Ленин. Человек, который изменил всё

Слышать оппонентов Ленин не хотел. Евгения Готлибовна Бош запомнила: «Все возражения ВИ слушал спокойно, но без особого интереса, как бы заранее зная все мысли и соображения выступавших, и только во время речи тов. Бухарина заметно оживился… Насмешливый огонек вспыхнул в зрачках ВИ, и казалось, что внутренне он хохочет добрым смехом взрослого над шалостями ребенка»⁷³². О единогласии в большевистских рядах говорить было нельзя. Что ж. «Выбрали новый КЗО из бернцев: Шкловского, Каспарова, Инессы Арманд, Лилиной, Крупской».

После конференции – несчастье. Скончалась теща. Хоронили Елизавету Васильевну 10 (23) марта 1915 года на Бренгартенском кладбище в Берне. На могиле тещи Ленин посадил молодое дерево.

После смерти матери у Надежды Константиновны «сделался рецидив базедовой болезни, и доктора направили меня в горы. Ильич разыскал по публикациям дешевый пансион в немодной местности, у подножия Ротхорна, в Зёренберге, в отеле “Мариенталь”, и мы прожили там все лето… В Зёренберге устроились мы очень хорошо, кругом был лес, высокие горы, наверху Ротхорна даже лежал снег. Почта ходила со швейцарской точностью. Оказалось, в такой глухой горной деревушке, как Зёренберг, можно было бесплатно получать любую книжку из бернских или цюрихских библиотек… На Ротхорн взбирались редко, хотя оттуда открывался чудесный вид на Альпы. Ложились спать с петухами, набирали альпийских роз, ягод, все были отчаянными грибниками – грибов белых была уйма…»⁷³³.

Ленин жаловался Инессе, остававшейся в Берне: «У нас опять дожди. Надеюсь, небесная канцелярия выльет всю лишнюю воду к Вашему приезду и тогда будет хорошая погода… Еще одно поручение: на случай, если мы с Вами предпримем большие прогулки (это не наверное, но может быть, и удастся изредка), хорошо бы знать, какие условия в Hütten (Cabanes) – домики на горах с кроватями – устроенными швейцарским клубом альпинистов. Зайдите в бюро этого клуба в Берне… возьмите проспекты».

Если в начале войны позиции оборонцев были неизменно сильнее, то постепенно баланс сил стал меняться из-за затягивания боевых действий и роста числа жертв. Даже западная социал-демократия начала поговаривать о мире. Правда, Ленина это не сильно впечатлило. О тогдашних его настроениях хорошее представление дает июньское письмо Радеку: «Мое мнение, что “поворот” Каутского + Бернштейн + К^о … есть поворот говна, которое почуяло, что массы дольше не потерпят, что “надо” повернуть налево, дабы продолжать надувать массы»⁷³⁴.

Патриотический дух начал испаряться и в России. 2 мая немецкие части перешли в наступление в Южной Польше силами десяти лучших дивизий, снятых с Западного фронта. Одновременно Карпатский фронт был порван у Горлице, австро-венгры к концу июня вернули Львов и всю Западную Галицию. Перед угрозой окружения в «польском мешке» российское командование предпочло отвести войска. В начале августа пала Варшава. За три месяца «великого отступления» наша армия потеряла 1,4 млн человек убитыми или ранеными, около миллиона попало в плен. К осени фронт стабилизировался. Но внутренний фронт начал давать трещины.

В июле в Петрограде состоялось совещание меньшевиков, эсеров, энесов и Трудовой группы в Государственной думе, которое пришло к выводу о наступлении момента для борьбы за решительное изменение государственного строя и демократический мир. Ленин не видит возможности сотрудничества. Он пишет Шляпникову в Стокгольм: «Между революционерами-шовинистами (революция для победы над Германией) и революционерами-пролетарскими интернационалистами (революция для пробуждения пролетариата других стран, для объединения его в общей пролетарской революции) – пропасть слишком велика, чтобы тут могла идти речь о поддержке».

Активизировалась либеральная оппозиция, которая начала требовать создания ответственного перед Думой правительства. Но император пошел другим путем – занял пост Верховного главнокомандующего. Это позволило объединить усилия фронта и тыла и улучшить ситуацию, но вызвало дружный протест элитных кругов. Ленин 10 (23) августа из своего альпийского курорта не без удовольствия пишет Шляпникову: «События в России вполне подтвердили нашу позицию, которую дурачки социал-патриоты (от Алексинского до Чхеидзе) окрестили пораженчеством. Факты показали нашу правоту!! Военные неудачи помогают расшатывать царизм и облегчают союз революционных рабочих России и других стран… Было бы крайне важно, чтобы сплотились в 2–3 центрах руководящие группы (архиконспиративно), связались с нами, восстановили бюро ЦК (уже есть в Питере, кажись) и самый ЦК в России».

Не покидая Зёренберг, Ленин формировал новый состав ЦК своей волей: «Постарайтесь повидать Беленина и передайте ему, пожалуйста, что он кооптирован в члены Центрального Комитета РСДР Партии, – писал он Шляпникову, который и носил псевдоним Беленина… – Надо создать группы в России (из старых, опытных, умных, вполне разобравшихся в вопросе о войне правдистов-рабочих), лучших из них (2–3) взять в ЦК»⁷³⁵. Поручение Ленина воссоздать Русское бюро ЦК Шляпников долго не мог выполнить.

Ленин ненадолго спустился с гор, чтобы вновь туда подняться – для участия в Циммервальдской конференции, которую организовал бернский социалистический лидер Гримм. «Он подготовил для конференции помещение в десяти километрах над Берном, в небольшой деревушке Циммервальд, высоко в горах. Делегаты плотно уселись на четырех линейках и отправились в горы… Сами делегаты шутили по поводу того, что полвека спустя после основания I Интернационала оказалось возможным всех интернационалистов усадить на четыре повозки», – иронизировал Троцкий.

Конференция прошла 5–8 (18–21) сентября. Всего было 38 человек из 11 стран. «Дни конференции были бурными днями, – продолжал Троцкий. – Революционное крыло, возглавляемое Лениным, и пацифистское, к которому принадлежало большинство делегатов, с трудом сошлись на общем манифесте, проект которого был выработан мною… Ленин стоял на крайнем левом фланге конференции. По ряду вопросов он оставался в единственном числе внутри циммервальдской левой, к которой он формально не принадлежал, хотя по всем основным вопросам был близок к ней. В Циммервальде Ленин туго накручивал пружину для будущего международного действия»⁷³⁶. Ленин доказывал: «Дело обстоит так: или действительно революционная борьба, или только пустая болтовня»⁷³⁷.

К Циммервальдской левой примыкали 9 человек – Ленин, Зиновьев, Берзин, Радек, Хёглунд, Нерман, Борхард, Платтен, Роланд-Гольст. Они создали свое бюро и оформились как самостоятельная группа. Остальные из присутствующих россиян – Аксельрод, Мартов, Натансон, Чернов – предпочли остаться в стороне. Как и Троцкий, что не помешает ему написать в мемуарах: «Левое крыло циммервальдской, а затем и кинтальской конференции явилось, под руководством Ленина, основным ядром будущего Коммунистического Интернационала…»⁷³⁸.

Тогда конференция Ленина разочаровала: «Медленно движется вперед развитие социалистического движения в эпоху неимоверно тяжелого кризиса, вызванного войной». Приехал он с конференции, запомнила Крупская, «порядочно-таки нервным… Надо было несколько дней ходьбы по горам и зёренбергской обстановки, чтобы Ильич пришел в себя… В начале октября мы вернулись в Берн»⁷³⁹. Ленин 24 сентября (7 октября) писал матери: «Хотели было подольше остаться в Sorenberg’e, но там уже выпал снег, и холод стал невозможный. Осень нынче холодная, а в Sorenberg’e климат горный. Здесь нашли хорошую комнату, с электричеством и ванной за 30 франков. Надя поправилась недурно; прошли сердцебиения; могла даже в горы ходить; лишь бы не повторилась базедка»⁷⁴⁰.

В Берне с Лениным встречался Парвус (по свидетельству Радека, это было раньше – в мае), который напишет: «Ленин сидел в Швейцарии и пописывал статьи, почти никогда не выходившие за рамки обсуждения в эмигрантских кругах. Как в закупоренной бутылке, он был полностью отрезан от России»⁷⁴¹.

Крупская нашла, что осень в Берне «была душновата… В Швейцарии повсюду царило ярко выраженное мещанство… Осень 1915 г. мы усерднее, чем когда-либо, сидели в библиотеках, ходили по обыкновению гулять, но все это не могло стереть ощущения запертости в этой мещанской демократической клетке… Помню, как Инесса ездила во Французскую Швейцарию завязывать связи с швейцарскими левыми»⁷⁴².

Письма в ее адрес из Берна пошли одно за другим. 3 (16) января 1916 года: «Дорогой друг!.. Сегодня великолепный солнечный день со снежком. После инфлюэнцы мы с женой первый раз гуляли по той дороге в Frauen-Kappelen, по которой – помните? – мы так чудесно прогулялись однажды втроем. Я все вспоминал и жалел, что Вас нет. Кстати. Дивлюсь немного, что нет от Вас вестей. Покаюсь уже заодно: у меня, грешным делом, мелькает мысль – не “обиделись” ли уже Вы, чего доброго, на то, что я не пришел Вас проводить в день отъезда? Каюсь, каюсь и отрекаюсь от этих мыслей, я уже прогнал их прочь». Через три дня: «Погода прекрасная. В последнее воскресенье мы предприняли великолепную прогулку на “нашу” маленькую гору. Вид на Альпы был необычайно красивым; я очень жалел, что Вас не было с нами»⁷⁴³.

Ленин, помимо Инессы, был тогда поглощен мыслями о глобальном. Он размышлял о мировой революции, о судьбах капитализма на Западе: «Соединенные Штаты Европы, при капитализме, либо невозможны, либо реакционны… Соединенные Штаты Европы, при капитализме, равняются соглашению о дележе колоний». Соединенные Штаты мира: «Соединенные Штаты мира (а не Европы) являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом, – пока полная победа коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства. Как самостоятельный лозунг, лозунг Соединенные штаты мира был бы, однако, едва ли правилен, во‑первых, потому, что он мог бы породить неправильное толкование о невозможности победы социализма в одной стране и об отношении такой страны к остальным».

Ленин развил эту тему: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран». Более того, через год Ленин придет к выводу, что «социализм не может победить одновременно во всех странах. Он победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазными»⁷⁴⁴. Эта идея – о возможности победы социализма в одной стране – станет одной из ключевых во внутрипартийной борьбе 1920-х годов.

Военные операции 1916 года вновь диктовались не столько интересами собственного фронта, сколько велись для оказания срочной помощи Сербии, Франции, Италии, Румынии. 21 февраля немецкие войска начали массированное наступление против Вердена, угрожая Парижу. Было принято решение о проведении – в весеннюю распутицу – экстренной и весьма успешной наступательной операции на стыке Западного и Северного фронтов. В конце апреля немцы, перебросив войска из-под Вердена, вернули утраченные позиции. На Кавказском фронте в середине февраля российская ударная группа штурмом овладела крепостью Эрзерум, уничтожив половину 3-й турецкой армии. За этим последовала операция по овладению Трапезундом. Наша армия перешла Курдское нагорье, выбила турок из Персии.

А Ленин творил «Империализм как высшую стадию капитализма». Он родился из предложения написать предисловие к серии марксистских брошюр о развитии основных стран мира, затеянной Горьким и Покровским в издательстве «Парус». Бернских библиотек Ленину перестало хватать, двинулись в Цюрих. «Мы поехали туда на пару недель, а потом все откладывали да откладывали свое возвращение в Берн, да так и остались жить в Цюрихе, который был поживее Берна, – писала Крупская. – В Цюрихе было много иностранной революционно настроенной молодежи, была рабочая публика, социал-демократическая партия была более лево настроена…»⁷⁴⁵. Поселились в старом городе в узеньком переулке Spiegelgasse. Как писал сам Ленин, жил он в Цюрихе «потихоньку»⁷⁴⁶.

Пришлось озаботиться заработками, и он вновь взялся за платные семинары. 13 (26) февраля выступил в одном из ресторанов с рефератом по нацвопросу. «Народу было и на сей раз довольно много, хотя значительно меньше, чем на докладе в начале войны, – свидетельствовал секретарь большевистской организации Цюриха Моисей Маркович Харитонов. – Зал был меньше, да и русских в это время в Цюрихе было меньше, чем тогда». Дискуссии избежал – не хотел сталкиваться с присутствовавшими поляками и меньшевиками, – дотянув свое трехчасовое выступление до 12 ночи, когда наступал комендантский час. Выступать понравилось. 17 февраля (1 марта) тот же реферат Ленин прочел в Женеве, планировал прочесать и Лозанну.

«Обедал ВИ вместе с НК в дешевом ресторане, часто в Alkoholfreirestaurant… А под вечер ВИ вместе с НК почти каждый день отправлялись на прогулку в Zurichberg или куда-нибудь в другое место, подальше от центра города, по направлению к лесу или в горы», – замечал Харитонов. «С русской колонией ВИ никаких сношений, кроме, разумеется, как с членами нашей секции, не имел. В отличие от Мартова, который иногда по многу часов просиживал в русской читальне за газетами и журналами и часто приходил на разные собрания, рефераты и т. п., ВИ ни разу за все время своего пребывания в Цюрихе на рефератах, читанных другими, не был. Не ходил он и в русскую читальню, и колония его вообще не видала»⁷⁴⁷.

Раскол внутри РСДРП проходил теперь уже по семье Ульяновых. «Что касается Джемса, то он никогда не разбирался в политике, всегда стоял против раскола, – писал он Шляпникову в марте 1916 года. – Прекрасный человек – Джемс, но на эти темы его суждения неверны глубоко. У нас в России (а теперь и в новом Интернационале) вопрос о расколе основной. Все колеблющиеся на этот счет – враги пролетариата…»⁷⁴⁸. Джемсом величали родную сестру Ильича – Анну Ильиничну.

Работа над «Империализмом» была прервана 11–17 (24–30) апреля Кинтальской (II Циммервальдской) конференцией. Состав участников стал чуть более радикальным – Циммервальдская левая насчитывала уже аж 12 человек. Ленин 28 апреля доказывал оппонентам: «Вы отрицаете раскол секций старого Интернационала, но этот раскол является фактом. Сегодня мы фактически имеем кризис социалистических партий всего мира… Люди, с которыми вы хотите воссоздать Интернационал, мертвы, они больше не существуют не буквально, а политически».

Конференция осудила Международное социалистическое бюро и приняла более радикальную резолюцию с критикой пацифизма. Ленин рассказывал Шляпникову: «В общем, это все же, несмотря на тьму недостатков, шаг к разрыву с социал-патриотами. Левая была сильнее на этот раз: серб, трое швейцарцев, один француз… усилили нашу группу. Затем два немца (от группы «Интернационал») шли с нами в главном». Но Ленина манифест не удовлетворил: «Недостаточно того, что Циммервальдский манифест намекает на революцию, говоря, что рабочие должны нести жертвы ради своего, а не чужого дела. Необходимо ясно и определенно указать массам их путь»⁷⁴⁹.

Вернувшись из Кинталя, Ленин 4 (17) мая пишет Карпинскому: «…Я думаю съездить в Женеву и Лозанну с рефератом “Два течения в международном рабочем движении”… Если условия не изменятся и поездка моя окупится, то назначьте, пожалуйста, недели через две (на другой день в Лозанне)». Рефераты состоялись 20 и 21 мая (2 и 3 июня). Издательский проект – журнал «Коммунист» – пытались наладить с «японцами» – Бош и Бухариным, но стадия переговоров обернулась многомесячными препирательствами. 8 (21) мая Ленин уверял Зиновьева: «“Издатели”, никуда не годные как литераторы и как политики (что вынуждена была признать редакция ЦО в зимнем письме), хотят связать нас договором о равноправии, т. е. мы должны дать равноправие даме, ни одной строчки не написавшей и ничегошеньки не понимающей, и “молодому человеку”, всецело находящемуся под ее влиянием»⁷⁵⁰.

Летом 1916 года Ленин решительно завершал работу над «Империализмом». Покровский радовался: «Уже открытка от 2 июля извещала, что одновременно с нею идет заказной бандеролью рукопись “Империализма”… Французская цензура долго читала рукопись, переписанную несравненным убористым почерком Надежды Константиновны, и я получил бандероль недели три спустя после открытки»⁷⁵¹.

Самое существенное в книге: капитал достиг таких громадных размеров, что на место свободной конкуренции пришли монополии гигантских размеров. Ничтожное число капиталистов смогло сосредоточить в своих руках целые отрасли промышленности, которые оказались в руках союзов, картелей, синдикатов, трестов, нередко международного характера. Господство кучки капиталистов привело к тому, что весь земной шар оказался поделенным между захватившими источники сырья и средства производства крупнейшими капиталистами и колониальными империями. Это предопределяет непримиримость противоречий империалистических держав, поскольку их дальнейшая экспансия неизбежно сопряжена с переделом уже поделенных территорий и ресурсов.

Пока Ленин пером приканчивал мировой империализм, командующий Юго-Западным фронтом Брусилов добился от императора разрешения на наступление. С рассветом 22 мая артиллерийским ураганом была сметена укрепленная полоса противника вместе с ее защитниками. Знаменитый Брусиловский прорыв принес полный успех. Генерал давал отчет: «В общем, с 22 мая по 30 июля вверенными мне армиями было взято в плен всего 8255 офицеров и 370 153 солдата; захвачено 496 орудий, 144 пулемета и 367 бомбометов и минометов, около 400 зарядных ящиков, около 100 прожекторов и громадное количество винтовок, патронов, снарядов и разной другой военной добычи» ⁷⁵². Вновь была завоевана часть Восточной Галиции и вся Буковина. Австро-Венгрия оказалась в критической ситуации. На волне этих успехов и Западный фронт генерала Эверта начал успешное наступление под Барановичами.

Ленин же с начала июля в очередной раз отбыл на длительный отдых. «Мы поехали на шесть недель в кантон Сен-Галлен, неподалеку от Цюриха, в дикие горы, в дом отдыха Чудивизе, очень высоко, совсем близко к снеговым вершинам, – сообщала Крупская. – В некотором отношении этот дом отдыха напоминал французский Бомбон, но публика была попроще, победнее, с швейцарским демократическим налетом. По вечерам хозяйский сын играл на гармонии и отдыхающие плясали вовсю, часов до одиннадцати раздавался топот пляшущих… В Чудивизе к нам никто не приезжал, русских там никаких не жило, и мы жили оторванные от всех дел, шатались по горам целыми днями. В Чудивизе Ильич не занимался вовсе»⁷⁵³, – вспоминала Крупская. Зиновьеву 8 (21) июля Ленин писал: «Здесь у нас плохо: почта только на ослах и раз в день. В случае крайности телеграфировать… или телефонировать»⁷⁵⁴.

Полагаю, Ленин не сразу узнал, что 12 (25) июля скончалась Мария Александровна, мать. Ей шел уже 82-й год. Похоронили на том же Волховом кладбище, рядом с Ольгой.

К работе, за письменный стол, вернули в основном денежные проблемы. «В то время мы наводили сугубую экономию в личной жизни, – подтверждала Надежда Константиновна. – Ильич повсюду искал заработка – писал об этом Гранату, Горькому, родным…»⁷⁵⁵. Ленин молил Коллонтай в июле: «Для заработка хотелось бы иметь либо перевод, либо педагогическо-литературную работу Наде (ибо ее болезнь требует длительной жизни в горах, а это стоит дорого)». Или в письме 10 сентября: «Засяду писать что бы то ни было, ибо дороговизна дьявольская, жить стало чертовски трудно»⁷⁵⁶.

Ленин настроен по-боевому. В сентябре пишет «Военную программу пролетарской революции», где заявляет: «Гражданские войны – тоже войны. Кто признает борьбу классов, тот не может не признавать гражданских войн, которые во всяком классовом обществе представляют естественное, при известных обстоятельствах неизбежное продолжение, развитие и обострение классовой борьбы»⁷⁵⁷. Мысли бывают материальны.

Вернулись в Цюрих осенью, «поселились у тех же хозяев, на Шпигельгассе»⁷⁵⁸. Ленин 1 (14) ноября пишет Малиновскому: «Мы живем теперь опять в Цюрихе; здесь лучше библиотеки. А Надя к тому же получила здесь небольшой заработок, в котором мы очень нуждались»⁷⁵⁹. Ленин продолжает уговаривать Шляпникова, который все еще в Стокгольме: «Самое больное место теперь: слабость связи между нами и руководящими рабочими в России!! Никакой переписки!! Никого, кроме Джемса, а теперь и его нет!! Так нельзя… Полагаться мы можем только на тех, кто понял весь обман идеи единства и всю необходимость раскола с этой братией (с Чхеидзе и К⁰) в России. Беленину надо бы сплотить только таких людей для роли руководителей»⁷⁶⁰.

Шляпников сдался и все-таки отправился в Петроград. Там ему удалось восстановить Русское Бюро ЦК. «Осталось много звеньев старого аппарата, – вспоминал Шляпников. – И это значительно облегчало дело… В руководящий центр удалось привлечь по соглашению с ответственными работниками Петербургского комитета (тт. Залежским, Шутко, Антиповым, Евдокимовым и др.) тт. П. Залуцкого и В. Молотова»⁷⁶¹.

Нельзя сказать, что мысли Ленина в предреволюционные месяцы были о России. Адресат подавляющего большинства писем – Арманд. Бывает, опять по нескольку на день. Они о пацифизме, марксизме, нескончаемых склоках с Бухариным и Радеком, дрязгах в швейцарской соцпартии. Просьбы о секретарских услугах. В ту зиму разрушительный раж Ленина был обращен и против Пятакова, чьи взгляды на демократию в статье «Пролетариат и права наций на самоопределение» Ленин обозвал «карикатурой на марксизм».

Ленин, наверное от скуки, окунулся в швейцарскую политику – раньше он избегал участия во внутриполитических делах страны пребывания. «Я собираюсь выступить на съезде швейцарской партии (в субботу 4.XI) с приветственной речью. Текст прилагаю. Очень просил бы Вас перевести его на французский», – просил он Инессу. Перевела, он выступал на немецком. Но поблагодарил и сообщил: «Впечатление от съезда у меня хорошее. Первый раз за время войны на швейцарском съезде не только проявляется левая… но и прямо начинает сплачиваться в оппозиции и к правым, и к “центру”»⁷⁶².

Организовал марксистский кружок. Харитонов запомнил: «Вскоре у нас появилась организация из швейцарских, немецких, русских и польских товарищей, которую мы для конспирации назвали Kegelclub (Кегельный клуб)… надо было законспирировать ее от официальных учреждений социал-демократической партии. Душой этой маленькой, конспиративной на первых порах организации был ВИ». От швейцарцев входило все руководство социал-демократов Цюриха во главе с Францем Платтеном и организации рабочей молодежи. Помимо Харитонова, появлялись наездами Радек и Бронский⁷⁶³. Ленин сообщал Арманд 4 (17) декабря: «Здесь устроилось нечто вроде кружка левых… Участвуют Нобс, Платтен, Мюнценберг, еще несколько молодых. Беседуем о военной резолюции в связи с задачами левых. Эти беседы сделали для меня особенно наглядным: 1) до чего дьявольски слабы (во всех отношениях) швейцарские левые».

И на следующий день: «Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой – против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д. Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на мир с пошляками… А на лыжах катаетесь? Непременно катайтесь! Научитесь, заведите “лыжи” и по горам – обязательно. Хорошо в горах зимой! Прелесть и Россией пахнет»⁷⁶⁴.