Читать книгу: «Судьба Риголетто», страница 5

– Во! Вот так он всё время визжит, – показывал пальцем Дядя, – Я думаю, это, у него позвоночник не правильно сросся. Ага. И ночью вот так и днём.

– И из дому, это, не выходит – по ступенькам, это, слезть не может. А в руки, чтобы вынести не даётся, падла, визжит, как эта недорезанная, как её? Ага. Я коробку с песком поставил.

Дядя показал рукой под ржавую раковину в углу:

– Тугалет!

Пока он говорил, Риголетто придвинулся к моей ноге и замер в таком положении, изредка поглядывая в лицо. Я чувствовал, как он дышит – очень тяжело, рывками.

– Вот так он любит стоять, – комментировал Дядя, – Так ему хорошо. А ты слышишь, как он это, дышит?

И Дядя в усиленном режиме продемонстрировал, как он дышит.

– У него, наверное, рёбра не правильно выросли. Они ему, это, в лёгкие вросли. Я так думаю. Страдает, бедняга. Ему даже глотать больно. Поэтому мы, с ним, это, кашу жрём. Ему варю и себе заодно. Эх, алегрия!

За окном пошёл снег. Скоро мы закончили партию и я по морозному свежему воздуху отправился домой.

На улице две соседские дворняжки играли в сугробе под фонарём. Резвились, брыкались, покусывали друг друга, отфыркиваясь от снега, радовались зиме. Чистый белый снег стирал с их шерсти будочную грязь и я подумал, что с ними вместе мог быть и Риголетто. Если бы какой-то негодяй не сделал его калекой!

* * *

На свете была новая весна. Куст сирени над Дядиным забором снова собирался распустить пахучие соцветия и опять ждал только вечера. Рано утром я подъехал к знакомому дому и слегка посигналил – Дядя просил подвезти его на пригородный вокзал. Он приоткрыл дверь и крикнул с порога:

– Ты, это, Дядя, заходи!

Зайти к нему легко. Нужно стать на камень, нащупать на обратной стороне калитки шпингалет, отщёлкнуть его, потом спуститься и пройти в калитку. Справа вас ударит шестьдесят третий уголок – нужно подхватить его и поставить на место, в вертикальное положение. Потом нужно постараться не запутаться в ржавом буксирном тросе, пройдя его, отодвинуть грузовую тачку, перешагнуть через кусок рельса – и вы у цели. Я проделал всё это и ступил на порог. Дядя находился в последней комнате – пребывал на четвереньках перед фанерным шкафом в самой неудобной позе и пытался из-под него что-то достать. У него не получалось и он сильно ругался. Наконец что-то нащупал.

– Ага! – и вытащил за шиворот Риголетто.

Я думал собака взвоет от боли, но Риголетто молчал, взгляд его ничего не выражал, и, казалось, собака не дышала.

– Что это с ним такое? – спрашивал Дядя, – Ещё с ночи залез под шкаф и сидит там. Ага. Никогда он под шкаф не лазил. Чего ему, это, там делать? Притих там и ага. А ну, пошли!

Мы вышли, Дядя закрыл дверь на ключ, а Риголетто усадил на пороге.

– Вот, пусть здесь побудет. На улице тепло. А я, это, вечером приеду. Ничего с ним не случится. Подождёт.

Я выходил последним и закрывал за собой калитку. Приподнявшись, заглянул через забор. Риголетто нелепо сидел на заду, мелко перебирая передними лапами, и неправильно выбранный центр тяжести стремился его опрокинуть. Смешной показалась мне эта поза – может поэтому я и не обратил внимания на его отсутствующий взгляд и на то, что он слишком часто облизывается. Мы оставили его и уехали. Мы спешили. Откуда мы знали, что оставили его умирать?

* * *

Ближе к вечеру, возвращаясь домой, я остановился у Дядиной калитки. Став на камень, заглянул через забор – утреннее поведение Риголетто тревожило меня. То, что я увидел – поразило. Внутри всё замерло. Я зашёл в калитку и не почувствовал, как ударил шестьдесят третий уголок, запутался в буксирном тросе и споткнулся о рельсину.

На пороге, привалившись к двери, лежал на своём горбу Риголетто. Он был мёртв. За оскалом мелких зубов я увидел лицо измученного старика. Оба его тёмно-коричневых глаза – шарика были открыты и смотрели в небо. В них навсегда остался страх. Да-да! Именно страх.

Я не понимал. Почему страх? Ведь смерть убивает боль. Он знал, что смерть принесёт ему облегченье, свободу. Так чего он боялся?

Я не понимал. Почему мне самому так больно, когда я смотрю на него? Что потерял я? Это даже не моя собака. Дядина. А Дядя еще не знает…