Читать книгу: «Шуа», страница 4

– Отчего же? – наигранно удивился профессор.

– Ну как же, док, неужели ты не смотрел фильмы про действительно интересных злодеев, которые хоть и плодят невероятную жестокость, все же остаются такими душками? – Вадим сложил руки перед собой в притворной молебне: – Следующим этапом стали злодейства. И если прошлой ночью я снимал котенка с дерева, то этой я выжимал его живьём в свой ванильный фраппе и залпом проглатывал напиток на глазах у испуганных детишек, которые в прошлый раз с восхищением смотрели на меня. Если прежде я просто спасал заплутавшую в парке девушку от банды насильников, то этой ночью я продолжал спасать ее от этой банды, но лишь для того, чтобы самому получить все, что пожелаю…

– Вы убивали во сне?

– Пф, с первой же ночи…

– И что испытывали при этом?

– Удовольствие, несказанное удовольствие, – осознав, что излишняя откровенность развязала язык больше, чем ему того хотелось, Вадим умолк на мгновение. Он испытующе всматривался в непроницаемое лицо собеседника и надеялся, что доктор пропустил последнюю фразу мимо ушей.

– Если вы думаете, что я услышал что-то новое, то успокойтесь. Я все знаю и так, – небрежно махнул рукой профессор.

– Да, жестокость, что я программировал для себя во снах была за гранью приемлемой.

– А бывает приемлемая жестокость? – удивился Илья.

– Ты же жесток по отношению к своим пациентам… – Вадим предоставил профессору несколько мгновений ответить на этот выпад. Впрочем, он прекрасно понимал, что столь банальная манипуляция не сможет вывести из себя человека, что сидел напротив, и вновь улыбнувшись нахальной улыбкой продолжил:

– Думаю, ты считаешь, что существует жестокость во благо, но это обман. Обман, которым власть держащие пичкают сами себя и всех окружающих. Вот ты обладаешь всецелой властью надо мной и без зазрения совести бахвалился ею несколько минут назад, когда обещал позвать санитаров… – все шире и шире расплываясь в хищной улыбке рассуждал больной: – Только какое благо ты преследуешь, когда запугиваешь, или действительно избиваешь психа? – с трудом сдерживая приступ истерического хохота, Вадим наконец завершил свою тираду.

– Что было дальше?

– Что, док, нечем ответить на прописные истины? Или не готов вступать в полемику с психом? – оборвав хохот, утробным голосом процедил вопрос больной: – Впрочем, можешь не отвечать. Мне порядком надоел наш разговор. Постараюсь поскорее закончить его.

– Будьте так любезны… – несмотря на то, что все сказанное подопечным было банальной и в какой-то степени твердолобой манипуляцией, на Илью это произвело невероятное впечатление. Ему действительно хотелось поскорее закончить текущую сессию, да и материала для анализа на этот раз ему досталось намного больше, чем обычно.

– Нет, док, если тебе тяжело и псих… – Вадим театрально положил руки себе на грудь: – …Только что раскрыл тебе глаза на то, кем ты являешься, то возможно стоит прекратить? Я же беспокоюсь об эмоциональном состоянии своего лечащего врача! – в этот раз не удостоив профессора вопросительным взглядом, Вадим выудил новую сигарету из пачки.

– Со своим эмоциональным состоянием я вполне могу справиться – совладав со столь внезапным приступом слабости, профессор сумел взять себя в руки и даже выровнял голос: – Поэтому предлагаю вернуться к тому, на чем закончили…

– Да пожалуйста! Со временем и насилие, помноженное на безнаказанность, может надоесть… Я предавался прекрасной жизни маньяка, но и это мне невероятно быстро наскучило. Прежде приносившее мне радость ощущение затухающей в руках жизни жертв больше не радовало. Вопли сотен горящих заживо пассажиров поездов, что я пускал под откос, тоже перестали приносить мне удовольствие… – произнося последнюю фразу, Вадим зацепился безучастным взглядом за маленькую царапинку на столе перед собой: – Тогда я впервые задумался о том, что жизнь до «Шуа» была более рациональной… Она была какой-то размеренной и осмысленной что ли…

– Отчего же?

– Она была гораздо менее предсказуема чем та, что я вел теперь. Моя жизнь замкнулась между работой, бутылкой и «Шуа». А «Шуа», ах «Шуа», каждое пробуждение давалось мне все сложнее и сложнее. И это уже не было пробуждением с мыслью о скорейшем новом сне. Нет-нет-нет! Теперь, просыпаясь, я задавался вопросом: вот на хрена я сегодня проснулся? Почему не сдох от того липового восторга, что я себе сам написал?