Читать книгу: «Девять кругов рая. Книга первая. Он и Я», страница 2

Однажды, придя к дяде Толе, чтобы вернуть книжки, я ему сказал о своих мыслях. Посмеявшись, он заявил: да ты уже взбираешься! Вон Вадим мой вообще не читает. Слышишь, олух, человек за полгода всю мою библиотеку съел, бери пример. Он уже на горе!

– На какой горе? – Спросил Вадик, отвлекаясь от телека.

– На такой горе, чудик, на высокой. Эх, ты, сын! – И дядя Толя, махнув рукой, пошёл к себе в комнату.

И всё же выхода я не видел. Возможно, в первую очередь из-за того, что моё чтение было бессистемным. Так я думал, уныло бредя в очередной раз после школы домой. А, может, главное я пропустил из-за того, что торопился. Ведь книг надо было прочитать много, я их глотал и наверно поэтому упустил главное. Что ж, приёдся наверно перечитывать! В этот момент из кустов на меня вышел мальчик, который когда -то давно затащил меня в лес, чтобы я поиграл с ним. Не помню, рассказывал я или нет. Был у меня один приятель. Мы с ним иногда играли во дворе. Однажды этот мальчик повёл в меня в лес. Там он попросил меня снять штаны и повернуться к нему. Я подумал, может ему это нужно в научных целях и выполнил его просьбу. Но когда мальчик стал пристраиваться сзади, я крикнув ему: придурок! Сумасшедший! Напялил штаны и убежал от него.

Короче, вот этот мальчик сейчас выскочил из кустов передо мной и ни с того ни сего ударил меня по лицу кулаком. Я ещё не говорил, но с годами этот мальчик стал очень силен, как бык, потому что занимался в секции бокса.

Мы учились с этим мальчиком в параллельных классах, поскольку он был второгодник, и редко встречались. В свои четырнадцать это мальчик уже ухаживал за девочками, и всё лицо его было покрыто прыщами. Если он видел, что его подружку провожает из школы кто –то из ребят, он незаметно шёл за ними. А когда девочка уходила домой, то некоторое время он шёл сзади за мальчиком, а потом дождавшись какого –нибудь безлюдного места подбегал сзади, легонько стучал мальчика по плечу, и когда тот поворачивался, со всей силы бил его кулаком между глаз. Вот как меня сейчас. Не зря дворе ему дали прозвище «демон». Не ожидая нападения, я упал на траву после удара и потерял сознание.

Придя в себя, я с трудом поднялся и, держась за глаз поплёлся домой, ещё лихорадочней думая, как же мне найти выход? Ладно, если не сам выход, то хотя бы кому сейчас пожаловаться, чтобы он вступился за меня и наказал моего бывшего приятеля? Но конкретных людей в моём списке не было. Почему –то всегда, когда тебе очень плохо, ты начинаешь думать о чём угодно, только не о том, что тебе в первую очередь нужно сделать. А сделать следовало было вот что: во-первых, нужно было пойти в милицию и написать там заявление о нанесённых мальчиком побоях. И ещё о его ненормальных наклонностях. И во –вторых ещё пойти и зафиксировать травмы в поликлинике. Тогда участь моего бывшего приятеля была бы решена.

Но для этого нужны были взрослые. Хотя бы один. Хотя бы мама. Но мама коммунистка, серьёзный человек, всё время заседает в парткоме. К тому же у неё две работы. После завода она ездит ещё куда –то мыть полы. А отчим как всегда пил.

Да и не стал бы никто из моих родителей ходить по моим делам! Подозреваю, и мама бы не стала. Просто сказала бы: это твоя жизнь, разбирайся в ней сам! Я подумал ещё о любимой учительнице литературы. Но представив, какое у неё будет лицо, когда я к ней приду с синяком под глазом, как она будет вздыхать и охать, обхватив ладонями лицо, как станет звонить моей маме на работу, на первую или вторую, и объяснять ей, что случилось. И как маму выведет это из себя, ведь она устаёт на двух работах, потому что, чтобы решить мои проблемы, ей надо сейчас всё бросить, поехать и заниматься моими проблемами, что совсем не входит в её планы. Поэтому зная всё это, я не пошёл ни к какой учительнице, а просто пошёл домой. Боже мой, каким одиноким я себя чувствовал в тот момент! Не было в мире ни одной живой души в мире, которая могла бы мне помочь. И только уже дойдя до своей квартиры и выйдя на балкон, я задрав голову, начал бессмысленно просить у неба помощи. Я сказал Богу: ты всё видел! Почему ты молчишь? Меня бьют! Ты не видишь? Ты ослеп?! Я был строг к Богу. Когда я закончил, на душе у меня стало легче.

Никто, конечно, тут же не спустился с неба, чтобы мне помочь. Но с того дня я начал по-другому мечтать, более конкретно что -ли. Иногда на уроках я вдруг видел себя плывущим на корабле по лазурному морю. На палубе этого корабля было многолюдно, там было очень много красивых людей, все они веселились и танцевали. И мне, глядя на это, тоже становилось весело.

Идя иногда после школы домой, я воображал, что корабль, на котором я плыву, захватили злые пираты. Все они были второгодниками с лицом Демонов и все они собирались меня утопить. И вот я уже стоял со связанными руками на бортике корабля перед тем, как меня должны столкнуть в воду. Я так ярко себе это представлял. И меня так удручала картина моей предстоящей смерти, что я начал вдруг ни с того ни с сего плакать прямо на улице. Возле меня сразу же остановилась какая -то женщина, в то время было очень много сердобольных дамочек, и озабоченно спросила меня: "Мальчик, что с тобой? У тебя всё в порядке"?

– Нет! – Закричал я ей, размазывая слёзы по глазам и до конца ещё не исчезнувшему синяку. – Конечно, не всё в порядке! Вы разве не видите?

Какая же она дура, о, господи, думал я! Она ещё спрашивает! Разве не видно, что мне не плохо, а просто ужасно! Меня же собираются утопить! Мне так гадко, что дальше некуда! Мне так отвратительно, что хочется доехать до двенадцатого этажа и бросится оттуда вниз головой прямо на асфальт! Что за манера спрашивать: «с тобой всё в порядке, мальчик?», если ты ничем вообще не можешь помочь человеку!

– Идите, куда шли!– Кричал я, захлёбываясь слезами и после этого бегу прямо к своему подъезду. – Тут, оглядываясь, я ещё добавлял:

– Как вы все мне надоели!

Женщина, покачав головой и вздохнув, пошла дальше.

Дома, взяв какую –то книгу, я запирался в туалете и начинал читать. Сейчас у меня в руках была одолженная для чтения дядей Толей книга «Теория праздного класса» какого -то Бевлена. Я почти ничего не понимал из того, что там было написано, но, удивительно, что даже такое трудное для меня чтение меня постепенно успокаивало. Быть военным, чтобы ничего не делать, думал я, закрывая книгу и разгядывая обложку, нет, я боюсь громких хлопков и меня трясёт от криков. Быть священником? Какая скукота стоять и читать молитвы! Кем же быть? Ответа нет. Гора, которую я мысленно возвёл для себя, чтобы на неё взобраться, увы, по –прежнему оставалась необитаемой.

Но шло время. За два месяца до окончания школы, я начал думать, куда пойти после восьмого класса, чтобы учиться дальше. В той школе, где продолжал учиться мой бывший товарищ, который не раз уже подстерегал меня на выходе из альма-матер, чтобы побить, мне оставаться больше не хотелось.

Как -то раз, путешествуя с Вадимом по Москве, тем самым мальчиком, сыном дяди Толи и тёти Инны, мы наткнулись с ним на объявление, что поварское училище осуществляет набор. Я подумал: почему бы нет? Рядом с нами тогда остановились почитать то же объявление две симпатичные девушки.

Я уже писал, что очень рано заинтересовался противоположным полом. Этот интерес у меня, в отличии от многих, носил острый, и я бы даже сказал болезненный характер. Временами мне мучительно хотелось раздеть каждую симпатичную девушку. Чего я только не вытворял в мыслях с бедняжкой, пока ещё только рассматривал её одетую!

Причём мне совершенно не удавалось скрыть, о чём я думаю. Всё было написано у меня на лице. Поэтому и девушки со мной знакомились лишь определённого сорта. Но я при этом хотел ещё самую красивую. Однако чтобы получить такую, нужно было что –то иметь за душой: машину, дачу, квартиру… Но раз ничего этого у меня не было, то и подходить к красивым было нечего.

С некрасивыми можно было не церемониться, они недорого стоили в моём представлении. С красивыми я старался быть честным. Некрасивым я бесстыдно врал. Только познакомившись, я сразу брал быка за рога, завирая: «я работаю, учусь в аспирантуре. Про двигатель, работающий на воде, слышали? Это я его изобрёл. Что значит, вру? Вы когда –нибудь видели живого гения? Он перед вами!», и так далее…

Потом девушки, конечно, презирали меня за ложь. Но отступить от своей тактики я не мог. Просто не видел себя обычным, как все. Приходя домой, я запирался в комнате, а если дома была сестра, в туалете и мечтал: вот я плыву на красивом корабле красивой блондинкой, той самой, лица которой я разглядеть не мог, но голые детали тела которой я видел весьма отчётливо. Рука моя непроизвольно двигалась вниз. Когда наступало долгожданное облегчение, я выходил и, как ни в чём не бывало, брал в руки книгу и садился читать, думая про того, который вытворял эти неприличные вещи в туалете, что он животное и я не имею к нему никакого отношения.

Вот так незаметно во мне сформировались и стали жить двое меня – один плохой, а другой хороший. Первый, тот, который любил читать, стремился к знаниям и хотел вырваться из окружающей меня ловушки, был «Я» настоящий. Второй, похотливый, жадный до удовольствий и чувственных наслаждений, плывущий, как все по течению, очень часто не ценящий никого, кроме себя и своих желаний – был «он», которого я стеснялся.

Не нужно, думаю, говорить, что моя добрая половина, то есть моё «Я» будущее, до поры до времени держалась на заднем плане, не претендуя на лидерство. Зато моя дурная половина, то есть, "он" или моё настоящее я, из кожи вон лезло, чтобы о себе заявить. Мне приходилось его усмирять, буквально дрессировать его, как дрессируют тигра. Но «он» всё равно мне всё портил. Сказать по правде, часто я просто не мог его контролировать! Иногда «он» брал верх. Ненадолго, зато масштабно. Например, он делал так, что я напивался, хотя намерения такого у меня не было. Конечно, мне за это попадало, да ещё как! После этого я давал себе клятву никогда не пить. Зачем мне это? Но потом вдруг обстоятельства складывались так, что меня опять кто-то подбивал на выпивку и всё повторялось.

Не удивительно поэтому, что мой ужасный демон, второклассник, тот мальчик, который меня бил, снова появился в моей жизни. Его настоящее имя было Дёма. Отсюда и "демон".

С Дёмой мы очутились как -то на чердаке некого дома, куда пришли с бутылкой вина отпраздновать его день рождения. Вино было отвратительно кислым. Мы пили его, как воду и ругали за то, что оно некрепкое.

Не удивительно, что в какой –то момент мы оба стали совершенно пьяными. У Дёмы с собой оказались картинки с голыми женщинами. Насмотревшись, мы стали вместе фантазировать, как будем это делать с женщинами, когда вырастем и так увлеклись, что, в какой –то момент вытащив из брюк свои отвердевшие достоинства, стали размахивать ими друг перед другом.

Дёма вдруг стал рассказывать, как недавно он ходил к одной девочке из этого же дома, на чердаке которого мы пили. Он пару раз к этой девочке зашёл домой, а когда пришёл третий, к нему вместо девочки вышел папа с автомобильным насосом в руке, и ему пришлось бежать к лестнице так быстро, что он порвал штаны, зацепившись ими за ручку балконной двери. Над этой его историей мы долго смеялись.

Потом мы этот случай с ним тоже отметили, сходив ещё раз в магазин и купив там на все деньги, которые у нас были бутылку кубинского рома.

После выпитого рома, я уже плохо помнил, что было. Кажется, потом мы курили самокрутки, передавая их друг другу. В кромешном дыму, я вдруг увидел настоящего демона, с рогами, который стоял ко мне спиной и делал неприличные движения бёдрами. В руках у него была порно-открытка. Потом, с расстёгнутыми штанами он повернулся ко мне, а на лице его была дьявольская улыбка…

Шатающегося и едва уже передвигающего ногами, Дёма отвёл меня домой, поставил у двери и, надавив кнопку звонка, по традиции убежал. Надо же такому было случиться, что отчим в этот день как назло пришёл домой трезвым. Мне сильно досталось. Но это уже ерунда, этой боли я почти не чувствовал, так сильно был пьян.

Утром у меня очень болела голова, и было почему -то невероятное чувство стыда от сна, в котором перед глазами у меня стояло розовое с волосками сало, и как я не отпихивал его от себя, оно лезло и лезло мне в рот.

Наконец, я понял, что дружба с демонами человека не красит. И был только один способ избавиться от них, а именно – найти себе подружку.

Но, как я уже говорил, девушки мною интересовались лишь определённого сорта. Женщины постарше, как правило, называли меня смазливым. Долгое время я думал, что это неплохо. Но постепенно я понял, что далеко не всем нравятся смазливые. Я заметил, что чаще всего на меня обращали внимание одинокие или брошенные. Но тоже, как обращают внимание на безделушку, окрашенную под золото. Мужчины, думая, что я их конкурент, порой хотели со мной драться. И напрасно. Я был для них так же не опасен, как фанерный медведь заблудившемуся в чаще. На меня какое -то время с испугом смотрели, а когда понимали, что это фикция, махали рукой, словно прощаясь.

Честно говоря, мне не хватало стержня, я говорю о той серьёзности, которая привлекает в мужчине настоящих женщин. Иногда мне прямо так открыто и говорили, что я поверхностный, несерьёзный, легкомысленный человек, который не задумывается над тем, что делает. Это было абсолютной правдой, за исключением того, что я так не думал. Я думал, что я классный! Кто же будет думать про себя, что он плохой? Нет, иногда я думал про себя, конечно: хорошо бы, чтобы дерьма в тебе было поменьше. Просто эти мысли ни к чему не приводили.

Чувствуя в себе какой -то очередной пробел, я хватался за новую книгу. Так постепенно я взбирался на гору, но мысль, что топчусь на месте, меня всё равно не оставляла. Иногда я со страхом смотрел в будущее, думая: что меня там ждёт? Нищета, жизнь на помойке? В институт же я не поступлю. С моими нервами весь процесс подготовки и поступления казался мне восходом на Голгофу. Но как же тогда? Ведь без высшего образования сейчас никуда. Значит, останется прозябание и смерть? Но о худшем думать не хотелось.

Иногда мать меня спрашивала: ты уже подумал, кем будешь, когда закончишь школу? Я тупо мотал головой, не отрываясь от книги. Замечу, с ней у меня были непростые отношения. Мы любили друг друга, но не ладили. Воспитанная моей бабушкой, принципиальной и строгой женщиной, учительницей по профессии, мать была уверена, что чего достичь в жизни можно лишь изнурительным трудом. Я, оглядываясь на то, что происходило вокруг, был убеждён, что изнурительным трудом можно добиться лишь инвалидности.

Мать считала, что я хороший парень, только без царя в голове. Я наоборот считал, что царь как раз у меня есть, просто если этому царю не дали ни царства, ни короны, ни дворца, ни приличного образования, ни слуг, ничего вообще – то спрашивается, зачем его было рожать?

Мать эти мои мысли читала в моих глазах, а, может быть, даже я и говорил их вслух, и надувала губы. Мол, вот, родила, а какая за это благодарность?

Какая могла быть благодарность, если она привела в дом это чудовище, моего отчима, который, напившись, издевался над семьёй? Отчим, кстати, был родом из Ульяновска, города, где родился Владимир Ильич Ленин, вождь мирового пролетариата. По-моему этот факт наложил глубокий отпечаток на всю его жизнь и в том числе, характер. Отчим всё время хотел кого –то убить или с кем –то из нас расправиться. По крайней мере, он постоянно об этом заявлял.

Отчётливо помню такой случай. Пьяный отчим после работы достаёт впервые топор, а не нож, и смотрит нас стоящих перед ним во фрунт. Мать, как всегда, всхлипывая, умоляет не делать этого. Отчим со злым лицом спрашивает: кого из вас первым, кого – ну?! Я, уже привыкший к таким его выходкам, стою и мечтаю о будущем. К тому же колышется занавеска с балкона, за которой правда ничего нет – ни стола, ни фруктов, ни моря… Мать рыдает в голос. Сестра плачет у неё на руках. Всё, как обычно.

И вдруг меня начинает бить озноб. Да такой, какого раньше не было. У меня буквально зуб на зуб на попадает! Меня трясёт, руки ходят ходуном, и я не могу найти им места. Зубы лязгают, глаза закатываются. Плечи сотрясает дрожь. Мать, начав понимать, что со мной творится что –то не ладное, беспомощно смотрит на отчима. Того, вроде бы пьяного, тоже кажется, начинает интересовать, странное поведение пасынка.

В конце концов, он взглядом разрешает матери подойти ко мне. Она меня обнимает, но дрожь не прекращается. Сестра при этом орёт. Мать кричит отчиму: убери топор, ты не видишь, что ему страшно! Отчим нехотя откладывает топор. Конфликт вроде бы исчерпан. Но с тех пор, едва я слышал его шаги в коридоре, меня начинает бить дрожь. Это продолжается не один день, не месяцы –годы!

Отчим обычно не приносил домой денег, считая, что обязан пропить всё заработанное. Кто ему это внушил ему, неясно. Левые заработки он тоже пропивал. У него, говорят, были золотые руки, но все поделки, которые он делал, им тут же бесплатно раздаривались.

Почему –то сегодня, когда мне иногда говорят о преимуществах социализма, я морщусь, как будто мне дали горькую пилюлю. Это тоже видимо у меня на бессознательном уровне, вроде дрожи. Поделать с этим я ничего не могу.

Мою мать отчим считал кем –то вроде антагониста, потому что моя бабка однажды сказала при нём, что их род графский. Мол, моя прабабка в девичестве не захотела уехать в Париж со всеми, а изъявила желание поехать в своё Тверское имение и быть там простой крестьянкой. Вся эта затея кончилась тем, что прабабка в начале 19- го года из –за недоедания и постоянного стресса заболела тифом.

Выходил её мой прадед, в то время красноармеец дивизии Будённого. В дивизии он служил поваром. Прабабкино имение красноармейцы сделали на какое –то время своим штабом. Однажды, доставляя еду командованию, прадед на обратном пути услышал стоны, доносившиеся из одной из комнат. Заглянув туда, она увидел до невозможности исхудавшую, но ещё очень симпатичную женщину, лежащую на кровати. Потихоньку он стал подкармливать мою прабабку, принося ей красноармейские щи с кашей и кое-какие лекарства.

Когда прабабка выздоровела, они поженились. Деда, как участника гражданской войны, избрали председателем колхоза в деревне по соседству с той, которой прабабкина семья до революции владела. Они прожили вместе много лет. Прабабка, как говорят, за всю свою жизнь ни разу не дала понять, что она благородного происхождения. Как все деревенские бабы, она рожала детей и выходила работать в поле. Когда началась война, трое её сыновей ушли на фронт и не вернулись. Никто из её детей ни разу не слышал, чтобы она роптала или плакала. Если её просили рассказать, каково это быть графиней, она лишь слабо махала рукой и вздыхала. В старости её уже нельзя было отличить от обычных крестьянок, которые жили в деревне. О её графской красоте напоминали лишь длинные льняные волосы, которые она по-прежнему укладывала сдобным пирогом на голове.

Однако помимо того факта, что мать имела дворянские корни, отчим считал её антагонистом ещё и потому что она, в отличие от него, имела две работы, а значит и деньги, которыми с ним, конечно, не делилась. Он считал это несправедливым. И из –за этого постоянно покушался на неё. Как всякому трусу, ему необходимо было перед этим для храбрости выпить.

Как –то раз при мне он несколько раз сильно ударил мать головой об стену. Конечно, будь я взрослым, я мог бы защитить её. Но тогда мне было мало лет. И я лишь думал, забившись в угол, и беспомощно дрожа всем телом: так тебе и надо, маманя, раз ты с ним спишь в кровати! Мало тебе ещё! Сама себя наказала!

Порой, вырвавшись, мать бежала в милицию и писала на отчима заявление. Но заканчивалось это всегда одинаково. В милиции с отчимом обращались, как со старым приятелем. Не знаю, что этому было причиной. Но думаю, что происхождение его имело далеко не последнее значение. Ведь в его паспорте было написано: место рождения –Ульяновск. О, так он земляк вождя? Вот это да! У нас бы и нациста из Трира, родины Маркса, отпустили, поклянись он в симпатии к коммунизму. А тут обычный советский рабочий. Если мы всех сажать начнём, кто работать будет? Ну, побузил, с кем не бывает? Нет, нет, с этим по-плохому нельзя, ещё боком выйдет. Поговорив с отчимом по душам, его отпускали под честное слово, взяв с него обещание, что придя домой, он ляжет спать. Надо ли говорить, что, придя домой, он всё начинал заново?

Однако, как говорят, сколько верёвочке не виться, конец всегда будет, так и эта история однажды подошла к концу. В какой- то момент моей матери всё это надоело, и она нашла себе другого мужчину. Отчиму он сказала, чтобы он собирал вещи и выматывался. из квартиры. Жильё было записано на неё.

Некоторое время отчим жил в нашей с сестрой комнате, которую он отвоевал для себя в суде с помощью своего происхождения или своих связей. Развод ни на грамм не привёл его в чувство. Он по –прежнему пил и делал вид, что ему и без жены отлично живётся. Помимо всех других ошибок, он стал приводить домой падших женщин, совершеннейших на вид шмар. Всё это происходило на наших с сестрой глазах. Обстановка накалялась с каждым днём и, казалось, что предела этому не будет.

Конец наступил внезапно. Отчим не учёл, что у матери могут быть связи. А она как -никак всё -таки была членом партии и уважаемым на заводе человеком. Мать как –то раз обратилась в Партком завода, там её внимательно выслушали, вынесли постановление и передали дело в Городской суд. Отчима выселили.

Некоторое время он жил за городом, в рабочем посёлке, где ему выделили комнату. Он уже не пил, денег у него на это не было. Зато курить стал больше. Родня перестала к нему ездить, друзья его бросили. До нас доходили слухи, что курение спровоцировало гангрену, и ему требуются квалифицированный уход и медицинская помощь. Но ни у кого из нас, детей, не было на это средств, а мать, которую он третировал и избивал все эти годы, не хотела больше о нём слышать.

Когда я уже был в армии, мать написала, что отчима нашли повешенным на куске проволоки у себя в комнате. Соседи вызвали милицию, потому что из -под двери до них доносился запах разложения. Приехавший по вызову милицейский наряд зафиксировал, что отчим висел рядом со своей кроватью, а по его телу ползали черви. Он не оставил после себя никаких записок.

Вернувшись из армии, я узнал, что мать и сестра по-прежнему живут в квартире. Но мать собиралась вот -вот выйти замуж за одного своего коллегу с работы и съехать. А за сестрой тоже ухаживал парень, имевший в отношении неё серьёзные намерения.

Так что после армии у меня появилась надежда, что когда -нибудь квартира достанется мне, и я тоже смогу привести сюда девушку.

В остальном в моей после-армейской жизни всё было пока по-старому, если не считать начавшей в стране Перестройки, на которую я, как человек продвинутый и начитанный, возлагал большие надежды.