Читать книгу: «Четыре угла», страница 11

«Дневник, я понял простую истину -людям нельзя доверять, люди подводят, они ненадежны, пропитаны обманом. По сути, эгоисты, увлеченные собственными нуждами, и как показывает опыт, ничтожными первобытными нуждами»

Часть 4. Любовь и Счастье

Глава 1. Тот ли это дом?

Герман резко открыл испуганные глаза, разложившись напряженным телом на мягкой кровати. Как только он узнал знакомую с детства обстановку родного родительского дома, то тут же расслабился и смог почувствовать всю мягкость и почти что невесомость свежего постельного белья.

Прошло три дня с тех пор, как Герман очнулся в клинике на втором этаже, в углу рядом с брошенными красками и листками бумаги. Уже три дня, как Риц, попросив короткий отпуск, собрал вещи и уехал в родительский дом, где провел лучшие годы. Находясь в пути и проезжая по каменистым и проселочным дорогам, он мечтал о покое, о быстром безмятежном забвении, о тепле близких и родных людей.

Три дня пролетело незаметно. Отпуск начинал подходить к концу, но два оставшихся дня давали надежду на лучшее, как минимум – на потерю мыслей, беспокоивших нашего юного врача. Ведь человеку так важно иногда отпустить печалящие его мысли, отпустить проблемы, перестать думать о путях решений. Иногда важно просто наслаждаться жизнью, не замечая плохого. Можно назвать это перерывом от реальности – погружением в идеальный мир, избавленным от страданий, боли и неприятностей.

С кухни раздался женский пожилой голос, звавший Германа на завтрак.

Мама Германа была милой, доброй женщиной пятидесяти шести лет. У нее был островатый нос, зеленые глаза, небольшие мешки под глазами и небольшие морщинки у глаз. Над розовыми губами вертикально располагались мелкие морщинки, а в черных волосах пряталась седина. Причесок она не любила, поэтому часто подстригалась коротко или прятала слегка вьющиеся локоны в хвостик. От рождения все замечали ее красоту, и потому назвали очаровательную новорожденную девочку подобающим именем – Линдой. Линда, зная о своей красоте, никогда ею не пользовалась. Она была за всю свою жизнь лишь в одних отношений, подкрепляющихся близостью, и эти отношения были с отцом Германа – Бобом Рицом.

Боб был мертв вот уже более семи лет. Его погубило слабое сердце и склонность к авантюрам. Хотя, пожалуй, сейчас это не важно. Важно то, что он любил свою семью, любил всех троих своих детей, свою красивую жену и даже свою работу. Светловолосый, кареглазый, добрый и улыбчивый, знакомый с каждой шпаной и каждым уважаемым человеком, не предназначенный для ссор и драк, Боб был достойным человеком, покинувшим мир живых, когда его единственному сыну было всего шестнадцать лет. Внешность Герману перешла от мамы, а характер от отца. Смесь получилась замечательной.

Единственная фотография Боба Рица стояла в комнате Линды. Иногда дети приходили посмотреть на нее, чтобы почувствовать присутствие отца и его влияние на их жизни.

Герман, вскочив тем утром с кровати, быстро оделся, забежал в соседнюю комнату – взглянул на фотографию и улыбнулся со скорбью в сердце, а затем помчался на кухню.

– Доброе утро, сынок. Давай, ешь скорее, пока не остыло. – С улыбкой сказала Линда.

– Доброе утро, – усаживаясь за стол, ответил Риц.

Линда поправила шерстяную шаль на плечах, поставила сыну тарелку с овсяной кашей, чашку чая и присела рядом на деревянную табуретку. Только Герман поднес ложку ко рту, как раздался женский серьезный голос, и захлопнулась входная дверь.

– Нет, ну это невозможно! Это категорически неправильно! Ох, мама, я закипаю! – Крича еще с коридора, возмущалась старшая сестра Германа – Рут. Она вбежала в родительскую комнату, никого не увидела и помчалась на кухню, пытаясь угомонить гнев внутри себя. В руках Рут держала письмо.

– Что случилось? – испугавшись, спросила мама.

– Его, – Рут ударила правой рукой по раскрытому листку бумаги, исписанному сверху донизу, – опять призывают оставаться на базе, в этот раз минимум на два месяца! Нет, ну как так можно? Вызывают сначала на три месяца, потом продлевают срок службы еще на два, а затем еще на два. Сколько это будет продолжаться?

Муж Рут был военным человеком. Он часто бывал на сборах, которые продлевали по различным причинам. Во время военных сборов Рут оставалась ночевать и жить по несколько дней у матери, хотя уже давно имеет вместе с мужем собственный дом, находящийся неподалеку. Она переживала каждый раз, как получала письмо, ведь боялась увидеть среди строк – «сборы решили продлить». В этот раз она не выдержала и показала свои эмоции. Всем своим телом и с дрожащими ногами она упала на стул, возле мамы, прикрыв лицо рукой.

Рут была старшим ребенком в семье. Она была сильной, смелой, умной и красивой женщиной двадцати восьми лет. Широкие ее плечи держали на себе тяжкий груз помощи маме, воспитания собственного ребенка и поддержки мужа – военного. Длинные русые волосы Рут завязывала в косу, подвязывая ее бархатной лентой. Глаза у нее были зелено-рыжими, брови темными, а губы пухлыми, Внешностью она больше напоминала бабушку Германа в юности. Ее, кстати, тоже уже не было на тот момент в живых. Она умерла от старости в той самой городской квартире, в которой жил Герман. Она досталась ему по наследству.

– Рут, – проглатывая последнюю ложку каши, сказал Герман, – может, тебе нужно отвлечься? Пойдем сегодня к заливу, пособираем камней разноцветных, ракушек, может, монеток. Потом будем друг перед другом хвастаться.

Рут подняла глаза, посмотрела на брата, как на дитя, и ответила:

– Тебе сколько лет? Герман, мне уже не восемь, чтобы, как дурная, собирать камни на пляже.

Герман бросил ложку на стол.

– Вы посмотрите на неё! Не хочет камни собирать… Аврора уже Колю подговорила, он идет. И раз он идет, то и ты пойдешь. – Хитро играя бровями, сказал Риц.

– Заговорщики, – Улыбаясь, ответила Рут.

Вся семья собралась по хмурой дождливой погоде и вышла на прогулку к заливу. Ветра почти не было, серые тучи лениво плыли над головой, а солнце пыталось пробиться к людям, пуская свои лучи на плещущиеся об берег волны. Морской запах тонкими нотами окружал Германа, его маму, двух сестер и племянника.

Аврора, младшая из детей, сестра Германа возрастом восемнадцати лет, была жизнелюбивой, темноволосой, зеленоглазой девушкой с носом с горбинкой и сложным характером. Да, она была доброй, улыбчивой, но и своевольной. Поклонников била, девушек сторонилась, а учебу считала необходимым для женской самостоятельности атрибутом жизни. Племянника Колю Аврора обожала. Коля был шестилетним скромным светловолосым мальчиком, внешность которого часто напоминала внешность Боба Рица. Отец же Коли это отрицал.

Стоя у воды, смотря на свою семью, Герман был счастлив. На душе наконец-то был покой, в теле – тепло, а в голове – пьянящая пустота. Два остающихся дня отпуска ему хотелось заполнить своей семьею, их улыбками, их счастьем, их любовью.

– Можно постоять рядом? – нежно проговорила Линда.

– Конечно. Я буду только рад. – Герман улыбнулся и обнял маму правой рукой за плечи.

– Не жалеешь, что приехал?

– Нет, мам. Я по вам очень скучал. Сейчас я жалею о том, что скоро вновь должен уехать.

– Ты можешь не уезжать. – Линда посмотрела на сына выпрашивающим взглядом глаз полных слез.

– Не могу не уехать, мам. Не могу сказать точнее, но я слишком далеко зашел и не могу остановиться, мне не позволят. – Герман стал поглядывать из стороны в сторону. Глаза забегали, губы сжались.

– Настолько злое начальство? – Улыбнувшись одним краем, спросила Линда.

– Ха, можно и так сказать.

– Честно, сынок, когда ты решил стать психиатром, то все были поражены. Я надеялась, что ты шутишь.

– Я знаю. Видел ваши взгляды. Но, мама, я пока не столько разочарован, сколько заинтересован своей работой. И пока оно так, я буду продолжать работать.

Линда замолчала на секунду, а потом продолжила разговор, задав один вопрос, на который Риц не захотел отвечать:

– Ты пошел в психиатры из-за Марлен?

Герман побледнел, зрачки его расширились, губы приоткрылись, а на нижних ресницах появились едва заметные дрожащие слезы.

Моргнув пару раз, Риц повернулся лицом к маме, робко улыбнулся и печально пошел к Коле и Авроре собирать камни.

Рут, увидев происходящее, подошла к матери поинтересоваться, что же произошло.

– Что случилось? От чего он побледнел?

– Я совершила ошибку из-за своего интереса, я упомянула Марлен.

– Ох, мама… – Рут покачала неодобрительно и с сожалением головой, потом посмотрела на младшего брата и молча уставилась в воду.

История о Марлен и Германе покрыта печальной, трагической пеленой, которую хотелось бы снять или забыть двум семействам.

Глава 2. Герман и Марлен

Герман учился в совмещенной для девушек и юношей школе. Будучи в десятом классе, он уже около трех лет был знаком с девятиклассницей по имени Марлен, но с ней не общался. Скромная девушка была почти невидимкой для всей школы. Она не привлекала внешностью, не была активной, не испытывала успех в учебе. Ее многие называли странной.

Однажды, когда были отменены занятий в зимнее утро, те школьники, что уже успели добраться до зданий учебного учреждения, мигом стали делиться на группы, готовясь к снежной битве. Марлен не была готова участвовать, в отличии от юного и веселого Германа. Схватив снежок, он кинул его со всей своей юношеской силой шестнадцатилетнего подростка в парнишку, но по ошибке попал в скромную девочку на год младше. Она упала и потеряла сознание. Напуганный Риц бросился к Марлен, лежавшей в снегу лицом к небу.

– Девочка, очнись! Очнись! – Приговаривал Герман, держа голову Марлен двумя руками.

Она медленно стала открывать глаза, когда над ее телом собралось около дюжины человек.

– Жива! – прокричал кто-то.

– Ура! – ответил другой.

Все, кроме Германа, разбежались продолжать битву, а он остался смотреть на девочку и держать ее голову.

– Я – Герман. Узнаешь?

– Да. А я – Марлен – робко ответила она.

Риц поднял знакомую со снега и понес ее на руках до дома. У нее кружилась голова, замерзли ноги, а по телу шла дрожь от холодного ветра. Двумя слабыми руками Марлен обвила шею Германа, укуталась лицом в его воротник от куртки и пыталась выжить. Нет, всё было не так плохо, было не опасно, но ей казалось в тот момент, что вся жизнь терпит крутой поворот, способный привести к трагедии.

Марлен заболела. Говорили, ее сразила простуда, и она две недели провела в кровати. Домашнее задание из школы ей приносила классный руководитель. Риц почувствовал свою вину, ведь если бы не он, Марлен бы не пролежала в снегу около часа, не замерзла и не заболела. Он вызвался принести домашнее задание вместо учителя, и ему не отказали.

Какого же было удивление юного Рица, когда ему открыла дверь сама Марлен, которая не выглядела простуженной. Да, ее лицо было бледное, но оно было у нее такое всю ее жизнь. Белокурая, голубоглазая, с аккуратным носиком – пуговкой и нежными слегка пухлыми губами Марлен стояла в дверях, испугавшись прихода молодого человека.

– Здравствуй. – Сказал он. – Я принес тебе домашнее задание. – Герман протянул руку с тремя учебниками, в которых на разных страницах были вложены листки с пометками учителя и указаниями для выполнения работ.

– Здравствуй. Спасибо. – Марлен качнула головой в знак признательности, покрылась красным румянцем от стеснения, взяла книги и хотела закрыть дверь.

– Постой! Я хотел еще раз извиниться, что тогда… ты пострадала из-за меня. А теперь ты еще и простудилась, и всё я.

– Герман, – наклонилась Марлен, посматривая по сторонам, – ты никому не расскажешь?

– Нет. – Заинтересовавшись такой таинственностью, ответил он.

– Я не простыла. Моя мама так говорит учителям, чтобы они меньше знали. Поэтому, не вини себя в том, что я пропускаю занятия. Из-за тебя я только пропустила час жизни, лежа в снегу. – Марлен улыбнулась и быстро скрылась из виду в доме, оставив Герману лишь плотно закрытую перед его носом дверь.

Когда Марлен вышла на учебу вновь, Герман стал обращаться к ней всё чаще. Она удивлялась этому, периодически думала, что он здоровается не с ней. Бывало, после школы, Риц провожал Марлен, интересуясь, не обижается ли она на него. Прошли дни, и девушка перестала бояться юного Германа Рица. Его яркая внешность, веселый настрой и вежливое отношение пробудили в ней доверие к нему.

– Смотри, вон! Опять Марлен и Герман идут! Как по часам. – Стали раздаваться насмешки по всей школе.

Марлен перестала быть незаметной. Ее общение с активным и знакомым почти с каждым подростком города юношей сделали ее узнаваемой, пусть даже только в стенах школы. Давление начало расти. Появились недруги. Марлен стала испытывать на себе насмешки, злые взгляды только потому, что такова природа человека. И вот, она вновь «простыла». Она не появлялась в школе более двух недель. В эти четырнадцать дней, Герман сам приносил ей уроки.

Сидя как-то раз зимнем вечером на кухне в доме Марлен, попивая чай и слушая треск бревен в камине, Герман начал разговор.

– Пока тебя не было в школе, директор решил устроить бал. Всех юношей обязали надеть смокинги, а девочек платья. Мы уже два дня между уроками учим вальс. По мнению учителей, нельзя приходить на бал неподготовленным.

– Наверное, ты отдавил все ноги бедной партнерше.

– Моей партнершей выступает твоя классная руководительница. На мне она показывает все имеющиеся в вальсе движения: от кружения до моего позорного падения.

Марлен засмеялась и быстро заморгала, пытаясь остановить слезы радости.

– Тогда я должна взять свои слова обратно и признать, что бедным партнером являешься ты. Все, наверное, ужасно смеялись над тобой в моменты падения и, особенно, кружения.

– Да, еще как. Но я их не замечал.

– Как тебе это удается? – ставя кружку на стол, покрытый скатертью, спросила Марлен.

– Что?

– Ну вот это, не замечать насмешек, взглядов людей? Неужели ты не видишь, что из-за общения со мной к тебе по-другому начинают относиться?

В тот момент Герман серьезно посмотрел на девушку перед собой, на ее голубые глаза, в которых отражались искры камины, выпрямил спину и серьезно проговорил:

– Потому что люди глупы. Зачем обращать внимание на глупость и безосновательную злость, ехидность? В моменты, когда надо мной хотят злобно пошутить, я просто начинаю думать о чем-то хорошем, отвлекаясь и не уподобляясь им. В последнее время, «чем-то хорошим» для меня стала ты.

Марлен увела взгляд от Германа, засмущалась и покрылась на лице опять легким румянцем.

Герман посмотрел на реакцию девушки и продолжил говорить:

– Пойдем вместе на бал? Обещаю, я научусь вальсировать так, что ни один не посмеет посмеяться.

Она согласилась.

О том, какой именно недуг заставлял Марлен неделями отсиживаться дома подальше от глаз людей, стало известно в день, когда состоялся школьный бал. Правда, состоялся он не для всех…

Одетый в нарядный дорогой смокинг, купленный отцом у знакомого итальянского городского портного, Герман в метель побежал к Марлен. Белые хлопья сыпались и кружились с неба, создавая свою интерпретацию вальса. Снежинки то ускорялись, то медленно кружились в воздухе, укладывались ровным слоем на ветви деревьев и крыши двухэтажных домов. Костюм Германа был уже почти весь бел, его лицо было мокрым и холодным, а улыбка сияла.

Он постучался в дверь. На пороге появилась Марлен. Она была одета по-домашнему и удивленно смотрела на юношу на пороге.

– Ты еще не оделась? Марлен, поторопись, а то опоздаем.

Она продолжала удивленно смотреть на Рица, а потом сказала:

– Куда опоздаем? Я никуда не иду.

И Марлен захлопнула дверь. Шокированный Герман стал кричать: «Марлен, что случилось? Я тебя чем-то обидел? Марлен! Марлен!».

Дверь распахнулась, из дома вышла укутанная в одеяло мама Марлен. Она закрыла за собой дверь, тихо спускаясь по лестнице и толкая нежно одной рукой Германа, начавшего движения спиной вперед.

– Герман, мой мальчик, я к тебе очень хорошо отношусь и я благодарна за то, что ты очень мил с моей дочерью. Но сейчас тебе лучше уйти.

– Я не уйду без Марлен. Если я чем-либо ее обидел, то стоит объясниться и решить все недоразумения. Если вы и вправду ко мне хорошо относитесь, прошу, разрешите с ней поговорить.

На улице уже было темно, горел холодным светом один уличный фонарь, а снегопад усиливался.

– Марлен нет. – Серьезно проговорила мама девушки. – Сейчас ее нет.

– Как нет? Я же с ней только что говорил!

– Да пойми же ты, это не та Марлен, это совсем другая, и она тебя не помнить или помнит частично.

Герман вопросительно посмотрел на женщину, и она поведала ему тайну их семьи. Оказалось, что Марлен болела расщеплением личности. На тот момент психиатры и психотерапевты смогли установить сочетание двух личностей, но не исключали и появление третей в ближайшее время.

Одна личность Марлен помнит и Германа, и его приглашение, и его любовь к ней. Другая же личность помнит лишь то, что они знакомы.

Герман Риц был поражен. Обычная простуда, как и говорила Марлен, была лишь прикрытием для сокрытия истинного заболевания.

– Иди на бал, Герман. Боюсь, сегодня она не придет к тебе. Если утром Марлен вернётся, я ей передам, что ты заходил.

Герман не пошел на бал. Он вернулся домой, упал в костюме лицом в подушку и уснул с разбухшим от слез лицом.

Утром Марлен проснулась и начала собираться на бал. В момент, когда она вышла из комнаты, чтобы спросить, где ее выглаженное «прошлым» вечером платье, ее мама сообщила, что бал прошел.

– Прошел? – со слезами переспросила Марлен, руками поглаживая волосы.

– Прошел, доченька. Вчера вечером.

– А Герман приходил? – боясь ответа, поинтересовалась опечаленная девушка.

– Приходил. – Опустив голову, ответила мама.

– И?!

– Я всё ему рассказала. Боюсь, он должен был узнать.

Марлен вбежала обратно в свою комнату и хлопнула дверью. Раздался шум, скрип дверец шкафа, шорох. Через минуту она выбежала полностью одетой для зимнего студеного утра и двинулась к дому Рицов.

– Стучат, как сумасшедшие. – Сказала Линда, подходя к входной двери, в которую стучала Марлен.

– Здравствуйте, могу я увидеть Германа? – Торопясь произнесла девушка, дрожа от страха и внутренней боли.

Линда качнула головой с обеспокоенно сложенными на лице бровями и позвала сына.

Герман вышел с кухни, увидел Марлен и тут же понял, что она та самая – его дорогая и любимая Марлен. Он бросился к ней, обнял и прижался губами к ее белокурой макушке. Она же прижалась щекой к его теплой груди, скрытой за домашней рубахой по пояс, схватилась руками за спину и быстро-быстро стала объясняться.

– Я знаю, знаю! Но это не важно! Всё не важно! Главное, что ты тут, ты со мной. А отдавить ноги я могу тебе не только во время школьного вальса. – Перебивая, говорил Герман.

Марлен и Герман любили друг друга так, как любят безнадежные романтики и взрослые реалисты одновременно. В дни ухудшения состояния Марлен, когда вторая личность брала верх над сознанием, Герман пытался аккуратно подобраться к девушке и завоевать доверие у второй личности.

Казалось, Риц мог справиться с Марлен, но это было не так.

Зима прошла быстро. Наступила весна. Расщепление личности Марлен стало проявляться всё активнее, голос второй личности мешал спать и общаться с Германом. Марлен начала уходить в депрессию, которая, казалось, отступила некогда, но вот вернулась вновь. Образовавшийся хаос в сознании Марлен привел к депрессии, которую на тот момент не были готовы «лечить» в домашних условиях.

Герман начал подозревать, что Марлен что-то от него скрывает.

Весной, когда Герману было шестнадцать лет, умер его отец. Остановка сердца – заявил врач. Тот миг, когда бледное и холодное тело отца в гробу опускали в сырую весеннюю землю, Риц принял решение, что должен стать врачом, но еще не знал, каким именно. Он резко почувствовал яростное желание спасать и помогать, делать из людей – здоровых и счастливых людей.

Траур на неделю обездвижил всю семью Рицов. Все только плакали и молчали. Когда же неделя подходила к концу, а Герман был готов рассказать о случившемся Марлен, ожидая ее теплых рук в своих, он отправился к возлюбленной, на которой уже тогда мечтал жениться.

Марлен не было дома. У нее больше никогда не будет своего дома. Лечащие врачи установили, что депрессия вместе с расщеплением личности не дает возможности осуществлять лечение вне специализированных учреждений. Ее решили отправить в клинику, что находилась на юге страны. Марлен не могла больше жить там, где нет постоянного наблюдения и необходимого лечения.

Эту новость Герману рассказала мама Марлен, которая собирала оставшиеся вещи. На следующий день она вместе с отцом Марлен должны были выехать, чтобы переехать в дом рядом с клиникой, в которой до конца своей жизни или болезни должна оставаться их единственная дочь.

Герман был сражен. Еще один удар.

«Я бы мог за ней присматривать! Я бы мог ее лечить! Я могу быть рядом, я хочу быть рядом»… Думал и думала юноша про себя. И тогда-то он решил, что он станет не просто врачом, а психиатром и, когда он получит образование и опыт, он заберет свою Марлен, чтобы больше никогда не расставаться.

На момент разлуки они были знакомы три года, были друзьями, а потом и счастливой парой. Пусть, кто-то сейчас скажет, что это подростковая незрелая любовь, которая изначально была обречена на провал, но это не правда. Возраст не определяют способность людей любить. В мире множество взрослых опытных женщин и мужчин, которые к своим сорока или пятидесяти годам так и не научились любить и быть любимыми.

Герману было шестнадцать. Марлен было пятнадцать. А их любовь будет вечной.