло, зуб не попадал на зуб от дрожи. Вдруг я заметила светящийся шар, размером с подушку. Он летал по воздуху перед деревом. То поднимался вверх, то резко падал, почти касаясь земли, и снова взмывал, точно ласточка перед дождем. От него исходило потрескивание, словно от разрываемой ткани.

Волосы на моей голове сами собой встали дыбом. Меня будто ухватила за шиворот рука великана и принялась немилосердно трясти. Дыхание прервалось, глаза выкатились из орбит, язык вылез изо рта. Я заметила, как с моих пальцев стекают полосы голубого огня. Потом шар наткнулся на ветку дерева, и все вокруг вспыхнуло ярким огнем.

Когда я очнулась, то увидела, что края моей одежды обуглились, словно попали в костер. Руки и ноги еле двигались. Я с трудом поднялась и доковыляла до нашей хижины, упала на постель и забылась в беспамятстве. Такой меня нашел отец. Я пролежала без сознания день или два. Он с трудом привел меня в чувство.

После того случая ты появился на свет. Отец уверен, будто причиной тому послужил его сорокадневный пост, но я знаю другое.

Мать замолчала и пристально взглянула на меня, точно сомневаясь, стоит ли продолжать рассказ.

– Небесный огонь вошел в меня, Шуа. Я забеременела от Неба, и ты сын огня, сын Света. Поэтому я не переставала твердить про твою избранность. Тебе нечего бояться Змея, ведь он – порождение подземных вод, дитя Тьмы – не в силах с тобой совладать. Но т-с-с-с, – она прижала палец к губам. – Больше я не стану говорить с тобой про избранность. Никогда больше. Я обещала твоему отцу. Но больше и не нужно, ты уже взрослый, и Змей раскрыл твой сосуд…

К полудню мы добрались почти до самого берега моря. От сверкающей кромки воды нас отделяло всего несколько стадий, когда отец вдруг свернул с дороги и начал карабкаться по каменистой осыпи холма. Вдоль склона вилась едва заметная тропинка, мы шли и шли по ней, словно собираясь обогнуть холм, пока действительно не оказались на противоположной стороне. Море давно скрылось из виду, нас окружало желтое безмолвие пустыни, нарушаемое лишь посвистом ветра, шевелящегося между почерневших от зноя скал.

Мне казалось, что дорога никогда не кончится, солнце палило беспощадно, а горячий воздух сушил кожу. Я уже начал подумывать о глотке воды из меха, висящего за спиной, как отец вдруг остановился и показал рукой вверх.

– Пришли!

На вершине холма лежал огромный камень причудливой формы. Он резко отличался от других своим цветом: не желтым, не охряным, не бурым и не серым, а иссиня-черным. Его ровная поверхность, блестевшая под солнечными лучами, казалась полированной. Отец подошел к нему и положил руку точно посередине.

– Осторожно, Йосеф! – крикнула мать.

Я понял ее опасения. Черная поверхность камня должна была быть раскаленной, точно сковородка, и отец мог обжечься. Но он лишь улыбнулся и помахал нам второй рукой.

– Поднимайтесь сюда!

Я подбежал первым, бросил взгляд на вид, раскрывающийся с вершины холма, и задохнулся от восторга. Передо мной простиралась долина, окруженная со всех сторон отвесными утесами, пологим был только склон, на котором мы находились. В глубине долины виднелась группа строений, окруженных белой стеной. Одно здание, увенчанное голубым куполом, возвышалось над всеми.

– Ты видишь? – спросил отец.

– Конечно, вижу! Это Хирбе-Кумран?

– Да, сынок. Страж пустыни пропустил тебя даже без прикосновения. Но все-таки положи руку на камень.

Я повиновался. К величайшему удивлению, поверхность оказалась не горячей, а прохладной и даже слегка влажной. Я с удивлением посмотрел на отца.

– Сейчас все объясню, – с улыбкой произнес он, увидев мое недоумение. – Пусть мама сначала прикоснется.

Мать, тяжело дыша, закончила подъем значительно позже меня.

– Ты что-нибудь видишь? – спросил отец, указывая рукой в сторону Кумрана.

Мать приложила руку к бровям, чтобы уберечься от блеска нестерпимо палящего солнца, и долго вглядывалась в долину.

– Скалы. Осыпи. Засохшие деревья. Больше ничего.

– Вот тут, тут, – отец указал пальцем прямо на голубой купол.

– Коричневый холм, – произнесла мать. – Желтые валуны. Длинная осыпь. Больше ничего не вижу.

– Положи руку на камень, – попросил отец. – Не бойся, – добавил он, заметив промелькнувшее по лицу матери выражение испуга. – Он не горячий.

Мать послушно положила руку на блестящую поверхность камня.

– А теперь?

Она перевела взгляд на долину и вскрикнула.

– О, Владыка мира! Это Кумран?

– Да, – с гордостью ответил отец. – Страж пустыни пропустил нас.

Мы начали спускаться, скользя по мелким камушкам пологой осыпи, и вскоре наткнулись на небольшую пещеру. Пространства внутри едва хватило для нас троих. Это была скорее не пещера, а ниша в скале, но внутри жара не столь давила, и мы уселись передохнуть, прижавшись спинами к прохладной поверхности камня. Отец вытащил затычку из меха и дал нам напиться.

– Учитель Праведности выбрал Кумран для обители избранных, – начал говорить он, пока мы пили, – чтобы избежать общения с язычниками и сынами Тьмы. Но разве есть такое место на земле, куда бы они ни засовывали свои любопытные носы? Поэтому Учитель поставил на краях утесов вокруг долины специальных стражей – заговоренные камни, скрывающие обитель от нечистых глаз. Только сын Света и только после омовения может увидеть Хирбе-Кумран. И то не сразу, а лишь прикоснувшись к стражу.

– Но Шуа увидел обитель без прикосновения! – воскликнула мать и многозначительно поглядела на отца.

– Ничего удивительного, – невозмутимо произнес тот. – Детям присуща особая чистота, после возмужания Шуа уже не сможет с такой легкостью преодолевать стражей. Кроме того, не забывай, что он вчера окунулся.

Так вот, случайные путники, которые оказываются в этих краях, видят лишь осыпи, валуны и песок. Если же чужой все-таки каким-то образом сумеет преодолеть стражей и подойти к стенам Кумрана, его ждет встреча с воинами. Неприятная встреча. За полтора века существования обители такое случилось всего несколько раз.

– И что с ними сделали воины? – спросил я.

– Разоружили, связали, доставили к Наставнику, допросили. Случайностей не было, случайно человек не может преодолеть стражей пустыни. Все пойманные оказались магами, пришедшими к стенам Кумрана с нечестивой целью. После суда они получили полагающееся им наказание.

– Отец, а разве стражи пустыни не такая же магия?

– Нет, сынок. По результату похоже, но по сути – совершенно иное. Маг обращается к силам нечистоты, а Учитель Праведности пользовался Святыми именами. Духовное усилие мага порождает демонов, а Учитель созидал ангелов. Когда Всевышний творил мир, все в нем Он создал в противостоянии. Святости противостоит Нечистота, Добру – Зло, улыбке – гнев. Глядя на качества человека, ты можешь понять, с какими духовными силами он взаимодействует. Если он мрачен, раздражителен и суров, как все маги, значит – он связан с силами Тьмы.

Ессей, дитя Света, свету и подобен. Он легок, улыбчив, добр и мягок. Вот этому тебя и будут учить с первого дня. Подобное притягивает подобное, если ты сумеешь приобрести духовные качества, присущие избранным, то откровение Света само тебя отыщет.

– Йосеф, а что это за голубой купол? – спросила мать. – Малый Храм, да?

– Да. Главная наша святыня. Дом Собраний, место, откуда каждый день возносятся молитвы избранных. Настоящий, подлинный Храм.

– А тот, что в Иерусалиме, отец, разве он не подлинный?

– Он был подлинным, пока сыны Тьмы не завалили его нечистотами. Сто шестьдесят лет назад святость переместилась в Кумран и с тех пор ни на минуту не покидает голубой купол.

Вот посмотри, Шуа, и ты, Мири, справа от купола виднеется высокая крыша, это общая столовая. Возле нее большое здание бассейна для погружений и дом Наставника. Слева от Храма располагаются хозяйственные постройки: амбары, кузницы, конюшни, загоны для скота, сараи. Внутри, с северной стороны – башня книжников. А больше наверху ничего нет.

– А где живут избранные? – воскликнула мама. – Где зал упражнений воинов, больницы терапевтов? Где все они спят, где их комнаты?

– Все спрятано под землей, – ответил отец. – За полтора века существования обители подземные помещения расползлись на десятки стадий. Книжники, терапевты и воины роют в своих направлениях и не рассказывают ничего друг другу. Только Наставник знает, как располагаются подземные переходы. У него, говорят, хранится единственный экземпляр карты, в который каждый год вносят дополнения. Но я не уверен, что этой карте можно полностью доверять.

По подземным коридорам обители можно бродить многие годы, ни разу не выйдя на поверхность. Чего там только нет!

– Там нет света, – сказала мать. – И нет воды, и мало воздуха. А летом в этих подземельях, наверное, можно задохнуться от жары. Бедный, бедный мой мальчик! – Она обняла меня и принялась покрывать поцелуями.

– Не понимаю тебя, Мирьям, – отец с улыбкой покачал головой. – Ты не устаешь твердить, будто Шуа – избранный. А избранные живут в Кумранских пещерах. Впрочем, если тебя так пугает будущее сына, мы можем прямо сейчас повернуть назад и отправиться в Галилею. Еще не поздно.

– Нет-нет, – мать отпустила мою голову. – Мы идем в Кумран. Но разве тебе не жалко мальчика?

– Вовсе нет. В пещерах не темно и не душно. Я уже не помню, кто именно, кажется, третий Наставник придумал систему зеркал для освещения. До него в каждой пещере оставляли узкую расселину, через которую проникал свет. Света в этом месте очень много, ты ведь знаешь, вокруг Соленого моря почти не бывает дождей, и тучи не заслоняют солнце. Круглый год оно стоит над Хирбе-Кумраном, благословляя его своими лучами. Даже маленькой щелки хватает, чтобы осветить пещеру.

Так вот, при третьем Наставнике первый уровень был полностью исчерпан. Окружающие долину скалы уходят глубоко вниз, и рыть дальше стало практически невозможно. Поэтому начали копать под первым уровнем, и тогда возникла проблема с освещением. Наставник придумал целую систему труб, в которых устанавливались отполированные бронзовые пластины – зеркала. По этим трубам в пещеры второго этажа доходили свет и воздух. При пятом Наставнике в пещерах стало душно, ведь количество избранных и общая длина подземных галерей значительно увеличились. Чтобы избавиться от духоты, вырыли специальные колодцы для воздуха, и теперь по подземельям всегда гуляет легкий ветерок. Поверь мне, там куда более прохладно, чем снаружи. Старики утверждают, будто сухой чистый воздух подземелий и ровный неяркий свет – одна из причин долголетия избранных.

– А сколько живут избранные? – спросил я.

– Долго, – ответил отец. – Очень долго. Больше ста лет. Я сам разговаривал со стариками, помнившими Учителя Праведности, а второй и третий Наставники для многих не праведники из легенды, а друзья юности и бывшие соученики.

Сегодня под землей располагаются четыре этажа пещер, хотя я слышал, будто терапевты давно уже роют на пятом уровне. Кумран полон тайн, жизнь избранных сама по себе величайшая тайна. Стать одним из них не просто великая честь, но и огромное удовольствие.

– Удовольствие? – удивился я.

– Да, удовольствие. Нечестивцы понимают под этим словом плотские утехи, но самое высокое, ни с чем не сравнимое наслаждение – это духовное блаженство. Тело ограничено, ты не можешь съесть больше двух или трех килограммов мяса, не можешь спать больше восьмидесяти часов подряд. А духовные удовольствия безграничны: им нет ни края, ни конца. Однако пора идти.

Отец выбрался наружу, мы последовали за ним и спустя полтора часа уже стояли перед белой стеной Хирбе-Кумрана. Мне она показалась головокружительно высокой, но сейчас, спустя годы учения, я точно знаю ее размеры.

Стена, окружающая обитель, неровная, ее строили в разное время представители разных направлений ессеев. Воины, считавшие, будто ограждение только понижает боевой дух и моральные качества, возвели южную и восточную стороны. Их высота примерно десять-двенадцать локтей. Книжники строили северную, они украсили ее башней, на верхней площадке которой раскладывают пергаменты после выделки. По мнению книжников, пергамент, высушенный первыми лучами восходящего солнца, приобретает особенную прочность. Северная стена достигает двадцати локтей, а зубцы верхней площадки башни – пятидесяти.

Вход в Хирбе-Кумран находится с запада. Тут работали терапевты, они возвели огромную входную арку, две башни справа и слева от входа и подняли стену на высоту сорока локтей. С холма, где притаился страж пустыни, и откуда подходящий к обители бросает на нее первый взгляд, видна именно эта сторона, производящая особенно сильное впечатление. Гигантские створки ворот, окованные пластинками из чистого золота, могут сдвинуть с места только десять человек. Стены покрыты ослепительно белым эгейским мрамором, и если подходить к Кумрану во второй половине дня, когда солнце освещает из-за спины золотые ворота и белые стены, невозможно не удержаться от возгласов изумления и благоговейного трепета.

Перед воротами нас встретил стражник: ессей лет тридцати в простой коричневой тунике, кожаных сандалиях и широкополой соломенной шляпе. Его лицо было почти черным от загара, а глаза желты, точно пустыня, которую он постоянно рассматривал, наложила на них свой неизгладимый отпечаток. Волосы стражника были очень коротко, по-ессейски, подстрижены, а в руках он держал веревку с завязанным на конце узлом.

– Видишь веревку, – тихо произнес отец, пока мы приближались к стражу. – Это самое страшное оружие воинов. Ты и представить себе не можешь, что они делают с ее помощью.

– Ну, – презрительно фыркнул я, – что может поделать веревка против меча.

Отец лишь улыбнулся.

Лицо стражника выражало приязнь и расположение.

– Здравствуйте, братья, – приветливо обратился он к нам. – Труден ли был путь? Проходите в обитель, омойте ваши ноги и подкрепитесь.

– Здравствуй, брат, – ответил отец. – Путь был легок и быстр. Я рад снова увидеть Кумран. Вот мой сын, я привел его на экзамен.

– О, – почтительно произнес стражник, – такой молодой и уже на экзамен! Желаю успеха, да поможет тебе Свет.

– С нами моя жена, – продолжил отец, указывая на мать. – Она тоже впервые.

– Здравствуй, сестра, – мягко, но уже не так приветливо произнес стражник. – Если ты пойдешь направо, то у конца восточной стены найдешь хижину, приготовленную для гостей. Там ты сможешь отдохнуть и дождаться мужа.

– Так я не смогу даже войти внутрь? – удивилась мать.

Отец виновато понурился.

– Под своды этих ворот, – твердо сказал стражник, – никогда не ступала нога женщины. За сто тридцать два года существования обители ни одна дочь Света не вошла внутрь. Так решил Учитель Праведности, не сделав исключения даже для собственной матери.

– Шуа, – мать протянула ко мне руки. – Дай обниму тебя на прощание.

Честно говоря, неловко обниматься на виду у незнакомого человека. Но не это главное: суровость тона стража и виноватый вид отца оказались красноречивее любых объяснений.

Несколько мгновений я не знал, как поступить. Мать стояла с блестящими от слез глазами, протянув ко мне руки. Я припомнил наши вечера, трепещущее пламя светильника и сияющие в его лучах глаза матери, вспомнил ее голос, ее рассказы, и бросился в ее объятия.

– Он совсем еще ребенок, – услышал я за спиной голос стражника. – Ему не пройти вступительных испытаний.

Мать покрывала поцелуями мою голову и лицо, гладила мои плечи, руки. Я целовал ее в ответ, еще не зная, что расстаюсь с ней на долгие, долгие годы.

В толще арки была небольшая калитка, прикрытая дверью, обшитой зеленоватыми медными листами с крупными выпуклыми нашлепками, стражник легонько постучал по двери, и она медленно отворилась.

– Бассейн направо, – сказал он отцу. – Оттуда вас проводят.

Мы вошли в узкий коридор, дверь затворилась, оставив нас в полутьме. Коридор был пуст, далеко впереди виднелся освещенный солнцем проем.

– Это избранный? – спросил я отца, показывая рукой на дверь, за которой остался стражник.

– Конечно! Иначе бы он не жил в Кумране.

– Какой-то он… – я замялся. Избранные представлялись мне возвышенными, отрешенными от мира созданиями, погруженными в тайны устройства мира, существами, больше похожими на ангелов, чем на людей. От стража пахло потом, его запыленные сандалии, темная от загара кожа, простая туника не совпадали с существовавшим в моем воображении образом.

Отец понял мои сомнения.

– Видишь ли, – сказал он, – в среде избранных существуют разные уровни. Мы сейчас столкнулись с одним из самых низших, иначе бы этот достойный всяческого уважения брат не стоял бы у ворот. Ты увидишь избранных работающих в кузнице, убирающих двор, пекущих хлеб, работающих в мастерских. Все в Хирбе-Кумран делается руками ессеев.

Но есть избранные, полностью погруженные в духовную работу. Это Наставники, главы направлений – Терапевт, Воин, Книжник – и еще несколько десятков братьев, отмеченных печатью Света. Даже обладая талантом, к их уровню нужно подниматься многие годы. Но пойдем, мы не можем так долго оставаться в коридоре.

Я прикоснулся рукой к стене. Крупные, хорошо обтесанные блоки на ощупь казались прохладными. Если здесь, на поверхности, стоит только укрыться в тень, жара сразу перестает давить, то насколько же приятно под землей, в сухих, продуваемых ветерком пещерах!

Мы прошли по коридору и оказались во дворе обители. Прямо передо мной возвышалось величественное здание Дома собраний. Колонны, арки, стрельчатые окна, лестница из белого мрамора, ведущая к входу, двери, облицованные золотом так же, как и ворота Кумрана, блестящие под лучами солнца, и над всем этим огромный голубой купол. При нашем появлении стая птиц с шумом сорвалась с карниза и, обогнув здание, скрылась с глаз.

– Священные голуби, – сказал отец. – Они перелетели сюда из Иерусалимского Храма. Сами перелетели, лет шестьдесят назад, и теперь живут тут, на крыше Дома Собраний. Это особый вид голубей, ощущающих святость. В Иерусалиме их приносили в жертву, а в Кумране их никто не трогает.

– Так что, в Иерусалиме уже шестьдесят лет не приносят в жертву голубей? – спросил я.

– Если я буду отвечать тебе на все вопросы, мы простоим на месте до вечера. Идем в бассейн.

Мы двинулись вдоль стены по неширокому проходу, оставленному доходящим до пояса деревянным частоколом. Насколько я мог видеть, он шел возле стены, поворачивая вместе с ней. Частокол был сделан из аккуратных столбиков, вбитых в землю через каждые два шага. Между столбиками вились сухие виноградные лозы. Этот частокол я мог преодолеть одним прыжком. Кому и для чего понадобилось сооружать столь огромный и бесполезный забор?

– Он не для зверей и не против злоумышленников, – ответил отец. – Забор очерчивает границу чистоты, ессей, не побывавший в бассейне, не может зайти внутрь обители дальше этого забора.

– Но мы ведь окунались! И страж пустыни дал нам пройти.

– Верно, но теперь нам предстоит подняться на более высокую ступень святости. Поэтому стражник и послал нас в бассейн. Все, Шуа, больше ни одного вопроса. Ты молча идешь за мной и делаешь то же, что делаю я. Понятно?

– Понятно.

Идти пришлось довольно долго. Странно, но снаружи обитель не казалась такой огромной. Мы шли вдоль западной стены, и я думал, будто она вот-вот упрется в южную, но конца все не было видно. Стена постоянно изгибалась, поэтому я мог видеть лишь небольшую ее часть.

Отец остановился перед небольшой дверью в каменной кладке, открыл ее и стал спускаться вниз по истертым ступенькам. Ступени привели нас в просторный зал с большими бассейнами, наполненными водой. Из проема в центре потолка лился солнечный свет. В зале было пусто. Отец подошел к широкой мраморной скамье возле одного из бассейнов и начал раздеваться. Когда на нем осталась только набедренная повязка, он сделал мне знак отвернуться. Я отошел к соседнему бассейну и стал рассматривать дно, выложенное черными и белыми плитами.

Сзади раздался громкий всплеск. Вода в моем бассейне вздрогнула. Отец окунулся семь раз, и семь раз по поверхности воды в моем бассейне пробежала легкая рябь.

– Раздевайся.

Я быстро скинул с себя одежду и по ступенькам вошел в бассейн. Вода оказалась ледяной, у меня сразу перехватило дыхание. Откуда посреди пустыни могла взяться такая чистая, холодная вода?

– Окунись семь раз, – раздался голос отца.

Я уже приготовился было опуститься под воду, как вспомнил о Змее. Неужели он ждет меня здесь, в священной обители? Но ведь отец говорил, будто ессейские бассейны защищены специальным благословением и в них ему не пробраться.

– Окунайся, окунайся же.

Я закрыл глаза и бросился в воду. Мое тело обожгло холодом, но того, что я так боялся услышать, не случилось – Змей молчал. Я выскочил из воды, перевел дыхание и снова погрузился. На этот раз вода уже не показалась мне такой холодной, а к седьмому погружению я вполне привык и готов был окунаться еще и еще.

– Хватит, – скомандовал отец. – Вылезай.

Я выбрался из бассейна, согнал ладонями воду с тела и натянул одежду. Мы двинулись к выходу, как вдруг прямо из стены вышел человек и загородил нам дорогу.

– Вам сюда, – он указал рукой на открывшийся проход.

Наверное, его закрывала каменная дверь, полностью сливавшаяся со стеной, поэтому, проходя внутрь зала, мы ничего не заметили. Человек мне не понравился. Он был совершенно лыс, с шишковатой головой, узкими губами и неподвижным взглядом тусклых глаз.

– На развилке повернете влево, а потом еще раз влево.

От его объемистого брюха веяло холодом, словно от бассейна. Как только мы вошли в проход, он немедленно затворил дверь, и нас окружил мрак настоящего подземелья Кумрана.

– Не двигайся, – прошептал отец. – Пусть глаза привыкнут к темноте.

В подземелье было прохладно и сухо. Ветерок я не ощутил, но дышалось тут гораздо легче, чем на прокаленной солнцем поверхности. Скоро глаза привыкли, и я различил впереди небольшое пятнышко света.

– Видишь свет? – спросил отец.

– Да.

– Пошли.

– А мы не заблудимся?

– Иди следом и держись рукой за стену.

Пол полого спускался вниз, но идти оказалось совсем близко, темнота искривляла расстояние. На стене узкого коридора, шагах в тридцати от входа в подземелье, дрожало круглое желтое пятно. Я поднял голову и увидел в потолке небольшое отверстие, из которого выливался свет.

– Это трубы, придуманные третьим Наставником?

– Молодец, запомнил, – голос отца звучал чуть приглушенно.

Я всунул ладонь в желтое пятно и вполне явственно ощутил тепло. Ладонь ярко и ровно освещена, с помощью пятна можно читать свитки и делать записи.

– Мама зря боялась, – сказал я. – Тут светло и не жарко.

– На четвертом уровне подземелье выглядит совсем по-другому, – ответил отец. – Правда, учеников не пускают дальше второго, поэтому для тебя обитель еще много лет будет выглядеть вот таким образом.