Читать книгу: «Герой романа. Литературные эссе», страница 5

– Он думает, что он всё еще на Небе! А вот мы те напишем в аттестат-то зрелости, что:

– Пьет вино, да бочками сороковыми. И, вообще, любит больше всего самогонку, учёный! Тогда зачем спился раньше времени, как поэт Рубцов, или, как Бродский:

– Даже восемь классов до конца не закончил.

Почему, как Зощенко, подглядывает в замочные скважины, да не нефтяные, а квартиры бедных, но добропорядочных граждан?

Как Ахматова или Мандельштам хоть бы хны про то, как надо правильно жить, а все какая заумная разлюли-малина?

Жили бы, как нормальные пацаны, а они как Есенин зачем-то спиваются раньше времени, да и поют уж чё-то слишком тоскливо.

Про Высоцкого, вообще, лучше не начинать, считал, грешник, что со столбами лучше разговаривать, чем с людьми любого пола, не считая Маринки в анфас.

Про Пушкина уже было резюмировано одним гражданином в интервью Радио Свобода:

– Зачем он так жил, не как все его сотрапезники по училищу, одни стали министрами иностранных дел, другие тоже ничего, а он не имел денег, жил, как неудачник. Как, надо добавить, Иисус Христос.

Действительно, печальная история. На первый взгляд так и кажется, ловили бы и дальше рыбу, на хрена им это надо было, апостолам переться по городам и весям, да еще и изображении Чацкого – люди не пойму этого умничанья.

Так и сказал Фест апостолу Павлу:

– Умничаешь ты, Павел! – Точнее, даже: безумствуешь ты, Павел! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия.

В отличие от Чацкого Павел разумно ответил на это, похоже, всегдашнее обвинение людей, как сказал Пушкин: с умом и сердцем:

– Нет, достопочтенный Фест, сказал он, я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла.

Тем не менее, Чацкий, как и Пастернак в Докторе Живаго только удивился:

– Неужели на самом деле никому ничего не надо?! – И только абстрактные слова, что, мол:

– Давай, давай, нам всё хорошее очень надо. – А потом и его Семичастный не захотел приравнять даже к свинье, что даже она не занимается такой хреновиной, как пригретый советской властью Пастернак.

Все критики этих передовиков божественного производства ошибаются в одном и том же:

– Они не видят двойственности мира, которую увидел стражник, проверявший тугаменты Гришки Отрепьева на русско-литовской границе:

– Не всяко слов в ту же строку пишется.

Солженицын находит ошибки в тексте, не понимая, что перед ним не весь мир, а существует еще и:

– Посылка! – каждой фразы.

А он привык лепить логичную, но:

– Тавтологию.

Критикуют Грибоедова почем зря и кому не лень, даже переводчики с любого на каждый, а он не придумал ничего нового, ибо:

– Так написана ВСЯ мировая литература.

Почему люди и любят его, любят и понимают, не задумываясь.

Сама статья об этой критике Солженицыным Горе от ума написана принципиально неверно, постоянно, чуть ли не каждое предложение, на любое утверждение делаются оговорки, что и значит, в одну телегу автор пытается запрячь овцу и трепетную лань, записать устройство мира в одну строку. Как делал тоже Григорий Померанц за что его критиковал жена Зинаида Миркина, что лучше не надо, ибо один хрен:

– Всей правды ты не знаешь, и всего не скажешь в один присест, даже если тебе дали целый разворот в газете: только переливай из пустого в порожнее.

Самое удивительное, что и доказывать ничего не надо, ибо идет критика не Грибоедова, а всего остального мира, но с какой позиции, какой новый синхрофазотрон изобрели здесь, чтобы разводить эту панихидную разлюли-малину? Вообще ничего, каким ты был, таким ты и остался:

– Простой здравый смысл с намеком, как минимум на абсолютную неправоту всего прошедшего мира.

Именно об этой ошибке будущих хомо сапиенсов и рассказано в книге Код Войнича, где растения нарисованы, как будто детской рукой, но нарисованы и срезы растений, как для вида через микроскоп. Что значит, обычный точный вид, видимый невооруженным взглядом, этот самый учительский здравомыслящий взгляд – есть большая ошибка.

Нужно приспособления для обнаружения истины, холст для художника, сцена для режиссера, микроскоп и телескоп для ученого, перо и бумага для писателя, не зря Татьяна рисует на стекле:

– Заветный Вензель О да Е. – Е, вписанное в О – это погремушка Исиды, как бутылка шампанского Пушкина, будит людей от этой спячки непосредственности восприятия, от иллюзии, что, как говорил профессор Бредфорд на Viasat History:

– Дайте мне фотографию Воскресения, и я поверю. – Не получится ничего увидеть непосредственно, ибо Воскресение происходит по Теории Относительно:

– Его надо видеть не только снаружи, но и изнутри, как оба вместе:

– Автор и Герой романа. – Как и делают все художники и ученые.

Поэтому и Плат лежал в могиле Иисуса Христа не отдельно уже, а вместе с пеленами, что значит:

– Внутри них, как Заветный Вензель О да Е, что слово ЕВАНГЕЛИЕ было написано не на пустом месте.

А когда его начинают рассматривать без Пелен, то и получается – одни противоречия, а забывают, что содержания без формы:

– Не бывает.

Новое вино наливают в новые меха, и эти новые меха и есть:

– Две Скрижали Завета.

Связанные между собой! И не литой телец, или не разделение полное.

Потому апостолы и берут с собой два меча в поход по городам и весям, что идет и защита старой веры – одним мечом, и прокладывается дорога для

новой – другим мечом.

Сложность приличная, но люди понимают ее душой, как понимают комедию Грибоедова Горе от Ума.

От какого ума горе, от разделенного уже мечом на две скрижали, как у Чацкого, или, наоборот, целостного, как литой телец, у Скалозуба. Ибо сомнительно ставить в противники Чацкому Софью и Молчалина, играющими свою роль. Одна проходит испытание на Еву – как говорится:

– Не Лилит ли опять попалась, – и опробовав ее на Молчалине, а точнее:

– Это и был тот проверяющий, кто испытывал Софью на пригодность к личной жизни вместе с мужем, и она, как известно, успешно согласилась.

Молчалин ушел в кусты, или как нарисовано на картине:

– Залез на дерево, для наблюдения за дальнейшими событиями.

Софья, конечно, или хотя, надеюсь, не Лилит, но Адам, то бишь Чацкий схватился за голову, что, пожалуй, лучше было бы и не начинать эту ахинезацию, да, видно, поздно, уже дал согласие богу, что справится.

Но!

Но не справился, как видно. Поэтому и пошел вслед за ним резервный батальон, Иисус Христос. Как говорится, или лучше, как спел Высоцкий:

– В прорыв пошли штрафные батальоны.

В прорыв, сделанный, однако Адамом – Чацким.

Солженицын сам весьма приличный бололо и, видимо, лавры Чацкого не давали ему покоя. Да, как Чацкий, только без задней, так сказать, мысли. Без Посылки бога, а просто идет в лобовую атаку, как баран.

Все его обличения обращены фактически к Иисусу Христу, как:

– Именно, как первосвященника. – Считающего, что бог один и никаких детей у него нет.

Нельзя даже сказать, что идет критика Нового Мира, начавшегося с Иисуса Христа, а более того, вообще:

– Критика правомерности жизни на Земле, – что и Адам и Ева напрасно сюда приехали – приперлись, ничего у них не выйдет по той простой причине, что и их здесь тозе:

– Не было.

Признается, фактически, только один бог, бог, стоящий за зиккурате Вавилонской Башни. Можно, правда, сказать, что и он был не кем иным, как именно Белом, Белкиным, предком:

– Александра Сергеевича Пушкина, – который, тем не менее, не захотел встать рядом со своим пра-пра и так далее вместе на одном Зиккурате, а:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный

И вознесся выше он:

Александрийского столпа

Намного выше вавилонской башни древности.

Самое удивительное в открытие Иисуса Христа то, что и древний мир, который жил по другим законам до Него, по вавилонским, теперь может быть правильно исследован только по:

– Христиански, – так, как будто это было всегда.

Поэтому, когда некоторые кандидаты наук пытаются доказать, что раньше, до Христианства, было лучше, меньше делали неправильных вещей, но противопоставляют не другую реальность, а только виртуальную возможность, ибо та реальность не только далече, а ее уже просто:

– Нет. – Не с чем сравнивать.

Как и сказал Иисус Христос:

– Я был раньше.

И удивительно то, что Христианство не оказалось для людей слишком сложной верой! Несмотря на то, что Апостолу Павлу на это указывали:

– Слишком много у тя ума, Павел. – А от него будет ли нам счастье на века?

Али, наоборот, горе.

Написано:

– Из Скалозуба сделана карикатура. И только для того, чтобы легче было Чацкому. Как из него можно сделать еще и карикатуру – непонятно.

Хотя, конечно, имеется в виду, что Скалозуб – это, собственно, не Скалозуб, а какой-то другой очень хороший человек, ну, если он находится до сих пор на государственной службе. Автор, Грибоедов, опять ошибся, так как не того приятеля встретил на своей узенькой дорожке.

– Ай! не он. – Ибо тот был моего сердца чемпион, а этот хрен знает на кого похож. Натуральное кино и немцы: в пьесе должны быть не Ромео и Джульетта, а рабочие з нашего завода, наконец соизволившие в свободное от работы время покрасить ворота завода, глядя на которые даже из прошлого, мы продолжаем и продолжаем петь:

– Утром у входа она иво встретит, и уж тогда раз-збер-ремся, чье айвовое варенье на самом деле лучше, и кто в прошлом годе подрисовал себе лишний ноль в плане перевыполнения плана. И всё только затем, собственно, чтобы:

– Чацкому, оказывается, стало легче отстреливать своих гусей в лабиринтах подлестничных маршей, где обитал Молчалин, и таскал за волосы Софью.

Почему нет, если товарищ Солженицын, как и никто другой не отменял пока что Маркиза и его методы ведения народного хозяйства, как во всем мире, так и в отдельно взятых странах, не исключая Россию. Спрашивается, зачем? И, следовательно, затем, чтобы:

– Любили еще крепче. – И кстати:

– Чацкому от этого намного легче лепить своего честного-пречестного горбатого. – Надо, надо ему помочь, так как в одиночестве своего морализаторства и – как написано здесь, в статье:

– Неукротимого краснословия, – против вас обычных – тоже, как написано в статье:

– Смердов.

Прямо-таки речь для посылки за рубеж, и в места его не столько еще отдаленные всех ученых-крученых-мученых в Н-ских годах прошлого века.

И тут же ответ:

– Чтобы уярчить блеск Чацкого и обезобразить московское общество.

Зачем, собственно, за такие речи Солженицыну давать премию, если он и так хорошо, ох, хорош!

С какого только базара тащится эта информация современным людям вряд ли будет понятно. Из какого-то спектакля Дети Подземелья.

Идет оправдание Скалозуба, что он – в отличие от Чацкого – смотрел смерти в лицо на наполеоновских войнах. Это верно, Чацкий выступает, как человек, который:

– Не проходил необходимых фильтр-ров.

Написано, что Фамусов наделяется неорганичными и нелепыми формами поведения:

– Выкрики, затыкание ушей. – Но это, может быть, кажется нелепым в тиши библиотики, где писалось сие сочинение Солженицына, а в других местах, на которые можно даже не указывать специально – это даже более, чем норма, а вообще:

– Как ритуал посвящения, хотя и, увы, не в масоны.

Говорится:

– Скрещение равноценных реплик возвысило бы диалог оппонентов. – Но!

Но в том-то и дело, что нет, как не возвысил его сам Солженицын своими логичными доводами, но логичными с позиции Пьера Безухова:

– Если бы я был не я. – А хкто? Наполеон? Не-воз-мож-но! – Ибо:

– Не ума дело актера указывать режиссеру на ошибки в сценарии, к которому актер прикован, как Прометей к скале – очен-но крепко.

Тока, имеется в виду, скорее всего, здесь фраза Георгия Буркова в ее небольшой модификации:

– Да каки у нас актеры, так только получают рупь писят за спектакль. – А еще точнее:

– Их существование, вопреки открытию Шекспира, подвергается – скажем так мягко – большому сомнению. – Подвергается, несмотря на то, что поговорка:

– Слона-то я и не заметил придумана как раз для этого случая диспута по поводу существования ученых – прошу прощения, каких еще ученых, если их уже разогнали, как лабораторных крыс по всем углам Вселенной, включая Силиконовую Долину – а еще почитаемых живыми артистов.

– Долбежка Вилли Шекспи, что ве-есь мир театр воспринимается, да, но только в ее уменьшительно-ласкательно аспекте, ибо, да, сцена – это театр, но пускать сюда еще и Зрительный Зал – абсолютно недопустимо.

Недопустимо, несмотря на то, что Мария Магдалина смогла увидеть Иисуса Христа после Воскресения именно там, там-там-там:

– У себя за спиной, в зрительном зале. – Ибо и сказано в народных виршах:

– Посмотри вокруг себя – не Кирпич ли уже с вами рядом, а зарплата на весь месяц всего одна.

Почему, задает хороший вопрос Солженицын, Чацкий всегда прав, а его оппоненты только ушами хлопают. Ответ на это дает современность, и ответ фантастический:

– На-роч-но. – На обратной стороне Луны не недопонимание, не глупость, не выгода материальная даже, а именно:

– Сознательная ложь! – правда, соответствующая душе оппонентов Чацкого.

Почему и говорят, что Фарисеи были не совсем ослы, но Иисус Христос, тем не менее, не призывал их измениться, а только, так сказать:

– Честных грешников, мытарей и некоторых других. – Попросту говоря:

– Измениться могут только те, кто этого хочет-т. – Остальные нет, Чацкий, прибывший с корабля на бал, этому очен-но изумляется, хотя и знал, конечно, не все захотят, но!

Но не до такой же степени остервенения должен человек стоять против правды! Почему Грибоедов и изображает, собственно, не людей, а чертей. Которых пожалел Солженицын. Себя пожалей.

Говорится о мягко-лукавых замечаниях Фамусова:

– Мудрая мягкость Фамусова оттеняет нарочитую резкость Чацкого.

Но в том-то и дело, что это расшифровывается по-другому! Фамусов – это, собственно, и есть бог, который послал сюда, на Землю, Чацкого, чтобы он захомутал и объездил, так сказать, Софью, чтобы из нее, суки, опять не получилась Лилит. Молчалин – древний хитрый змей, а Скалозуб – это тоже какой-то архангел в РОЛИ дурогона Скалозуба, что значит, да, конечно, соображает, но:

– Только в буфете после спектакля, – ибо:

– Человек – Двойной.

По поводу бога Фамусова, ибо похоже:

– Сава-офф. – Офф – значит, вышедший из народа – высшего общества – изображать самого себя. И, так сказать:

– Нарочно упал на снег.

Всё московское общество – написано – вынуждено внимать обвинениям юного карающего ангела. Солженицын не понимает, как это возможно, так как абсолютно и напрочь не воспринимает:

– Реальность существования СКЕКТАКЛЯ.

Точно также, как все читают Воображаемый Разговор с Александром 1, как реальность, не замечая очевидной вещи – это спектакль, где во всех ролях сам читатель. Читающий смотрит на текст только глазами классической физики, где Наблюдатель всегда находится в стороне от наблюдаемого объекта, всегда внешний, ибо проход внутрь события ему закрыт априори.

И если этот заход в неположенное ему место происходит, то говорят, всплеснув руками от вопиющего недоразумения:

– Так это уж не наука, а только Роман. – Но в том-то и дело, что, как объясняют События После Воскресения Иисуса Христа – всё Роман.

В том смысле, что Мир – Двойной. И всё Дело Иисуса Христа на Земле было – сделать именно это:

– Пробить эту замкнутую окружность, отделяющую Человека от Бога, взять Трою, взять Крепость Войнича.

События После Воскресения и описывают поэтому События Самого Воскресения, которые и описать по определению можно только:

– После, – самого события.

События после Воскресения – это бой отряда Иисуса Христа у Демаркационной Стены, отделяющей Человека от Бога, чтобы Человек только из наблюдателя стал и:

– Героем ЕГО романа.

Репетилов разыгрывает пьесу в пьесе – в другой раз. Но вполне возможно, что Репетилов как раз делает профанацию идеи соответствия Театра, как и Романа – реальному устройству мира. Почему Солженицын и попадается на эту удочку:

– Чацкий недалеко ушел от Репетилова.

Написано:

– Чацкий – в отличие от Онегина и Печорина – явился предтечей русских революций.

Можно сказать, и так, только в обратном смысле. Когда увидели, что молчаливое несогласие Печорина и Онегина превратилось уже в атаку Чацкого, что пришел-таки Иисус Христос, то и решили перегруппироваться и занять крепость под названием Россия, в свое полное распоряжение, готовое к последней обороне. Царя, Александра Второго погоняли и убили для репетиции, а потом и последнего, так сказать помазанника божия.

Написано:

– Через полстолетия после пьесы Чацкие и Репетиловы заполнят интеллигентские революционные кружки. – Как раз наоборот, эти кружки создавались именно потому, что после Александра Сергеевича Грибоедова в России поверили:

– Не зря был здесь Чацкий, – и решили, погоняв для начала по Санкт-Петербургу и убив императора Александра Освободителя, создать круговую оборону. Ибо:

– Чацкие с корабля да прямо на бал-местный маскарад:

– Так и прут, так едут, как Байрон в Грецию:

– Сражаться за свободу.

Едут, в том смысле, что, как и Чацкий местные, но местные Неместные принимают-обозначают их, как Иисуса Христа:

– Пришельцами. – Хотя они только, как и Иисус Христос, прибыв в Назарет, могут спеть:

 
– Вернулся я на родину,
Шумят березки стройные,
Я много лет без отпуска
Играл в чужом краю.
 

Хотя эта песня больше про Эдуарда Стрельцова, вернувшего из Неотсюда, и Дмитрия Сычева, вернувшего из Марселя, чтобы показать, как на самом деле играют в футбол – как пропедалировала артиста Екатерина Савинова в Приходите Завтра на вопрос местного профессора:

– Восхищались.

Вот и Чацким, мил херц:

– Восхищаются.

Написано – Солженицыным:

– Чацкий приходит к Софье так непринужденно, будто отлучался прокатиться по Садовой-Кудринской. – Но, так естественно, оба только что из гримерки!

А так – если театра не существует в объективной его реальности – конечно, как и показано в фильме Солярис:

– Прется в постелю, как жена моего имени, – а я знаю:

– Какая?

Рассказывается о спонтанном рождении слуха о сумасшествии Чацкого. Но! Где рождаются такие слухи, как не в преисподней. Или, Солженицын думал, что там баб нет? По крайней мере, Пушкин разъяснил, что:

– Теперь я спокоен – одна-то точно там. – Имеется в виду Станционный Смотритель, и его приходящая на могилу дочь:

– Персефона, однако.

Чацкий проводит:

– Прокурорский допрос Софьи в роли безжалостного судьи, но еще не задумавшегося о праве судить.

Возможно, Грибоедов здесь имел в виду, что Софья – Ева – это все-таки не другая особь женского пола, а опять-двадцать пять та же Лилит, и, как говорится:

– Если что, с ней будет разговор короткий: определить, да, но только на роль:

– Маньки Аблигации.

– Грибоедов хочет толкнуть Софью на скамью подсудимых, – говорит Солженицын. – Так, может, действительно, не стоило покидать Рай, по крайней мере, сожаление о нем всегда присутствует в человеке, как показано в фильме Мартина Скорсезе Последнее Искушение Христа:

– Вот бы там так и остаться, чем сражаться за то, что не все поймут – какая жизнь-то в Раю была:

– Один победы, и никаких поражений. – Или, что тоже самое:

– Ох, и тяжел этот последний бой в штрафбате, когда надо спускаться даже под землю после распятия на кресте, а так бы жил с Сонькой Мармеладовой, то бишь, Марией Магдалиной, ведь она меня любила, так любила, не поверите, что даже:

– Поняла.

Честность разборок Солженицына приводит в ужас-с. Как грится:

– Кошмар на улице, и более того, не только В Связях, но и в их определениях.

Говорится в конце о:

– Скрытых сторонах текста грибоедовской пьесы, которые обнаружил автор. – Но они, увы, оказались для Солженицына:

– Наглухо закрытыми.

И повторю:

– Широкозакрытые глаза создаются сознательно. Можно сказать:

– Только для желающих. – Хотя в Библии написано наоборот:

– Много званых, но не много избранных.

p.s. Моисей был взят из штрафного изолятора.

Далее Борис Парамонов, что он там придумал по этому поводу.

В Примечании написано, что текст цитируется по:

– Солженицын А. И. Протеревши глаза. – М., 1999. – С. 344—365.

– — – — – — – — – — – — – —

2-я станица в тетради.

ПОДСТАВИТЬ ВТОРУЮ ЩЕКУ

Беги, пока не поздно!

Подставить вторую щеку, значит набраться силы. Иначе не добежишь до цели. Иначе Орфей не вышел бы из Ада. Иначе произойдет ужас возвращения. Беги – пока не поздно!

Жена Лота где-то не подставила вторую щеку, поэтому не смогла не обернуться, и превратилась в соляной столб. Он не выдержит даже несильного удара – рассыплется. В соляном столбе нет силы. Но подставить вторую щеку трудно. Трудно подставить даже первую – стыдно. Ведь все, кроме Бога, будут видеть только моё унижение.

Для того, чтобы не побояться подставить щеку под удар, надо знать, что готов подставить и вторую. Удивительно то, что не только в Библии, но и в реальности я это видел. На телемосте.

И получается, что эта установка Иисуса Христа о видимом проигрыше, когда вместо кулачного боя, подставляется вторая щека, является не только источником силы, но это КОНТАКТ С БОГОМ. Вот она радость легкого бремени, о котором говорит Иисус Христос.

Удастся ли выдержать? Какого знания может не хватить, чтобы выдержать эти удары по щекам. Могут сказать, что тогда и Пушкину не надо было стреляться. Сдержался бы просто, и все было бы хорошо. Только он именно и сдержался, и получил силу для дуэли. Для Пушкина, как и для Иисуса Христа другого выбора не было. Только бы хватило силы сделать то, что они сделали.

– А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. – Эти слова Иисуса Христа являются ключом, открывающим энергетический канал. Это плавило силы.

Утверждение или предположение, что подставлять вторую щеку надо только, если ударили несильно, а если сломали челюсть, то надо защищаться – придумано из-за боязни. Из-за страха что-либо изменить в Библии. Ведь написано, что изменять ни в коем случае ничего нельзя.

Только в Библии существует невидимая часть. Ее добавлять не надо, ибо эта часть существовала изначально. Это ПОСЫЛКИ к утверждениям Иисуса Христа.

Человек не нейтрален к возникающей ситуации. Он не сможет хладнокровно ответить на удар по щеке. Могут сказать, что кто-то сможет, а слабый нет. Поэтому это правило о смирении только для слабых. Но дело в том, что НИКТО не сможет. Любой человек после удара по щеке будет сильно взволнован, будет барахтаться в волнении чувств, как Петр в воде. Не сможет он приступить к боевым действиям, как не смог Петр без веры пройти по воде. Даже Петру не хватило веры успокоиться, даже в присутствии Иисуса Христа.

Поэтому посылка к этому утверждению о смирении будет такая:

– Сам человек не может победить ударившего, только вместе с Богом.

Получивший пощечину будет видеть себя униженным перед окружающими. Но если он выдержит это отрицательное мнение людей, и будет готов подставить вторую щеку, он выполнит указание Иисуса Христа. И, значит, вступит с Ним в контакт. И тогда сможет победить. С Божьей помощью.

А говорят, потому это так написано в Библии, что раньше не обижались на пощечины. Это было, в общем-то, обычное дело. Это даже смешно. Вот когда так говорили Якову Кротову он бы должен был заметить, что это и есть юмор в Библии, а не выдумывать, что у Иисуса Христа был дом на Земле. Не было. И радость посещения домов друзей описал Данте Алигьери:

– Тяжелы ступени чужого крыльца. – Это говорится о ступенях друзей.

Когда говорят, что раньше было не так, как сейчас, то демонстрируют марксистский подход к истории, представляют себя на лекции по историческому материализму.

По-другому устроена Библия. В этом весь смысл. Некоторые всё хотят найти какой-нибудь черепок, где будет нацарапано, что жил был Иисус Христос, которого распяли, а он воскрес. Доказательством Воскресения это не будет, но всё-таки, подтвердит реальность существования Иисуса Христа.

Но в том-то и дело, что Воскресение – это рассказ о ДРУГОМ устройстве мира. Евангелие построено не как, Исторический Материализм, а как Царство Небесное. А именно:

– Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем,

– Которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так – что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его.

Представьте себе, птицы, прежде чем поселиться на этом дереве будут спорить о том, было ли семя, из которого выросло это дерево. А некоторые люди, получается, спорят о том, что Евангелие – дерево – не является тем семенем, которое было посеяно две тысячи лет назад. Так оно и не должно быть сейчас семенем, ибо из него выросло Дерево Веры.

Поэтому изменения, в первоначальный текст Евангелия, не только были внесены, но и обязательно должны были быть внесены. Это рост дерева. Вносятся изменения по Теореме Ферма, именно так растет дерево. Делаются пометки на полях. При этом первоначальный текст (закон) остается неизменным. Или, как сказал бы Пушкин, изменения делаются не в строку. Не всяко слово в строку пишется.

Поэтому, как они (древние люди), находясь в горчичном семени, думали о пощечинах, так же мы думаем о пощечинах, находясь в ветвях этого дерева, выросшего из того горчичного семени. Вот такая пропорция.

Следовательно, Евангелие это не древний свиток, а древний свиток, проходящий через времена, вплоть до настоящего. И, значит, не Там надо искать Воскресение, а Здесь. Мы в этом свитке. Мы герои Евангелия. А не внешние наблюдатели. Без личного участия мы не сможем разобрать события Воскресения. Никакие исторические свидетельства не могли бы ничего доказать. И нет в Библии картинки Воскресения. Нет, потому что и быть не может. Как не могут быть измерены одновременно скорость и координаты электрона. Картина непрерывности разорвана.

Был ли распят точно Иисус Христос – неизвестно. Ведь он был изуродован побоями. Его могли не узнать. Как не узнали после Воскресения. Не узнали даже Апостолы. Далее, никто не видел, как Иисус вышел из гроба. Заранее была известна версия, что тело Его выкрали из могилы ученики. Почему нет в Евангелии НЕПРЕРЫВНОЙ картины Распятия и Воскресения? Именно потому и нет, что оставлено место нам, Я, человеку. Пятому элементу, который должен доказать Воскресение.

Он должен связать времена Библии в единое целое. Могут сказать, что не доказывать надо Воскресение, а верить в него. Но доказать без веры не получится. Когда Иисус совершал чудеса, фарисеи ему не верили, говорили, что Он делает это именем сатаны. Кажется, что невозможно доказать обратное. Так все и думали. Может да, а может, нет. Попробуй, докажи. Кажется, что сатана мог нарочно изгнать из человека беса, чтобы поверили ему. Но Иисус говорит, нет, не может, иначе разделится сам в себе и погибнет.

Не из поверхностных, то есть видимых слов идет логика Иисуса, а из знания устройства мира. Он знал посылки. Вера – это и есть вера в невидимое. Если есть вера, то невидимую посылку может найти логика. Научна, логична как раз Библия, а наука, отрицающая это, значит, просто фанатична. Какова же должна быть посылка, чтобы Христос воскрес? Посылка известна всем:

– Весь мир театр, и люди в нем актеры.

Ну, это тоже еще надо доказать, скажет кто-то. Нет, это доказывать не надо, ибо это очевидно, просто плохо видно, потому что находится слишком близко. Очень трудно увидеть плоскость симметрии, которая проходит прямо по самому человек. Если кто хочет доказывать, то пусть докажет, что событие может существовать само по себе. То есть пусть докажет, что слова героя могут существовать без слов автора.

Один товарищ из атеистического журнала говорит по этому поводу, что все правильно, Библия и есть художественное произведение. Что простой микрофон больше Библии, что Библия это слова только, а микрофон реальная, материальная вещь. Этот профессор не замечает тоже очень простой вещи, что микрофон он нам не показывает материальный, а говорит это СЛОВО по Радио Свобода. И никогда не сможет показать, ибо он не микрофон. Не замечается, что мир делится на две части: на микрофон и на рассказ о нем. Мы всегда видим рассказ, то есть ИЗМЕНЕНИЯ. Само событие нам не видно.

А нам говорят, зачем люди в пятом веке вмешивались в текст Евангелия, зачем они всё испортили. Теперь непонятно, где правда, где ложь. Где слова Иисуса Христа, а где напридумывали непонятно что.

А что собственно могли придумать? Ведь речь всегда сводится к одному. Было ли Воскресение? Значит, они думают, что Иисус Христос мог сказать, что он не воскресал, а вот потом, через пятьсот лет это придумали другие. Или, по крайней мере, те, кто жил вместе с Иисусом не видели Воскресения, а вот через пятьсот лет кто-то это увидел.

В принципе, это вполне возможно. Может быть, именно поэтому почти нет упоминаний об Иисусе Христе в исторических документах первого века. О Первосвященнике есть, а о Нем нет. Ничего удивительного, ибо ноги Его там, в первом веке, а голова здесь в двухтысячном.

У человека не хватит силы уйти из опасного места, если он не последует правилу силы Иисуса Христа. Человек вернется и приведет с собой еще злых фурий, как сказал Платон. Он останется в Аду.

– Беги, пока не поздно! – это указание может звучать, когда на самом деле уже поздно бежать, ибо не было выполнено правило силы. Он обернется, как обернулась жена Лота.

Кажущееся маленьким препятствие трудно преодолеть именно потому, что кажется и делать-то ничего не надо. А человек не нейтрален, он запрограммирован на действие. Поэтому для преодоления маленького препятствия надо намного больше энергии, чем кажется. У самого человека нет столько.

– — – — – — – —