Танцующий горностай

Она начала – и запнулась, недоговорив. Александра понятия не имела, откуда вдруг выскочила эта реплика. Она никогда их детство не упоминала, она давно уже перестала это делать! А тут вдруг само выскользнуло из подсознания, которое прекрасно знало, что для нее по-настоящему важно.

Ян все понял правильно. Он покосился на нее, ничего не сказал, а уже в машине начал рассказывать что-то про Алису. Александра рассеянно кивала, абсолютно не прислушиваясь к его словам.

Думать о расследовании сейчас было легче, безопасней даже, как бы иронично это ни звучало. Поэтому Александра была рада тому, что по делу хордера хватало документов – отчетов, показаний, видеозаписей…

Следователь, которому было поручено дело Красовского, не скрывал пренебрежительного отношения к погибшему, но это никак не повлияло на его работу. Он уже успел восстановить события последнего дня жизни хордера.

Игорь Красовский умер в начале сентября. В тот день погода баловала летним теплом, поэтому хордер еще ранним утром отправился в пригород. Ему нравились большие городские свалки, в те редкие минуты, когда он все же удосуживался поговорить с сестрой, он называл их сокровищницами. Правда, потом он нарывался на полное непонимание со стороны Ирины и разговоры прекращал.

До свалки он добрался примерно в десять утра – и задержался на много часов. Читая об этом, Александра подумала, что ее теория пока подтверждается. Если убитого ребенка хотели надежно спрятать, загородная свалка подходила идеально. Там слои мусора быстро погребли бы скульптуру, а местные бомжи на нее не позарились бы – зачем им то, что нельзя использовать или продать? Просчитать появление хордера вроде Красовского было невозможно.

Так что статую он наверняка приволок из пригорода, но – раньше. В этот день он возвращался налегке. Следующие достоверные сведения удалось получить в районе четырех вечера, когда Красовского засняла камера наблюдения, установленная в салоне автобуса. Мужчина вошел, оплатил проезд и устроился на задней площадке.

– Он уже ранен, – указала Александра, постучав пальцем по экрану ноутбука, на котором близнецы запустили переданный им ролик. – Видишь?

– Вижу.

Понять это было не так уж сложно: Красовский сильно горбился, одну руку постоянно прижимал к животу, он пошатывался, почти падал, если автобус трясло особенно сильно. На брюках расплылось багровое пятно. На животе оно было не так заметно из-за черного свитера.

Немногочисленные пассажиры автобуса без труда разглядели бы, что с ним что-то не так, если бы озадачились таким. Но они предпочитали не смотреть. Конечно, все они заметили Красовского – он прошел мимо них. Однако он был неопрятным, наверняка вонючим после свалки, угрюмым, возможно, он казался пьяным… Они отводили глаза, потому что боялись нападения. Посмотри ему в глаза, и он разозлится, как хищный зверь! Или начнет клянчить деньги, что более вероятно. Поэтому они склонялись ниже к смартфонам, никто из пассажиров даже в окна не смотрел.

Ян, как и следовало ожидать, думал о том же. Он спросил:

– Ты бы к нему подошла?

– Конечно, подошла бы. И ты бы подошел. Но мы не считаемся.

– С чего это мы не считаемся?

– Мы с тобой слишком много видели и пережили, чтобы быть брезгливыми.

Александра не сомневалась: если вдруг это видео однажды попадет в Интернет, – а в Интернет сейчас попадает что угодно, – пассажиров будут осуждать, критиковать и даже проклинать. Хотя на их месте многие комментаторы поступили бы точно так же. Сложно было догадаться, что Красовский умирает… Он слишком странно себя вел: ни с кем не говорил, не просил о помощи. Из автобуса он вышел сам, оставив на поручнях кровавые отпечатки.

– Посмотри-ка вот на это, – Ян протянул сестре лист бумаги.

В отчете были перечислены вещи, обнаруженные в карманах у Красовского – уже мертвого. Среди его немногочисленного имущества нашелся прекрасно работающий мобильный телефон. Это делало ситуацию еще более запутанной.

– Он мог вызвать помощь в любой момент, – нахмурилась Александра. – Может, не знал, как?

– Знал он все прекрасно. Летом он увидел в подъезде соседку, потерявшую сознание, и вызвал Скорую со своего телефона.

– Ей вызвал, а себе нет?..

– Надеюсь, ты от меня пояснений не ожидаешь? Я бы сам от них не отказался!

Покинув один автобус, Красовский направился к другому. В это время на его пути оказалась больница, однако, судя по времени путешествия, мужчина там не задержался, просто прошел мимо. В следующий раз его засекла уже камера автобуса, доставившего его к детской поликлинике.

К этому моменту его путешествие длилось несколько часов, по жаре, которая больше не казалась подарком природы. Раны, которые изначально были опасными, но не смертельными, привели к слишком серьезной кровопотере. Красовский споткнулся на ступенях, упал и больше не поднялся.

Пока наверняка можно было сказать лишь то, что травмы он получил на свалке. Его соседи утверждали, что он никогда не возвращался из таких поездок домой с пустыми руками, всегда притаскивал с собой баул хлама – хотя его квартира и так казалась переполненной. Но уже в загородный автобус он вошел налегке, ему наверняка было слишком больно, чтобы нести еще и сумку. А он молчал и никому не звонил…

Документов у погибшего при себе не было, но благодаря телефону установить личность и связаться с сестрой удалось в тот же день.

– Все-таки он напоролся сам, – задумчиво произнес Ян, в который раз просматривая отчет судмедэксперта. – Не повезло…

– С чего ты взял? Если бы его ударили, подойдя вплотную, там такая же картина была бы.

– Это да, но я сейчас не о том. Нет никаких других травм, никаких следов сопротивления.

– Нападение могло быть совсем неожиданным, – заметила Александра.

– Его ударили дважды. Неожиданным был только первый раз.

– Допустим. Но он мог и не сопротивляться. Посмотри видео еще раз: у него живот пробит, а он ведет себя так, будто все в порядке. Такой реально мог позволить тебя ударить…

– Это не одно и то же, сопротивление – штука инстинктивная, – настаивал Ян. – Ему даже не нужно было драться, просто оттолкнуть нападавшего. Дядька был предсказуемо истощенный, с паршивым здоровьем, у такого на коже синяки даже от дуновения ветра образуются. Но никаких синяков, порезов и ссадин при вскрытии не нашли. Нет, думаю, он упал сам…

Тут Александре нечего было возразить, да и не видела она смысла держаться за свою наспех слепленную версию о неожиданной расправе детоубийц. Там изначально был грандиозный косяк: не было никакого смысла выжидать месяц, от хордера избавились бы куда раньше и, пожалуй, тише, если бы за ним действительно следили.

– Нам нужно поговорить с сестрой, – признала Александра. – Без нее не разберемся. Ты ведь добыл нам Ирину?

– Естественно. Добытая Ирина явится в пять часов.

Однако встретиться в этот день с Ириной у них так и не получилось. О том, что она не придет, они узнали не от сестры Красовского, а от ее мужа. Ирина оказалась в больнице – стало плохо с сердцем. Как мрачно рассказал муж, причиной послужила не столько чудовищная находка, сколько последовавшие за ней сообщения от соседей Игоря. Ирину обвиняли в предполагаемом преступлении брата так, будто она должна была обо всем догадаться заранее и как-то предотвратить. Для женщины, которая лично видела иссушенную детскую ручку в бетонной пыли, этого оказалось достаточно.

Можно было отправиться к ней в больницу в этот же день – Ирина была далеко не при смерти. Однако Александра и сама понимала, что спешить нет смысла, все равно до получения информации от судмедэкспертов они ничего толкового не добьются.

Ян остался в кабинете, другие дела никто не отменял. Александра же поехала к себе, но в квартире не задержалась. Она забрала Гайю и отвезла пса в парк. Хотелось ловить последнее осеннее солнце – и сезон каштанов, которые вызывали у дикого австралийского динго непередаваемый восторг. Когда Александра кидала ему каштан, как мячик, Гайя притаскивал и брошенный, и пять-шесть других, пусть даже в колючей кожуре. При этом на хозяйку он смотрел так гордо, что не нужно было даже объявлять ему о звании хорошего мальчика, он и так все знал.

– Я ведь даже не успела тебя познакомить с ним, – тихо сказала Александра, снова отправляя каштан в дальний полет. – Хотя он тебя видел… Думаю, все, что надо, он знал.

Воспоминаний об отце она касалась осторожно, как открытой раны. Боль заметно ослабла. Значит, худший период миновал, можно было двигаться дальше. Чувствовать тепло рыжего солнца на коже, дышать пряным запахом опавшей листвы, верить, что жизнь прекрасна…

Александре стоило немалых усилий вернуть умиротворенное настроение, и тем обидней стало, когда телефонный звонок его разрушил. Она еще не знала, кто звонит, но настроение портила уже громкость… И когда она успела такую настроить?

Имя на экране тоже радости не прибавило.

– Тебе-то что понадобилось? – изумленно спросила у трезвонящей трубки Александра.

Надпись на экране сообщала, что поговорить с ней внезапно возжелал начальник. По крайней мире, начальником он числился официально – потому что так же официально Александра оставалась сотрудницей австралийской полиции. Однако дома она не появлялась уже два года, да и в ближайшем будущем не собиралась.

Она прекрасно понимала, что никому другому не позволили бы такую «стажировку». Но помнила Александра и то, у скольких людей в руководстве полиции остались долги перед ее покойным мужем. Помочь ей было совсем не сложно, они не возражали, она несколько месяцев английскую речь не слышала – и сегодня не должна была.

Такие люди не звонят просто для того, чтобы передать привет.

– Что уже случилось? – спросила Александра.

– А где мое приветствие? – удивился смартфон голосом ее начальника.

– Здрасьте. Что уже случилось?

– Вот так сразу, да? Пожалуй, это правильно… Есть проблема, Сандра.

Гайя откуда-то притащил ей ветку, на которой висело сразу четыре каштана. Но играть Александре уже расхотелось, внутреннее напряжение нарастало, закручивалось пружиной где-то в районе солнечного сплетения. Она жестом отогнала пса, и тот, бросив на нее обиженный взгляд, отправился искать для ветки более достойное пристанище.

– Откуда у нас вдруг проблема? Я ничего не делала.

– Это и есть проблема. Предполагалось, что эта твоя авантюра продлится недолго, мы говорили о месяцах – но не о годах!

Он пытался сместить акцент на Александру, а она не стала указывать, что совсем недавно его все устраивало. Догадаться, что произошло, было несложно: в Австралии случались точно такие же проверки высшего руководства, как в России. И теперь это руководство заметило ценную сотрудницу, которая шляется непонятно где, получая при этом зарплату.

Не следовало ей расслабляться… Но ведь схема была такой удобной! У Александры хватало других забот, этот вопрос она считала закрытым по умолчанию. Однако ее начальник прав: дружеским одолжением можно пользоваться пару месяцев, не больше.

Так ведь она и рассчитывала на пару месяцев! Отправляясь в Россию, Александра понятия не имела, как все пойдет, получится ли наладить контакт с семьей, найдется ли ей здесь место… Да ничего она не знала! И поначалу были сложности. Когда только Ян был рад ее видеть, она вполне допускала скорое возвращение в Австралию.

Но были важные расследования, долгожданное примирение со старшими братом и сестрой… был Андрей. Новая жизнь наложилась на старую, понадобилось сделать выбор, к которому Александра была не готова – и решила проскочить.

И вот именно теперь прошлое решило ее догнать… Почти символично.

Гайя наконец сообразил, что хозяйка перестала играть не просто так. Он уселся перед Александрой, тихо поскуливая. Сам того не зная, пес стал лучшим напоминанием о том, где ее истинное место.

– Это можно как-нибудь уладить? – напряженно спросила Александра. – Хотя бы на время…

– Времени и так прошло слишком много, сама понимаешь. Я не говорю, что ты должна все бросить и прямо сейчас бежать к самолету. Еще пара недель у тебя есть – на то, чтобы уладить все дела, но… Пришла пора возвращаться домой.

Глава 2

Детские смерти всегда били больнее всего. Умом Ян понимал, что это не совсем профессионально, да и вообще, никому из жертв не хотелось быть убитым. Однако в гибели ребенка таилось нечто запретное на инстинктивном уровне. Не зря ведь звери в большинстве своем не трогают детенышей. Получается, когда ребенка убивают, да еще так жестоко, нарушаются все законы разом – и общества, и самой природы.

Тот ребенок из садовой скульптуры был совсем маленьким… Точный возраст пока установить не удалось, да и мумификация серьезно повлияла на тело. Но даже с учетом этого несложно было догадаться, что там, скорее всего, дошкольник. Такого убить – проще простого, ребенок себя не защитит… Это кем же нужно быть?

Ян подозревал, что подобные мысли появляются не просто так, потому что где-то глубинным инстинктам защитника почесаться захотелось. Он ведь по-прежнему общался с Алисой и ее дочерью. У него, как он ни старался, не получалось воспринимать Соню как своего ребенка. И все равно она нравилась Яну, она была забавной и смышленой, а главное, в ней воплощалась какая-то абсолютная, беззаветная тяга к жизни. Умение видеть чистую красоту, радоваться – Соня объединяла в себе все, что противоположно смерти… И тот ребенок, скорее всего, тоже. Но кого-то это не остановило.

Такое убийство особенно важно было расследовать, но пока ничего не клеилось. У экспертов работы было больше, чем достаточно, с таким случаем никто из них прежде не сталкивался. Ян подозревал, что, если он захочет их поторопить, его просто расфасуют по пробиркам, чтобы не мешал.

Поэтому пока приходилось работать с тем немногим, что было ему доступно. С сестрой Игоря Красовского, например. Ян сильно сомневался, что этой женщине может быть известно нечто важное. Сам Красовский, скорее всего, не знал, чем обладал, а уж Ирина, с которой он толком не общался, тем более. Но в этом деле приходилось продвигаться по миллиметру и наощупь, так что утром они с Александрой отправились в больницу.

Сестра по-прежнему казалась отстраненной – даже больше, чем вчера, что странно. Ян прекрасно видел, как сильно по ней ударила смерть отца. Догадывался даже, почему: эта потеря снова заставила ее вернуться в ту жуткую историю шестнадцатилетней давности. Однако постепенно Александра оправилась, вчера она была почти в порядке… А сегодня снова замкнулась в себе, словно обдумывая нечто бесконечно важное.

– Случилось что-то? – на всякий случай спросил Ян.

– А? – встрепенулась сестра. Она, все это время разглядывавшая золотой пейзаж за окном, будто только сейчас осознала, что она в Москве и наступила осень. – Я… Нет, все хорошо.

– Да уж, ты можешь претендовать на звание официального лица человека, у которого все хорошо.

– Не нуди, – отмахнулась Александра. – Уже и помолчать нельзя! Я о расследовании думаю, о чем же еще? Но толку от этого мало, потому и не болтаю.

Не о чем там пока было думать так напряженно. Казалось, что Александру тревожит нечто серьезное, почти пугает… Однако Ян решил, что так быть не может, это у него паранойя разыгралась. За ночь ничего не могло случиться – а если бы и случилось, Андрей бы предупредил его. Получается, дело и правда было в расследовании, да еще общем состоянии сестры.

Сам Ян не сумел бы толком описать, что почувствовал в день смерти отца. Как будто досаду… Это звучало глупо, даже эгоистично, и он не стал бы такое обсуждать, но сам-то знал прекрасно. Было ощущение, будто старик снова переиграл его. Взял и удрал, не признав вину, и что-то бесконечно важное так и осталось несказанным. Один упущенный разговор, один несостоявшийся телефонный звонок, который теперь навсегда останется в памяти раздражающей фальшивой нотой… Но Ян мог с этим справится, так что на него случившееся точно повлияло меньше, чем на Александру. Близнецы редко вот так расходились в отношении к реальности, поэтому он снова напомнил себе, что сестре нужно время, ничего больше.

Когда они добрались до больницы, Ирина Евсенко была более чем готова говорить. По-хорошему, она могла бы отправиться домой и явиться в кабинет Яна, как ей и полагалось. Но она сама попросила врачей оставить ее в больнице. Здесь ей проще всего было прятаться от людей, обвинявших ее в том, к чему она не имела никакого отношения.

– Игорь всегда был проблемой, – горько усмехнулась она. – Но я не думала, что он продолжит мотать мне нервы даже после смерти…

Они расположились в широком больничном коридоре, на поскрипывающих деревянных креслах. Ян даже не брался угадать, сколько лет этой мебели. Годик-другой, и сойдет за музейный экспонат.

– Когда у него началась вся эта история с накопительством? – мягко спросила Александра. Она, похоже, окончательно стряхнула с себя утреннюю задумчивость и сосредоточилась на деле.

– Да вот как по голове получил, так и появилось желание копить… Но тогда мы это не сразу заметили.

Родился Игорь Красовский вполне обычным – не дураком, не гением, внимания он к себе не привлекал. Но как раз в канун совершеннолетия ему не повезло ввязаться в нелепую драку, из тех, причины которых в полиции потом не может объяснить ни один из участников. Кто-то что-то сказал то ли про девушку, то ли про мать собеседника – и понеслось… Вот только несерьезность ситуации порой не спасает от страшных последствий. Для того, чтобы перечеркнуть жизнь Игоря, хватило одного неудачного удара.

Сначала он оказался в больнице с серьезным сотрясением мозга, потом вышел – но стал другим. Неразговорчивым, замкнутым, страдающим от мигреней. Уже неспособным к обучению – и забывающим то, что он знал раньше.

– Семья того парня, который его ударил, так извинялась перед нами, первые годы и деньгами помогали, – вспоминала Ирина. – Ну а толку-то? Понятно, что никто не хотел Игоря калечить. Если бы все сложилось иначе, они с этим парнем уже на следующий день пили бы вместе пиво и ржали над тупыми анекдотами! Вот почему нельзя отменить одну секунду? Всего лишь одну проклятую секунду?

– Не знаю, – вздохнула Александра. – Но многие мечтают об этом.

После нескольких лет обследований Игорь получил инвалидность и небольшую пенсию. Тогда не хотелось верить, что это определит всю его жизнь, но изменить ничего не получалось. Он наотрез отказывался учиться и заниматься хоть чем-то путным. Зато он начал потихоньку наполнять свою комнату найденным на помойке хламом, утверждая, что в таком окружении голова у него болит куда меньше.

– Он не приносил домой все подряд, – уточнила Ирина. – Бывают, знаете, такие вещи, которые люди не в мусорный бак бросают, а рядом складывают – вдруг кому понадобится? Игорь копался как раз в таких вещах, но, опять же, забирал не все. Только то, что ему понравилось. Поэтому наша бедная мама и надеялась, что он не так уж плох, одумается еще.

Постепенно даже «красивого мусора» скапливалось слишком много. Мать Игоря попробовала выбросить сомнительную коллекцию. Сын, молчаливый и хмурый, все вернул. Тогда мать отослала Ирину на дальнюю помойку, туда, где Игорь точно не нашел бы свои «сокровища». Он обиделся – и за пару месяцев натаскал нового хлама.

– Эта карусель пару лет длилась: мама выбрасывала, он приносил. Потом стало ясно, что так больше продолжаться не может. Папа зверел все больше… Это ведь мне он папа, Игорю – отчим, у него другой отец, который давно умер… Папа всегда считал Игоря обузой, просто маме об этом не говорил, любил ее очень. Но когда Игорь стал… таким, папино терпение окончательно лопнуло. Нам всем пришлось признать, что своими силами мы не справляемся.

Игоря отправили на принудительное лечение. Он вернулся из больницы спустя полгода – еще более замкнутым, но все так же рвущимся наполнять пространство вокруг себя избранным мусором. Конфликты в семье продолжились, Игоря вынудили отправиться на лечение уже добровольно.

– Но снова не помогло? – догадался Ян.

– Да и не могло помочь, думаю… Насколько я поняла, Игорю на этом лечении давали таблетки, и он становился сонным и безразличным ко всему. Вряд ли это могло исправить то, что с ним произошло. Но он здорово на нас обижался… Каждый раз, вернувшись, он разговаривал все меньше и вел себя все хуже.

– В смысле – хуже? – насторожилась Александра. – Переходил на агрессию?

– Нет, агрессии никакой от него никогда не было. Он протест по-другому выражал: больше мусора таскал, перестал мыться, не стирал одежду, такое вот. Он походил на бродягу… Да он и был бродягой, даже с пропиской. Понятное дело, папа психовал, мама очень нервничала… Думаю, это и свело ее в могилу раньше срока. Но я уехала еще до этого, вышла замуж, просто устала от скандалов…

– А он продолжил жить с родителями?

– Некоторое время, – кивнула Ирина. – Потом умерла бабушка, и он стал обладателем собственной квартиры. Сюрприз для всех… Хотя не такой уж большой сюрприз, если задуматься. Это была только его бабушка, не моя – по отцу. Она его всегда жалела. Она не очень-то участвовала в нашей жизни и была убеждена, что Игоря засовывают в психушку просто так, потому что он моему папе не родной. Жалела она его на расстоянии, потому что ценила свой комфорт и подселять к себе не хотела. Но когда она умерла, Игорь оказался единственным наследником.

Тогда и выяснилось, что Игорь сохранил достаточно интеллекта, чтобы оставить за собой щедрое наследство. Желающих обладать квартирой в Москве хватало, но он все оформил грамотно, он оплачивал счета, он радовался одиночеству.

Ну и конечно, он начал приносить в квартиру столь милый его сердцу мусор уже без ограничений. Это и стало основой его жизни – до самого конца.

– У него случались с кем-нибудь конфликты? – спросила Александра.

– Нет, он… Он как будто той дракой, в которой ему по голове дали, все свои драки завершил. Чтобы вы правильно понимали: даже когда мама и папа выбрасывали его хлам, он просто терпел. Недоволен был, конечно, хмурился, но никогда даже голос не повышал.

– А дети? Он проявлял к ним какое-то особое внимание? Не обязательно агрессию.

– Я с ним мало в последние годы общалась… Но пока тут, в больнице, лежала, сама об этом думала. Все вспоминала, как он относился к детям, когда с нами жил, что вообще было… Я ведь тоже хочу знать, мог он это сделать или нет!

– Ну и как, вспомнили что-нибудь? – поторопил ее Ян.

– Да ничего… Он не обращал на детей внимания. Говорят, что бывают сумасшедшие, которые с детьми ладят лучше, чем со взрослыми, да? Игорь не такой был. Дети интересовали его не больше, чем собаки или там жуки какие… Думаю, он усвоил, что за любое внимание к детям можно получить, и держался от них подальше.

– Но по какой-то причине он перед смертью направился именно в детскую поликлинику, – напомнила Александра.

– Тут все просто… Он поехал не в какую-то детскую поликлинику, а в ту, куда нас мама когда-то водила. Когда мы с Игорем все же общались, я замечала, что он хорошо помнит только события до травмы. Все остальное как будто стиралось, даже если произошло позже.

Ян был вынужден признать, что так вполне могло быть. Если с возрастом у Красовского действительно терялась связь с реальностью, он, получив тяжелое ранение, мог и вовсе позабыть о навыках взрослого человека. Поэтому он никого не попросил о помощи, поэтому не позвонил в Скорую – хотя мог бы! Его искалеченная память подбросила ему место, где раньше снимали боль. Туда он и отправился…

И это тоже доказывало, что на него никто не нападал, он покалечился сам. Нападавший не мог предугадать, как поведет себя человек с таким психическим расстройством. Он не стал бы рисковать, отпуская Красовского с места расправы. А вот если Игорь напоролся на стекло случайно, он мог встать и пойти к остановке, никто его не задерживал.

Значит, случайность. Тот, кто убил ребенка, даже не подозревал, что золотого ангела увезли со свалки и теперь тело обнаружено. Хотя скоро он наверняка узнает, это вопрос нескольких дней… Ян мог повлиять на журналистов, но не на соцсети. Об обнаружении мумифицированного тела знает семья Ирины, грузчики, соседи. Кто-то из них уже наверняка написал тот самый пост, который скоро начнут тиражировать – чтобы однажды о случившемся стало известно убийце ребенка. Так что к прочим сложностям прибавилось еще и убегающее время, просто замечательно…

– Общедоступность информации сильно переоценена, – проворчал Ян, когда они покинули больницу.

– Согласна, даже чтению нужно обучать после двадцати проверок на адекватность, – фыркнула Александра. – Но имеем то, что имеем. А конкретно по этому делу не имеем ничего.

– Как думаешь, есть шанс отыскать ту свалку, где Красовский раскопал статую?

– Чуть меньше, чем отыскать Атлантиду. Мы еще можем вычислить, на какой помойке его поджидало стекло, только нам это ничего не даст. А уж со статуей совсем труба – без точного срока… Но даже если бы мы посредством чуда и магии Рождества вдруг вычислили эту свалку, что с того? Найти тех, кто привез туда статую, вообще нереально.

– Твоя правда, – вынужден был признать Ян. – Просто раздражает, что мы так легко потеряли след…

– Это Красовского-то? Как бы цинично это ни звучало, его смерть была большим следом, чем его жизнь. Если бы он не умер, мы бы вряд ли узнали, что в садовой скульптурке прячут. А если бы он остался в живых… Полагаю, он и сам не вспомнил бы, где взял ангела. Нам пока остается только уповать на экспертов. Кто там работает с телом? Наташа?

– Да там целая команда, начальство тоже впечатлилось необычностью ситуации. Но и Соренко тоже, да.

– И что она говорит?

– Чтобы я шел к черту, – усмехнулся Ян. – Это у нее стандартная реакция на любой звонок с расспросами. Но она все понимает, как бы она ни ворчала. Насколько я знаю, она и по ночам там торчит… Как только что-то будет известно, она скажет.

Оба понимали, что нужно ждать – и обоим ждать не хотелось. Александра вызвалась лично осмотреть квартиру Красовского. Она и сама наверняка понимала, что это станет напрасной тратой времени, ей попросту не хотелось погружаться в менее значимые дела и бумажную волокиту.

Яну тоже не хотелось, но его никто не спрашивал. Он-то не изображал из себя международного стажера и не мог заниматься только тем, что нравится. Сейчас рутина даже спасала по-своему, отвлекала от куда менее приятных мыслей.

К обеду сестра не явилась, но он и не ожидал ее так скоро. Знал Ян и то, что Ева тоже не придет. За прошедшие месяцы она завела вдохновляющую привычку предупреждать его о своих отъездах из города, и сейчас был как раз такой случай. Ян не позволял себе обмануться, знал, что это еще не переход к нормальному поведению – однако определенно шаг в нужную сторону.

Так что обед он намеревался провести в одиночестве, и тем больше было его удивление, когда он обнаружил в зале кафе знакомую фигуру.

Филипп Беленков даже не притворялся, что зашел сюда случайно. Он сразу же кивнул следователю и направился к нему. Это было по меньшей мере странно.

Ничего похожего на приятельские отношения их не связывало. Да, общались они вежливо, почти дружески – просто потому, что было глупо открыто хамить друг другу без причины. Ян прекрасно знал, что перед ним преступник. Филипп, в свою очередь, догадывался о намерениях Яна. Нейтралитет между ними обеспечивался в основном тем, что Беленков отлично заметал следы, а у Яна не было времени гоняться за ним. Да и понимал он, что просто так связываться с откровенной мафией – почти смертный приговор. Ян не отказался от преследования семьи Беленковых, просто отложил это до тех пор, пока у него не появятся полноценные улики, с которыми можно работать.

Так что сегодня Филипп сумел застать его врасплох. Сам же Беленков удивленным или даже неуверенным не выглядел. Он улыбался – потому что улыбался всегда и всем. Взгляд, направленный на Яна, оставался холодным, открытое предупреждение о грядущей вражде.

– Ян, друг мой, рад, что пересеклись, – кивнул ему Филипп, усаживаясь за его столик без приглашения.

– А должны были?

– Пожалуй, должны были, раз ты старательно лезешь в мои дела. Не по-товарищески это, ты не находишь?

– Я? В твои дела?

– Ну-ну, не притворяйся, все же на виду!

Тут уже Ян насторожился. Семья Беленковых предположительно занималась уничтожением тел, этот бизнес начал еще отец Филиппа. А тело ребенка в садовой скульптуре спрятали, мягко говоря, небанально. Что, если одно связано с другим? Хотя то, как быстро Филипп отреагировал, поражало – Ян ведь даже не успел о нем вспомнить.

– Я до этого не связывал ребенка с тобой, – признал следователь. – Теперь буду, спасибо за подсказку.

Однако вместо того, чтобы разозлиться, Филипп удивился.

– Какого еще ребенка?

– В золотом ангеле.

– Каком ангеле, Эйлер, что ты несешь?

– А чего ты ожидаешь? Зачем-то же ты пришел ко мне.

– Да вот из-за этого!

Филипп открыл какую-то вкладку на смартфоне и повернул экран к собеседнику. Ян обнаружил фотографии пылающего амбара и заголовок статьи, намекающий на то, что случилось.

Похоже, с неделю назад кто-то поджег одну из ферм, принадлежащих семье Беленковых. А это означало не только непосредственные потери, но и повышенное внимание там, где внимания хотят избежать. И Ян, и Филипп прекрасно понимали, что такой пожар помешает нелегальному бизнесу семьи, заставит на время затаиться – и понести потери. Понимал это и тот, кто пожар устроил.

Вот только Ян о случившемся слышал впервые.

– С чего ты взял, что это я? Я тебя посадить хочу, а не огню предать.

– Больше некому, – холодно указал Филипп, убирая смартфон.

– Правда? Ты живешь такой добродетельной жизнью, что о тебе, как о покойнике, говорят только хорошо?

– Не выпендривайся, Эйлер. Как видишь, случилось все не вчера. У меня был список тех, кто мог это сделать, но за прошедшие дни все они сумели убедить меня, что непричастны. Все, кроме тебя.

– А я и убеждать не буду, – усмехнулся Ян. – Манию преследования лечи у других людей, не моя специальность.

– В твоих же интересах доказать мне, что ты тут ни при чем.

– В моих интересах доказать, что тебя нужно отправить за решетку и никогда не выпускать. Если это все, что ты хотел мне сказать, то можешь уверенно пересесть за соседний столик – вид из окна заслоняешь.

– Ты шутишь?

– Нет. Просто очень клены люблю.

Филипп больше ничего не говорил, но и не уходил. Он смотрел на Яна, словно надеялся увидеть насквозь, мысли прочитать, получить то самое признание – и просьбу о прощении. Ян же смотрел на него в ответ примерно как на муху, засыпающую между оконными рамами.

Он прекрасно знал, почему Филипп заподозрил его. Пожар действительно можно было рассматривать как незаконный, но вполне действенный способ устроить на ферме проверку. Обыск без разрешения, неожиданный, возможность получить улики, которые в иных обстоятельствах тщательно скрывались…