Золото змея. Вызов стае

Глава 2

В два часа дня пополудни Высший Совет Брэйе, состоящий из 43 членов, собрался для обсуждения пожара в Корпусе специальных научных исследований. Председатель Совета Меллар‑амардин оглядела своих коллег, пытаясь уловить мимолетные изменения после ночных новостей. Некоторые тихо переговаривались, другие клевали носом, третьи читали прессу, заполняя образовавшийся в голове вакуум информацией. С конца длинного овального стола раздались смешки, скрипнули по полу ножки стульев, послышались приветствия опаздывающих членов. Ничего необычного Меллар не заметила. Беда все еще ощущалась какой‑то далекой и чужой, политики настойчиво гнали от себя мысль, что пожар в Корпусе затронет лично их.

Меллар перевела взгляд на стоящего у трибуны рикистрата по науке, который мял в руках речь и постоянно поправлял галстук. Этот человек только недавно занял свою должность, и она не могла понять, вызвано его состояние робостью перед Советом или эмоциями по поводу пожара. Меллар склонила голову к Дорману‑амауру, сидящему слева от нее, и тихо спросила:

– Почему он так трясется? Не знает, что сказать?

Дорман, тоже наблюдающий за рикистратом и время от времени бросающий взгляд на сидящего в ложе для гостей Крегара‑абвенца, сказал:

– Как раз таки знает. Аналитики все утро писали ему речь, составляли прогнозы. Не самые благоприятные, я полагаю. И сейчас ему придется их озвучить.

«Значит, надо послушать его внимательно», – подумала Меллар, прикрывая кулаком зевок. Два месяца назад она стала председателем Совета, и сегодня ночью как главу государства ее подняли одну из первых, еще когда по зданию Корпуса носился неугомонный огонь.

При этом должность председателя делала ее не столько главной, сколько первой среди равных. Председатель переизбирался каждые три года, и его обязанности сводились к тому, чтобы работать официальным лицом страны на публичных мероприятиях и вести заседания Совета. Больших преимуществ эта позиция не сулила, и желающих занять ее было не так много. Поэтому, когда Дорман выдвинул кандидатуру Меллар на очередных выборах председателя, большинство легко с этим согласилось. Меллар подозревала, что у Дормана есть свои причины сделать ее главой государства, но старалась об этом не думать. Меллар только исполнилось 28 лет, она была полна энергии, энтузиазма и амбиций перенять опыт своего наставника и построить головокружительную политическую карьеру. Она была уверена, что сможет использовать власть на благо людей и сделать что‑то по‑настоящему важное для всех алинцев². И до этого дня ничто не могло поколебать эту уверенность.

– Многоуважаемый Совет Брэйе! Уважаемые члены Рикистариата! – обратился рикистрат к высшему управляющему органу республики и к правительству. Меллар подобралась. – Для начала возьму на себя смелость выразить свое личное отношение к произошедшему. Я считаю, что пожар в Корпусе специальных научных исследований не просто чрезвычайное происшествие, как написано в утренней прессе. Это самая настоящая трагедия, потому что в этом пожаре мы потеряли наше будущее.

Члены Совета резко затихли. Меллар с Дорманом переглянулись.

– Как вы знаете, наша страна отличается небольшими размерами и почти полным отсутствием природных ресурсов, что вынуждает нас многое закупать у соседей, – продолжил рикистрат. – Если бы не горы, занимающие две трети площади, мы бы давно стали провинцией в подчинении одной из соседних метрополий.

– Сел на заезженного конька, – прокомментировал Дорман на ухо Меллар. – Сейчас начнется: мы маленькая гордая страна, заключенная в горах, как в темнице, и только наукоцентричная политика прорубила нам путь к свету. Банальщина.

Меллар усмехнулась. И действительно: рикистрат принялся расписывать, как открытие Корпуса специальных научных исследований сорок лет назад стало залогом экономического процветания страны; как в этих стенах были сделаны все важнейшие открытия в области наук о материи; и, конечно, как благодаря усилиям рикистарии по науке лаборатории Корпуса оснастили самым современным оборудованием.

«Почти полстолетия разработки Корпуса позволяли стране богатеть, – подумала Меллар, – а политикам – не беспокоиться за свои места. Но теперь Корпуса нет».

Она вдруг вся задеревенела и сжала в руках карандаш. Изменения, которые она отслеживала в поведении коллег, начались с нее. Меллар первая приняла и прочувствовала, что на самом деле произошло. Корпус уничтожен, и это может привести Брэйе к краху.

Скакнувший вверх голос рикистрата вывел ее из задумчивости:

– Господа, ученые, работавшие в Корпусе, преданы своему делу, преданы Брэйе, и я не понимаю, на каком основании они сейчас находятся в камерах Главного полицейского управления. Вместо того чтобы привлечь их к срочному восстановлению результатов исследований, пока это еще возможно, полиция поместила их в застенки, как каких‑то преступников! И мне очень жаль, уважаемые члены Совета, что вы это допустили.

Меллар поспешила включить микрофон:

– Вы здесь не для того, чтобы подвергать сомнению правильность наших решений, господин рикистрат – холодно сказала она, и затем чуть мягче добавила: – Хотя я солидарна с вами и голосовала против такой меры, прошу не обострять ситуацию и вернуться к докладу.

Меллар посмотрела на Дормана, и тот одобрительно кивнул.

– Конечно, госпожа председатель, – стушевался рикистрат. – Надеюсь, вы поймете, что как глава рикистарии по вопросам науки я не мог не вступиться за людей, которых безмерно уважаю за их вклад в процветание Брэйе и о судьбе которых очень беспокоюсь.

Меллар позволила ему продолжить, а сама посмотрела на начальника Главного полицейского управления. Сегодня утром, на первом заседании Совета, он убедил политиков принять срочный протокол реагирования, расширяющий полномочия полиции в расследовании пожара в Корпусе, после чего всех ученых увезли в Черный замок.

«В чем‑то рикистрат прав, – подумала Меллар. – Этим людям даже не дали шанса защитить свое имя, сразу поставив на них клеймо преступников. Но какой ученый станет поджигать Корпус, лишая себя результатов многолетних трудов? Разве что сумасшедший».

– В завершение своего доклада, господа, еще раз повторю основные прогнозы, – сказал рикистрат, возвращая себе внимание Совета. Меллар приготовилась конспектировать. – Во‑первых, нас ждет отставание в военно‑промышленном секторе. Более подробно об этом доложит рикистрат по обороне. Во‑вторых, мы потеряем лидерство на мировом рынке. Конкуренция среди стран‑поставщиков лекарственных препаратов очень высокая, и нашим отставанием из‑за потери исследований обязательно воспользуются. Экономика Брэйе просядет, и это отразится на уровне жизни людей. Нужны будут меры социальной поддержки, контроль за анархическими настроениями в обществе, контроль за информацией в целом. Чем устойчивее будет наш внутриполитический иммунитет, тем быстрее мы справимся с этой ситуацией. Благодарю за внимание.

Рикистрат остался у трибуны отвечать на вопросы, пока его не сменили другие члены правительства. Все это время Меллар дирижировала заседанием, следя за тем, чтобы градус дискуссии не поднялся выше допустимого. Однако это оказалось непросто, ведь члены Совета и рикистраты уже начали перекладывать друг на друга ответственность за пожар. К концу дня Меллар чувствовала себя так, словно она действительно много часов кряду управляла оркестром шумных и неорганизованных музыкантов. Все ее мысли крутились вокруг мягкой постели и чашки мятного чая, но долгожданный отдых пришлось отложить: начальник Главного полицейского управления попросил о срочной встрече.

– Присаживайтесь, господин Крегар, – не скрывая усталости в голосе, проговорила она, приглашая начальника полиции в свой кабинет. Крегар занял место за приставным столиком, а Меллар, хоть и должна была сесть напротив, предпочла расположиться за огромным председательским столом. Смотря на высокого военного, раскладывающего перед собой черные папки с тисненым гербом своего ведомства, Меллар сама хотела казаться выше и внушительнее.

Не дожидаясь, пока мужчина заговорит, Меллар спросила:

– Господин Крегар, что вы можете сказать о ситуации с учеными Корпуса? Это правда, что вы держите их в камерах?

Рука Крегара с папкой на мгновение зависла, но потом так же спокойно закончила свой путь, а мужчина, не меняясь в лице, ответил:

– Все исследователи действительно задержаны, госпожа председатель. Но задержание не подразумевает помещение в камеру и выбивание показаний, как намекнул рикистрат по науке. На территории управления есть небольшое здание для командированных сотрудников, где сейчас и проживают все ученые. С комфортом, хочу заметить. Мы отпустим их, как только получим всю необходимую информацию.

– Что ж, звучит разумно, – согласилась Меллар, на что Крегар слегка склонил голову. Она настроилась было вступить в спор, отстаивая честь ученых, но его ответ, – искренний, как она надеялась, – заставил ее повременить с выводами на его счет.

Меллар повнимательнее пригляделась к военному. У Крегара были густые темные волосы и такие же густые брови, так часто нахмуренные, что к переносице намертво приклеились две складки. Высокий лоб с едва заметными морщинами, прищуренные карие глаза. Они смотрели проницательно, выдавая привычку руководителя проникать в голову всех, до кого дотянется его внимание. Губы с четким контуром, словно выточенные из камня, волевой подбородок с ямкой. В каком‑то отношении лицо этого человека было продолжением его черного кителя, подумала Меллар.

– У полиции уже есть кое‑какие результаты, которыми я хотел бы с вами поделиться, – прервал ее мысли Крегар.

Меллар сделала глоток уже остывшего кофе, усиленно призывая себя сосредоточиться на разговоре. Отставив чашку, она взяла протянутую ей папку.

– Сверяясь со списком сотрудников Корпуса, мы не досчитались семерых человек, – продолжил мужчина. – Как выяснилось, четверо из них в составе делегации от Брэйе отправились на международную выставку медицинских товаров. Двое в отпуске за границей – с ними уже установлена связь, вскоре они прибудут в страну. Но местонахождение одного человека нам не удалось установить. Последнее досье, госпожа председатель.

Меллар взяла скрепленную стопку листов и вынула из папки. Ее взгляд сразу привлекло приклеенное к анкете черно‑белое фото. На нем была запечатлена молодая женщина с густыми темными волосами, рассыпанными по плечам, и прямым взглядом в камеру, словно она бросала вызов смотревшим на нее сквозь время и пространство людям.

«Красивая, – отметила про себя Меллар. – Но какая‑то холодная».

– Кава‑асаларим, 30 лет, биолог, – зачитала она информацию в анкете. – Закончила университет Брэйе семь лет назад, диплом с отличием. Младший научный сотрудник в Корпусе специальных научных исследований, лаборатория по изучению флоры и фауны Заокеанья. Два года назад участвовала в экспедиции в Заокеанье в составе международной группы… Хм… И эта женщина пропала? Думаете, это связано с пожаром? Может, она еще в какой‑нибудь экспедиции.

– Исключено. Судя по нашим данным, она не пересекала границу Брэйе. По крайней мере, официально. Но подозрения вызывает не только это. Пропали также ее родители и… реджкандротеки.

Меллар вздернула бровь.

– Кто?

Крегар протянул ей вторую папку. Меллар открыла ее, и ей в руки выпал журнал с длинным названием «Вестник Корпуса специальных научных исследований». На обложке было фото Кавы‑асаларим в темно‑сером походном комбинезоне и с висящим на шее респиратором, а рядом с ней стояли двое необычных животных. Озадаченное лицо Меллар тут же прояснилось.

– Да‑да, я вспомнила. Реджкандротеки, которых она обнаружила во время экспедиции в Заокеанье. Это была целая сенсация.

Меллар открыла журнал и пробежала глазами строчки вступления:

«Никто уже не помнит, почему реджкандротекам присвоили такое странное название, но доподлинно известно, что оно позаимствовано из древнеалинского языка, считавшегося мертвым, как и сам этот вид. Реджкандротеки, которых до этого ни разу не видели вживую, относятся к земноводным. Их рацион в естественной среде обитания неизвестен, но после обнаружения и прибытия в Брэйе они питаются красным мясом. Кожа их имеет зеленовато‑голубой цвет, переливающийся на солнце, как рыбья чешуя. В высоту они достигают полутора метров, и то за счет длинной гибкой шеи, на конце которой находится маленькая голова с незаметными ушами и массивной челюстью, скрывающей два ряда острых зубов. Тело поддерживают мощные пятипалые конечности, а позвоночник продолжается длинным гибким хвостом…».

– Кава‑асаларим изучала этих животных в лаборатории флоры и фауны Заокеанья после той знаменательной экспедиции, – пояснил Крегар. Меллар оторвалась от чтения и закрыла журнал. Взвесила его в руках и отложила в сторону, решив вернуться к нему позже. – И как нам сообщили другие ученые, реджкандротеки больше ни с кем не шли на контакт, только с ней.

– Так что же? – спросила Меллар, намекая собеседнику поскорее переходить к сути. – Какая ваша версия, господин Крегар? Кава‑асаларим устроила пожар в Корпусе, чтобы выкрасть редких животных? Но разве не она сама их сюда привезла два года назад?

– Нам пока не хватает информации, госпожа председатель, – с неохотой признался Крегар. – Но есть один человек, который мог бы раскрыть мотивы Кавы‑асаларим. Его имя Рагиль‑асар, они с госпожой Кавой бывшие супруги.

Крегар передал Меллар третью и последнюю папку.

– Тоже ученый? – спросила она.

– Редактор в научном журнале. Кстати говоря, он отвечал за подготовку выпуска об экспедиции в Заокеанье, который я вам передал.

Меллар кивнула. Открыв папку, она снова первым делом взглянула на фото, с которого на нее смотрел русоволосый и худощавый мужчина с резко очерченными скулами и взглядом исподлобья.

– А в чем проблема, господин Крегар? – спросила Меллар, не отрывая глаз от фото. – Задержите его и допросите.

– Если бы это было возможно, госпожа председатель, я бы давно это сделал. Но для вызова его на допрос даже в качестве свидетеля есть некоторые бюрократические сложности. Дело в том, что на господина Рагиля распространяется статус неприкосновенности.

Брови Меллар взметнулись вверх, а лицо вытянулось от удивления.

– Статус неприкосновенности? – Эта информация позабавила ее, и она не удержалась от шутливого тона. – Он что – знаменитость? Иностранный посол?

– Боюсь, все не так радужно, как вы думаете, – осадил ее Крегар. – Вам что‑нибудь известно о проекте «Новое поколение»?

Улыбка на лице Меллар потухла быстрее, чем фитилек свечи, на которую опустили стеклянный колпак.

– Рагиль‑асар – один из десяти детей, рожденных в результате генетических экспериментов, – продолжил Крегар. – Как вы помните, я думаю, вследствие этого вмешательства почти все они приобрели пороки развития. Хотя господину Рагилю и еще одному мальчику повезло – на них эксперименты не сказались. Так или иначе, свой статус неприкосновенности они получили благодаря ретивым адвокатам, которые взялись за разбирательство этих случаев и выяснили, что эксперименты спонсировали члены Совета. Тогда и был в срочном порядке принят закон, по которому жизнь пострадавших детей, недолгая, как считалось на тот момент, отныне неприкосновенна. Взамен адвокаты пообещали не выдавать прессе имена политиков, замешанных в этой истории.

Меллар снова посмотрела на фото Рагиля, на этот раз пытаясь определить, есть ли в его внешности след генетического вмешательства.

«Да нет, – решила она, – он совершенно обычный».

– Госпожа председатель, – обратился к ней Крегар, сложив руки в замок. – Мне нужно, чтобы Совет отменил этот закон.

Меллар закусила губу и убрала папку к остальным двум, положив их на край стола. Помешала маленькой серебряной ложечкой холодный кофе, на поверхности которого застыло молоко. Собрала разбежавшиеся по столешнице карандаши.

– Понимаете, господин Крегар, Совету может не понравиться такая инициатива. А сейчас не самое подходящее время лишний раз волновать Совет.

– Люди, которые спонсировали эти эксперименты, уже давно ушли из политики. Зачем Совету о них переживать?

Меллар пожала плечами.

– У нас принято стоять друг за друга горой. Совет – это своего рода стая. Нападение на одного расценивается как угроза всем остальным.

Крегар подался телом вперед и с нажимом сказал:

– Рагиль‑асар, возможно, единственный человек, который может пролить свет на то, стоит ли Кава‑асаларим за поджогом, и, если стоит, куда она скрылась и зачем забрала животных. Отказываясь предоставить следствию свободу в допросе этого человека, вы крайне затрудняете весь процесс расследования, госпожа председатель.

Меллар вспыхнула от возмущения и тут же перешла в нападение:

– А я смотрю, вы можете общаться с людьми, только когда они в полной вашей власти, да, господин Крегар? Как ученые, которых вы забрали в Черный замок. Ваше дело – расследовать пожар и найти преступника. Дело Совета – управлять страной, а не облегчать вам работу.

Крегар выслушал ее с непроницаемым лицом, не отводя твердого взгляда. Этот взгляд заставил Меллар смутиться.

«Что на меня нашло? Почему я грублю начальнику полиции? – тут же подумала она. – Это все усталость и недосып, надо заканчивать этот разговор. И заканчивать на хорошей ноте».

– Давайте сделаем так, – примирительно сказала Меллар, – я сама поговорю с Рагилем‑асаром, а вы подготовите мне список вопросов.

Крегар насупился, обдумывая предложение.

– Вы считаете, это уместно?

– Почему нет? Я же не полиция, я не собираюсь его задерживать. Всего лишь передам приглашение на аудиенцию. От возможности встретиться с главой государства еще никто не отказывался.

– Хорошо, – спустя несколько секунд согласился Крегар, – можно попробовать. Но если ничего не выйдет, я просил бы вас еще раз обдумать вопрос с отменой этого закона. Он ни к чему. Никто этих детей, вернее, уже взрослых людей, не тронет.

– Конечно‑конечно, обязательно обдумаю, – пообещала Меллар и с облегчением вздохнула, когда спина Крегара скрылась за дверью.

Скинув туфли, она подтянула под себя ноги, уютно устраиваясь в огромном председательском кресле, и посмотрела в окно. На улице было темно, Айхенлин уже давно укрыла тихая спокойная ночь. Через несколько секунд Меллар почувствовала, как веки тяжелеют.

«Надо идти домой, – решила она. – Так я, чего доброго, усну».

Меллар надела туфли и взяла верхнюю одежду. Уже собираясь уходить, она вернулась к своему столу. Переложила в одну руку длинное синее пальто и сумку, а другой стала поочередно открывать оставленные Крегаром папки. Найдя нужную папку, она еще раз посмотрела на фото Рагиля‑асара, отметив странный недружелюбный взгляд мужчины. Взгляд человека, который не любит привлекать к себе лишнего внимания.

«Что же с тобой не так, Рагиль‑асар? – задалась вопросом Меллар, кладя папку в сумку. – И как мне заставить тебя раскрыть все свои секреты?»

Председатель потушила за собой свет и вышла из кабинета.

Глава 3

Рагиль

– Я могу вам помочь, господин…?

Парень пах какой‑то странной смесью медикаментов, ментола и камфоры. Я сразу вспомнил, как болел в детстве и меня растирали разогревающими мазями.

– Рагиль‑асар, – представился я, раз уж помощник аптекаря хочет знать, как ко мне обращаться. На его лице растянулась услужливая улыбка.

– У нас широкий ассортимент нейростимуляторов, господин Рагиль. – Он указал рукой на витрину, возле которой я застыл. Высокий деревянный шкаф со стеклянными дверцами, за которыми стояли ряды картонных упаковок и баночек с малознакомыми названиями. На одной из полок красовалась модель мозга с раскрашенными в разные цвета зонами. На дверях висели замки.

– Какая проблема вас беспокоит? – не унимался продавец. – Плохая память? Трудности с концентрацией?

– Есть у вас что‑нибудь для возвращения воспоминаний?

– Возвращения? У вас амнезия?

– Похоже на то. Я не могу вспомнить события целого дня.

– Боюсь, тогда вам нужно обратиться к врачу, – сказал фармацевт. – Для подбора лекарства нам требуется медицинское заключение с установлением причины амнезии. Ведь одно дело, когда потеря памяти вызвана травмой, и совсем другое, если вам диагностируют нейродегенерацию.

Я сглотнул. Чем бы ни была эта нейродегенерация, надеюсь, это не мой случай. Может, в самом деле сходить к врачу? Но не вызовет ли подозрения, что я ничего не помню о том дне, когда произошел пожар? Хотя говорят, он случился вечером.

Я засунул руки в карманы куртки, рассеянно оглядывая витрину и думая, как мне поступить, и нащупал блистер. Посмотрел на аптекаря, ожидающего моей реакции, и как можно более непринужденно спросил:

– У вас случайно не продается лекарство под названием «Омроникс»?

Фармацевт окинул взглядом шкаф, придвинув к переносице очки, и переместился к соседней витрине. Достал оттуда коробочку и передал мне.

– Держите. «Омроникс» отпускается без рецепта.

– И как он работает? – спросил я, вчитываясь в мелкий шрифт на упаковке.

– «Омроникс» улучшает работу всех когнитивных функций, в том числе и памяти. Но я не уверен, что он поможет при амнезии.

– Здесь сказано, что в составе два миллиграмма действующего вещества. – Аптекарь кивнул. – А может быть больше? Например, восемь?

Я вспомнил, что на найденном в кармане куртки блистере была именно такая цифра.

– Никак нет, господин Рагиль. «Омроникс» выпускается только в этой дозировке.

– Но как же, – начал сочинять я, – мне абсолютно точно попадался «Омроникс» с дозировкой восемь миллиграмм. Здесь не может быть ошибки.

Помощник аптекаря внимательно оглядел витрину, где стоял препарат, и еще раз подтвердил, что в такой дозировке «Омроникс» не производят. Я устало вздохнул, ощущая досаду. Это самая большая аптека в городе, здесь раньше всех появляются разрабатываемые в Корпусе лекарства. Как они могут не знать про другую дозировку «Омроникса»?

– Вы не могли бы позвать старшего фармацевта?

Помощник аптекаря кивнул, стирая с лица маску доброжелательности, и отправился в соседнее помещение, расположенное за кассой. Через несколько минут он вышел оттуда вместе с мужчиной в два раза старше него. На нем тоже были очки и белый халат, надетый на рубашку с туго затянутым галстуком. Запах ментолового эфира усилился.

– Чем обязан, господин Рагиль? – немного нервно обратился ко мне аптекарь, как бы намекая, что я отвлек его от более важных дел, а обслужить покупателя вполне может и помощник, на которого он бросил недовольный взгляд.

Я еще раз сказал про предмет своих поисков, упомянув, что надеялся отыскать его в самой лучшей аптеке города.

– Видите ли, господин Рагиль, «Омроникс» действительно планировали выпускать в указанной вами дозировке, но он не прошел клинические испытания, и тогда состав пришлось скорректировать.

– Как это – не прошел?

Фармацевт почесал отросшие по бокам седые волосы и провел рукой по лысине.

– Я сейчас не помню всех деталей, читал об этом вскользь. Кажется, проблема заключалась в том, что при таком количестве активного вещества «Омроникс» негативно воздействовал на регионы мозга, связанные с памятью, и блокировал доступ к воспоминаниям. Они как бы есть, но человек не может к ним обращаться.

Мы с помощником аптекаря переглянулись. Уверен, он тоже подумал о моей амнезии. Старший фармацевт продолжил:

– Испытуемым удавалось разблокировать память, только когда они вступали в контакт с объектами, связанными с потерянными воспоминаниями.

– Что это значит? – Слова фармацевта звучали для меня как пийкрунская грамота.

– Это значит, что нужен триггер. Для чего, по‑вашему, людям с амнезией рекомендуют больше общаться с близкими или посещать места, в которых они бывали раньше? Чтобы спровоцировать узнавание. Снятие эффекта от «Омроникса» происходило так же. Испытуемые возвращали себе воспоминания, когда снова бывали в том месте или разговаривали с теми людьми, которые косвенно связаны с моментом, когда человек принял «Омроникс». Но это все очень примерно, – фармацевт поднял руки, будто открещиваюсь от своих слов, – если интересуетесь этим вопросом, лучше сами запросите отчет с испытаний в Библиотеке Айхенлина. Там есть отдельный сектор с документированными исследованиями Корпуса. А я вам больше ничем помочь не могу, кроме как еще раз повторить, что «Омроникс» в дозировке восемь миллиграмм после тех испытаний на рынок так и не вывели, и даже в нашей аптеке вы его не найдете.

Я поблагодарил фармацевта за обстоятельный рассказ и вышел на воздух. Достав блистер из кармана, еще раз изучил надпись на плоской стороне упаковки. Ошибки быть не может, здесь написано восемь миллиграмм. Написано так же, как и на других лекарствах, выпускаемых государственными компаниями. Не думаю, что надпись подделана.

Спрятав блистер в карман, я надвинул на глаза кепку и провел рукой по лицу. Выводы напрашивались неутешительные. Все указывает на то, что я принял таблетку восьмимиллиграммового «Омроникса», который неизвестно как у меня оказался, и мои воспоминания заблокировались. Принял сам или меня заставили? Я сжал блистер в кармане. Мысль о принуждении пугала, но другого объяснения я найти не могу. Зачем я бы стал лишать себя воспоминаний? Не может же это и в самом деле быть связано с пожаром?! Где Корпус, и где я! Просто смешно…

Я двинулся вдоль улицы Эббингауза, продолжая размышлять. Старший фармацевт сказал, что испытуемым достаточно было побывать в том месте, где они приняли «Омроникс». Но что мне делать с этой информацией? Единственная идея – это обойти те места, где я предположительно мог быть в воскресенье, и надеяться на то, что какое‑то из них станет триггером. Я остановился, ожидая зеленого сигнала светофора. Хлипкий план. Можно потратить полдня на обход города и ничего не добиться, в то время как сейчас есть и другие срочные дела. Например, найти Каву и убедиться, что с ней все в порядке. Если полиция действительно забрала ученых в Черный замок, то она должна быть там. Но от этой мысли у меня волосы встают дыбом! Черный замок, который занимает Главное полицейское управление, уже давно оброс самыми ужасными слухами. Говорят, там есть подземные казематы, где до сих пор пытают людей, и все это с разрешения начальника полиции. Я вспомнил его суровое лицо, когда он выступал перед журналистами и преподавателями. Черную форму, сидящую как доспех. Чеканный шаг. Не хотел бы оказаться во власти этого человека.

Улица Эббингауза была длинная, но не шумная, что вполне подходило для спокойной прогулки. Она примыкала к кварталу медиков, где традиционно жили и работали люди этой профессии. Здесь же находится лучшая больница Айхенлина и школа наук о материи, в которой училась Кава. Уклоняясь от проходящих мимо надушенных дам, весело щебечущих о своих делах, я покрутил большим пальцем найденное накануне кольцо, которое так и осталось у меня на мизинце. Я не очень верил в существование интуиции, однако что‑то похожее на голос подсознания буквально кричало о том, что это кольцо оставила мне Кава. Но для чего? Что я должен с ним делать?

Перед глазами всплыли ключи на пустой тумбе, и сердце привычно защемило.

Остановившись возле газетного киоска, я стал изучать заголовки прессы. Пожар, пожар, пожар… Полистал несколько газет, игнорируя пристальный взгляд продавщицы. Правые издания реагировали спокойнее, привлекая внимание читателей официальными комментариями политиков и мнением экспертов. Длинные скучные рассуждения, как пожар скажется на экономике Брэйе, что станет с нашими фармкомпаниями, как отреагирует международный рынок.

Я отложил газеты и бегло оглядел левые издания. Кричащие заголовки, каждый из которых – отдельная теория заговора. В пожаре обвиняли и сумасшедших ученых, и Гардар, геополитического соперника Брэйе, и оппозицию.

– Вы брать‑то что‑то будете, молодой человек? – не выдержав, спросила продавщица.

Я помотал головой и пошел дальше. Политикой я не интересовался и прессу практически не читал. Научные открытия – вот что меня по‑настоящему увлекало. Но я всегда понимал, что не стану первооткрывателем. Я хочу знать, как все вокруг устроено, но не добывать эти знания. Другое дело Кава. Она была одержима мечтой попасть в Корпус. Но и там все оказалось не так, как она себе представляла. Ученые по большей части не свободны в выборе направления исследований, все решали политики и бизнесмены, которые платили им огромные деньги за разработки, призванные доказать превосходство компаний Брэйе.

«Идеалы науки растоптаны, – говорила Кава. – Они не хотят исследовать мир, только выжимать из него больше денег».

Руки отчего‑то задрожали, и я засунул их в карманы. Предрекала ли Кава разрушение Корпуса или только жаловалась на несправедливость жизни?

Свернув за угол, я оказался на небольшом продуктовом рынке. На прилавках были красиво разложены фрукты, повернутые яркой глянцевой стороной к покупателю. Спелая плоть без единого изъяна, как мог бы подумать любой прохожий. Но мне было достаточно сделать несколько вдохов, чтобы почуять гнильцу. Под верхним слоем лежали куда менее свежие плоды, которые никто не видел. Я прошелся по рынку, разглядывая фруктовое изобилие, свезенное со всех уголков мира, но отвратительный запах гнили продолжал меня преследовать. Он был навязчивый и запоминающийся, почувствовав его раз, избавиться от этого душка было невозможно. Я быстро покинул рынок, и, только оказавшись на пешеходной улице, вздохнул полной грудью.

Квартал медиков завершался небольшой улочкой, за которой уже располагалась центральная часть города с узнаваемой архитектурой. Выбеленные трехэтажные домики с остроконечными крышами, покрытыми серой черепицей, напоминающей шкуру рептилии. Они жались друг к другу, ровным строем противостоя непредсказуемой алинской погоде, которая за один день проживала цикл от яркого солнца до оглушающего ливня. Вот и сейчас резко подул сильный ветер, заставляя людей как по команде поднимать воротники, повязывать на голову косынки и закрывать окна. Висящие на некоторых зданиях флаги заколыхались, и изображенный на них крылатый змей, обвивающий гору, будто ожил, извиваясь на танцующем полотне.

Я шел против ветра, не зная толком, куда хочу прийти и что собираюсь предпринять. Несмотря на сопротивление стихии и красные, горящие от холода уши, я чувствовал в себе разгорающееся пламя упорства. Вся моя жизнь – это движение поперек колеи. Пока мои ровесники, сбиваясь большой компанией, весело проводили время, я валялся в кровати с симптомами отравления, надышавшись пыльцой. Пока юноши из моего класса водили девушек на свидания, я отсаживался от одноклассниц подальше, спасаясь от запахов дешевого парфюма и шампуней с химическими отдушками. Пока мои университетские друзья обсуждали лекции за обедом в столовой, я в одиночестве поедал свой сэндвич на ступеньках здания, пользуясь перерывом, чтобы прочистить рецепторы и впустить в себя свежий воздух после запахов десятков людей, с которыми приходилось делить аудиторию.