Читать книгу: «Повести и рассказы. Том первый», страница 2

Глава 1.3

Понеслись летние деньки. Новых соседей я так ещё и не видел.

Я теперь точно знаю, что это была пятница, 23 июня. Толян в тот день с работы пришёл слегка поддатый. Около восьми вечера собрались во дворе.

Дом наш угловой и был буквой «Г». Со стороны двора часть дома размещалась напротив скамейки соседнего подъезда. С балкона, метрах в пятнадцати от скамейки, за нами часто любила наблюдать Оля. Та девочка, с которой я крепко дружил с первого класса.

Я вынес гитару. Пели Высоцкого. Толян «тащился» от песенок типа «Зэка Васильев и Петров зэка».

Песен Высоцкого я уже знал море. На все случаи жизни. И уже став взрослым, я оценил его, как поэта, как человека с огромнейшим кругозором, очень талантливым и начитанным. По владению словом Владимира Семёновича Высоцкого я ставлю наряду с Маяковским В. В.

А их каламбуры! Например, у Маяковского в стихотворении «О советском паспорте» есть фраза: «…и, не повернув головы кочан…»; или там же: «…берёт как бомбу, берёт как ежа, как бритву обоюдоострую…».

У Высоцкого, в песне о хоккейном матче СССР-Канада есть такие строчки: «Профессионалам, зарплата навалом. Плевать, что на лёд они зубы плюют».

На балконе появилась Оля. Высокая, стройная, хрупкая, как тростинка. Очень красивая девочка. Весёлая и компанейская. Кое-кто из пацанов во дворе завидовал мне, что с этой девочкой у меня очень доверительные отношения.

Я сразу сменил репертуар на популярную тогда песенку «Соловьиная серенада». Исполняли её ВИА «Поющие гитары». Кто постарше, должны помнить:

 
Если, скажем, однажды
Вдруг, случится такое:
Соловьи перестанут
Песни петь под луною
Кто поможет влюблённым
В их таинственном деле?
Кто для них будет петь
Соловьиные трели?
 

Я старался. Играл я на гитаре хорошо, достаточно виртуозно. Но вокальные данные у меня не очень. Голос-то мне никто не ставил.

Оля хлопала в ладоши, кричала: «Виталик! Браво». Вдруг убежала в комнату и через несколько секунд выбежала с цветком в горшке, сделала вид, что хочет бросить его мне.

– Виталька, лови! – весело крикнула Оля.

Цветок! Это был колючий столетник в горшке: алоэ.

Мы с парнями ржали, будто кони. Оля умела, как сейчас говорят, приколоться.

– Виталька, привет. Ты когда приехал?

– Вчера утром.

– А ко мне почему не заглянул? – с напускной обидой в голосе спросила Оля.

– Не знаю…, – растерянно ответил я.

Я и правда не понимал, что меня сдержало забежать к ней вчера. Будто застеснялся тех чувств, ещё умом непонятных, неосознанных, которые проснулись во мне совсем недавно.

– Ладно, прощаю! – с задорным смехом выкрикнула Оля, – ты уже классно играешь.

А у меня в душе появилось волнение от предстоящей встречи с Олей.

Потом были шлягеры: «Толстый Карлсон», «Люди встречаются, люди влюбляются», «Нет тебя прекрасней».

– Виталик, «Нет тебя прекрасней» – это ты про меня? – Ольга залилась звонким озорным смехом, – давай ещё раз спой.

А я смутился. Как-то уж очень откровенно, на весь двор, Оля озвучила мои мысли, которые совсем недавно появились в моём сознании. И правда, именно эти три слова в подсознании были адресованы Оле. Последнее время, вспоминая Олю, где-то внутри меня разливалась томительная истома. Перед глазами вставал лучезарный образ этой девочки. И неимоверное желание взять Олю за руку и бесконечно долго идти по лесной тропинке. Так мы с ней гуляли в парке в минувшие зимние каникулы.

– Потом тебе скажу, – не нашлось чего-либо другого ответить на Олин провокационный вопрос.

– Виталик! Браво! – кричала Оля.

– Озорная она сегодня, – отметил я для себя.

Я вскоре охрип. Толян ткнул меня в бок, мотнул головой в сторону подъезда. Зашли. Он сунул мне под нос бутылку 0,7 литра с каким-то портвейном и предложил «прополоскать» горло. Я не отказался. После нас остальные ребята по очереди посетили подъезд. Там в углу, под лестничным маршем, в вечном полумраке, стояла заветная бутылочка. Её туда предусмотрительно поставил Толян.

Вернулись на скамейку. Молчали, парни постарше курили. Я этим не увлекался тогда. Куда уж в пятнадцать-то лет. Но помаленьку пробовал спиртное. Тлетворное воздействие двора!

С дружком в школе прикалывались: переделывали популярные песни. Попала под раздачу и песня «С чего начинается Родина». Исковерканный нами вариант стал называться «С чего начинается выпивка». С таким заголовком кое-какие строчки в тексте песни и менять не стали: «С хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе…». Вот так, через дворовое воспитание шло приобщение к спиртному.

В те годы я стал настоящим меломаном. Юрий Антонов, «Поющие гитары» и квартет «The Beatles» были для меня верхом совершенства.

К сожалению, уже вначале 1970 года из-за проблем с руководством «Ленконцерта» Антонов вынужден был уйти из ансамбля. Последнюю свою песню, написанную в ансамбле, Юрий Антонов на прощание подарил Евгению Броневицкому. Это был нотный листочек со строчкой мелодии и гармонией под нотами. Евгению песня очень понравилась, на одном дыхании он сделал оркестровку, сочинил красивейшее гитарное соло. В песне было два куплета слов, третий дописал питерский гитарист Михаил Беляков. Так получился национальный супер хит: «Нет тебя прекрасней», гениальная работа композитора Юрия Антонова.

Я отдохнул. От вина появился кураж. Толян ещё предложил заглянуть в подъезд. Ещё пивнул три-четыре глотка. Похорошело! Кураж крепчал.

Взял гитару и снова запел. Запел «Girl». Это хит «The Beatles». Песню меня научил играть, теперь уже бывший, бабушкин сосед Лёня. Он натаскал меня играть довольно сложную и виртуозную партию на гитаре. Научил прекрасному произношению этой песни на английском. Хотя уже был и вариант русского текста.

Я спел один куплет на английском языке и уже сделал проигрыш, чтобы запеть на русском, как сзади послышалось цоканье каблучков. В поле зрения вошла девушка. На каблучках, в чёрной юбочке чуть ниже колен и белой блузочке.

Она прошла ещё шагов на пять-шесть вперёд. Остановилась, повернулась лицом к нашей компании, изящно склонила свою прелестную головку чуть на бок и с явным интересом стала смотреть на меня. И мне показалось, что смотрела она с некоторым удивлением.

Слегка смугленькое милое личико, чуть пухленькие губки, тёмные глазки, тёмные волосы, красиво уложенные, и эта её чёлочка, делали незнакомку неотразимой.

Я запел первые строчки «Girl» – «Девушка»:

 
Я хочу вам рассказать,
Как я любил когда-то,
Правда, это было так давно.
 

После этих слов незнакомка мило заулыбалась и продолжала с неподдельным любопытством смотреть мне в глаза.

Во мне что-то ёкнуло. Как же она была очаровательна! Невозможно было оторвать от неё взгляд. Я пел и смотрел на неё. Взгляд её я выдержал до конца песни.

Песня кончилась, гитара замолчала, а я, как заколдованный, не в силах был оторвать взгляд, так и продолжал смотреть на красавицу.

Толян ткнул меня в бок:

– Ты чё?

Оцепенение прошло. Я никак не мог понять, как удалось доиграть сложную партию гитары без ошибок, не поглядывая на гриф гитары.

Оля с балкона опять кричала: «Браво!» Хлопала в ладошки и опять делала вид, что запустит в меня этот горшок со столетником:

– Виталик, лови!

Незнакомка, оглянувшись на балкон, опять мило заулыбалась и тоже захлопала в ладошки. И всё также держа головку, слегка склонив её вправо, спросила:

– Ты уже даже успел полюбить? Но ты же ещё так молод, совсем ещё мальчик! И как же давно была эта твоя любовь? И часто тебе снятся такие грустные сны?

Голосок её лился, как ручеёк: серебристый, чистый и прозрачный. Через лёгкую иронию в её приятном голосе я услышал и какую-то грусть, едва уловимую. Будто расстроило её что-то. Может мне и показалось тогда. А незнакомка улыбалась и продолжала:

– Ты молодец! Где так научился играть? Ты в музыкалку ходишь?

А я словно язык проглотил. В горле ком. Толян опять ткнул меня локтем в бок:

– Отвечай, тебя спрашивают.

– Сам научился, – ответил я, еле скрывая недовольство, что меня мальчиком окрестили в присутствии моих крутых друзей.

– Я присоединяюсь к этой девочке на балконе. Правда, браво! Молодец! – незнакомка будто хотела подойти ко мне поближе.

Она, сделав шаг навстречу, остановилась, зачем-то ещё раз оглянулась в сторону Оли. Опять, заглядывая мне в глаза, похлопала в ладошки, опять мило улыбнулась и ушла в мой подъезд.

Взгляда её я немного испугался. Уж очень он был пронзительный и колкий. Но её улыбка вернула мне самообладание.

Оля до самого входа незнакомки в подъезд сопровождала её оценивающим взглядом.

Толян засуетился:

– Это кто? Олька, ты знаешь эту фифу?

Но никто не знал!

Сидели до поздней ночи. Толян принёс из сарая ещё бутылку портвейна.

Светило наше переживало период летнего солнцестояния – солнцеворот. Было уже поздно, а темнота только начала окутывать двор. Совсем перестали различаться цвета. С Толяном и ещё двумя дружками допили портвейн. И разошлись по домам.

Дома никого. Тишина. Бабушка караулит свою булочную.

Я засыпал, а перед глазами стояла таинственная незнакомка. Красивая! У неё такая милая и добрая улыбка. И очень пронзительный взгляд, немного пугающий. Какая она красавица! Я никогда ещё не видел таких красивых девушек.

– Молодец…. Тебе снятся такие грустные сны? Ты же ещё так молод! Ещё мальчик, – где-то внутри меня журчал, будто ручеёк, голосок незнакомки.

И меня уже не будоражило, что незнакомка окрестила меня мальчиком! Правда, мальчик был ростом под сто семьдесят пять сантиметров, и, пожалуй, уже выше всех своих старших дружков.

Я незаметно уснул.

Глава 1.4

Проснулся я около девяти утра. Бабушка, похоже, ещё и домой не заходила. Наверно, опять языком зацепилась.

Слышу незнакомые шаги в коридоре. Потом шум льющейся воды из душа. Кто-то полоскался с утра.

Я встал. Умываться пришлось на кухне.

Обещал бабушке картошку в поле окучить на первый раз. И так затянул с этим мероприятием не меньше чем на неделю. Оправдание, конечно, было. Я сдавал экзамены за восьмой класс.

Пошёл на кухню, поставил чайник на газовую плиту и вернулся в комнату. В ванной тропическим ливнем продолжал поливать душ.

Пора плиту выключить: вода должна уже закипеть. Выхожу из комнаты и чуть не получаю в лоб открывающейся дверью из ванной. Реакция у меня хорошая, а потому успеваю увернуться и вижу женщину.

На ней розоватого оттенка комбинация. Раньше был такой вид женского нижнего белья. На голове накручено полотенце в виде чалмы. Другое полотенце в руке.

От неожиданности она ахнула, прикрыла грудь полотенцем и пыталась скрыться за дверь. Но глянув на меня, округлив свои очаровательные глазки, с удивлением спросила:

– Это всё же ты? Ведь это ты вчера играл на гитаре во дворе? Извини, я чуть не пришибла тебя!

– Почему «всё же»? – успело мелькнуть в голове.

Передо мной стояла та грациозная девушка. Та симпатюля, которая сверлила меня вчера глазами пока я играл на гитаре во дворе. Та красавица, с мыслями о которой я заснул минувшей ночью. Сомнений не было – это была она.

Испуг с её милого личика исчез, и она так же, как вчера, склонив прелестную головку вправо, мило заулыбалась.

– А ты кто? – озорно спросила она, – наверное, внук Анны Фёдоровны?

Она стояла передо мной почти нагишом, с прикрытой полотенцем грудью, и я никак не ожидал, что она начнёт диалог, да ещё с озорными интонациями в голосе.

– Я… я… играл вчера. Да, внук, – смущённо ответил я, и опять не мог оторвать взгляда от её глаз. Это были тёмно-карие глаза, почти чёрные.

Она вдруг спохватилась, что стоит в неглиже перед незнакомым парнем, да ещё и пытается завести разговор, опять ойкнула и быстренько проскочила мимо меня, удалилась к себе в комнату.

Я украдкой глянул ей вслед, боясь, что она обернётся. Но всё же был пойман, как воришка. Незнакомка успела перехватить мой взгляд: она неожиданно обернулась, перед тем, как скрыться за дверью.

Налил чай и ушёл в комнату, но аппетит пропал. В мозгу никак не укладывалось, что эта девушка теперь наша соседка. Бабушка назвала её Танюшкой. Как у Пушкина. В восьмом классе нам по школьной программе преподавали «Евгения Онегина»!

Но что за наваждение? Почему мне так тревожно и грустно вдруг стало на душе? Разгоралось желание опять увидеть её. Опять смотреть ей в глазки и любоваться очаровательной улыбкой. А сердце уже колотилось, как швейная машинка. Такого со мной никогда не бывало!

Я ещё не увлекался девочками. Мне было достаточно общения с ними. С тех времён, как стал помнить себя, у меня была подружка Люська! Потом с первого класса появилась Оля. А с третьего класса с Олей оказались в одном доме. Дружба стала ещё крепче. Моё отношение к ней было, как к верному другу, несмотря на то, что она девочка.

А увидел Таню, и что-то затрепетало внутри меня. И теперь это душевное состояние создало непонятный дискомфорт в моей душе.

Я с ногами забрался на диван, согнул их в коленях и положил на них голову, обхватив её руками.

Забрезжил перед глазами образ этой красивой девушки. Виделось, как она стояла вчера в пяти шагах от меня и пристально, глядя мне прямо в глаза, слушала песню. А потом эти ироничные вопросики про любовь. Что же она хотела увидеть в моих глазах?

Я заметил вчера, как медленно, к концу песни, её улыбка совсем исчезла с миленького личика.

 
До сих пор она мне часто снится в белом платье,
Снится мне, что снова я влюблён.
Раскрывает мне она, любя, свои объятья,
Счастлив я, но это только сон.
 

Грусть отразилась на лице незнакомки. И казалось, что она сопереживала событиям, о которых пелось, в общем-то, совсем незамысловатой битловской «Девушке». А потом опять улыбка искоркой проскочила по её губкам.

Бред какой-то! Я влюбился? Так не бывает! Нет, бывает, но в книжках и кино!

– Что с тобой? Тебе плохо? – как гром раздалось совсем рядом, а прикосновение чьей-то руки, как молния ударила по голове.

Я подскочил, как ошпаренный. Передо мной стояла красавица-соседка. На ней ситцевый сарафанчик с голубыми мелкими цветочками. Причёска, как вчера вечером. Чёлочка делала её похожей на девочку. Переведя дух, я ответил, что всё нормально, задремал.

– Извини! Испугала тебя! А я подумала, что тебе плохо. Ты даже не слышал, как я попросила разрешения войти. Я и сама-то испугалась, увидев тебя в такой позе.

Я сразу не нашёлся что ответить ей. Но глянув на часы, висящие на стене, тут же сообразил:

– Вы меня за полчаса уже дважды испугали, – выпалил, глядя в её красивые глазки.

За словом в карман она тоже не полезла:

– Ты тоже два раза. Тогда в дверях и сейчас. Так что мы квиты!

Наступила небольшая пауза, а мы так и продолжали смотреть друг другу в глаза.

Я не выдержал сегодня. Уж больно она была красива. Я смутился. И, похоже, покраснел.

– А ты хорошо спал сегодня? – спросила она, – я вчера долго стояла позади вашей компании и слушала, как ты поёшь и здорово играешь.

Я не знал, что ответить на этот вопрос, не понимал смысловой связки между самим вопросом и последующим комментарием.

Она, подумав немного, продолжила:

– Я видела, как ты заходил в подъезд с тем парнем, что сидел справа от тебя. Ты с ним вино или водку там пил? Ведь пил? Я не ошиблась? Вот и подумала сейчас, что тебе плохо. А ещё поняла, что это ты с гитарой зашёл домой поздно ночью. Гитарой о стенку стукнул. Вот и догадалась.

После этого стало понятно, к чему она устроила этот допрос. Хотелось резко ответить, что это моё дело: пить или не пить.

Я поднял на неё свой взгляд и готов был уже на грубость. А она улыбалась своей очаровательной улыбкой. Как же она милая! Я влюблялся в неё со скоростью света. Надуманное желание выказать себя грубияном тут же испарилось.

– А недавно утром в подъезде ты чуть не сбил меня с ног. Так ведь? Теперь вот тоже по гитаре догадалась.

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Шерлок Холмс в юбке!

– А зачем ты пьёшь? Ты же так молод! – продолжала она засыпать меня вопросам, не получив ответов на предыдущие.

Какой у неё приятный голос. Она продолжала смотреть на меня в такой же манере, как и вчера. И какая у неё обворожительная улыбка! Она красавица! Меня несло в душе, я уже не мог подобрать эпитеты, которыми готов был усыпать её. Она самая-самая лучшая на свете.

Я молчал. Не знал, что ответить. Но уже понимал: я влюбился! Как мальчишка! Да я и был мальчишкой.

Ещё вчера она без спроса зашла в мою душу, когда мы долго смотрели друг другу в глаза. Вовсе не хотелось отвечать на заданные вопросы. Хотелось закричать:

– Я люблю Вас!

– Я засыпала тебя вопросами. Можешь не отвечать. Давай-ка лучше знакомиться! Скажи хотя бы, как тебя зовут. А… вспомнила, я же слышала от твоей бабушки и от девочки с балкона, что ты Виталий!

– Да. – совсем односложно ответил я.

– А я Татьяна, – и подумав секунду-другую, добавила, – Васильевна. Соседкой буду. Она продолжала смотреть мне в глаза и улыбалась.

– А полное имя твоё как? – продолжала она. И вся светилась от какой-то нахлынувшей на неё радости.

Пришлось полностью представиться.

– Ну, вот и познакомились. Значит Виталий в «квадрате». Мне ещё не встречалось такое сочетание имени и отчества, – она так озорно это говорила и так мило улыбалась, протягивая мне свою ручку.

Я оторопел. Мне предоставился случай прикоснуться к ней. Я замешкался, но тоже протянул руку. Моя рука больше, её маленькая ручка утонула в моей ладони. Я покраснел. Она быстро освободила свою ладонь и направилась к висевшей на стене гитаре и провела пальчиком по струнам. Гитара отозвалась гаммой открытых струн шестиструнки от МИ большой октавы до МИ первой октавы:  Ми – Ля – Ре – Соль – Си – МИ.

– Получилось! – она мило хихикнула, – а можешь меня научить?

Вдруг личико её стало грустным. Будто что-то расстроило её. Она пошла к выходу. Повернулась в дверях и уже с улыбкой сказала:

– Поболтаем ещё вечером. Только не пей с тем парнем! Виталик, я очень-очень прошу тебя!

И только тут я рассмотрел её во весь рост. Вчера я видел только её красивое личико и глазки. Среднего роста, изящная фигурка. Сегодня сарафанчик на ней был короче вчерашней юбочки, и мне удалось увидеть её привлекательные ножки чуть выше коленок. Хотя в те свои годы я не очень-то обращал на это внимание. Меня эти моменты ещё не интересовали.

Ладненькая вся, красивая. Не налюбуешься. Сердце опять защемило.

– Танечка, милая! Не уходи, останься! – хотелось закричать ей вслед.

Но вместо этого согласился поболтать вечером. Вот только о чём? И пообещал не пить с Толяном.

С этого момента я потерял спокойствие, сон и аппетит. Голова была занята Таней и только Таней. Вот так, неожиданно, вошла в мою жизнь красавица-соседка. Замужняя женщина: Татьяна Васильевна.

Глава 1.5

Всего за один вечер и одно утро состояние моей души резко изменилось. В мою жизнь вошёл новый человек. Я не звал, а он вошёл. И я не сопротивлялся. Почему? Почему так легко это случилось?

Что это было? Ко мне пришла любовь? Но что такое любовь? Такого чувства по отношению к девушкам у меня никогда не было. А теперь появилось желание быть рядом с Таней. Хотелось слышать её приятный голосок, видеть, как она говорит и улыбается. А её глаза, проникающие в глубину души, заставляли учащённо биться моё сердце. Возникало желание обнять её, крепко прижать к себе.

Вчерашний и сегодняшний словесный контакт вселил в мою душу только беспокойство и какую-то неимоверную тоску. Это, наверно, и есть симптомы той болезни души, которую и называют влюблённостью.

Любая болезнь сопровождается какой-то болью. На душе появилась ранка, как заусеница на пальце или порез. Стоит прикоснуться и становится больно и выступает капелька крови.

По весне плачут берёзы. Где мороз зимой поранил, а где и человек топором. Так и у меня в душе. Стоило подумать о Тане, и мне становилось больно. Хотелось плакать. Невольно из глаз вытекали слёзы. Мне не раз били морду, порой в несправедливой и неравной драке. Обида меня перехлёстывала от этой несправедливости. Но слёз из меня ни один соперник никогда не выжал. Во всяком случае, я не помнил на тот момент, когда последний раз это было. А тут! Никогда не думал, что состояние влюблённости может быть так тягостно. Подсознательно я понимал, что это юношеская впечатлительность. Но осознание этого только ещё больше нарушало моё душевное равновесие.

Таня… Татьяна Васильевна…. Девушка-лапушка. В ней всё было прекрасно. Всё в ней гармония. Но почему так больно?

Николай Некрасов на ум пришёл. Не любил я его тогда. Про женщин его стихи вызывали только недоумение:

 
Пройдёт – словно солнцем осветит!
Посмотрит – рублём подарит!
 

Причём тут деньги? Не нравится мне это. Не нравится в контексте всего стихотворения. Ну, скажите мне, зачем это надо? Как инструктор по гражданской обороне!

 
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт!
 

У меня ассоциация с мужланкой. Вот хоть ты тресни! Помню, вкатили мне «кол» по литературе за сочинение на тему некрасовских стихотворений. Был бы Некрасов нашим современником, ещё бы не того наворочал:

«…С гранатою ляжет под танк…» – это цитата из моего школьного сочинения. Эта фраза и сподвигла преподавателя «воткнуть» мне этот «кол». Переписывать сочинение из принципа не стал.

Толи дело у Пушкина:

 
Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Но, встретясь с ней, смущённый, ты
Вдруг остановишься невольно
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.
 

Напыщенно немного, но мне больше по душе.

Образ Тани в моём сознании формировался в процессе прочтения «Евгения Онегина». Внешне не похожа Таня на героиню пушкинского романа. Но как воспето Пушкиным имя Татьяна!

Во время изучения не понимал: зачем нам, «восьмиклашкам», по существу ещё детям, впихивают в наши «бестолковки» роман о любви, да ещё в стихах. Какая нам ещё любовь? Но к окончанию восьмого класса что-то изменилось в моём сознании, и я по-другому стал смотреть на этот роман.

Я не знал сколько Тане лет. На вид, казалось, не старше лет двадцати трёх. А на личико – совсем ещё молоденькая девушка. Не худенькая и не пухленькая. Вся ладненькая, хорошенькая, милая. Да и не умел я оценивать возраст женщин. Зачем мне это надо?

Что я знаю про неё? От моей бабушки знаю, что есть сынишка, в школу пойдёт этой осенью. Учитывая «брачное» законодательство СССР, можно было посчитать, что её минимальный возраст должен быть двадцать пять – двадцать шесть лет. Значит она старше меня, как минимум, на десять лет.

Я расстроился. А зачем мне всё это? Ведь всё равно ничего не изменить. Ну, помучаюсь, пострадаю, что совсем не доступна мне Таня. И решил для себя, что не надо мне на неё заглядываться. Решил, а себя стало до слёз жалко.

Мои размышления прервала бабушка. Что-то задержалась сегодня она со «службы». На выслушивание бабусиных размышлений о смысле жизни я не был  настроен. Я наспех перекусил, быстро собрался и уехал в поле окучивать картошку.

Работал не торопясь. Жара начала давить с утра, потому часто уходил в тень и лежал под берёзкой. Пришлось съездить два раза на ключик, где вода была такой ледяной, что зубы ломило.

Судя по диаметру ствола, берёза была старая. Я лежал и рассматривал шрамы на коре. Одни из них сделали мои руки, а другие когда-то сделал мой дед. Это зарубки от сбора берёзового сока весной во время сокодвижения.

Как-то дед ранней весной взял меня на «охоту». Это он так назвал. Потом я понял, что дед прививал во мне мужское начало. Ибо рос я без отца. И больше никто, кроме него, не мог этого сделать. Мне тогда было уже почти семь лет. И дед решил, что пора научить меня стрелять и приобщить к оружию. Наверно, рановато, ведь «двустволка» двенадцатого калибра была почти с меня ростом. Это ладно, ведь я был не по годам рослый. Дед, видимо, предчувствовал быструю кончину, потому и торопил события.

Дорога к болоту, где можно было безопасно стрелять, лежала мимо того полевого участка, где и росла эта берёза.

Выйдя из жилой зоны, дед нацепил на меня патронташи, полные патронов. Их три было. Один был тяжёлый и в два раза мог обвиться вокруг моей талии. Потому дед повесил патронташ на меня так, как я видел на картинках с изображением революционных матросов, опоясанных пулемётными лентами. На моём плече тоже висело ружьё – игрушечное. Я гордо вышагивал рядом с дедом. Оба с ружьями!

Природа уже оживала от зимней спячки. На первом пути к болоту дед сделал зарубку на берёзе и ловко приделал к ней металлическую кружку. Сказал, что на обратном пути у нас будет сладкая прохладная водичка. Конечно, сок берёзовый я пил и не раз. Дед весной, возвращаясь с охоты, всегда приносил целый бидончик. А ещё уток и куличков. Но вкуса этой дичи я уже не помню.

Стреляли много. От стрельбы сильно заболело правое плечо и звенело в правом ухе. Во время выстрелов дед держал меня сзади, чтобы я не свалился на спину от отдачи. Да ещё он срезал из ивы ветку с рогатиной. Воткнул её в землю и на рогатину опирали ствол ружья. Мушкетёр, не иначе.

На обратном пути мы пили сок. Дед покурил, сидя на пеньке. Сказал, что у этой берёзы самый вкусный сок из всех, которые растут рядом.

Дед умер через два месяца, так и не проводив меня в первый класс. А я теперь лежал и искал ту зарубку, которую он тогда сделал. Но так и не нашёл. Шрам зарос и был незаметен. Вот бы на человеке так! А шрам в душе, он невидим посторонним, но человек с ним может жить всю жизнь, а душевная рана будет ныть до тех пор, пока человек способен ощущать боль.

Нам свойственно рубить с плеча. Оставляем рваные раны налево и направо. Но мало тех, кто потом может заживить их, чтобы не кровоточили шрамы, не терзала боль тело и душу.

Дед чем-то залечил зарубку на берёзе, но я не запомнил. Честно говоря, мне тогда это было не интересно. В тот момент меня интересовало настоящее ружьё. Из стреляных металлических гильз и из ствола пахло тухлым яйцом. Дед сказал, что так пахнет сгоревший дымный порох. А от бездымного – запах слащавый. И сказал, что после охоты мы ещё будем чистить и смазывать ружьё.

Спустя восемь лет я лежал под этой берёзой, которая когда-то напоила нас живительной влагой. Нарисовалась в сознании картинка: представил, что Таня рядом со мной. Я предлагаю Тане берёзовый сок, но она отказывается. Говорит, что она не может пить слёзы. Похоже, я чуток вздремнул. Во сне, видимо, прослезился. Открыл глаза, а они влажные.

Тут меня и понесло. Представил себя вот такой берёзой, на которой сделали зарубку, а с меня ручьём текут эти слёзы – это была такая аллегория. Короче, бред!

Жара начала спадать. Загимзели около уха комары, набиваясь в кровные братья. Один таки «породнился»: успел тяпнуть меня в лоб. И был казнён мощным шлепком. Так шлёпнул себя по лбу, что в голове загудело.

Я выматерил эту назойливую тучу «гоминдановцев». Чего греха таить: приобщался к великому русскому. Встал. Направился в поле. Стало смешно над собой. Ишь ты, берёзка! Дерево – среднего рода, оно! Скорее всего: Дуб! Засмеялся вслух и пошёл доделывать работу. Оставалось совсем немного.

Который час был: я не знал. Наручных часов я в свои пятнадцать лет не имел. Родители считали, что в таком возрасте это роскошь, и их, часы, надо заслужить. Только чем было заслуживать? Учился хорошо. Дома всё умел делать: и поесть приготовить, посуду и полы помыть. Предков не напрягал, в школу учителя не вызывали. Дрался только часто. Но родители, будто не замечали этого. Одним словом, был совсем «никудышный», даже на часы не заслужил. А у бабушки отрывался. Баловала она меня. Хотя я всегда ей помогал.

Солнце уже далеко завернуло в сторону заката, чуть спала жара, а озверевшие комары, за «казнь на лобном месте» их собрата, набросились на меня с удвоенной силой.

Минут через сорок я летел на велосипеде в сторону дома. Хотел страшно есть и пить. Спина горела: подпалился немного на солнцепёке. А ещё через пятнадцать минут я загнал велосипед в сарай и направился домой. Очень хотелось забраться под прохладный душ.

Ткнулся в дверь: закрыто. Постучал. Звонки на дверях редко у кого были в те годы. Секунд через десять дверь открывает Таня.

– Ой! У тебя кровь на лбу!

Я и опомниться не успел, как она лизнула свой пальчик и стёрла кровь со лба.

– Это комар меня в лесу, – ответил я и очень смутился.

Таня в этот момент почти касалась меня своим телом, приблизилась, была совсем рядом. Я выше её, а потому вижу ложбинку на её груди. В голове мелькнула дерзкая мысль прижать её к себе, но я был пыльный, с грязными руками, а она благоухала как белая роза. В белом платьице – просто невеста. Какая она красивая и нежная. В голове закрутились Битлы:

 
До сих пор она мне часто снится в белом платье,
Снится мне, что снова я влюблён.
Раскрывает мне она, любя, свои объятья…
 

Почему же эта простенькая песня, исполненная Битлами, мне два дня не даёт покоя?

Как-то так получилось, что моя правая рука оказалась в её маленькой ручке. Я попытался освободиться. А она, весёлая, заявила, что они все ждут меня.

– Кто же это – все? – мелькнуло в голове.

Из её комнаты донеслась знакомая музыка – это Битлы запели «Девушку». Что за наваждение? Далась она им. Будто других песен не было.

Дверь, скрипнув слегка, открылась. Из комнаты вышел мужчина, а когда он миновал порог, я увидел сидящую у них бабушку и накрытый стол.

Я заметил, что Таня несколько энергично отстранилась от меня, как бы отступая назад, чтобы впустить меня в коридор, но, оказывается, уже я держал её нежную ручку. Даже не понял, как же так получилось. Ведь сам хотел освободить свою руку.

– А… музыкант! Мы только о тебе говорили, – сказал мужчина и протянул мне руку.

Я подал свою немытую.

– Александр Иванович, – отрапортовался он, – но предпочитаю, чтобы называли просто Саша.

Разумеется, я тоже представился. А в голове опять мелькнуло: «Что могут про меня говорить люди, которые меня не знают? Ух, эта бабуся. Ну и трепло»

– Виталь, давай-ка проходи за стол, – дружелюбно предложил Саша

Я вынужден был отложить столь скорое предложение, сославшись, что должен посетить душ и переодеться. Саша согласился, но поторопил:

– Хорошо! Через двадцать минут заходи на посадку, посадку разрешаю. Будем новоселье отмечать.

Таня! Тепло её нежной ладошки ещё жгло мне руку, хотя мои ладони, натруженные тяпкой, горели огнём, ныла сорванная мозоль на большом пальце правой руки. Я имел счастье второй раз прикоснуться к этой красивой девушке.

У меня мелькнуло в голове, что Саша совсем не подходит Тане. Он старый какой-то. Больше на очень старшего брата похож, чем на мужа.

Я ушёл мыться.