Красный бамбук

«Предвидя простой вопрос читателей: «если Вселенная сначала была маленькой частицей, то что же было тогда вокруг этой частицы?» – пишет Александров, – могу ответить только: «ничего». Так как все наше пространство, время и материя заключались тогда внутри частицы – вне ее не было ни пространства, ни времени, ни материи. Точно так же, видимо, их не было и до того, как эта частица – зародыш нашей Вселенной – появилась (и, возможно, она была не первой попыткой природы создать «что-то»). Но не думаю все же, что это «ничего» стоит рассматривать как «ничего абсолютное» – это будет значить лишь то, что там и тогда не было привычных нам понятий пространства, времени и материи. А что же было?.. Пока на это вряд ли можно дать ответ. Чтобы понять процесс возникновения Вселенной, нам предстоит изучить и узнать еще немало…»

Статья вызвала среди ученых споры: кто согласился с этой моделью, кто нет. Гамов сообщил, что перепроверил свои расчеты и вынужден признать большую точность модели академика Александрова. Хойл ни с чем не согласился, как и другие сторонники «вечной и несотворимой Вселенной». Однако опровергнуть никто не мог – фактов не было, а на все теоретические возражения есть ответ, что в скором будущем необходимые научные данные наверняка будут получены и или подтвердят, или опровергнут (но мы-то знаем, что подтвердят). Нашелся и у нас, среди советских ученых какой-то критик, который объявил, что данная гипотеза «противоречит марксизму-ленинизму, а потому не может быть верной», но его быстро заткнули – товарищ Сталин тоже с наукой нашего времени уже ознакомился, а без его санкции Александров, понятно, не стал бы свои работы публиковать.

И это не первый случай применения послезнания в науке. Наши ученые, посвященные в проект, уже рассчитывают, что на десять-двадцать лет ее развитие ускорят – и всего лишь за счет таких открытий, про которые в наше время всегда могли сказать: «странно, что раньше не открыли». Теперь в этой временной линии как раз и откроют. Такими темпами, в здешнем 1991 году вполне может быть наука и техника, как у нас в 2012-м? Так я еще и до полета советской экспедиции на Марс доживу! Или до открытия межвременных проходов – все ж любопытно узнать, что в той истории творится.

– Мой Адмирал, вы опять думаете о делах? – улыбается Анюта. – Можно забыть о них хотя бы сегодня? Хочется и потанцевать!

И оркестр заиграл «Севастопольский вальс», про золотые деньки. Надеюсь, в следующие несколько минут нам войны никто не объявит – а то, что где-то далеко на краю земли, обойдется без нас. Хорошо все же жить в сильной стране, которую все в мире уважают. Или боятся!

И не скажу я никому, даже Анюте, что снова являлась мне во сне некая личность, как одиннадцать лет назад. Заявив с гнусной ухмылкой:

– Вы, люди, обвиняете меня в ужасных кознях – устраиваемых с целью получить власть над миром. Неужели вы не понимаете, что если бы я эту абсолютную власть получил – то это было бы так же скучно, как играть в шахматы самому с собой? Гораздо интереснее (и с научной точки зрения тоже) смотреть, как вы, со свободой воли, вовсе не послушные фигурки – и сами устраиваете на земле такой ад, что у меня бы фантазии не хватило. Дерзайте дальше – а я буду лишь смотреть!

Сгинь, рогатый, нету тебя! Ты не больше, чем игра моего воображения. Слышал я, что в сне (как и в гипнозе) из подсознания лезет то, чего ты больше всего боишься. Ну, так я здесь боюсь по-настоящему и всерьез лишь двух вещей!

По минимуму – вот проснусь я в своей каюте на борту «Воронежа» в том 2012 году, и окажется, что все наши приключения это сон – и наша Победа на год раньше, и Анюта, и наши дети. С вариантом – «служба хронополиции века двадцать пятого приносит извинения, что вынуждена пресечь». Или то же самое – от высокомудрых пришельцев.

А по максимуму – что все здесь закончится Третьей мировой. На что, кстати, эта личность из моего сна делала недвусмысленные намеки, «от вашего вмешательства в историю, в масштабах всей планеты, число смертей увеличилось – а то ли будет дальше?»

Ну хоть и правда к попу на исповедь идти – раз психолога под рукой нет!

Академик АН СССР А. П. Александров.

Об ускорении развития некоторых областей теоретической физики (1955)

Как использовать информацию о развитии науки будущего с наибольшей пользой для государственных интересов СССР?

Что-то, безусловно, должно быть засекречено. Но часть – в основном относящуюся к теоретической физике, но не имеющую практического значения в ближайшие полвека, можно было выпустить в открытый доступ, при условии сокрытия иновременного происхождения этих знаний.

Найденный способ решения задачи оказался прост: ускорить естественный прогресс науки за счет нескольких небольших воздействий. В дальнейшем все должно было прийти в движение само собой, подобно лавине, сброшенной небольшим толчком. Таким толчком должно было стать обращение к теории Калуцы-Клейна.

Еще в 1919 году немецкий математик Теодор Калуца попытался объединить теорию гравитации Эйнштейна и теорию света Максвелла путем введения дополнительного пространственного (пятого) измерения. Затем, в 1926 году, шведский математик Оскар Клейн дополнил эту теорию, приняв названное измерение за очень малую величину, благодаря чему оно и остается незамеченным нами. Впоследствии теория Калуцы-Клейна была отброшена наукой отчасти из-за невозможности экспериментального подтверждения, отчасти из-за триумфального шествия квантовой механики, которая, казалось, может совсем вытеснить теорию Эйнштейна. Кроме того, Оскар Клейн еще в 1938 году объявил, что нашел способ обобщить работу Максвелла с учетом симметрии высшего порядка – фактически он открыл поля, названные в мире «Рассвета» полями Янга – Миллса, на 16 лет раньше собственно Янга и Миллса, однако из-за войны и всеобщего увлечения квантовой теорией его открытие не привлекло нужного внимания. Нашим первым шагом стало внимательное изучение теории Калуцы – Клейна – широкая публикация в советской научной литературе в 1949 году. А «поля Янга – Миллса» (по терминологии мира «Рассвета») – названы «полями Клейна» в честь своего истинного первооткрывателя.

Второй шаг также был прост и заключался во введении в теорию Калуцы – Клейна N-го числа дополнительных измерений вместо одного – итогом стало открытие того, что при N измерений теория Калуцы – Клейна с легкостью сводится к полю Клейна – и теория теперь может объединить в себе все четыре известных нам взаимодействия: гравитацию, электромагнитное, сильное и слабое! Работы, посвященные этому открытию, были опубликованы нашими математиками в 1950 году. Это уже привлекло некоторое внимание ученых всего мира, однако не столь значительное, как нам бы хотелось: поля Клейна были слишком сложны для расчетов и не давали конечных и значимых величин для простых взаимодействий. Большинство сочли их тупиковым путем.

Таким образом, третий наш шаг заключался в том, чтобы, основываясь на теории калибровочной инвариантности Германа Вейля, разработать новые математические методы ренормализации поля Клейна и доказать, что оно является корректной и однозначной теорией взаимодействия частиц. Эта работа была завершена нашими математиками в 1954 году (в мире «Рассвета» – только в 1971 году), к сожалению, уже после смерти Теодора Калуцы. На этот раз реакция научного сообщества была молниеносной и бурной – все поняли, какие возможности дает новое открытие – в перспективе объединение трех фундаментальных взаимодействий из четырех (за исключением гравитации). На данный момент на эту тему написано уже немало научных работ учеными всего мира, и, полагаю, это только начало – итогом должно стать создание Стандартной Модели – всеобъемлющей теории материи, так как именно к ее созданию привело изучение полей Янга – Миллса в мире «Рассвета». Возможно, мы ускорили ее создание почти на два десятилетия! На данный момент нам уже не нужна помощь послезнания при работах в данном направлении – получив первоначальный толчок, наука отлично продвигается вперед сама.

Нашим четвертым шагом должно стать указание на то, что многие свойства элементарных частиц, участвующих в сильном взаимодействии, описываются бета-функцией Эйлера – это открытие в мире «Рассвета» положило начало теории струн, впоследствии принявшей многомерный характер. Но на данный момент у нас пока недостаточно как теоретических, так и экспериментальных данных для этого. Все же я полагаю, что вскоре, в пределах нескольких лет, мы получим их и сможем создать условия для возникновения теории струн намного раньше 1968 года (как в мире «Рассвета»). Кроме того, в том же 1954 году нами было принято решение о публикации гипотезы о кварках – субчастицах с дробным электрическим зарядом, которые являются составными частями всех «элементарных» частиц классов барионы и мезоны. И хотя эта гипотеза пока не принята большей частью мирового ученого сообщества, на ее основе были предсказаны некоторые новые элементарные частицы, которые, как мы уверены, в скором будущем должны быть обнаружены. Подтверждение существования кварков также внесет свою лепту в ускорение развития физики элементарных частиц.

Наконец, в настоящее время вполне возможно выдвинуть гипотезу процесса, названного в будущем инфляцией, при зарождении Вселенной – но пока лишь в форме предположения. Подтвердить ее мы не можем, пока не будут проведены серьезные исследования в области элементарных частиц, и едва ли сейчас она будет принята всерьез современной наукой, но все же может помочь обратить внимание и на эту область исследований.

Иван Антонович Ефремов.

Писатель-фантаст, а еще член-корреспондент АН СССР,

профессор, зав. отделом Палеонтологического института АН СССР.

Москва, февраль, 1955.

В руках только что вышедший номер журнала «Техника – молодежи», первый за этот год. На обложке женское лицо на фоне звезд. Как иллюстрация к его роману, начавшему публиковаться с этого номера. «Туманность Андромеды» – название то же. Вот только в иной истории это было ровно двумя годами позже. Тот же журнал, и даже рисунок на обложке похож – но дата была январь пятьдесят седьмого, два года тому вперед.

Жизнь оказалась сильнее любой фантастики. В будущее заглянуть не в воображении, а реально – узнать, каким оно будет… или могло бы быть? Поскольку советская наука (те, кто были в Тайну посвящены) к выводу пришла, что этот мир «параллельный» тому, отделился от него в точке ветвления, 4 июля 1942 года, с момента попадания сюда подводной лодки «Воронеж» – и теперь будущее этой исторической реальности никак не предопределено, а полностью в наших руках. Или все-таки предопределено – ведь закономерности общественного развития, тенденции, действующие там, они никуда не делись, и здесь так же проявятся? Но «кто предупрежден, тот вооружен» – и вот, уже «орден Рассвета», кому по факту принадлежит власть в СССР, готов сделать все, чтобы избежать «перестройки» и предательства Горбачева.

Как Иван Антонович относился к Сталину? В молодости он и впрямь был убежден, что товарищ Сталин – самый достойный человек, раз Коммунистическая партия избрала его своим генеральным секретарем! Затем, став старше, Ефремов изменил мнение, на что было три причины.

Во-первых, сам чуждый всякому тщеславию, он не мог одобрить принимающие все большие масштабы славословия Вождю. Во-вторых, как ему казалось, одновременно с развитием этого «культа личности» Сталин забирал все больше власти в свои руки, становясь никому не подотчетным единоличным правителем, что в его глазах было явлением чуждым коммунизму и даже контрреволюционным. И в-третьих, конечно, были таинственные аресты второй половины тридцатых годов. Тогда они коснулись некоторых достаточно близких Ивану Антоновичу людей – были арестованы отец его первой жены Ксении Николай Свитальский, руководитель первой его палеонтологической экспедиции Михаил Баярунас (оба, как выяснилось уже после войны – по ложным обвинениям и наветам), сын Анны Ахматовой Лев Гумилев, правда, через два года освобожденный – Ефремов тогда, когда все боялись связываться с вернувшимся из заключения молодым человеком, помог ему найти работу. И если в 1936 году Ефремов написал письмо Сталину, прося предоставить Палеонтологическому институту помещения в Москве (тогда Иосиф Виссарионыч в обход всей бюрократии удовлетворил просьбу, и для музея выделили одно пустующее здание), то в 1939-м, когда вновь назрела необходимость в помещениях (ПИН все еще занимал лишь четверть той площади, которая была необходима для расположения всех его коллекций), новое адресованное генеральному секретарю партии письмо с мольбой о помощи – так и осталось не отправленным. Посовещавшись, Ефремов и Орлов решили не рисковать – мало ли как отреагирует «кто-то там, наверху» на недовольство сотрудников ПИНа существующим положением и бездействием Академии Наук? Но тем не менее, несмотря на все это, Ефремов отчетливо видел, что советское общество продолжает двигаться вперед, к далекому коммунизму. «Сталинская контрреволюция», как он счел, не могла этому помешать.

Потом началась война, и тут уже Иван Антонович перестал возражать против излишней концентрации власти в руках одного правителя – сам готовый ради победы и спасения страны пожертвовать всем, он отлично понимал необходимость твердой власти – пусть даже в руках не самого, с его точки зрения, верного коммуниста. А вот после войны… Тогда, к удивлению Ефремова, Сталин резко сменил политику – был взят курс на одобрение конструктивной критики, возвращались из лагерей и реабилитировались невинно осужденные, даже тех самых славословий как будто стало поменьше. Что же произошло с генеральным секретарем партии? Урок войны его изменил, что он решил вернуться на истинно коммунистический путь? Но все же настороженность в отношении к Сталину у него оставалась – до момента приглашения на ту самую судьбоносную встречу.

Тогда Ефремов узнал не только о прибытии потомков из будущего. Ему стало ясным и многое о неизвестной рядовым гражданам политической подоплеке событий тридцатых годов, о тайной борьбе внутри партии, отражением которой, к несчастью, стали и массовые аресты среди народа, о стремлении Сталина сохранить и спасти Советское государство. А еще ему впервые довелось лично беседовать с Вождем, причем в «полуофициальной» обстановке.

– Не было выхода другого, а вы и решили – «контрреволюция», – мрачно произнес тогда Иосиф Виссарионыч. Он, конечно, знал о мнении Ефремова насчет себя – еще бы не знать, прочитав всю биографию писателя. – А славословия… Думаете, я сам их люблю?.. Впрочем, не скрою, и я лично в другой истории после войны наделал ошибок. Теперь это не повторится. Вот лучше подумайте, что произошло в те шестидесятые годы. Под слова о возвращении к настоящему коммунизму насадили среди граждан мещанство и потребительство!

И это было правдой, как выяснил Ефремов, почитав кое-что из «попаданческих» книг и документов, в том числе и свою собственную биографию – большое беспокойство о будущем сквозило в его же словах, написанных и сказанных под конец жизни, куда большее, чем то, что он чувствовал даже в тридцатые годы. Что-то произошло со всем советским обществом, что стремление к коммунизму переродилось в обывательскую жажду повышения материального благополучия, которое можно повышать бесконечно и так никогда и не удовлетвориться достигнутым. Ведь разве можно удовлетворить бесконечно растущие материальные потребности, как наивно обещал этот Хрущев?!

А товарищ Сталин (да, как теперь стало ясно, именно товарищ!) – искренне хотел и пытался открыть советскому народу путь именно к настоящему коммунизму. И ведь реально было, «принял страну с сохой, оставил с атомной бомбой» – а теперь похоже, выйдет, еще и с космическими ракетами. И был абсолютно прав, говоря, что «мы должны успеть пробежать двухсотлетний путь за двадцать лет», иначе нас раздавят. Что было бы, если СССР в 1941 году не успел бы далеко уйти от того, чем был в конце двадцатых – до пятилеток, индустриализации, колхозов? Да, были перегибы – но надо было рвать вперед, не считаясь ни с чем, и не имея послезнания. Характерно, что сейчас, после войны и Победы, народ в массе думает так же – «значит, Вождь уже тогда знал, и правильно гайки закручивал, зато когда Гитлер напал, мы были готовы».

Сейчас, получив разгон, СССР, вместе с примкнувшими к нему ГДР, Народной Италией и прочими странами соцлагеря, летел вперед семимильными шагами – то, что можно было видеть сегодня, отличалось от предвоенных тридцатых еще больше, чем те годы первых пятилеток, Днепрогэса и Магнитки, от полуголодных нэповских двадцатых. На кадрах старой кинохроники сохранилось, как комсомольцы-строители Сталинградского тракторного бегали с тачками и ногами формовали бетон. Сегодня Ефремов, вместе с делегацией от Союза Писателей, на стройке нового завода в Подмосковье видел, как цеха делали конвейерным методом – стены и перекрытия формируются на стапеле, затем все это в сборке отъезжает по рельсовым путям в нужное место^[4], причем сваи под фундамент забиваются «пушечным» способом (гораздо более дешевым, чем бурение), а в твердых грунтах, вплоть до гранита, проходка ведется подземными ракетами, буквально выжигающими скважину за считанные минуты^[5]. Линии электропередач стали уже обычной чертой пейзажа (по крайней мере, в Европейской части Союза). Быстроходные корабли на подводных крыльях ходят по Волге, от Ярославля до Астрахани. А на линии Аэрофлота в прошлом году наконец вышли реактивные Ту-104 (одновременно с немецкими «бааде»). И жить стало лучше для простого советского человека – очень многие семьи (квартиру давали прежде всего семейным, особенно с детьми) переселялись из бараков в новые блочные дома, в иной истории эти пятиэтажки звали «хрущевками», а в этой отчего-то «кубиками». В квартирах уже не редкостью были не только радиолы, но и телевизоры, причем после «КВН» с экраном размером с открытку, в магазинах уже были «Норд-2», изображение с журнальный лист. Частных машин на улицах становилось все больше. И выглядели советские люди (по крайней мере, в Москве) вполне на европейском уровне. Впрочем, про это Тася могла бы лучше рассказать – поскольку, подружившись с «самой Смоленцевой», теперь одевается в «доме русско-итальянской моды», ну а зарплаты Ефремова вполне хватает, чтобы любимую женщину не стеснять.

– А вы пишите, Иван Антонович. И ни о чем больше не беспокойтесь!

Лишь взявшись за роман, Ефремов понял трудность и громадность предстоящей задачи. Марксизм справедливо утверждает, что идея, овладевшая массами, становится материальной силой. Чтобы массы лучше поняли, эту идею полезно сформировать в виде Книги – не обязательно научной, как «Капитал», художественное произведение воздействует на умы еще доходчивее, всеобъемлюще и быстрей. Такой Книгой для первого революционного поколения была «Как закалялась сталь» Островского – призывая «будь таким, как Павка Корчагин». Но время сменилось, и выросли уже дети тех «корчагиных». Какие книги читать им?

Островскому было легче – он писал о лучших чертах будущего, существующих сейчас. А Ефремову надо написать о том, что пока есть лишь в проекте. Которого не знали даже люди из будущего. Октябрь был подлинно величайшим событием двадцатого века – ведь прежняя царская Россия была хрустом французской булки лишь для ничтожного меньшинства населения, а подавляющая часть жила почти в нищете и невежестве, по переписи 1897 года грамотными были лишь четверть, с интервалом в пять-семь лет по деревням прокатывался голод (что творилось в 1891 году, прочтите публицистику Льва Толстого, вот только после не напишут «либералы» про тот голодомор), каждый третий ребенок умирал, не дожив до года – и у всей этой массы ни в чем не виноватых людей не было перспектив подняться наверх. Октябрь дал им шанс, «кто был никем, тот станет всем» – при советской власти миллионы людей из деревни ушли в города, получили образование. Попутным эффектом было то «русское экономическое чудо», которого не поняли даже Рузвельт с Черчиллем и которое спасло нас в войну – ведь на заводы пришли люди с еще крестьянской психологией, «будешь плохо работать, зимой с голоду помрешь» и огромной мотивацией к получению знаний, так что трудовой энтузиазм первых пятилеток был вовсе не «пропагандой». И вот цель, за которую сражались «корчагины», достигнута – та Книга прочитана до конца. «Молодая гвардия» Фадеева была Книгой воевавшего поколения, теперь прочитана и она – мы победили, но нельзя жить одной лишь прошлой Победой, надо идти дальше. Куда идти?

В той истории грубо ошибся Хрущев, провозгласив – повышайте уровень жизни. Но не прав и адмирал Лазарев, сказав – СССР рухнул потому, что проиграл потребительскую гонку, дали людям отдельные квартиры, телевизоры, а вот автомобили и видеомагнитофоны не смогли, и было ясно, что не сумеем. Нет – это было поводом, а не причиной. Постаревшие «корчагины» и выжившие «олеги кошевые», став вождями, не могли понять, ведь мы дали детям и внукам то, о чем сами в их годы лишь мечтали: жилье, образование, медицину, им не надо бояться ни голода, ни безработицы, ни даже повторения сорок первого года – так какого черта вам надо что-то еще, зачем вам рок-н-ролл, джинсы и мини-юбки? А причина была в том, что дети приняли ваши достижения за базовый уровень, фундамент – ну а дальше куда идти? И пошли в перестройку, так же как западная молодежь в том шестьдесят восьмом – в хиппарский протест и секс-революцию!

В этой истории – что-то уже меняется. К чести Сталина (и «рассветовцев»), увидев проблему, они искренно пытались ее решить, причем вовсе не средствами «держать и не пущать» – помня, что на том царский режим и погорел, вытеснив всех «пассионарных» в лагерь революции. Хотя Ефремову показалось, что Вождь (не умерший в марте пятьдесят третьего, как там) уже ощутимо сдал, годы берут свое, и все чаще вместо него на публике появляется Пономаренко – говорят, что после Сталин у него «экзамен принимает». Однако статьи по идеологии регулярно выходят в «Правде» с прежней подписью. Что ж, это даже льстит, что его, Ефремова, теория, что «красота есть подсознательно осознаваемая целесообразность» из ненаписанного еще здесь «Лезвия бритвы» вошла в труды Вождя частью «об этике и эстетике». Поскольку по марксистско-ленинской теории, выживанию общества способствуют взаимопомощь, коллективизм – то это и воспринимается как прекрасное. И пусть капиталисты носятся со своей «конкурентоспособностью» и «человек человеку – волк». Есть сейчас в США такая Энн Рэнд, проповедующая совсем уж дикие взгляды, абсолютная конкуренция, совсем уж оголтелый социал-дарвинизм, «любого загрызу, кто мне горло подставит, и ради его же блага, чтобы он себя в тонусе держал» – неужели капиталисты были настолько глупы, что не понимали преимущества коллектива над одиночкой? Нет – там все глубже и подлее было!

– Верно, в капитализме «человек человеку волк», да только волки, звери стайные, у них чужака рви, а своего не трожь. На Диком Западе, если вам вручали звезду шерифа, вы обязаны были служить не Америке, а конкретно этому городку. А в протестантской вере, как в любой другой, наличествует вопрос, если ты успешен, то от бога или черта твое богатство? И оттого у них даже самый ярый поборник протестантской этики считал себя обязанным жертвовать на благотворительность, чтоб показать, «я на стороне света». Душок, конечно, был – например, на детский приют доллар дать можно, а на помощь престарелым уже нет – кто на должную старость не скопил, тот сам виноват. Но жить «по Рэнд» даже в мире капитала было принято лишь в крайнем случае, «Боливар не вынесет двоих». Это поганое учение подавалось исключительно как экспортный товар, «конкурируйте между собой, нам легче будет вас сожрать поодиночке». Между прочим, эта Рэнд, родившись в Петербурге в 1905-м, изначально звалась Алиса Зиновьевна Розенбаум. А такие, как она, к нам в девяностые и двухтысячные приезжали учить, на всяких «бизнес-университетах», «курсах по развитию делового мышления», и даже в школы заявлялись, говоря, что «помогая кому-то, вы оказываете ему плохую услугу – пусть учится выбираться сам. Ну а не сможет, значит, неконкурентоспособен и должен уйти». В итоге, по России там словно Гитлер прошел – заводы закрывались, города разрушались, народ вымирал. Может, книгу Рэнд у нас напечатать, конечно, с комментариями – чтобы и наши люди прививку получили от ее людоедских взглядов? Или вообще, издать кое-что из литературы тех лет, под маркой нового направления, «социальная фантастика»?

Пока что в СССР быстро набирала популярность фантастика космическая, оттесняя прежнее направление «ближнего прицела». Летом прошлого года вышли «220 дней на звездолете» Мартынова, в этом году должно быть продолжение, про приключения на Венере. Хотя в будущем установят, что нет там океана, джунглей и разумных существ – решили оставить все как есть, тем более что Мартынов в Тайну не посвящен. Надо заметить, что чистые приключения, сюжет у него выходят очень неплохо. Но ведь фантастика не должна приключенческую литературу подменять.

– Фантастика это как зеркало будущего, – сказала Анна Лазарева, ставшая «главноопекающей» для Ефремова, – или скорее, хрустальный шар провидца. Картины в котором могут быть зыбки и отрывочны – вот насколько мир, изображенный Жюль Верном, похож на наш двадцатый век? – но они готовят нас к тому, с чем мы встретимся завтра. Показывают нам возможный выбор – даже не столько научно-технический, как морально-философский. Там, Иван Антонович, вам это удалось – отчего вы в историю самым великим советским фантастом и вошли. Ну а «ближний прицел» и приключения тоже пусть будут – на своем месте.

Интересно, о чем Лазарева говорила с Еленой Дометьевной, что та согласилась наконец дать Ефремову развод? И Тася, его Таис, сейчас исполняет обязанности не только его секретаря, но и целой «начальницы секретариата». Поскольку Анна Петровна сдержала слово, обеспечив Ивану Антоновичу доступ к архивам. Включая и те, которые в сорок четвертом из Ватикана были вывезены – и в Рим возвращены, после того как у нас копии с документов сняли. А также огромное количество первоисточников из Германии, Австрии, даже Маньчжурии и Китая. Ефремов с удивлением узнал, что на него работают больше десятка людей – в основном студенты с истфака. Ищут в каталогах и хранилищах, чтобы ему на стол ответ на его запрос положить – возможно, всего одну строчку или пару слов в будущий роман.

– Интернета у нас пока нет, но подобие его в «ручном режиме» для вас персонально создать сможем. Вы только творите.

Персонально? Как после оказалось, за участие в закрытом проекте под кодом «П-202» Ефремову даже какие-то деньги полагались. По той же ведомости, что его «ассистентам». Причем короткий код, как просветил Орлов, на правах директора ПИНа и старого друга, означал – заказчиком выступает Служба Партийной Безопасности, или иная столь же серьезная Контора.

– Да, это наша работа. В мире «Рассвета» было, что «СССР получал нужную информацию даже более полно, чем Запад, но отставал в ее анализе». Товарищ Пономаренко поставил задачу решить эту проблему. Изучаем информационные потоки, их оптимальную структуру, скорость взаимодействия… Если желаете узнать подробнее, для своего романа, то вам надо у наших математиков спросить, я сама матаппаратом исключительно как пользователь владею. И ваш случай, это один из многих – на чем еще процесс изучать?

Так может, и участие «инквизиторов» в личных делах Ефремова вызвано лишь тем, что Тася, «начальник секретариата» в рамках поставленной задачи оказывается более на своем месте, чем Елена Дометьевна, коллега-палеонтолог? Как у Вьюшкова, кого Иван Антонович в свои преемники на ниве палеонтологии наметил, вдруг появилась какая-то Вера. Ладно, раньше жилья не было, даму даже в гости пригласить некуда, не то что о семье думать, а теперь в новом доме трехкомнатную квартиру дали, одиночке, не семейному еще – случай беспрецедентный, но «ведь женится же он когда-нибудь – а научному работнику отдельный кабинет положен». И девушка явно непростая, «пантерообразность» по типу Смоленцевой, да и самой Анны Петровны так и ощущается – разговор, пластика, «свободнолетящий» стиль в одежде. Так разве можно – семью по приказу создавать?

– Нет никакого приказа, Иван Антонович. А как у вас в «Часе быка» – «двое, после подготовки, получают статус надолго влюбленных». У нас никому не велят, а лишь предлагают – кто хочет стать ангелом-хранителем для хорошего человека? Присмотрись, познакомься – а если душа не лежит, то в сторону отойди, попробует другая. Любовь – она ведь самая крепкая, когда не вулкан страстей, который может скоро погаснуть, а дружба и уважение. «Брак по расчету самый прочный – когда расчет правильный». Теперь хороший человек, Борис Павлович Вьюшков, не погибнет совершенно глупо в тридцать два года, а станет профессором и членкорром, вам на смену. Проживет долгую и счастливую жизнь, увидит своих детей и внуков. Разве это плохо – и просто по-человечески, а не ради политической выгоды?

Но все-таки… Ведь политика склонна давить, подминать все, что ей мешает. Поддерживала бы меня ваша Служба, если бы я не был тем, кем стал в иной истории? А просто Иван Ефремов, ученый-палеонтолог.

– Иван Антонович, дорогой вы наш! «Политика», как вы выразились, обратится против вас в единственном случае – если вы, как Солженицын, пойдете против СССР. Но ведь этого не случится никогда? Знаю, что в той истории на вас, уже после вашей смерти, заводили дело в КГБ. Но я очень надеюсь, что при нашей кадровой политике, в органах у нас не будет дураков и карьеристов через двадцать лет. Да и вы сами, как сказал почтенный Бахадыр, после его процедур лишних лет десять минимум проживете – а хотелось бы и больше. Впрочем, вы же к нему ходите, два раза в месяц, «проверяете настройки вашего организма». Вот так и наша Служба, играет ту же роль для советского общества в целом.

Что ж – СССР в этой реальности, конечно, не был раем, однако же, перефразируя некоего философа, «был меньше похож на ад». Насколько Ефремов понял главную политическую линию партии, здесь упор делается не на «благосостояние» как самоцель, а на творчество масс. Дающее прямой эффект – как «щекинский метод» в промышленности, «метод Худенко» в сельском хозяйстве – а также творчество научно-техническое, литературное, да какое угодно, «чем ты можешь помочь нашей стране». И оставалось лишь гадать, какие конкретные формы это примет через три тысячи лет – и перед этим главным вопросом, лишь по разряду «прочее» шли всякие мелкие детали, которые любил уточнять Кунцевич (принявший на себя роль едва ли не главного советника и критика Ефремова по деталям мира будущего).