Читать книгу: «Прогулки с Вольфом. Жизнь в заповедных местах Коста-Рики», страница 6

Люди, работающие с домашним скотом или работающие на полях, выращивающие продукты, которые мы едим, не склонны к романтизации своих отношений с землей. Сельское хозяйство – это пахота, зависимость от погоды, это когда делаешь то, что надо сделать, и это призвание не для брезгливых. Если у вас есть животные, то рано или поздно вам придется их убить, часто из сострадания. Если вы хотите выращивать сельскохозяйственные культуры, то вам нужно вырубать деревья для того, чтобы у вас были поля для посева. У фермеров непростые взаимоотношения с природой, а также со всем миром в целом. Общество нуждается в фермерах, но их пот и тяжкий труд редко получают адекватную оценку и никогда не компенсируются в полной мере.

Когда квакеры взяли на себя управление местностью, которую они назвали Монтеверде, их цель, невзирая на удаленность их региона, заключалась в создании такого образа жизни, который приносил бы пользу не только им самим. Они были провидцами, готовыми упорно трудиться, чтобы в диких местах создать сообщество, культивирующее благо. В деле принятия решений они руководствовались заботой о будущем своих детей. Они гордились своей миссией и относились к ней с энтузиазмом.

По большей части обитатели Монтеверде и теперь продолжают жить деревенской жизнью. Некоторые из них по-прежнему работают на земле, доят коров, выращивают свиней и цыплят. Благодаря усилиям этих людей и их соседей на местном рынке и по сей день можно купить дары их садов, пить молоко местного молокозавода, наслаждаться кофе, выращенном здесь же, завтракать яичницей с беконом – все от местных производителей.

Будучи выходцем из североамериканской фермерской семьи, Вольф был знаком с молочным животноводством. Методы ведения сельского хозяйства в Коста-Рике отличались от североамериканских, как отличались и многие другие стороны жизни.

«После того как я закупил свиней, Говард Роквелл-старший научил меня, как их резать, какую часть туши выбирать для сала и что с ним делать. У нас всегда было много свинины – и мясо, и обрезки, и мы еще делали чичарроне и скрапл – буханку из мяса, которое соскребли с костей и запекли с кукурузной мукой. Разведение свиней было хорошим способом обеспечить себя свининой и деньгами, пусть и небольшими. Еще в юности отец научил меня, как кастрировать свиней и телят, и эти знания пригодились, поскольку в те годы в Монтеверде и всей округе не было ветеринаров. Мы все учились понемногу – все больше узнавали о болезнях и о том, какое снадобье при лечении будет работать, а какое – нет. Наши соседи костариканцы рассказали нам о народной медицине. Мы набирались опыта и у них.

Когда наш кабанчик Гризи подрос, в очередь выстроились люди, желающие получить его услуги по оплодотворению свинок. Для меня это было новое дело, еще один проект. Обычно за труды нашего хряка мне предлагали или деньги, или поросенка. Я выбирал поросенка. Потом стал замечать, что мне дают каких-то мелких поросят. Они не подрастали в той мере, как должны были бы. Поэтому я стал просить деньги в качестве вознаграждения – по двадцать костариканских колонов. Если можно получить немного денег, тогда, по крайней мере, мне не надо было пытаться откармливать свиней-недоростков.

У меня были свиноматки, и еще потом подросли свиньи, но в основном меня всегда интересовал хороший кабан для улучшения породы. С Гризи я получал свиней, которые шли на сало. Он прожил у меня около двух лет, а потом я его продал. Я купил йоркшира и хряк этой породы жил у меня некоторое время. Позже я приобрел хэмпшира. Эти породы шли на рынки, где был спрос на постных свиней, поэтому мы производили свиней, которые быстро росли и не нагуливали жира. В конце концов, я купил ландрейс. У свиней этой породы якобы тринадцать ребер – значит, добавочная свиная отбивная с поросенка. Они и в самом деле быстрорастущие свиньи. Некоторое время у меня был хряк этой породы, так как люди желали получить для своих свиноматок именно его услуги.

Когда перевозишь свиней, то лучше всего выезжать ночью – из-за жары в низинах. Несмотря на то, что свиньи выживали в жаре, они всегда теряли несколько килограммов за время между загрузкой в грузовик и продажей их на рынке. Я не мог позволить себе такую потерю прибыли. Конечно, и продажа свиней была та еще работа. Я неважный специалист по переговорам с перекупщиками. Здесь все совсем не похоже на торги в США, где покупатели соревнуются друг с другом. Тут была такая традиция, что если кто-то предлагал низкую цену, то другие перекупщики изображали дело так, как будто это и в самом деле была хорошая цена, и не повышали ставку. Может быть, можно было бы заставить человека поднять цену, но только если бы вы действительно уперлись. Случались у меня и удачные деньки, когда я продавал свиней по цене более высокой, чем средне-рыночные расценки. Такое если и случалось, то главным образом, потому что мои свиньи были лучшего качества.

Все это казалось привлекательным, но было делом хлопотным. Приходилось ездить верхом, находить и покупать свиней или иногда брать еще и других свиней на комиссию, забирать их в город, продавать свиней, а потом еще загружать покупки и возвращаться домой. У меня было много причин, чтобы бросить это занятие. По мере того как дети становились старше, они могли больше помогать, а еще и молокозавод производил больше продукции, поэтому не было такой уж потребности в дополнительном доходе. В этих новых обстоятельствах я был доволен тем, что теперь я могу уделять больше времени походам в лес за приключениями. Не буду врать, самая приятная для меня работа – в полях и в лесу.

В те годы много было работы для лесорубов: расчистка земли шла вовсю. Мой отец был лесорубом в Вермонте. У нас дома всегда был топор, и именно тогда я научился пользоваться этим инструментом. Я привез с собой в Южную Америку свой типичный североамериканский топор с коротким топорищем. Вскоре выяснилось, что в этих краях люди использую инструмент с более длинной ручкой и гораздо более легким металлическим топором. Для здешних деревьев такие топоры гораздо лучше – порой надо рубануть по стволу выше ребер, столь характерных для тропических деревьев.

Многие виды деревьев в тропиках имеют продольные ребра, напоминающие стабилизаторы у ракет, и рубить эти деревья топором очень сложно. Лесорубы подпирали дерево деревянными столбами так, чтобы сделать своего рода платформу. Стоять приходилось на ней, а не на земле, достаточно высоко, над этими самыми ребрами-стабилизаторами. Вот когда совершенно необходим топор с более длинной рукояткой. Как только дерево падает, лесорубы забираются на бревно и подрубают ствол так, чтобы с одной стороны получилась плоская поверхность, что упрощает погрузку на телегу. И в этой операции не обойтись без длинного топорища.

Тропические деревья, даже гигантские, часто имеют отходящие от дерева корни длиной около одного метра. Во время своих походов по лесу я видел много повалившихся деревьев, у которых корневая система не уходила глубоко в землю, а распространялась по поверхности. Удивительно, как они вообще стоят с такими поверхностными корнями. У некоторых видов деревьев корни, естественно, длиннее, но я никогда еще не видел корней, схожих с теми, какие мы видим в Соединенных Штатах. Я узнал, как опасно оставлять деревья, стоящие в одиночку, открытым ветрам. Я оставлял какие-то деревья по причине их красоты. В результате они падали, да так, что у меня, например, погибли три коровы. Они стали жертвами падающих стволов. Некоторые из этих деревьев не были срублены, потому что я их оставил про запас, чтобы потом срубить на распиловку или на дрова. Это был еще один урок, полученный в первые годы, и цена его была ощутимой.

Сначала я сам занимался вырубкой, расчищая пространства от лесов. Но в первые два года у меня было очень мало времени на это. В конце концов, большая часть этой работы была сделана молодым человеком по имени Умберто Солано, который был более искусным, чем я. У меня было недостаточно денег, чтобы оплатить всю проделанную им работу, но его очень заинтересовало мое ружье. Поэтому я обменял его на три участка – чуть более двух гектаров вырубленного леса. Но мне все равно надо было платить ему наличные деньги, потому что он и его семья должны были что-то есть, пока он отрабатывал ружье. Пока он вырубал деревья, я сначала занимался тем, что разбрасывал травы на пастбище и начинал доить коров. Затем я подключался к Умберто и начинал работать бензопилой.

Понятно, что в наше время мы заботимся об удобстве в работе. Меня с бензопилой познакомил мой тесть в Айове. У него была своя лесопилка. Тесть был обладателем одной из первых бензопил Homelite с поплавковым карбюратором. Это был потрясающий новый вид пилы. Когда мы переехали сюда, стало ясно, что вырубка топором будет очень долгой историей.

Конечно, наличие бензопилы было необходимо, и это был не просто гаджет. Наши соседи костариканцы, помнится, в первый раз услышали шум пиления и пришли посмотреть, что происходит. Они тоже захотели себе такую же пилу. После покупки пилы для себя я продолжал поддерживать контакт с фирмой Homelite в Нью-Йорке, поэтому стал первым дилером бензопил в Коста-Рике. Здесь считалось, что если у тебя есть бензопила, то ты человек. Я стал широко известен, поскольку торговал пилами и учил людей пользоваться ими и тому, как ухаживать за этими инструментами.

Я и сам многому научился, пока занимался бензопилами. Когда я продавал пилу, кроме товара, я давал покупателю два или три дня учебных курсов. Я думал, что буду учить костариканцев, как валить деревья. Мне было понятно, что большинство из них всю свою жизнь деревья рубили. В конце концов, получилось так, что это я был тем, кто учился больше всех. Я узнал много нового о разных древесных породах, о том, как их лучше использовать: для топки, в качестве столбов или пиломатериалов. Очень много еще я узнал о работе в разных погодных условиях: в ветреный день, сухой или дождливый.

Я работал с бензопилой в нашей коммуне и работал с ней для соседей-костариканцев. Я начал ездить в отдаленные поселения в развивающихся районах и познакомился с новыми регионами и новыми людьми. Работа с костариканцами была полезным опытом, будь то расчистка участков, или обучение людей использованию бензопил, или когда я сам работал по найму на кого-то. Параллельно с работой я изучал культуру костариканцев, их веру и убеждения, знакомился с проблемами простого люда. Я подружился со многими, и эти дружеские отношения продолжались на протяжении долгих лет. Много было выпито чашек кофе. Хотя, наверно, не так и много, если сравнивать с более поздним периодом, когда я начал работать в заповеднике, путешествуя по еще большему участку в качестве лесника и выкупая землю под заповедник, для консервации.

Когда я занимался вырубкой и расчисткой земли, то оставил нетронутыми несколько деревьев, в том числе одно историческое, которое мы назвали четвероногим фикусом-душителем. Я не думал, что это дерево простоит больше года или двух, не говоря уже о более длительном сроке. Но вот прошло пятьдесят лет, а дерево все стоит. Что-то необычное в его лапах-побегах, которые удержали его, несмотря на ветры. У этого дерева теперь потрясающая роскошная верхушка, но я уверен, что и она когда-то падет под воздействием ветра. Остальные деревья из тех, что я когда-то оставил, теперь уж все упали.

Рубка деревьев для расчистки земли под сельскохозяйственные угодья была одной из самых опасных работ, которые я когда-либо делал. Всякий, кто рубил деревья, знает, что это довольно сложное занятие. Когда работаешь топором, у вас больше времени для того, чтобы судить о последствиях того или иного действия – подрубания, насечек, зарубок, сделанных для направленного заваливания дерева. Когда работаешь бензопилой, все может произойти очень быстро. Вы просто не в состоянии слышать все и наблюдать за всем, и опасность как раз таится в том, что вы не полностью в курсе всего, что происходит. Пару раз я смотрел смерти прямо в лицо и едва успевал отскочить на несколько футов в сторону, чтобы избежать падения дерева на меня. Огромный ствол, падающий вниз, может убить. Падающие деревья рвали мои резиновые сапоги и однажды угробили мою пилу. Разветвляющиеся деревья всегда реально опасны. В первый раз, когда я испытал это на себе, я не осознавал, что происходит, пока ствол не треснул мне прямо по голове.

Я как-то раз пилил деревья, и со мной был приятель, приехавший из Штатов. Он смотрел, как я работаю, и фотографировал. Там стояло одно дерево, и я думал, что срежу его очень быстро. Я видел, что дерево клонится, но даже и не задумался, что это был за вид растений. Когда я приложил пилу к дереву, оно треснуло, и ствол взлетел метра на четыре в воздух. Я видел, что он падает точно на меня. Я едва успел отскочить и, пока делал этот кульбит, краем глаза заметил, что моя бензопила тоже взлетела и делает воздушное сальто. Приятель мой подбежал, полагая, что я, наверно, убит или ранен. А я встаю и говорю: «Ну, не в этот раз. Хотя, сказать по правде, у меня мелькнула мысль, что, похоже, этим утром я доил свою корову в последний раз».

Такие случаи заставляют нас держать ухо востро. Разумеется, я извлек урок из случившегося. Больше мне никогда не приходилось сталкиваться с каким-нибудь расщеплением ствола дерева без того, чтобы я не предугадывал последствий. И я всегда держал ситуацию под контролем. Тот первый случай был для меня большим сюрпризом. Как говорил мой отец, промахнуться на дюйм так же плохо, как промахнуться на милю. У меня было много возможностей проверить отцовскую мудрость.

Я всегда полагал, что при рубке леса самое первое дерево и последнее до наступления темноты были самыми опасными. Первое – потому что вы еще легкомысленны с утра; а последнее – потому что к тому времени вы уже можете быть невнимательным, и тогда несчастный случай весьма вероятен. Еще одна байка о бензопилах – история о фермере-квакере, который продавал мула. Покупатель спросил, не лягал ли мул когда-либо своего хозяина. Квакер, который всегда говорит только правду, на это ответил: «Нет, меня лично этот мул никогда не лягал, но он часто лягал то место, где я стоял мгновением раньше». Это похоже на то, что случалось иногда со мной во время вырубки деревьев. Порой дерево падало там, где я находился только что. И я был благодарен за то, что остался живой и оставался честным».

Мужчины работали на земле, а женщины рожали детей, поэтому все большее значение для нашей коммуны приобретало хорошее здравоохранение. Сначала мы обходились познаниями Марвина Роквелла, который прошел курс обучения в Корпусе медицинской службы в армии США во время Второй мировой войны. Он был у нас человеком, которого можно было позвать в случае травм или когда были нужны фармацевтические препараты. Он смог пополнять запасы и покупал необходимые лекарства через свои контакты в Сан-Хосе. Но с течением времени появлялись люди, способные взять на себя ответственность за оказание медицинской помощи. Среди таких энтузиастов была Ирма Роквелл, которая делилась своими знаниями и гомеопатическими препаратами.

Костариканцы также щедро делились своими знаниями, хотя не все их народные средства были с готовностью приняты нами. Ежедневное использование мачете для всего – от расчистки земли до нарезки овощей – часто приводило к случайным порезам. Для того чтобы остановить кровотечение, местные жители намазывают на рану смесь паутины с кофейной гущей или мукой. Эта смесь затвердевала, создавая цементное покрытие для раны, делая ее недоступной для обработки.

Милдред Менденхолл, Эльва Роквелл и другие женщины в квакерской общине приняли большую часть родившихся в Монтеверде младенцев. Гораздо безопаснее иметь акушерок поблизости, нежели пытаться добраться до роддома по ухабистой дороге. В начале 1970-х годов в Монтеверде переехала на постоянное проживание медсестра Сильвия Смит. Она ухаживала не только за людьми в нашем регионе, но заботилась и о многих больных животных. Именно с приходом Сильвии в коммуне родилась идея создать настоящую клинику.

«К 1960-м годам мы договорились с Департаментом здравоохранения о медицинских услугах, но врачи посещали наши края только раз в месяц. Местные жители, которые могли себе это позволить, ездили в Пунтаренас или Сан-Хосе для получения медицинской и стоматологической помощи. Клиники имелись даже в Лас-Хунтас и Тиларане, еще задолго до того, как мы создали свою амбулаторию. Наша официально зарегистрированная медсестра Сильвия Смит, бывало, верхом отправлялась в путь, чтобы помочь женщинам при родах и чтобы оказать помощь при несчастных случаях. Мы понимали, что Сильвия могла работать более эффективно в здании с соответствующим оснащением. Медицинскую клинику построили в Санта-Елене на участке, который пожертвовал для этих целей Мигель Вальверде.

Я присоединился к комитету, когда строительство шло полным ходом. Клиника была открыта в 1975 году. Основная финансовая помощь шла от Министерства здравоохранения, но деньги также поступали от канадских квакеров. Программа помощи CARE из США предоставила большую часть оборудования для здания. Я перевез много предметов оборудования из Сан-Хосе на своем транспорте.

Сильвия работала в клинике, пока не поняла, что она слишком квалифицирована, а ее зарплата не соответствует ее квалификации. Клиника продолжала работать с небольшим числом сотрудников, главным там был человек, который поддерживал контакты с людьми из района, регистрировал членов коммуны и делал прививки.

Этот человек, Боб Лоу, бывало, ехал в Чомус, чтобы забрать врачей, готовых приехать на один день к нам. Он использовал единственный автомобиль, который был в клинике. Такая схема работала достаточно хорошо, пока мы не получили скорую помощь. Я оставался в комитете до тех пор, пока не оказался так сильно занят заповедником, что мне пришлось выйти из правления.

Лаки и я окидываем взором прошлое и понимаем: так или иначе мы вырастили семью и прошли через несчастные случаи и болезни. Борьба с чрезвычайными ситуациями была в значительной степени общественным делом, в результате чего проблемы никогда не казались нам непреодолимыми».

Постоянной заботой для всех в процессе развития Монтеверде была ситуация с окружающей дикой природой. Поселенцы считали важным защиту водосбора, поэтому в самый первый год они оставили нетронутыми 554 гектара земель. Однако более широкие концепции экологической осведомленности и защиты исчезающих видов были применены лишь тогда, когда к изучению региона приступили биологи.

В 1963 году на побережье Тихого океана был создан первый природный заповедник в Коста-Рике – Кабо-Бланко. В том же году была проведена первая биологическая работа в Монтеверде. Для изучения муравьев-кочевников приехал Карл Реттенмайер с помощниками. Тогда же двоюродный брат Вольфа Джерри Джеймс рассказал, что он увидел замечательных оранжевых жаб в тропическом лесу над Монтеверде. Организация по тропическим исследованиям до 1968 года привозила в этот регион студентов для прохождения курсов. Это была лучшая классная комната, какую только можно придумать для целеустремленных биологов.

То было началом нового периода в Монтеверде. В апреле 1970 года в общину приехали Джордж и Харриетт Пауэллы для проведения исследований в рамках их аспирантской работы. Они были сильно встревожены темпами исчезновения леса в этом районе и в 1971 году начали покупать землю для защиты лесов. Решимость Пауэлла стала движущей силой, создавшей заповедник туманного леса «Монтеверде». В самой общине этим делом занялся Вольф Гиндон – торговец бензопилами, молочный фермер и землеустроитель. Союз молодых, энергичных аспирантов и предприимчивого, энергичного квакера оказался той силой, которая сотрясла горы, словно подземный толчок. Начиная с 1971 года, Вольф реже бывает в Монтеверде, предпочитая этому фермерство и заботу о своей семье.

«К этому времени мы произвели на свет и воспитали восьмерых детей. Лаки проводила полный рабочий день в хлопотах о детях и по дому. Я был членом правления в школе и помогал с различными проектами. Это были годы, которыми я наслаждался больше всего. Я был активен в общественной работе и думать не думал, как все переменится. Молочная ферма, вырубка под расчистку земель, кредитный союз и другие проекты в нашей общине – основные занятия, которые заполняли все мое время. Так что идея о создании заповедника способствовала большим переменам в моей деятельности.

Вольф и его восемь детей, 1969 г.

В ранние годы в Монтеверде я смело развивал отношения с костариканцами. Я получил знания и опыт, которые пригодились мне после 1972 года, когда я стал работать в заповеднике туманного леса «Монтеверде» и Тропическом научном центре, который управлял заповедником.

Думаю, я что-то мог бы сделать лучше, наверное, над чем-то поработать еще больше. Я говорю о внесении своего собственного вклада в коммуну и в семью. Я шел на компромисс. Когда я занялся этим делом и ввязался в кампанию Джорджа Пауэлла, то и подумать не мог, что беру на себя долгосрочное обязательство. Я думал, что это года на три или около того. Эти три года превратились в тридцать, но они текли размеренно, год за годом».