Читать книгу: «Повести и рассказы. Том первый», страница 3

Глава 1.6

Я переодевался. Моё нервное напряжение нарастало с каждым ударом сердца. Я понял, что боюсь оказаться рядом с Таней в присутствии других людей, боюсь, что не удержусь и буду смотреть в её тёмно-карие, пронзительные глаза. И все увидят и поймут, что я влюбился в неё.

От нервного напряжения из носа пошла кровь. Испачкал новую рубашку. Застучало в висках. Я схватил полотенце из шифоньера и кинулся в ванную мочить его холодной водой. Вернулся в комнату и лёг на диван, запрокинув голову, наложил его на переносицу и лоб.

Я не испугался, нет! Я знал, как остановить кровотечение – это опыт частых драк и потасовок. Зимой в этом плане поудобнее: снег под рукой, им и умыться можно, и холод к носу приложить, и полежать не на земле, а на снегу.

Я не понимал, как могло открыться кровотечение от волнения. Такого со мной ещё не бывало. Кровь, как назло, не останавливалась и заливала глотку. Её противный сладковатый привкус вызывал рвотные рефлексы. Почему-то стало знобить.

Меня, наверно, потеряли. Стук в дверь. Сашин голос поторопил меня к столу. Он, похоже, на кухню зачем-то ходил. Я крикнул, что уже иду.

Пришлось вставать. Но не успел я дойти до зеркала, чтобы осмотреть лицо, как в носу защекотало, и кровотечение возобновилось. Зажав нос, опять кинулся в ванную мочить полотенце. Запрокинув голову, лёг на диван. Озноб усилился.

Опять стучат в дверь. Кто-то входит, не дожидаясь ответа. Кто именно, я не видел: полотенце закрывало мне глаза.

И почти тут же испуганный голос Тани.

– Виталик, миленький мой, что с тобой? Что случилось? Мальчик мой, почему полотенце в крови?

Таня сняла с лица окровавленное полотенце. Я увидел её испуганное личико. Она рукой провела у меня по верхней губе, стирая из-под носа кровь.

– Саша! Срочно скорую вызывай.

Пулей влетает в комнату Саша. Глянув на меня, сообразил, что у меня кровь носом идёт. Потрогал мне голову. Спросил, не лихорадит ли меня. Я мотнул утвердительно головой.

– Перегрелся наш Виталька. Додумался в поле на солнцепёке работать, – быстро поставил диагноз Саша и убежал вызывать скорую.

Так вот в чём дело: солнечный удар.

Охая, ввалилась и бабушка. Раскудахталась. Ну, кто, как не она, доложилась соседям, что я в поле на картошку уехал. Болтушка! Ей уж на дежурство надо было уходить. Таня ей говорит, чтобы та шла и не переживала, они с Сашей сделают всё, что надо. И скорая сейчас приедет. Бабушка решилась-таки, ушла на «службу». Я остался один на один с Таней.

– Виталик, давай снимем рубаху, да и брюки бы тоже снял, – сказала Таня и, не дожидаясь моего согласия начала расстёгивать пуговицы на рубашке. Тебе, малыш, охладиться надо.

Вот те на! Снимать штаны при девушке вовсе не хотелось. Но голос Тани возымел на меня магическое действие, и я невольно подчинился. Таня помогала снять одежду, а я чувствовал, что её била мелкая дрожь. На глазках появились слёзки. Я смотрел на Танино милое личико, и мне так захотелось обнять её.

Лежал перед Таней в трусах. Стеснялся. Она закрыла меня по пояс простынёю, которая лежала на тумбочке рядом с диваном. Меня затошнило. Еле сдержался. Хотя желудок мой был уже давно пустой.

Таня взяла окровавленное полотенце и вышла. Через некоторое время в комнате появились две Тани. В руках у каждой тазик. У меня двоило в глазах. Опять приступ тошноты. Двоящаяся Таня подставляет тазик. Усилиями воли подавил рвотный рефлекс и попытался встать.

– Лежи, лежи мой малыш, – сказали две Тани одновременно, – какой ты горячий, как печка. И дрожишь весь. Давай положим мокрое полотенышко на лобик и на грудь. А это холодное полотенце зажми между ног.

Между ног полотенце!? Это здорово меня встряхнуло! При девушке совать мокрую тряпку в трусы я категорически отказался. Ладно бы Саша это предложил. И не в присутствии Тани. Она вошла в моё положение и не стала настаивать. Только впервые за последние минуты Таня слегка улыбнулась.

– Виталь, я отвернусь. Смешной ты мальчишка. Песни про любовь поёшь, а сам робкий и стеснительный, – с грустной улыбкой сказала Таня и погладила меня по щеке.

Вот именно: мальчишка, который с первого взгляда влюбился в красавицу-соседку.

Знала бы Таня, что ещё на новый 1972 год моя тётка Рита брала мне и моему двоюродному брату билеты на новогоднюю ёлку. Праздник проводили у них на предприятии. Конечно, хороводы вокруг ёлки я не водил и за подарком в очередь не стоял. Я сопровождал своего братика. На новый 1972 год мне было уже полных четырнадцать лет. Умом я вырос из этих мероприятий. Но подарок мне ещё полагался, и он достался братику. Так кто же я ещё? Конечно, ребёнок, мальчишка. В мае пятнадцать лет исполнилось.

Таня обтирала мне лицо, смывая кровь. От холодной воды руки Тани стали ледяные. Её нежные ручки всё также продолжали дрожать. И личико оставалось взволнованным.

Встряска с мокрым полотенцем в трусах и холод на груди вернули зрение на место.

Таня ушла из комнаты и вернулась с бутылкой холодной минералки. На ней сразу образовалась испарина. Опять ушла и вернулась со стаканом и открывашкой для бутылки.

– Виталик, выпей-ка холодненького «Боржоми».

Я скривил кислую «мину».

– Я не люблю «Боржоми».

– Пей! Ну, и капризный же ты, – уже строго сказала Таня.

Она с тревогой в глазах смотрела на меня. Я приподнялся, взял стакан, в котором весело всплывали пузырьки и лопались, поднявшись на поверхность.

– Допивай быстро всю воду, – приказным тоном сказала Таня.

Какая она красивая и добрая, хотя ругается. Ласковая и нежная…. Всё плыло в глазах…. Я не мог не подчиниться.

Она опять стала обтирать мне лицо холодной водой, и пронзительно смотрела в мои глаза. Таня склонилась надо мной, и я опять невольно увидел ложбинку на её груди. Она часто вздымалась и опускалась. Я смутился и закрыл глаза. Меня в том возрасте совсем не волновала эта часть тела. Но сейчас мне опять так захотелось обнять и крепко прижать Таню к себе. Зачем?

– Виталька, малыш мой синеглазенький, как же тебя так угораздило? Я же…, – она оборвала речь на полуслове, так как появился Саша.

Доложил, что скорая сейчас приедет.

– Виталь, герой картофельный. Ты как? – улыбаясь, спросил Саша, растормошил мне шевелюру на голове.

– Хорошо!

Я не врал. Мне было хорошо, потому что рядом со мной была прекрасная девушка. Её ручки нежно прикасались к моему лицу. Я уже и не мог припомнить, чтобы со мной так ласково обращались. Давным-давно это было….

Мелькнула в голове цепочка путаных мыслей: «Зачем я им нужен? Я бы и сам справился…. Привязались ко мне со своим застольем.… Какие они добрые люди».

Таня тем временем сняла с меня полотенца и вышла из комнаты, и через полминуты уже опять накладывала их на меня.

Скорая задерживалась. Служба эта при советской власти работала совсем по-другому. И люди там точно следовали клятве Гиппократа. Это сейчас не дозваться.

Заглянул Саша, что-то говорил. Я уяснил только одно, что скоро ему надо ехать в аэропорт. Таня на виду у Саши, погладив меня по щеке, пообещала мне, что через две минуты вернётся. Она вышла в коридор. О чём-то говорила с Сашей. Он, вроде, ворчал, толи наставнически что-то ей советовал.

Ещё вчера эта красивая девушка неожиданно появилась в моём сознании. А теперь Таня рядом со мной. Она прикасается ко мне, говорит со мной. Я уже люблю её.

Я провалился куда-то. Как в гипнозе.

– Вот наш больной! – услышал я, ставший родным и близким, Танин голос.

– Кем вы больному приходитесь? – спросил доктор.

Доктор – мужчина, явно старше Саши. С добродушным лицом, как мне показалось тогда.

– Сестричка, – не задумываясь ответила Таня.

Таня врачу рассказала, что я перегрелся на солнце и у меня пошла кровь из носа. Рассказала, что было предпринято.

Меня осмотрели, измерили температуру: всего тридцать семь, с чем-то – я не расслышал. Сашин диагноз подтвердился.

Я слышал, что доктор похвалил Таню, и всё правильно сделали, и кризисная ситуация прошла. Он ещё о чём-то говорил, но я не соображал. Боялся только, что заставят приспустить трусы, и воткнут шприц в пятую точку. Вовсе не хотелось светиться этим местом перед такой красивой девушкой. Но обошлось. Что-то дали выпить.

Я опять стал проваливаться в сон. Голова ещё болела, но дрожать, как банный лист, я перестал. А ещё захотелось избавиться от мокрых тряпок на груди и на лбу.

– Шустрая у тебя, парень, сестричка, наверно медик, да? – улыбаясь, сказал мне на прощание доктор, – и очень красивая, просто загляденье. А ты, голубчик, повернись-ка лучше на бочок: пусть спина охлаждается, обгорел ты сильно.

– Нет, не медик, но знаю приёмы оказания первой помощи в различных ситуациях, – озорно ответила Таня и посмотрела на меня.

Надо было и мне что-то ответить доктору.

– Спасибо доктор. Мне повезло с сестричкой.

Откуда только смелость взялась? Что на меня накатило?

– Добрая, красивая… очень красивая… просто лапушка, – еле выдавил из себя.

Стало неудобно, что сказал такие слова о девушке, которую видел второй день, и такие фамильярности были явно неуместны, да ещё в присутствии её мужа. Стеснительным я был с женским полом. Я украдкой глянул на Таню. Взгляды наши встретились. Она улыбалась. Её не смутил мой ответ! Но что-то особенное было в её взгляде. А я, и так на горящем лице, ощутил ещё более сильный жар на ушах.

Доктор ушёл. Ушёл и Саша. Видимо, на отдых. Ему ночью в полёт.

Потом, если можно так сказать, прибегала бабушка. Саша, видимо, ещё не лёг отдыхать и мыл на кухне посуду. Он разговаривал с бабушкой и успокаивал её. А Таня так и продолжала сидеть около меня. Уже сняла с меня мокрые полотенца. Смерила температуру.

– Тридцать шесть и девять, – огласила Таня показания градусника: так в те годы в народе называли термометр, – ну вот, Виталь, уже сбили температуру. Голова как?

– Немного болит, – наврал я.

А в голове гудело, как в медном тазу.

– Отдыхай, малыш, поправляйся, – нежно сказала Таня.

– Ладно. Спасибо, Татьяна Васильевна.

Таня опять улыбнулась. О чём она думала? Взяла меня за руку. Я вздрогнул. Вскоре её пальчики согрелись от моей разгорячённой руки. А сердце моё было готово выскочить из груди. Наверно, Таня заметила это.

Мы молчали. Я периодически открывал глаза и встречался взглядом с Таней. Смущаясь, снова закрывал глаза и пытался повернуть голову в сторону. Но спустя пару минут всё повторялось. Немного кружилась голова. Похоже, кружилась от счастья, что рядом была Таня. Нежная и ласковая.

Но всё же незаметно для себя провалился в сон. Что-то снилось. Как правило, снов я не помню. Но есть два сна, которые повторяются на протяжении моей жизни.

Первый – ещё с раннего детства. Снится мне злая кошка, которая сидит возле кровати и не даёт мне слезть с неё. У кошки бешеные глаза, длинные-предлинные когти и острые зубы, которые она оскаливает, когда я пытаюсь слезть с кровати. А мне надо справить малую нужду. Наверно, у каждого по этому случаю есть свой такой будильничек. У меня выработался рефлекс на этот сон – я сразу просыпаюсь.

Второй сон, который к настоящему моменту я видел уже два раза за свою жизнь, а впервые увидел именно в те времена, в декабре 1973 года. Но об этом чуть позже, когда доберёмся по ходу повествования к этому событию.

Ночью проснулся. В темноте понял, что Тани рядом нет, но показалось, будто кто-то вышел из комнаты.

На улице было совсем темно. В это время в наших широтах в дни летнего солнцестояния полная тьма наступает не более чем на два часа. А потом, в начале третьего, на северо-северо-востоке начинает светлеть небо, занимается новое утро, чтобы породить новый день, новый вечер и новую ночь.

Хотелось в туалет. Пошёл, а дверь в комнату открыта. В щёлку из-за неплотно закрытой двери наших соседей пробивалась тусклая полоска света. Она пересекала коридор, будто обозначая путь к входной двери в нашу квартиру. Было тихо.

Приняв вертикальное положение, снова заболела голова. Меня ещё покачивало. Справил малую нужду.

Вернулся на диван. Не спалось. В ночной тишине расслышал слабый звон будильника. Понял, что прозвенел он у соседей. Вскоре кто-то вышел из нашей квартиры. Конечно, это был Саша. Он же должен был опять в полёт. Снова наступила тишина.

Нарисовался перед глазами образ красавицы Тани. Лапушка—сестричка. Милая девушка…. И осёкся. Женщина! От неё только что вышел из квартиры муж. И мне стало не по себе! Похоже, это была первая вспышка ревности в моей жизни. Ну, если не вспышка, то искра.

– Да! Муж! Объелся груш! – всплыла в мозгах расхожая поговорка.

За два дня общения с Таней из-за её словечек: миленький мой, малыш, мальчик мой… – в голове ералаш. Почему она говорит: «Мой»? Как это надо понимать? Назвалась сестричкой. А зачем?! Уж хотя бы сестрой. Я понимал, что я в этой квартире не прописан, а доктору меня надо было как-то представить. Всё же я ещё мальчишка, а не взрослый. Как-то так я думал тогда.

Но почему Таня назвалась сестричкой? Этим самым она даёт понять, что дальше этих отношений Брат-Сестра ничего невозможно? Значит, она уже понимает, что я влюблён в неё? Как она догадалась? Или у меня на лице написано, и догадываться не надо?

Видимо сильно меня солнышко ударило. Сестричка – слово от медсестры. Как я сразу не догадался! Доктор же спросил у Тани: не медик ли она.

А зачем Таня так смотрит мне в глаза, как будто хочет что-то увидеть внутри меня? Рассмотрела, что глаза у меня синие.

Зачем и как так незаметно взяла мою руку, так близко подошла ко мне и заглядывала в мои глаза. Кровь со лба стёрла, когда я вечером вернулся с поля. Но при этом умело отпрянула от меня при появлении Саши.

А в первый вечер, когда я на гитаре играл во дворе, почему так менялось её личико? Песни известные. Все, кому не лень, поют.

Зачем? Зачем? Мозг разрывался от этого односложного вопроса! Да я же влюбился в неё! Мальчишка! Дурачок! Я же с Олей хотел снова дружбу возобновить. А теперь всю голову заняла Таня. Какая она красивая и добрая! А ещё смелая: крови не испугалась. Прокручивая всё это в голове, опять незаметно уснул.

Глава 1.7

Раннее утро.

Проснулся, почувствовав что кто-то гладит пальцы левой руки. Я открыл глаза. В комнате от утренних сумерек было уже достаточно светло. Таня сидела рядом со мной и нежно теребила мои пальцы, перебирая и разминая каждый суставчик. Глазки припухшие. Похоже, что она недавно плакала. А может от усталости. Наверно, не спала всю ночь.

Увидев, что я открыл глаза, Таня потрогала мой лоб, тихо спросила:

– Как твоё самочувствие, малыш? Лежи, лежи. Не поднимайся.

И опять Таня смотрела так, будто хотела прочитать мои мысли.

– Зачем она меня малышом называет? – невольно возник вопрос, хотя если честно, то теперь мне было это очень приятно слышать.

– Виталик, почему у тебя такие твёрдые подушечки на пальчиках? От струн гитары? – снова заговорила Таня.

– Да.

– Виталик, всё же, как ты себя чувствуешь? Ты пить хочешь? Я принесу.

Я ответил, что хорошо, а на самом деле постеснялся сказать, что болит голова. Не хотелось хныкать перед девушкой. Вот тебе и сильный пол! Сопляк, а такой устроил переполох.

Таня принесла стакан воды.

– Как же ты напугал меня, Виталик! Я так боялась…, – но она не договорила, чего же она боялась.

Опять пристально смотрела мне в глаза.

– Не пугай меня больше так! – она грустно улыбнулась, – пусть будет три-два в твою пользу.

Теперь я улыбнулся. Я понял, что за счёт упомянула Таня. Пообещал, что не буду.

– Виталик, а что за девочка живёт в нашем подъезде на втором этаже? Вы дружите с ней?

Меня будто током дёрнуло. Оля! Что же делать?

– Её Олей зовут. Мы все во дворе дружим. У нас хороший двор.

Таня улыбнулась. Как была прекрасна её улыбка. Она раскусила мой ход. Взгляд её стал совсем спокойный. Она продолжала нежно смотреть мне в глаза. Что она в них хотела увидеть? Мне казалось, что в моих глазах можно было прочитать только одно: «Таня, милая девочка, я люблю тебя».

Вдруг глазки её опять стали влажными, и казалось вот-вот по нежной щёчке побегут слёзки. Что творилось тогда в душе этой девушки? Почему она так переживает за меня? Я, точно, не достоин такого внимания. Я смутился и закрыл глаза.

Она опять взяла мою левую руку, с мозолистыми подушечками на пальцах, и зажала в свой маленький кулачок.

– Я так была тронута, ты красиво играл эту грустную мелодию, и слова в песне грустные.

Я открыл глаза и осмелился смотреть на неё. Какая же она красивая, нежная в этом утреннем полумраке. И голос, как в сказке. Только голова моя раскалывается на части. И тело ватное. Спина горит, как будто ошпаренная. Наяву ли всё это?

Таня склонилась к моему лицу и чмокнула меня в щёку.

– Это за ту песню. Я никогда не слышала её в переводе. Я немецкий учила. Даже не знала, о чём в ней поётся. А ведь так бывает в жизни.

Этот поцелуй парализовал меня, и опять сердце было готово выскочить из груди. Конечно, Таня тоже не могла не заметить этого.

Я собрался с мыслями и решил пояснить:

– Перевод очень близкий к тексту. С дядей Лёней, нашим старым соседом, переводили вместе. Специально проверяли. Только дядя Лёня сразу понимал, о чём эта песня. Когда я на каникулы приезжал, он меня на гитаре учил играть и помогал Битлов переводить, – с волнением в голосе я впервые в общении с Таней проговорил столь длинную фразу.

– Виталь, ты такой интересный мальчик. Я слышала, как ты своим дружкам про Вещего Олега рассказывал. Что Высоцкий у Пушкина взял тему для этой смешной песенки, – Таня смотрела на меня восторженными глазками, – благодаря тебе впервые услышала полный текст и поняла о чём речь. На магнитофонах вообще ничего не разберёшь.

А мне вдруг стало стыдно, ведь я ещё и нецензурно выражался, пел блатные песенки с матерками. Значит она и матюки мои могла слышать. Я от этих мыслей, наверно, опять покраснел.

В общем-то, в поцелуе Танином ничего особенного не было. Я видел, как тётка моя целовала пятилетнего двоюродного братишку, когда он болел. Материнский поцелуй в щёку. Хотя я не помнил, чтобы меня больного целовали. Да и болел я крайне редко.

– Отпустишь меня спать? – грустно сказала Таня, – мне на работу утром, а тебе покой нужен.

И тут я обнаружил, что уже моя рука держит её маленькую нежную ручку. Странно: третий раз Танина рука оказывается в моей, хотя она первой берёт меня за руку. А я не замечаю, когда её ладошка оказывается в моей.

Как мне не хотелось соглашаться. Но Таня всю ночь не спала. Со мной возилась. Мужа провожала. Муж! Слово кинжалом вонзилось в сердце! Вот и вторая вспышка ревности, ну если не вспышка, то мощная искра. Как известно нашему поколению: из Искры возгорается пламя.

Рука моя медленно разжалась.

– Вам надо отдыхать.

Разгоралось новое утро! Окно полностью осветилось восходящим солнцем. Шторы не давали яркому свету залить комнату.

Я освободил Танину руку. Но мне казалось, что ей вовсе не хотелось уходить. С иронией про себя отметил, что это только моё желание. Хорошо вчера солнышко меня по голове приголубило, вот и бред всякий в голове с утра.

– Я люблю, когда в дом заходит солнышко! Сейчас в нашу квартиру оно с утра не заглядывает. А вот моя детская комната была окнами на восток, и солнце по утрам заходило ко мне в гости. Разбудит, и так хочется радоваться жизни! Виталик, давай раздёрнем шторы? – романтически лился Танюшкин голос.

Я согласился. Она встала и пошла к окну. Раздёрнула шторы. Немного отошла в глубину комнаты и стала смотреть в окно. Её фигурка осветилась солнечным светом. Через лёгкую ткань платьица, как на рентгене, нарисовались её стройные ножки. Впервые меня охватил непонятный трепет. Как же она обворожительна! Татьяна! Милая Татьяна!

Она пошла к двери. Мне невыносимо захотелось закричать, что я люблю её, чтобы она не уходила и всегда была рядом. Но моя нерешительность не позволяла этого сделать. И всё же я решился:

– Татьяна Васильевна, – и тут я опять сказал не то, на что уже был готов, – спасибо Вам и Александру Ивановичу. Извините! Я вам праздник испортил.

– Хм, Татьяна Васильевна! – ласково, с лёгкой иронией повторила она и хихикнула. Повернулась ко мне ещё раз и пожелала поскорее встать на ноги.

– Выздоравливай. А я Таня, просто Таня, тебе можно. Я же сестричка.

Мне неимоверно хотелось обнять её, крепко-крепко прижать к себе. Но, конечно, я не решился. Я и корил себя за это.

Таня ушла.

Мужчина? Салага, пацан пятнадцатилетний! Вопрос тут же решился. Она просто взяла на себя ответственность присмотреть за мной: обещала ведь моей бабушке. Вот и исполняет. Значит она хорошая и добрая! И красавица. Мне бы такую девушку.

С такими мыслями я лежал с закрытыми глазами в ярко залитой Солнцем комнате. Этот Солнечный Свет запустила Таня. Нежная, ласковая и красивая девушка.

Ещё вчера мне Солнце нанесло удар по голове, разбило нос до крови и ошпарило спину, а теперь своим Светом радовало и призывало к жизни.

Я влюбился в красивую девушку! Так почему надо стесняться сказать об этом любимому человеку! Но почему же это чувство с болью отдаётся в груди? Неужели любовь и боль неразделимы? Больно, наверно, пока не скажешь о своей любви. И теперь я ругал себя за свою нерешительность. Мне не хватило смелости. Пусть бы знала, что люблю её. Кому неприятно знать, что тебя любят? И что зазорного и постыдного для человека, который любит? Такую девушку просто невозможно не любить. Пацан я, а не мужчина. Девушке сказать побоялся.

Так я настраивал себя и решил, что при первом же удобном случае скажу ей об этом. Когда же только он будет, этот случай?

Дверь в комнату приоткрылась. В комнату с мурлыканьем ввалил кот. И прямиком ко мне. Стал тыкаться мне в лицо своей усатой мордой. Завершив процедуру приветствия, он улёгся рядом со мной. Вообще-то, бабушка не пускала его на кровать и мне не разрешала баловать его. Бока его были подозрительно раздутые. «Сытый», – подумал я. Он завёл свою «машинку», мы на пару провалились в сон.

Я не слышал, как Таня ушла на работу.