Дочь седых белогорий

Какими долгими, невероятно трудными были минуты напряжения! Девушке казалось что вот-вот – и на её ногах порвутся мышцы, лопнут жилы, оторвутся руки. Ей не хватало воздуха – она едва не задыхалась от перенапряжения. Из прикушенной губы тонкой струйкой текла алая кровь. Раскрасневшееся лицо пылало багряным закатом. Из широко открытых глаз капали прозрачные алмазы слёз.

Ченке казалось, что всё это продолжается долго, бесконечно. Может быть, он уже никогда не вылезет наверх. А Дмитрий как мог быстро, но в то же время тщательно пробовал все точки опоры. Лишь убедившись в их надёжности, хватался пальцами за выступ, ставил ногу и только тогда подтягивался выше.

Вот наконец-то он схватился побелевшими пальцами за край площадки. Возможно, для Ченки это мгновение было самым долгожданным за всю её короткую жизнь. Затем из пропасти показалась лохматая голова, плечи. Ещё несколько натужных усилий, и медленно, тяжело Дмитрий перевалился на площадку.

Уткнувшись лицом в камни, тяжело, прерывисто дышал. Она сидела рядом и судорожно трясущимися руками перебирала косу. Прошло немало времени, прежде чем он зашевелился, осторожно приподнялся на локтях и посмотрел ей в лицо. Ченка потупила глаза, отвернулась и, казалось, не удостаивала его своим вниманием. Так прошла минута.

Дмитрий встал, сел рядом, всё так же не отрывая взгляда, продолжал смотреть ей в лицо. Она собрала косу в кольцо, тяжело, шумно вздохнула, хотела встать. Он осторожно, нежно взял её за запястье, удержал на месте. Ченка вздрогнула, хотела вырваться, но, вдруг почувствовав резкую перемену в его поведении, безропотно подчинилась, осталась сидеть на месте. В сознании вновь вспыхнули яркие воспоминания той страшной ночи. Неужели опять?! Предчувствуя самое плохое, девушка обречено склонила голову на грудь и стала ждать.

Вопреки всем её самым плохим представлениям, он не набросился на неё диким зверем, а осторожно, мягко взял в свои ладони лицо девушки, повернул к себе, попытался привлечь её внимание к своим глазам. Она хотела высвободиться, смотрела куда-то в сторону, на безбрежный океан тайги или вниз, под скалу. Но Дмитрий был настойчив, старался добиться своего.

Она посмотрела на него, удивилась спокойствию, синеве его глаз. В них не было ничего, кроме благодарности. Он смотрел на неё искренне, откровенно. Всегда усмехающееся лицо было серьёзным, но не холодным. Дмитрий понимал, что обязан девушке жизнью, и теперь, после произошедшего, это в корне изменило его отношение к ней.

Она видела другого человека. Неизвестно как, куда и когда исчезли хамство, надменность, презрение. Вместо этого где-то там, в глубине его души, вспыхнули искорки неведомого чувства. Они разбудили в девичьей душе что-то новое, непонятное и заставили биться сердце с удвоенной силой.

А он, разбивая все девичьи предубеждения и недоверие, зажигая в её сознании горячий костёр, осторожно приблизил к себе смущённое лицо и поцеловал вздрогнувшие губы долгим, продолжительным поцелуем. После этого, как будто исполнив свой долг, выразив все свои эмоции по отношению к своей спасительнице, стал спускаться вниз.

Для девушки это было неожиданно. Она ещё долгое время не могла сдвинуться с места. В её душе царили хаос и смятение. Она не могла поверить, что поцелуй русского может произвести на неё такое впечатление. Разум застыл, сердце вспорхнуло ночным мотыльком и улетело в невидимую даль, раненая душа утонула в глубоком озере. Приложив ладонь к губам, как бы защищая от ветра след недавнего прикосновения, Ченка сидела и невидящими глазами смотрела куда-то в одну точку. Она ещё никогда в своей жизни не видела, не чувствовала вот такой невероятно приятной ласки постороннего мужчины. И вдруг поняла, что с ней что-то произошло.

Загбой в глубоком раздумье. Когда он увидел дочь без кос, очень удивился. Косы для девушки – это честь и гордость. Это красота, непорочность, неизменный путеводитель в мир семейной жизни. Лишиться кос – значит, лишиться чести. Без кос Ченка была некрасива, уродлива. Теперь на неё не посмотрит ни один юноша. Она не сможет, как все девушки, выйти замуж. Молва о девушке без волос очень быстро облетит все стойбища Великого плоскогорья. Теперь он, Загбой, вместе с дочерью потеряет уважение перед родом эвенков.

Его удивление переросло в родительский гнев. Даже не спросив Ченку о причинах, он первый раз в своей жизни бросился на дочь с кулаками. Однако Дмитрий преградил ему дорогу, заслонил грудью свою спасительницу. Ему пришлось какое-то время успокаивать взорвавшегося отца и уже потом объяснять произошедшее.

Русский постарался доступно рассказать о том, что случилось. Объяснил, как полез на скалу, сорвался в пропасть и Ченка ценой собственных кос спасла ему жизнь. Но не сказал самого главного. Он промолчал о причине, повлекшей за собой всю цепь непредвиденных событий. Тайно, украдкой посмотрев на девушку, он соврал следопыту, сказав, что видел на скале кабаргу и хотел добыть на ужин мясо.

Объяснение было более чем уважительной причиной. Загбой тут же остыл, с гордостью посмотрел на дочь. Но дальше поощрительного взгляда восхвалять поступок Ченки не стал. В племени Длиннохвостой Выдры не любили, да и не умели хвалить отличившихся. А своевременная помощь другому человеку эвенки воспринимали как естественный поступок.

Но опять же любопытный характер следопыта требовал обстоятельного осмотра места происшествия. После ужина охотник не поленился, поднялся на скалу и очень долго, кропотливо осматривал каждый сантиметр каменной площадки. Когда он спустился вниз, по его строгому, недоверчивому взгляду Дмитрий и Ченка сразу поняли, что Загбой не верит ни единому слову русского, и более того, что-то подозревает.

Да, это было так. Благодаря своему опыту, наблюдательности, разуму следопыт понял, что Дмитрий его просто обманывает. Загбой понял, что на таких скалах кабарга стоять не может. Прекрасно зная характер таёжного олененка, охотник учел все особенности любимых мест проживания осторожного зверя. Он привык видеть этих животных на скалах и возвышенностях с густой растительностью, небольшими выступами и нишами для отстоя, с возможными путями для спасительного бегства. Здесь не росло ни одного деревца. На гладких, обрубленных стенах не было ни одной ниши или маленького уступа. И на площадку можно было подняться только с одной стороны. На такой скале кабарга всегда окажется в ловушке, станет лёгкой добычей росомахи, аскыра, филина и даже черного ворона.

Для более точной оценки Загбой стал обследовать уступы и площадку. Охотник не нашёл ни одного следа маленького копытца. Также Загбой не видел ни единого шарика помёта кабарги. Когда его расследование было закончено, тогда и возник тот первый вопрос, который повлёк за собой череду подозрений в правдивости рассказа русского купца.

– Зачем Дмитрий взбирался на скалу? Как он мог оступиться? Почему там оказалась Ченка с ножом? – спрашивал себя Загбой и не находил ответа. Но самой важной и пока что неразрешимой оставалась неразгаданная мысль: почему русский врёт?

Охотник замкнулся в себе, молча, с некоторым укором и недоверием в глазах долго сидел у костра. Он не любил, когда его кто-то обманывал, но не выдавал своей обиды, считая, что если человек захочет, расскажет сам. А может, Дмитрию нечего говорить? Или это злой Харги увлёк русского и Ченку на вершину скалы для того, чтобы потом столкнуть их оттуда в пропасть?

От внезапной мысли у Загбоя похолодела спина. Он повернулся лицом к скале, замер от страха. Ему показалось, как откуда-то сверху слышится глухой, надменный смех, а яркие языки пламени отражаются в чьих-то огромных, блестящих глазах.

Да! Действительно, это был злой дух и искуситель человеческих жизней – Всемогущий Харги! И как это он сразу не мог разглядеть в неприступной каменной гряде его дом? Почему не угадал в препятствиях явный отказ для ночёвки у стен жилища злого духа? Зачем он поставил здесь свой чум и теперь своим присутствием нарушает его покой? Конечно же, теперь Харги будет гневаться и пошлёт на аргиш беду! Горе! Горе Загбою!!! Зачем он повернул своего учага в сторону незнакомых скал?

Запутавшись во власти чар собственных предубеждений, охотник хотел тут же покинуть страшное место, вскочил на ноги, но остановился. Стояла глубокая ночь, олени разбрелись по тайге в поисках корма, а собрать их сейчас вместе стоило огромных трудов. Так что выход каравана в дорогу может состояться только утром. Тогда он бросился к котомке, достал своего деревянного божка, поставил его на пенёк перед собой и стал вымаливать у него удачи и покровительства.

Бог Огня и Удачи Тугэт всегда во все времена был вместе с Загбоем. Не зря охотник мазал его лицо медвежьим жиром, грел у жаркого костра, а в дорогу укутывал в мягкий, тёплый, шелковый спальник, сшитый им из двух чёрных, смолевых шкурок соболей. И благодарный дух защищал его. Может, и теперь Тугэт не оставит эвенка в беде, отведёт карающую руку Харги, защитит их от неудач в пути.

Загбой очень долго разговаривал с деревянным идолом на своём, понятном только ему и Тугэту, языке. Мерцающие блики костра, играя, освещали суровый образ духа. Но охотнику казалось, что его благодетель улыбается ему слабой, обнадёживающей улыбкой. Это значило, что Бог Огня и Удачи слышит просьбы эвенка. Охотник понял, что его покровитель не оставит его в беде. Загбой поверил, что добрый дух помнит все жертвоприношения. И от этого на душе следопыта стало легко и спокойно.

В объятиях ледяного плена

Загбой открыл глаза. В закопчённое чело чума льётся ровный голубой свет. Где-то глубоко, в вышине неба, мерцая, гасла далёкая звезда. Нежный поток воздуха невидимым покрывалом бережно освежил заспанное лицо охотника. Наступающее утро позвало к чествованию нового дня.

Он присел, вылез из спальника, потянулся до хруста позвонков, стал одеваться. Рядом, под шкурами зашевелилась Ченка. Загбой легко прикоснулся к плечу дочери, осторожно толкнул, что-то негромко проговорил. Девушка приоткрыла глаза, сладко зевнула, подчинившись голосу отца, начала одеваться.

Накинув на себя лёгкую дошку, пригнувшись, охотник проворно выскочил из чума на улицу, поблагодарил Хомоко – духа, охраняющего вход в жилище, – за спокойную ночь, огляделся. Проверив, всё ли в порядке, убедившись, что все оставленные вещи находятся на своих местах, Загбой сухо улыбнулся уголками губ, стал вслушиваться в звуки тайги.

Тёплое весеннее утро встретило разноголосым гимном пернатых обитателей леса. Прыгая с ветки на ветку, оспаривая любовь самочки, друг за другом мечутся желтогрудые синички. Скромный поползень несёт в клювике длинную соломинку. Где-то в глубине тайги, чертыхаясь, переговариваются дрозды. Чикая нескончаемую мелодию, на длинной ветке корявого кедра пляшет завирушка. Смешно подпрыгивая вверх, монотонно токует рогатый жаворонок – рюм. Резко отбивая такт, поёт горный конёк. Высоко, далеко на белке заквохтала рыжепёрая капалуха.

Влажный воздух перенасыщен таявшим снегом, терпким запахом пихтовой смолы, пряной, только что освободившейся из-под зимнего покрывала земли, и холодными, вечными, но безжизненными камнями недалёкого курумника. Весь этот волнующий разум охотника таежный мир и букет ароматов весны призывал к движению, действию, работе.

Подчинившись, Загбой схватил котелок, набрал из ручья талой воды, повесил его на таган и принялся разводить костёр. На шум из глубины тайги выскочили мокрые собаки. Чирва и Илкун успели с утра пораньше пробежаться в окрестностях стана и теперь в ожидании подачки сели неподалёку от своего хозяина. Однако дождаться пищи от Загбоя бесполезно: собака в тайге должна кормить сама себя! Так гласит закон кочевников. А следопыт твёрдо следует этим правилам.

Но там, внутри чума, находится та, которая вопреки этому правилу всегда находит в карманах дошки лакомые кусочки пищи для своих друзей. Стоило Ченке выскочить на улицу, Чирва и Илкун тут же бросились к девушке. Выражая свою преданность, приветствуя хозяйку, они закрутились у её ног.

Из-под ствола лохматого кедра вскочил Князь, резко дёрнулся в сторону собак, негромко, предупреждающе зарычал. Подобным поведением кобель хотел ещё раз показать свое старшинство в стае, но короткая палка, к которой он был привязан, ограничила свободу передвижения. Кобелю ничего не оставалось, как голосом напоминать о недовольстве издали.

Хозяин Князя – Дмитрий. Зверовой кобель – единственный из пяти собак сгоревшего поселения, кто остался верен ему. Он высок на ногах, широк в груди, силён, вынослив и смел. Дмитрий говорит, что дед Князя – волк. Это подтверждает редкая настойчивость в погоне за зверем, взрывная злоба, необъяснимая агрессия и смертельная хватка. Серый цвет, переданный ему с генами от хищного разбойника, говорит о его родстве с далёкими предками. И, если бы не загнутый в полтора калача хвост и звонкий голос, унаследованные от эвенкийской лайки, вполне возможно, что кобель уже давно бы получил в своё сбитое, поджарое тело пулю от какого-то охотника.

На стоянках Князя лишают свободы передвижения. Причиной служит все тот же цвет шкуры. С некоторого расстояния олени принимают его за волка, в панике далеко разбегаются по тайге. Собрать их потом вместе Загбою доставляет больших трудов, особенно утром. Поняв это раз, опытный каюр на ночь стал привязывать кобеля к палке, так чтобы Князь не мог разогнаться и в прыжке оторваться от связующих оков. Смолистая сырая палка заменяет кожаный маут, который на его острых зубах может сравниться разве что с соломинкой. Сейчас кобелю ничего не остаётся, как завидовать, негодовать в адрес Чирвы и Илкуна, которые, демонстрируя чистую кровь эвенкийских лаек, носят пёстрые, черно-белые шкуры.

Загбой торопится. Ему хочется как можно быстрее покинуть неприветливое место. Однако на сборы в дорогу уходит много времени. Пока они с Дмитрием собирали по тайге и завьючивали оленей, утреннее солнце полностью осветило необозримые просторы горной тайги. День обещает быть ясным, тёплым, ласковым. Это значит, что к полудню жаркие лучи небесного светила подточат крепкий наст, олени будут проваливаться и дальнейшее передвижение каравана станет невозможным. До критического времени остаётся около трех часов. За этот отрезок дня аргишу надо уйти как можно дальше от мрачных скал. Но как покинуть стойбище Харги, если охотник не знает прохода в каменном поясе?

Вчера вечером Загбой ходил вверх по отрогу, дошёл до подножия вершины неприступного заснеженного гольца, но так и не нашёл хоть какой-то лазейки в отвесной стене, вставшей на пути каравана. Как огромные клыки зверя, ожидающего свою жертву, вековые каменные изваяния плотной цепью разделили тропу первопроходцев. Идти вниз, в долину, – значит подвергнуться новым испытаниям. Полноводные вешние воды, питаемые таявшим снегом, затопили берега рек, ручьёв, озёр, залили талым снегом болота, мари, распадки, напитали и подготовили для встречи с караваном смертоносные зыбуны. Для их преодоления понадобится драгоценное время, силы и, может быть, жизни людей и животных.

Разумнее всего в этот период года продвигаться вершинами хребтов, под гребнем обширного белогорья, альпийскими лугами, на которых ещё лежит подтаявший, но нетронутый снег. Загбой понимает это как человек, всю жизнь проживший в суровом, северном крае. Он предвидит дальнейший путь аргиша чутьём опытного кочевника. Знает, что верный путь каравана лежит только через высокую вершину поднебесного гольца. Охотник вчера смотрел на суровое изваяние перевала и по его покатой, несколько туполобой макушке понял, что они легко преодолеют его. А там, где пройдёт человек, всегда пройдёт и олень.

Сразу от стана перед путниками предстал небольшой взлобок. Но отдохнувшие за ночь, сытые олени пошли ходко, уверенно. Этому способствовала прочная, подмёрзшая корка наста, отлично державшая как людей, так и вьючных животных на поверхности зимнего покрывала. Трёхметровый слой слежавшегося снега скрывал под собой поваленные деревья, каменистые курумы, ямы, кочки, переплетения стлаников и создал идеальные условия для быстрого передвижения каравана.

Как всегда, Загбой идёт впереди аргиша. Стараясь держаться своего вчерашнего следа, он внимательно осматривал скалистую гряду в слабой надежде найти хоть какую-то лазейку для прохода. Но, как назло, плотные нагромождения камней скрывали за собой неизвестность местности, куда стремились путники.

В нескольких шагах, за опытным каюром спешит Дмитрий. На ходу поправляя сползающий с плеча ремень винчестера, бесполезно пытаясь восстановить рвущееся дыхание, он то и дело через некоторое расстояние предупреждал эвенка о краткой остановке. В его удивлённом сознании мечутся восхищённые мысли о неутомимости и выносливости проводника и его проворной дочери. То и дело, смахивая с лица обильный пот, русский завидует Загбою и Ченке, на лицах которых нет хоть какого-то намёка на усталость. Ему стыдно перед Ченкой, что он, здоровый и сильный мужик, не может идти так же быстро и без устали, как она. Чертыхаясь и проклиная перевал, Дмитрий торопит время, желает как можно скорее присесть на спину оленя. Но крутой взлобок кажется бесконечным. А неутомимый Загбой не разрешает садиться на учага на подъёмах.

Наконец-то тайга поредела. Густой пихтач сменили кедровые колки. Обширные, чистые поляны подсказали, что люди добрались до зоны альпийских лугов. Где-то далеко, высоко, нахмурилась белоснежная поднебесная вершина гольца. На краткий миг, остановившись, Загбой объяснил, что путь каравана лежит через его макушку. Это произвело на Дмитрия гнетущее впечатление. До пика оставалось не менее пяти километров. Крутизна и голые, подверженные эрозии зимних ветров курумы говорили о том, что и дальше, вверх, предстоит идти пешком.

Предлагая остановиться на короткий привал, русский потянулся в карман за кисетом. Загбой тоже достал из оленьей дошки свою костяную трубку, без разговоров залез пальцами в табакерку к Дмитрию, насыпал добрую порцию дурманящего зелья в чубук и в ожидании огонька посмотрел на него.

Вспыхнула спичка. Сизый дым окутал лица куривших. С важностью понимающего человека, подражая и копируя Дмитрия, эвенк довольно улыбнулся, покачал головой, цокнул языком. Русский, поддерживая его настроение, широко открыл рот, блеснул белыми зубами и похлопал того по плечу. От конца каравана подошла Ченка. Загбой протянул ей дымящуюся трубку. Она глубоко затянулась, задохнулась, закашлялась. Дмитрий и Загбой дружно захохотали. От громкого звука под белогорьем вздохнуло сырое эхо.

Где-то наверху, на соседней поляне послышался шорох. Там бежали собаки. Охотник посмотрел в том направлении, прислушался, насторожился. В глазах промелькнула тень нескрываемого интереса. Обычно собаки всегда торопятся на голос хозяина проверить, где он находится, чем занимается, куда, в какую сторону ведёт след и, только лишь потом, показавшись на глаза, вновь убегают в тайгу. Поведение верных помощников показалось охотнику несколько странным. Они не подходили к каравану, а находлсь где-то там, за перелеском.

Вот на частине промелькнули три собачьи фигуры. Во главе бежал Князь, за ним торопливо семенили Чирва и Илкун. По настороженному виду, опущенным к земле головам и вздыбившимся загривкам можно было догадаться, что лайки что-то пронюхали.

Резким движением ладони Загбой выбил трубку, положил её во внутренний карман, забросил на плечо ружьё, поспешил к собакам. За ним, как по команде, пошёл его учаг. За оленем, связанный поводами, потянулся весь караван.

Ещё издали охотник заметил на поляне след, пересекавший поляну поперёк его вчерашних следов. Широкие, разбросанные по сторонам копыта сокжоя. Рядом, сбоку, настойчивая, размеренная медвежья поступь. Вчера вечером этих следов не было. Звери прошли рано утром, перед рассветом. Об этом говорили неглубокие вмятины в прочной корке наста, с робкими размывами по краям от тёплого солнца.

Такой след мог оставить только бегущий олень, выбивавший в насте свое передвижение несколько часов назад. По широкому овальному копыту следопыт узнал стельную самку сокжоя, в панике убегавшую от преследовавшего её медведя. Хозяин тайги бежал мелкой трусцой, по всей вероятности, догоняя оленуху. Спаренный след жертвы и зверя вёл в сторону недалёких скал.

Загбой удивился. Он вчера был там, у каменистой гряды, и не видел никакого прохода. Получалось так, что самка сокжоя, не зная о тупике, бежала в западню и нашла свою смерть от беспощадных когтей амикана. Если это так, то медведь должен быть где-то тут, рядом. Но тогда почему молчат собаки?

Охотник снял ружьё, проверил патроны. Подождал, пока подойдёт караван, по спокойному поведению своего очага понял, что медведя рядом нет. И вдруг счастливая мысль лёгкой тенью покрыла его лицо. Он понял, что оленуха, спасаясь от смерти, знала куда бежать. Она помнила, что здесь, в скалах, есть путь к спасению через преграду.

Загбой заторопился, побежал по следам. Вот кончилась поляна. За ней, плотной стеной, прикрывая скалы, стояли четыре корявых, разбитых ветрами кедра. За деревьями – каменная плита. Следы вели за плиту. Он прошёл за этот древний каменный щит и увидел узкую, извилистую щель. Своим разрезом она напоминала глубокий лабиринт, протянувшийся в черноту скал.

В некоторых местах проход имел ширину до двух метров. А где-то сужалася так, что каменные стены были отполированы боками животных, проходивших здесь, между скал. По всей вероятности, здесь была звериная тропа. Иначе как объяснить тот факт, что стельная оленуха направилась сюда? Это также подсказывали многочисленные старые следы, отпечатанные на плотном надуве. Здесь же, увлечённый погоней, вслед за сокжоем пролез медведь, а потом пробежали собаки.

Он двинулся вперёд и за вторым поворотом увидел просвет. Длина прохода оказалась около двадцати метров. Трещина полностью разрезала непроходимые скалы и соединяла северную часть альпийских лугов незнакомого белка с восточным плато в виде огромного горного цирка. В отличие от того мира, откуда пришёл эвенк, здесь ласково светило солнце. Обширные проталины породили первые лепестки фиолетовых эдельвейсов. Звонкоголосые ручьи торопили торжественное шествие весны. Лёгкий сивер дурманил воздух ароматом оттаявшей земли, первых луговых трав, запревших за долгую зиму стлаников и родендронов и черствым, заплесневевшим запахом нагретых камней.

При виде царства весны охотник возликовал! Перевоплощение тайги, произошедшее за какие-то несколько десятков метров, для него казалось чудом. Нет, конечно же, он видел подобное много раз. Бывали и такие случаи, когда за одну ночь быстрое шествие времен года раскрепощало землю от снега и почти мгновенно превращало ее в летний бархат с зеленым покрывалом.

Он понимал, что это только яркая игра матери-природы, потому что на северную, заветренную, сторону гор лето приходит намного позже, чем на восточную или даже на южную. Это легко объяснимый закон гор. Но охотник посчитал, что обнаруженный проход между скал был не простой случайностью. Несомненно, это благодарность Тугэта за любовь, почитание и жертвоприношения. Добрый дух услышал молитвы следопыта. Он помог ему, открыл глаза, усыпил бдительность Харги, показал тропу. Как же теперь охотнику не верить в существование злых и добрых духов?

За спиной послышались негромкие шаги. Из прохода вышел Дмитрий. Он, так же как и Загбой, обрадовался новому миру. Какое-то время они молча стояли, восхищённые открывшимся видом, долгожданной переменой в природе и условиями, благоприятствовавшим скорому передвижению каравана. Они вновь закурили и теперь, уже не отрываясь, долго осматривали панораму горного цирка.

Из-за нижней кедровой колки выскочили запыхавшиеся собаки. Пятуя медвежий след^[19], они подбежали к людям. Князь ткнулся мордой в полы дошки Дмитрия. Чирва и Илкун, с некоторого расстояния поприветствовав Загбоя, убежали к Ченке.

Следопыт недовольно вздохнул: слишком много времени прошло с той поры, когда ушел медведь. Высокое солнце подмыло отпечатки следов зверя. Трепетные порывы настойчивого горного ветерка вылизали стойкие запахи. Теперь собакам не догнать амикана. Не будет у Загбоя на ужин сладкой медвежьей печёнки. Не пить из берестяного туеса густой, тёплый, питательный жир. Жалко, очень хороший зверь. По следам видно, что хозяин тайги совсем недавно вылез из берлоги. След зверя широк, тяжёл и раскорист: косолапит от упитанности. Ещё не весь зимний запас растратил после зимней спячки.

Но добыть медведя никак нельзя. Путь аргиша лежит строго на юг, напрямую через цирк гольца. А след зверя, торопившего сокжоя, уходит ниже, к срезу противоположного отрога. Остаётся только надеяться, что где-то на молодой, свежей траве южных склонов охотникам удастся встретить ещё одного амикана и пополнить опустевшие турсуки вяленым мясом.

На то, чтобы провести караван через проход, потребовалось время. Со спин оленей пришлось снимать потки, затем перегонять вьючных животных одной живой цепью в щель в скале, перетаскивать груз на плечах, вновь увязывать нетяжёлые, но объёмистые мешки на покорных учагов и только лишь потом продолжать движение.

Горячее солнце преодолело половину голубого неба, когда коротким окриком опытный каюр вновь тронул аргиш вдоль белка. Несмотря на плюсовую температуру и растворившуюся под лучами небесного светила корку наста, плотный, надувной снег держал оленей на поверхности. Это радовало всех. Загбой был счастлив удачному переходу через цирк. Дмитрий довольствовался тому, что вновь ехал на олене. Ченка улыбалась прекрасной погоде и ласковым поцелуям весны.

Далеко впереди, в зоне видимости неторопливо бежали собаки. Они внимательно изучали территорию, осматривали ближние колки, принюхивались к встречному ветру, прислушивались к всевозможным шорохам, возникавшим от тёплого прикосновения рук весны. Вот из-под вершины гольца сорвался комок подтаявшего снега. Остроухий Князь замер, настороженно посмотрел на движение, но, не обнаружив в нём какой-либо опасности, степенно побежал дальше вперёд. Чуткая Чирва уловила запах куропата. Принюхиваясь, осторожно пошла в сторону птицы. По всей вероятности, белоснежный петушок уже давно заметил опасность, заблаговременно порхнул и улетел далеко в густые заросли стланика. Обманутая лайка громко фыркнула, с явным неудовлетворением стала осматривать место, где её «добыча» окрестила лапками подтаявшую массу зимнего покрывала и оставила её с носом. Проворный Илкун раз за разом делал круги под гольцом, возвращался назад, на след идущего каравана, обгонял, убегал вперёд и вновь возвращался к людям.

На одной из немногочисленных проталин Дмитрий спрыгнул с оленя, нарвал небольшой букетик первоцветов, с улыбкой подарил их Ченке. Девушка какое-то время молча смотрела на цветы. Её взгляд выражал нескрываемое удивление. Ещё никто и никогда в жизни не дарил ей цветы. Она не поняла, что это значит, как понимать действия русского: расценить как знак внимания или принять нежные, но стойкие цветы как лекарство для прикладывания к ранам.

Посмотрев на неповторимые оттенки лепестков, Ченка с сожалением откинула уже мёртвый букетик в сторону, с укором подумала: «Русский! Зачем зря сорвал цветы? Зачем загубил просто так подснежники? Ох уж эти лючи, всегда всё делают не так, как надо!»

Караван преодолел половину огромного цирка, подошёл к продолговатому озерку на его дне. Рядом, на оттаявшей проталине, открылась большая плантация нетронутого, сочного ягеля – оленьего мха. Вьючные животные, не обращая внимания на команды людей, с жадностью набросились на корм. Загбой решил остановиться на привал. Не освобождая оленей от груза, охотник отпустил аргиш на волю, а сам пошёл с котелком к воде. Дмитрий занялся заготовкой дров для костра. Ченка загремела посудой. Прибежали собаки. В ожидании какой-нибудь подачки все трое улеглись неподалёку от стана.

Пока в котелке закипала вода, Загбой пошёл на противоположный берег озерка. Издали он увидел какие-то следы, но не мог понять, какому зверю горного мира они принадлежат. Через несколько минут охотник уже рассматривал наброды сокжоев, кормившихся здесь не так давно, может быть, рано утром, на восходе солнца. После недолгого осмотра местности следопыт знал, что зверей было семь: четыре стельные матки и три прошлогодних сеголетка.

После жировки олени пошли вверх, под голец. Петлявшие следы были очень хорошо видны на подтаявшем снегу. Они заканчивались у среза продолговатого, очень похожего на вытянутый собачий язык ледника. И сейчас, в этот момент звери находятся где-то там, в густых переплетениях стлаников, разросшегося паутиной ольховника и стелющейся по земле карликовой берёзки. Вероятно, они прекрасно слышат и видят затабарившийся аргиш, но в силу своего прелюбопытнейшего характера и большого, полуторакилометрового, расстояния стоят на месте и ждут, когда минует опасность.

Загбой не видел сокжоев. Да и зачем ему надо было выискивать добычу? Он не собирался испытывать охотничье счастье: в это время года никто из эвенков не поднимает ружьё на стельную матку. Через пару недель у неё появится телёнок. Убить сейчас – равносильно смерти своей жены, которая носит под сердцем ребёнка. У охотника впереди большое расстояние. Он выследит одинокого быка-пантача. А ещё лучше – пойдёт на южные склоны гольцов, где на молодой зелёной траве в это время пасутся чёрные медведи. Под лохматой шкурой ещё достаточно жира, чтобы наполнить им все турсуки охотника. Мясо Ченка высушит на костре и у них будет много пищи, которой хватит на весь путь. А что для эвенка может быть лучше большой кружки сладкого, тёплого и очень питательного медвежьего жира? Разве может сочное мясо амикана сравниться с постными кусочками сокжоя? Чем лучше поешь – тем дальше и дольше пройдёшь. Таежную тропу осилит сытый.

Где-то на противоположной стороне озерка, спрятавшись под густым кустом ерника, тревожно вскрикнула горная жёлтая трясогузка. Охотник посмотрел на таёжную птаху с некоторым удивлением: как могла теплолюбивая птичка забраться так высоко в горы? Что она здесь делает одна и почему предупреждает окружающий мир об опасности? Какие-то мгновения следопыт пытался найти под кустом пичугу, но вдруг увидел другое. В чёрном зеркале озера отражалась едва видимая точка. Он посмотрел на безоблачное небо и вздрогнул всем телом. Там, в глубине безбрежной выси, широко раскинув могучие крылья, парил чёрный коршун.

Хищная птица безмолвно кружила над людьми. Временами казалось, что коршун просто висит на месте. Но пространственный обман зрения подсказал, что это не так. Птица увеличивалась, уменьшалась, а это значило, что она приближается к земле, а потом вновь поднимается в высоту. Коршун высматривал добычу. Для несведущего человека эти полеты ничего не значили. Что в том такого, что вольная птица летает в небе? Однако для суеверного Загбоя «мёртвый полет» – осматривание местности с одной точки – птицы был ничем иным, как знамением.