Российские этюды – 2

© Владимир Дараган, 2023

ISBN 978-5-4498-2890-3 (т. 2)

ISBN 978-5-4498-2891-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

2015, осень

В Москве

Самолет Париж-Москва

Париж красив и интересен, но Москва красивее и интереснее.

Это была первая почти философская мысль, пришедшая в голову, когда в самолете стали разносить обед. Друзья, живущие в Америке, говорили, что не хотят летать в Москву. Ведь она стала другой: исчезли старые пятиэтажки, где все друг друга знали, исчезли скамейки, на которых они читали стихи девушкам, спилили тополя, которые в июне застилали тротуары белым пухом…

– И хорошо, что этого больше нет, – говорил я. – Зато вокруг красота и удобства.

– Мы Европу еще не объездили, где еще больше красоты и удобства.

Я не спорил. Аргументы были, но зачем кого-то переубеждать? Кто знает, что стоит за чужими словами? Ты думаешь, что они о Москве, а оказывается, у кого-то просто живот болит или работа срочная.

Вторая философская мысль была о зависти. Вдруг осознал, что завидую.

Завидую энергичным, кто может говорить о Всемирном разуме и тайных кодах «Мастера и Маргариты» даже после шестого самолета.

Завидую памятливым, кто запоминает цены, а потом дает дельные советы юным путешественникам. Я освоил покупку билетов в парижском метро, но сейчас только помню, что надо крутить какой-то цилиндр.

Завидую тем, кто может без проблем питаться в Мак-Дональдсах или вообще ничего не есть для экономии и легкости духа.

Завидую тем, кто может легко засыпать в незнакомой кровати, головой в любую сторону света.

Завидую выносливым, кто может выпить бутылку вина, запить ее коньяком, а на следующий день глубокомысленно рассматривать «Купание красного коня» Петрова-Водкина.

Я даже хотел записать эти «зависти», но решил лучше подумать о вреде путешествий. Главный вред – в странствиях наблюдается полное отсутствие великих мыслей о судьбах человечества и Вселенной. Мозг вообще не работает. Глупеешь с каждым днем. Если ты один, то лексикон сужается до «как пройти в библиотеку» и «сколько стоит». Перестаешь даже понимать, какой сейчас час. Спасает телефон, услужливо подсказывающий, что в Москве полночь, в Париже десять вечера, а в Миннеаполисе три часа дня. Одному вообще сложно. Общение минимальное. Через неделю можешь говорить только, что погоды стоят ужасные и овес нынче дорог. Через две недели и это с трудом. Эмоции? Представьте, что вы всю ночь разгружали вагон с углем, а утром решили признаться кому-то в любви. Это я о любование красотами новых городов.

А что в плюсе?

Ты идешь по набережной Сены, под солнцем светится Лувр, в голубую воду падают желтые листья тополей. Это можно увидеть и в компьютере, включив Google Street View. Но вот впереди молодая русская пара: она парализована, сидит в коляске и хохочет над рассказом мужчины. Ты запоминаешь это на всю жизнь. В Street View ты этого не увидишь.

Люксембургский сад. Она сидит на скамейке и читает книгу, делая пометки карандашом. В саду она не для того, чтобы на нее обратили внимание мужчины. Она в самом деле читает книгу и наслаждается теплым вечером.

Вечер, дождь, мужчина смотрит на машину, в которой уезжает женщина. Google размажет лицо этого мужчины, и ты никогда не узнаешь, что ему сейчас плохо.

Ты усталый выходишь из дома, где жил Бальзак. Вроде мало что увидел, но теперь любая строчка, написанная писателем, приобретает новое измерение.

Если ты не стоял в очереди к банкомату или в кассу «Ашана», то слова «банкомат» и «Ашан» – просто черные буквы на белом фоне. Слово «Кальвадос» звучит романтично, пока ты его не выпил и не убедился, что это обычная яблочная самогонка. Можно взять фломастер и нарисовать черный квадрат на белой бумаге, но это совсем не то, если рассматривать розовые трещины на картине Малевича под подозрительным взором смотрительницы зала.

Чужой город. Прилетаешь, тебя никто не встречает, и вдруг понимаешь, что ты здесь никому не нужен. Твой приезд и отъезд пройдут незамеченными. Это плохо? Наверное, да. Так может не стоит тратить деньги, время, здоровье и эмоции для эфемерного дополнительного измерения, которое может появиться после путешествий? Ответа я не знаю. Но знаю, что помню каждый день таких поездок, а обычные дни сливаются в серый поток, разбиваемый только звонками телефона, голосом любимой или неожиданно выпавшим снегом.

Ладно, хватит философии. Самолет уже стучит колесами по полосе, меня встречает любимый город.

Собрание жильцов

Пограничница хмуро шлепнула печать в российский паспорт. В последние годы на границе перестали улыбаться. По крайней мере, мне.

– А чё тебе улыбаться, – сказал внутренний голос. – Ты на себя в зеркало посмотри!

Из Шереметьева я ехал по новой, пока бесплатной трассе. В светлое сухое время трасса была великолепной. Ни в Европе, ни в Америке я по таким не ездил.

– Знай наших! – сказал шофер.

– Знаю, – сказал я, вспомнив дороги во Владимирской области. Потом решил не вспоминать и просто радоваться новой трассе.

Двор около моего дома не изменился. Все было чисто, аккуратно, детская площадка радовала глаз. «Отель на час», расположившийся на первом этаже, тоже радовал глаз красивым входом с колоннами и чистыми окнами с плотными занавесками.

– Голубцы в кастрюле, водка в холодильнике, повестка на собрание собственников квартир на столе, – сказала Диана, жившая в моей квартире.

– А на собрание обязательно?

– И не думай отвиливать. Все собственники туда ходят.

– А ничего, что я из Парижа?

– Эка невидаль. Побреешься и сойдешь за своего.

В местной библиотеке собралось десять жильцов. Одиннадцатой пришла энергичная женщина, попросившая меня подвинуться – она хочет сесть с краю.

– Почему? – зачем-то спросил я.

– Я не жилец, – пояснила она.

В ее глазах что-то сверкнуло, и я на всякий случай пересел в другой ряд. Собрание вела стройная блондинка, уверенно владевшая терминологией. Правление, бюллетени, протоколы, голосование, счетная комиссия – я сидел и наслаждался воспоминаниями о комсомольской юности.

– Вопросы есть? – спросила блондинка.

– Есть! – сказал юноша с тонким занудным голосом.

– Все вопросы в частном порядке, – сказала блондинка. – Обменяемся телефонами, будем созваниваться.

При этом она вопросительно посмотрела на хмурого мужчину, стоявшего рядом и кивавшего на каждое ее предложение. Он кивнул и на этот раз, но после небольшой паузы.

– А почему у нас на первом этаже публичный дом? – спросила бойкая старушка.

– Вы бы хотели, чтобы он был на втором этаже? – уточнил вопрос юноша с тонким голосом.

– «Отель на час» – это не публичный дом, – пояснила блондинка.

– А что это? – не унималась старушка.

– Место для досуга, – сказал юноша. – Не на детской же площадке досугом заниматься.

– На детской площадке заборчик плохо покрашен!

– Это вопрос к городу, – сказала блондинка. – К публичному дому это отношения не имеет.

– Раньше там молоко продавали, – мечтательно вздохнул кто-то.

– Вы еще про тараканов вспомните!

– У меня тараканов не было!

Собрание зашумело:

– Давайте ближе к делу! Как насчет взносов на капремонт?

– Это вопрос сложный, – объяснила блондинка.

Стоящий рядом с ней мужчина кивнул два раза и чуть не потерял очки.

– Тогда давайте выбирать правление, – предложил юноша.

– У нас нет кворума, – вздохнула блондинка. – Голосование будет заочным.

– Это как? – спросила старушка.

– Будем обходить квартиры.

– А у меня есть две кандидатки в начальницы, – сказала старушка.

– Мы с вами обязательно свяжемся, – ответила блондинка и собрание окончилось.

Жильцы и нежильцы застучали стульями.

– Зачем собирались-то? – спросил я миловидную соседку.

– А вы в каком подъезде живете? – ответила она вопросом на вопрос.

– Не помню, – на всякий случай сказал я.

Соседка отвернулась и исчезла.

Из московского блокнота

Сижу на кухне, смотрю в окно. Там знакомый пейзаж: «Рабочий и колхозница», гостиница «Космос», станция монорельса, павильоны ВДНХ. Вот новое: спицы колеса обозрения стали светиться всеми цветами радуги. Теперь за окном вечный праздник. Скоро колесо демонтируют, но я еще об этом не знаю.

А за стенкой храпит сосед.

***

Если честно, то в последние годы в любимой Москве я стал чувствовать себя неуютно. Тянет только к людям, которые помнят и любят меня. И дело не в том, что Москва огромная и шумная, а…

– Ты просто никому не нужен, – сказал внутренний голос. – Раньше в записной книжке у тебя были сотни телефонов, и все были рады твоему звонку. А теперь осталось десять человек, которые тебе помнят и даже ждут, а все проблемы ты будешь решать в общем порядке.

– Нет у меня проблем, – сопротивлялся я.

– Ну-ну, – усмехнулся внутренний голос. – Дай Бог тебе здоровья и гладкой дороги.

Через минуту я обнаружил, что у меня сломался фотоаппарат.

– Типун тебе на язык, – сказал внутренний голос.

***

Я вышел из дома.

Москва хорошеет и хорошеет. Машин стало меньше, водители еще вежливее, трамваи ходят чаще и тише, вместо разбитого асфальта появилась красивая плитка, на которой можно было играть в шахматы, шашки и даже в «чапаева».

– За безбилетный проезд штраф 1000 рублей, – сообщил приятный голос в трамвае.

Так было и раньше.

– Стабильность! – обрадовался я.

***

Купив продукты, я удивился увесистому четырехзначному числу в чеке.

– Раздели на 65, – посоветовал внутренний голос.

Разделив, я удивился еще больше.

– Жрать надо меньше! – сказал внутренний голос.

***

У метро появились лотки, где продают, варежки, платки и никому не нужные побрякушки. Вроде, это незаконно, но в Москве не надо ничему удивляться. Посреди людского потока, как и годы тому назад, стояла женщина с плакатом на груди: «Меха на ВДНХ». На одном из павильончиков я прочел: «Coffee and the City».

– Вроде еще Лужков запретил названия на английском, – напрягся я.

– Зато американский «Бургер Кинг» написан по-русски, – хихикнул внутренний голос.

***

В метро исчезла реклама. В стенах остались крючки, вызывающие ностальгию по красивым девушкам, предлагавших отдых на море и шубки. Вместо этого суровый голос заставлял посмотреть на соседа, и, если он ведет себя подозрительно, сдать его полиции. Я посмотрел на соседей по эскалатору, а они посмотрели на меня. Слава небесам, мы все были не очень подозрительные.

***

Количество планшетов и смартфонов в метро увеличилось. «Москва снова стала читающей!» – корыстно обрадовался я, вспомнив, что надо бы и в издательство заехать. Однако, заглянув соседям через плечо, я увидел, что они играют в какие-то непостижимые для меня компьютерные игры.

***

Московские женщины, как всегда, были красивыми, усталыми и немножко серьезными. Мужчины тоже были серьезными и не обращали на женщин внимания. «Теперь знакомятся в сети», – напомнил мне внутренний голос.

***

Совсем мало времени. Бегом на выставку Серова. Там я хочу быть один. Иначе все смешается. Толпа у «Девушки с персиками». Да, это шедевр! А какое замечательное освещение сделали устроители выставки! На экране компьютера картина так не смотрится. Я достаю телефон и украдкой делаю снимок. Меня тут же хватают за руку – фотографировать нельзя. Почему? А потому! Не ищи смысла там, где его нет. Наверху, в филиале Третьяковки снимать можно, а тут нельзя. Без всяких почему. Портрет Коровина. Ну и мужик! Красивый, добродушный, талантливый, в глазах чертенята. Художник и писатель. Преклоняюсь. Я бы на месте женщин влюблялся только в таких.

Наверху искусство двадцатого века. Петров-Водкин, Шагал, Малевич. Вот и «Черный квадрат». Потрескавшийся. Вероятно, самый первый.

– Это первый? – спрашиваю у смотрительницы.

– Других не держим, – нерешительно отвечает она.

Я не фанат Малевича. Особенно не люблю его философию, которую он развел вокруг своего квадрата. А его слова: «И я счастлив, что лицо моего квадрата не может слиться ни с одним мастером, ни временем… Я не слушал отцов и я не похож на них. И я ступень…»

Про оригинальность идеи я промолчу. Про его скромность тоже. На маркетинг у него замечательный. Хвали себя сам, другие подтянутся.

***

«Музеон» – музей на открытом воздухе. Ничего не нравится, но каждый раз брожу между скульптур с некой надеждой. Уродливый Ломоносов, слащавый Есенин на фоне березок и скворечника. Странная скульптура мужика с гранатой и согнутым мечом. Знаю, конечно, что это такое, но сейчас не нравится. Может погода влияет?

***

Музей «Дом на набережной». Подъезд номер 1. Директор – вдова Юрия Трифонова – Ольга Романовна Трифонова. Прошу познакомить. Она улыбается, но лицо волевое, жесткое. Фотографирую, обещаю фото не ставить в соцсетях. Выглядит она прекрасно – меня переживет. Долгая беседа о терактах в Париже, о привычках Трифонова, о моей судьбе.

– Программист?

– Физик.

– В Миннесоте не была. Там леса есть?

– Много, как в Карелии.

– Давайте я вам книгу подарю из библиотеки Юрия Валентиновича. Хотите «Долгое прощание»? Нравится?

Я киваю и говорю, что эта книга, наверное, самая грустная из всех, что он написал.

– У него нет веселых книг.

– Да, но эта скребет прямо по сердцу.

– Вот эта редкая, на английском, еще при его жизни издали. Вы по-английски читаете?

– А куда деваться.

Книга с инвентарным номером музея.

– Ничего, я тут хозяйка. Берите.

Выхожу на улицу. Москва-река серая, как Нева. Дом на Набережной позади. Я тут несколько раз ночевал и даже играл во дворе в настольный теннис. Давно это было. Тогда на одном из домов напротив «Ударника» мигала неоновая реклама московского мороженого. Старожилы это помнят.

Большой Каменный мост. Сколько раз я проезжал по нему? Много тысяч раз. Считать не хочется. Холодный ветер, строгий и красивый Кремль. Сразу полезла в голову политика. К черты политику сегодня. За поворотом реки мой старый дом. Высокие потолки, гул машин на набережной, старая мебель, двустворчатые двери, по коридору можно было кататься на велосипеде. Сегодня туда не пойду.

В метро читаю книгу. Люди отрываются от телефонов и смотрят на меня с изумлением. Кто-то нагибается, чтобы прочесть название.

Вечерний трамвай, уходящий вниз, к Яузе. Как прощание.

Питер осенний

Из питерского блокнота

Уютный вагон «Сапсана», вечернее солнце, прикрытое облаками, графика обнаженных деревьев, отражающихся в спокойной воде озер и медленных рек. В этих краях я родился и вырос. Все до боли знакомо: деревянные дома, покосившиеся заборы, лужи на дорогах, темные ели, березы, тополя, камыши над серебряной водой. Ничего не изменилось. В вагоне другой век: в руках планшет, работает вай-фай, официанты разносят горячий ужин. А за окном мое детство.

Вечернее метро, усталые лица, объявление, что ВИЧ не передается дружбой, по громкой связи предупреждают, что террористы могут быть рядом. Это тоже двадцать первый век.

***

В Питере нет московской суеты и нет таллинского спокойствия. Но тут есть то, чего так не хватает в деловой и удобной Америке, в уютном Париже, в сказочной Италии. В этом городе хочется не просто быть, а раствориться в нем, стать своим, жить его проблемами, изучать историю не по книгам, а по старым парадным и балясинам на крышах. Я могу стоять на Троицком мосту, смотреть не серость Невы и не слышать гула машин за спиной, не чувствовать, как намокает капюшон. Нет, это не сопливая восторженная романтика. Это просто чувство, что тебе это надо, что тут все твое, что то, о чем ты читал и думал, превращается в реальные стены и улицы.

***

Я уже писал и повторю, что хочу тут жить. Хотя бы два месяца в году. Я по-хозяйски брожу по улицам и выбираю дом. Фурштатская, Чайковского… Рядом Нева, Фонтанка, Летний сад, Михайловский дворец. А может лучше Петроградка, недалеко от Каменноостровского? И обязательно старое парадное с широкой лестницей, пахнущее кошками и холодной сыростью. И чтобы окно выходило на улицу, где надоедливо шумят машины и ходят усталые петербуржцы и петербурженки.

Да, я знаю питерские цены. Но помечтать-то можно?

***

Вопрос решают мини-отели. Выбирай на вкус. Питер – рекордсмен по мини-отелям. И еще рекордсмен по количеству дешевых столовых, где даже мой капризный желудок чувствует себя вольготно и счастливо. Только не берите там жареную рыбу.

***

Петроградка. Я впервые забрался в это район и был почти убит красотой и разнообразием зданий. Даже ночью, в дождь там можно идти и выть от восторга. Я не дошел до Бармалеевой улицы, которая должна была появиться в недописанной повести про писателя, которому не сиделось дома. Но разве в мире и в моей жизни наступил вечер?

***

Петропавловская крепость. Неисчерпаемая, как атом. Для просто погулять. Внутри и снаружи. Увидеть город и Неву не так, как видел до этого. Услышать тишину и почувствовать спокойствие. И еще запах воды и мокрых листьев. По церквям и казематам ходить не обязательно. Главное – не обращать внимания на китайских туристов с фотоаппаратами.

***

Михайловский дворец, он же Русский Музей Императора Александра III. Даже если убрать оттуда все картины, то там все равно замечательно. Император Павел, Великий князь Михаил, Александр Первый. Русский Музей – это уже при Николае Втором. Как будто все это вчера было! Это город такой. Переплетенные три века.

***

Вы гуляли по Дворцовой набережной ночью?

А я гулял. И еще буду гулять, пока носят ноги. Дождь, снег, мороз – это неважно. Когда снег, то еще красивее. Черная Нева, белый снег на парапетах и желтые огни на мостах. В это раз повезло – не было ветра. Ночная Нева была зеркальной, мосты и здания на другой стороне реки удваивались.

А днем постоянные открытия. Китайский садик, памятник Ахматовой около старой гимназии, отремонтированный дом-красавец, стая голубей на проводах, забавные объявления, уютный бар на Каменноостровском, кофейня-библиотека, вкусный, почти домашний, грузинский ресторан на Гагаринской, где только один занятый столик, и он занят тобой.

2016, весна

Кисловодск

Почти свобода

Миннеаполис. Неотвратимо приближалась пятница, а с ней трехнедельный отпуск. Чемодан наполовину собран, подарки куплены, завтра сдача последнего проекта.

И сразу появится свободное время. Это то, чего я всегда опасался. Помните, какая пустота после экзаменов? Вроде ждешь каникул – составлен список книг для чтения, на картах нанесены пунктиры, постирана штормовка, начищен котелок, куплены крупы и сахар. А выйдешь на улицу, сунешь зачетку в портфель, посмотришь вокруг – все что-то не так.

– Ну что, отметим? Жуткая сессия была.

– В ресторан?

– Лучше в магазин.

– Это обязательно.

Надо забыть комплексные числа, фазовые переходы и ленинское определение государства. Пока все это помнишь, ты еще в прошлом. Будущее туманно, планы зыбки, нет внутренней силы. Наутро прошлое уходит туда, где ему положено быть. Во мглу, где не всё доделано, не всё понято, не всё сделано правильно. Ладно, пусть будет так. Все учебники не прочитаешь, всех девушек не осчастливишь, всем людям не понравишься. И тут ты понимаешь, что пока не готов к новой жизни. К жизни, когда только ты принимаешь решения, сам планируешь время, сам за всё отвечаешь. Нет кураторов, не консультаций преподавателей, нет методичек, где почти по часам расписана твоя жизнь.

– Ух, сколько времени я потеряю для физики! Жалко!

Рука тянется к книге по общей теории относительности.

– Толстая какая! А ну тебя!

А вот карта Грузии – это сейчас важнее. Вот до этой деревни доезжаем на машине, потом пешком через перевал, тут начинаем собирать катамараны… Кстати, надо срочно купить резиновые подушки для спасжилета.

Это уже конкретное дело! Ты встаешь с кровати и начинаешь новую жизнь. Это конкретно, это правильно. А творческие планы на каникулы или отпуск – это неправильно. Вдохновение с идеями по заказу не приходят. Пусть пока сидят в подсознании. Если что, сами о себе напомнят. Тогда можно достать авторучку и записную книжку. Да, надо не забыть все это положить в карман. А то вдруг подсознание с совестью проснутся, а ты вместо авторучки с веслом или стаканом.

Летят утюги перед отпуском

Никогда еще не уезжал в отпуск с такой чистой совестью. Я о работе. О том, что вне работы – умолчу. Проекты закончены, результаты умопомрачительные, горизонты сияющие. Если отдел сократят, то буду уходить с гордо поднятой головой и со злорадным чувством, что всё по плечу, если с дивана слезу. Я так разогнался, что успел собрать книгу рассказов. Хотел еще что-нибудь закончить, но не придумал, что именно.

– Это ты зря сделал, – сказал друг-физик. – Вот ты хвастаешься, что все закончил, а Всемирный Разум послушает и решит, что тебе на земле больше делать нечего.

– А сияющие горизонты, планы до конца столетия?

– Не смеши ВР планами. Тебе два раза через океан лететь. У тебя еще сутки до самолета – советую начать новую повесть и оборвать ее на самом интересном месте. Пусть ВР прочитает и захочет узнать продолжение.

– Рассказ не пойдет?

– Рассказ – это несерьезно. Рассказ каждый может написать. Все поголовно грамотны, у всех компьютеры, копипастить все умеют. Берется Стивен Книг, заменяются имена собственные, существительные, глаголы, и рассказ готов.

– Сюжет для повести не подскажешь? Или хотя бы первую фразу.

– В небе летел утюг.

– Круто, но «в небе» лишнее. Где утюг еще может летать?

– В комнате, например.

– И то верно. Идея хорошая. А куда он летел?

– А кто у нас писатель? Вот сиди и думай.

Сидел и думал. А утюги всё летели, летели…

Герой нашего времени

Почему санаторий? Потому, что все другое уже испытал. Отели, съемные квартиры, палатки, жесткие скамьи на вокзалах. А вот так, чтобы отдельный номер, трехразовое питание, врачи, процедуры и интернет в телефоне – такого еще не было.

– От чего собираешься лечиться? – спросили меня.

Я растерялся. Явных болячек не было, но преследовало чувство, что они скоро появятся.

– Учти, что хороший врач всегда найдет болезнь, чтобы полечить, а упорное лечение приводит к развитию этой болезни, – предупредили меня.

Я кивнул и решил ни от чего не лечиться. Тем более, что мой выбор пал на санаторий в Кисловодске. Это лермонтовские места, а проблема «героя нашего времени» меня занимала еще со школы. Тогда я был уверен, что герои должны критически смотреть на мир, ходить под дождем с романтично поднятым воротником, помалкивать, выглядеть таинственно, вызывая интерес противоположного пола. Потом учитель литературы объяснил, что такие герои – это «лишние люди», а успех у женщин мало что значит в бурном течении жизни.

Тогда мой герой опустил воротник, начал улыбаться, перестал интересоваться женщинами, взял ледоруб и отправился в горы. В горах было красиво и романтично. Особенно, когда герой смотрел на них снизу, слушая песни Высоцкого. К сожалению, такие герои не пользовались успехом. «Каждый сходит с ума по-своему», – это было самой мягкой оценкой таких подвигов. Но горы и горные реки – наркотик. Это особенно ощущалось, когда собиралась компания героев для обсуждения новых приключений.

«Это позерство и ненужный риск», – решил герой, когда у него родилась дочка. Надо вкалывать и приносить пользу. А если связался с наукой, то хорошо бы сделать парочку открытий, чтобы все поняли, какой ты молодец. Потом уровень героя снизился еще больше. «Если ты кому-то нужен, то почти герой», – такая мысль возникла совсем недавно. Главное, чтобы не молчал телефон и не был пуст почтовый ящик.

С такими мыслями я сел в купе поезда Москва-Кисловодск, еще не зная, что в результате этой поездки проблема «героя нашего времени» для меня будет решена окончательно.

– Телевизор не работает, – предупредил проводник. – Сеть работает, а монитор сломался. Чаю хотите?

Чаю я не хотел. Хотел, чтобы не дуло из кондиционера. Проводник вздохнул:

– А другим жарко. Вы тут покрутите, может потеплеет.

Я покрутил. Не потеплело. Помогло скомканное полотенце, вставшее на пути ледяного потока. С монитором тоже проблем не было. Его заменил планшет, который сразу поймал сеть. Жизнь стала налаживаться.

Вскоре я понял, что столкнулся с мелочами, на которые не стоит обращать внимания. Об этом говорил плакат, висящий в сверкающем туалете: «Соблюдайте чистоту. Что может быть хуже неработающего туалета в вагоне?»

В самом деле, что может быть хуже?

Часа через два ко мне подселили попутчика – крепкого мужчину в спортивном костюме. Седина раскрасила остаток его волос, но это не мешало ему выглядеть бодро. Мужчина поздоровался и поправил на столике пульт от телевизора, чтобы он лежал параллельно краю.

– В санаторий? – поинтересовался мужчина.

Я вздохнул. Видимо, мой внешний вид не предполагал ничего другого.

– Я два раза в год езжу в Кисловодск, – утешил меня попутчик. – У меня там норма – десять километров в день по парку.

– Прекрасно выглядите, – поддержал я разговор.

– Мне шестьдесят, – похвастался мужчина. – Спорт, диета, режим.

Дальше узнал, что секс у него раз в неделю, часы фирмы Аpple, телевизор с изогнутым экраном, что он банкир, у которого все схвачено, но машины у него нет.

– Такси обходится дешевле, – пояснил он.

Книг он не читал.

– Жизнь я изучил без книг. Читал в молодости, когда ничего не знал и верил написанному. Потом убедился, что вне книжных переплетов всё по-другому.

Уж не герой ли он нашего времени? Вроде правильно живет, по расписанию. Вежливый, пышет здоровьем, все у него хорошо, никому не мешает. Немного скучный – отказался от похода в вагон-ресторан, сославшись на диету, но это можно пережить. Обедать я пошел один.

Ко мне за столик подсела директор ресторана.

– Вина закажи сухого, рекомендую. Что такое сто грамм коньяка для мужика!

– Организм не принимает.

– Тебе надо полынь пить! Завариваешь, растираешь в кашу и с рисом. От всех болезней, включая рак и шизофрению.

Поговорили о раке, шизофрении, международном положении, о любви после сорока и о том, что все мужики сволочи. Расстались друзьями. Я даже получил чаевые – мне простили 34 рубля сдачи. Директор тоже претендовала на звание героя нашего времени.

Кисловодск

Если вы хотите отдохнуть душой, представив, что вы в Италии, то привокзальная площадь Кисловодска – это место, которое вам надо. Дождитесь, когда рассеется суета после прихода поезда, вдохните полной грудью и посмотрите вокруг. Зеленые холмы, далекие синие горы, желто-песочные здания, куда хочется зайти, неторопливые мужчины, всегда готовые начать беседу на любую тему.

Лечение началось

Санаторий – это советский вариант «все включено». Санаторий «Центросоюз» – островок СССР в бушующем мире загнивающего капитализма. На траве таблички «По газонам не ходить, штраф 1000 рублей», у входа античные скульптуры. Все солидно, степенно. Помимо античности есть еще девушки с веслами и с корзинами фруктов. Я хожу весь из себя усталый, много повидавший, с поднятым воротником. Но не потому что такой романтичный, а спасаюсь от ветра с Эльбруса. Меня сразу направили в столовую. В столовой тоже СССР, только вкуснее. Макароны, запеканки, вареники, котлеты. И еще сырки ванильные, глазированные. Меня все это устроило. Главное – присутствовал мой любимый компот из сухофруктов. В столовой разговоры, кого где щипало во время процедур. Мужчин мало, чувствую, что в бой тут идут даже старики.

В регистратуре хмурая девушка, не поднимая глаз, протянула мне карточку-ключ.

– Третий этаж в соседнем корпусе. К врачу через полчаса.

Комната оказалась светлой. Даже слишком. Огромное зеркало отражало солнце и верхушки деревьев. Под окном играли в футбол дети, и что-то шумело в кирпичной пристройке.

Врача звали Альбина.

– Разденьтесь до пояса и станьте к окну, – сказала Альбина.

Я читал в отзывах, что она видит людей насквозь, но не думал, что на просвет.

– Ну что, безнадежно? – робко спросил я.

– Запущено изрядно, – сказала Альбина. – Не волнуйтесь. У нас тут и мертвых вылечивают.

– Они начинают выглядеть как здоровые?

– Даже лучше.

Меня попросили лечь на кушетку. Альбина подошла и стала делать надо мной пассы руками.

– Не чувствую желчного пузыря, – огорченно сказала она. – И поджелудочная смещена. Вам туда лазили?

Я кивнул.

– Рака нет, черноты не чувствую. Пищеварительный тракт работает кое-как.

– Может таблетки какие? – предложил я.

– Вот только учить меня не надо. Для начала «Ессентуки-14» по два стакана три раза в день. А потом – к проктологу.

– У меня к проктологу нет вопросов. Может к гастроэнтерологу?

Этому умному слову меня научила дочка.

– У нас проктолог лучше разбирается в пищеварительном тракте, чем любой гастроэнтеролог.

– Но он только с одного конца разбирается.

– Наш проктолог разбирается со всех концов. Он по цвету лица вам точный диагноз поставит.

Я посмотрел в зеркало и увидел цвет лица, не предвещающий ничего хорошего.

– А меня еще одно ухо плохо слышит.

Альбина внимательно посмотрела на уши. Я оттопырил их, чтобы лучше было видно на просвет. Альбина хмыкнула и опять сделала пассы руками около моей головы.

– С левым ухом проблемы, – сказала она.

– С правым, – уточнил я.

– Это с вашей стороны правым, а с моей – левым.

Я замолчал, сраженный её проницательностью.

– Ванны, электричество, массаж? – спросила Альбина.

Я отрицательно покачал головой.

– К моему телу я разрешаю прикасаться только любимым женщинам. А с электричеством у меня сложные отношения.

Я вспомнил, как обжег палец напряжением тысяча вольт, но рассказывать не стал.

– Давление есть.

– У всех есть.

– Что принимаете?

– Там по-иностранному написано, я не помню.

– Я запишу в журнал то, что я помню.

– А пока «Ессентуки-14»?

– Да, три раза в день, прогулки по горам и положительные эмоции.

– Думаете…

– Уверена! Отсюда больными не уезжают.

Я радостно вздохнул и отправился к крану, откуда текли волшебные «Ессентуки».

Медицина в санатории

Пошел к проктологу – я человек послушный. В коридоре вспомнил совет директора вагона-ресторана – пить настойку полыни. Интересно, что скажет проктолог?

– Где направление? – сказал проктолог.

– В номере.

– Одна нога тут, вторая тоже тут через три минуты.

Мелькали ступени, плакаты, где Лермонтов пил воды и смеялся над Мартыновым.

– Желудок?

– Как догадались?

– Взгляд у тебя внутренний.

– И что?

– Ессентуки пьешь?

– Ага, молодею от них.

– Достаточно помолодел. Пора о душе подумать. Вот тебе список трав. Три раза в день, и чтобы никаких Ессентуков, пока не почувствуешь силу немыслимую и ума просветление.

Укроп, череда, календула, ромашка. Все по отдельности – гадость, а вместе – гадость неописуемая. К несчастью, в аптеке все было.

Меня лечит один только вид коробок на тумбочке. Визиотерапия!

Марина

Бывают же чудесные, светлые люди! Я догадывался, что Марина такая, но когда я встретил её в Кисловодске, то все равно был ошарашен. Виртуальное знакомство через блоги – это хорошо, но надо хоть иногда выходить в реал. Праздник на целый день!