Ядерное лето 39-го (сборник)

Позавтракали в штабной землянке: пшено с неприятно пахнущим топленым жиром, каждому по ломтику немецкой колбасы из жестяных банок вермахтовского пайка. Сырой серый хлеб – и счастье еще, что такой есть, по весне всегда голодно. Снова жидковатый чай с таблетками сахарина. Жить можно.

По большому счету ничто не предвещало экстраординарных событий, грянувших после полудня и ввергших в легкую оторопь даже вечно невозмутимого комиссара Шмулевича.

Посты по периметру базы выставлялись в обязательном порядке, особое внимание наблюдатели уделяли угрожаемым направлениям – тропки противнику, скорее всего, неизвестны, однако гарантий никто дать не может: неожиданный визит эсэсовской зондеркоманды, поддерживаемой фельджандармами и тыловыми частями, ничуть не исключен, сколько раз другие нарывались! Последствия всегда были тяжелыми – большие потери или полное уничтожение отряда. Бдительность и еще раз бдительность!

Без четверти двенадцать комиссара насторожил чересчур громкий гул авиационных двигателей, но это явно был не разведчик – «Шторх» гудит совсем иначе, звук высокий, дрожащий. Значит, ничего опасного, здесь частенько летают самолеты из Вильно или Кенигсберга на Минск. Странный грохот, смахивавший на отдаленный орудийный выстрел, Шмулевича не заинтересовал – если прислушиваться к каждому непонятному звуку, никаких нервов не хватит…

А через полчаса примчался раскрасневшийся и взмокший Степка, пацан пятнадцати лет, возглавлявший в отряде службу вестовых – возраст ничего не значил, Степка уже честно заработал «Отечественную войну» второй степени. Выпалил задыхающейся скороговоркой на деревенской смеси русского, белорусского и коверканного польского:

– Таварыш ком… Тьфу ты, Сямен Эфраимович! Тамка…

– Степа, вытрите лицо снегом. Что у вас? Более связно, пожалуйста.

– Самолет! Упал! Вялизарны!

– Где конкретно?

– Дык, километра чатыры… с половой. За Свидельской топью…

– Сами видели?

– Так! Сам! Не выбухнуу гэты зараза, зверзиуся у лес – тольки дрэвы у щэпы!

– Степа, не тараторьте… Учитесь докладывать спокойно. Что значит «большой»? Транспортный «Юнкерс»?

– Да не, Сямен Эфраимович! Ци я «Юнкерсов» николи не бачыу? Зусим други! Чатыры маторы!

– Вы близко подходили?

– Гарэленка як забачыу, дык дазор вакол паставиу, а мяне сюды, до вас!

– Самолет… – вполголоса протянул Шмулевич. – И не взорвался. Очень, очень интересно. Быстро доложите командиру отряда. Капитана Бутаева и доктора Раппопорта ко мне мигом!

Степка ринулся со всех ног.

Комиссар оценил ситуацию мгновенно. Вариантов два по два: это или грузовик, или тяжелый бомбардировщик. Немецкий – или, соответственно, советский, союзникам в небе над Белоруссией делать решительно нечего. Логика подсказывает, что бомбардировщиком одиночный самолет быть не может – очень далеко от линии фронта, почти тысяча километров, да и на девяносто процентов принадлежит он германским ВВС.

Итак, немецкий транспортный борт. Остается взглянуть на груз – возможно, он не слишком сильно поврежден. Оружие, продовольствие? Все зависит от того, шел самолет с запада или востока, этого Степка не заметил…

Если что-то полезное падает с неба – грех не воспользоваться.

Павел Бутаев, капитан-пограничник, чудом уцелевший в июне 1941 и в одиночку добравшийся на своих двоих до Свенцян аж из-под Гродно, возглавлял взвод, полушутя-полусерьезно называемый отряда «Особым отделом». Но если в регулярной армии Особые отделы занимались известно чем – контрразведка и борьба со скрытым врагом в рядах РККА, – то Бутаев начальствовал над дюжиной лучших диверсантов «Сталинского знамени», каждого отбирал сам. Во взводе всегда и постоянно было только тринадцать человек – если погибал один, на его место капитан в тот же день находил замену. Отказников не было, ходить в числе «чертовой дюжины» почиталось за честь. Недавно угнанный «Мардер» числился на совести Бутаева и его подчиненных. Между прочим, капитан был единственным, кто именовал Шмулевича не по устоявшейся в отряде традиции, а «товарищ комиссар» и никак иначе:

– Соберите ребят, – тихо сказал Шмулевич Бутаеву. – В полном составе. Слышали уже?

– Степка успел растрепать… Идем проверять?

– А вы как думали, Павел Никифорович? Может быть, кто-то остался жив, зачем рисковать?

– Так вот зачем вам доктор?.. Надеетесь «языка» взять?

– Обычная предусмотрительность, – пожал плечами комиссар. – Перебдим. В игры мы с вами до войны наигрались, теперь все всерьез.

– Ясное дело, – прогудел здоровяк-капитан, легко согласившись и не заметив оттенка язвительности в словах Шмулевича, все-таки оба принадлежали к одному ведомству. – Одного боюсь: как бы они самолет искать не начали.

– Упал далеко от нашей базы, обойдется. Дороги развезло, комендантская рота из Молодечно появится не раньше, чем к вечеру. Если появится. И все же поторопимся.

* * *

– Вусь тамка вон, бачыце, – Степка вытянул руку. – Наскрозь праз ельник прайшоу, зараза.

– Первое отделение налево, второе со мной, – скомандовал Бутаев. – Смотреть в оба! Без надобности огонь не открывать. И потише давайте…

Спустя пять минут комиссару стало ясно: глазастый Степка оказался совершенно прав, никакой это не «Юнкерс-52». Хвостовая часть большого самолета отвалилась при ударе и валяется в полусотне метров от фюзеляжа, носовая часть сильно изуродована, стекла кабины разбиты. Вокруг много обломков – куски обшивки крыльев; лопасть одного из винтов вошла в покосившуюся столетнюю ель больше чем наполовину. Опознавательные знаки на киле – германские.

– Гражданский, что ли? – спросил капитан.

– С ума сошли, немедленно затушите папиросу! – проворчал Шмулевич. – Чувствуете, бензином несет за десять верст! Прикажите остальным не подходить, вы – за мной.

– Можна з вами? – заикнулся недисциплинированный Степка.

– Извините, Степа, нельзя. Потом посмотрите.

В комиссаре проснулся следователь: ничто не должно быть тронуто до осмотра места… Нет, не преступления. Места аварии. Добрались через завалы из еловых веток до хвостовой части.

– Весьма забавно, – Шмулевич снял очки, вытащил из кармана шинели фланелевую тряпочку (шинель у него была обычная, пехотная, без знаков различия), протер стекла, вернул очки на место. – Товарищ капитан, ничего необычного не замечаете?

– Тут из обшивки будто кусок вырван, – указал Бутаев. – Кресел по левому борту нет, а справа сохранились. Гляньте, мертвяк в снегу. Кажись армейский полковник. Ого! Вот повезло… Разрешите обыскать?

– Не разрешаю. Успеется. Идем дальше. А вы не ошиблись, капитан – это пассажирский самолет. Кажется, никто не выжил… Может, и к лучшему. Меньше забот.

Вот и корпус. У наблюдательного Шмулевича не осталось сомнений: в небе над Свенцянами произошло нечто очень и очень странное – достаточно сравнить повреждения на линии разлома фюзеляжа и хвоста, был взрыв. Это никакая не зенитка, листы обшивки выгнуты наружу – вырван целый сегмент!

– Вот это номер! – выдержка комиссару изменила, когда он осмотрел задний отсек самолета, отделенный от носовой части перегородкой с деревянной дверцей. Много трупов, все в чине от полковника и выше. Три эсэсовца. Нескольких в момент катастрофы выбросило из салона, придется откапывать из подтаивающих сугробов. Портфели, папки, разбросаны печатные листы с какими-то документами. – Боже ж мой… Бутаев, вы понимаете что с неба упало?

– Звезда героя, – хмыкнул капитан. – И, думаю, не одна. Самолетик-то штабной. Кликнуть ребят?

– Подождите… Дверь заклинило. Надо посмотреть, что в переднем салоне.

– Дайте сюда. Сейчас.

Перекосившуюся дверцу удалось вскрыть с четвертого раза.

– Идите, посмотрите в кабину, я пока огляжусь. Ступайте осторожнее, видите, какое тут месиво…

Шмулевич присел на корточки и тихо присвистнул. Первая мысль: надо немедленно, как можно быстрее, еще до заката эвакуировать отряд на резервную базу. ТАКОЙ самолет будут искать, и искать самым тщательным образом, с привлечением больших сил!

У ног комиссара лежал мертвый генерал-лейтенант, сразу за ним – эсэсовский обергруппенфюрер.

Что еще? Две девушки в обычных темных платьях и белых передничках – обслуга, вероятно. Четверо гражданских, еще два военных. Разлетевшиеся бумаги и карты. Брызги крови на бежевой внутренней обшивке, разбитые фарфоровые чашки.

– Пилоты погибли, – Шмулевич вздрогнул, услышав голос Бутаева, выбравшегося из искореженной кабины. – Планшет вот прихватил. Товарищ комиссар? Семен Эфраимович? Вы чего? Да что стряслось-то?

– Вы меня назвали по имени и отчеству, – выдохнул Шмулевич и вытер ладонью холодный пот со лба. – День сегодня и впрямь необычный. Начинаем работать. И чтоб ни одной бумажки не пропало! Головой отвечаете!

– Так точно, отвечаю… Глядите, а вот этот, в коричневом френче, живой. И генерал тоже. Пар изо рта!

Справа, у самого борта, лежал пожилой человек с полностью залитым кровью лицом – ударился лбом о металлическую кромку столика, кожа и волосы над лбом содраны. Правая рука явно сломана – кисть вывернута неестественно. У генерал-майора ВВС разодран китель, на груди кровь – ребра, что ли, переломал?

– Доктора сюда, – решительно сказал комиссар. – Один гражданский и один генерал Люфтваффе, это лучше, чем совсем ничего. Что вы стоите столбом?! Давайте же!

* * *

Хеннинг фон Тресков ждал до без четверти три пополудни – требовалось подтверждение из Растенбурга. И только когда генералу позвонил находившийся в Ставке майор генштаба Кун и сообщил, что объявлена тревога и в воздух поднят истребительный полк, базировавшийся в Кенигсберге, Тресков поднял трубку и попросил соединить его с Берлином.

– Капитан Гере? Добрый день, это Тресков. Как ваша поездка в… в Бранденбург? Надеюсь успешно?

– В Бранденбург? – сквозь треск помех донесся ошеломленный голос Гере. – Я собирался вечером в Потсдам…

Это было второе кодовое слово, означавшее, что операция провалена.

– Вы ошиблись, именно Бранденбург, – генерал-майор выделил голосом последнее слово. – Отправляйтесь как можно быстрее.

Связь прервалась.

– Шлабрендорф! Машину немедленно!

Штабной городок группы армий располагался на окраине Смоленска. «Опель» Трескова миновал КПП, генерала встретил адъютант фельдмаршала Клюге.

– Подождите несколько минут. У шефа срочный разговор с Растенбургом – Кейтель…

«Значит, уже начался тихий переполох, – понял фон Тресков. Бить надо, пока они растеряны и не знают, что предпринять!»

– Началось, – коротко подтвердил Клюге, едва генерал-майор переступил порог кабинета. – В данный момент мы ничего не можем сделать, только наблюдать и ждать. Я получил сообщения из штаба Люфтваффе, активные поиски над территорией Литвы ведутся больше часа. Прочтите…

Фельдмаршал передал Трескову бумагу с грифом особой секретности: командующий армией резерва генерал-полковник Фромм вводил в действие план «Валькирия» и уведомлял об этом высшее руководство Вермахта.

Телеграмму отправили из Берлина сорок две минуты назад. Переворот начался.

«Валькирию» начали разрабатывать еще два года назад с полного одобрения фюрера: план предусматривал схему действий на случай возникновения внутренних беспорядков или высадки вражеского десанта на территорию Рейха. Более чем двухмиллионная армия резерва по поступлению приказа немедленно формирует боеспособные части, они вооружаются со складов и поступают в распоряжение командующих округов, обязанных обеспечить безопасность жизненно важных объектов – транспортных узлов, предприятий и линий связи. Именно армия резерва должна поддерживать условия «военного чрезвычайного положения» в стране.

– …Но ведь генерал Фромм не хотел поддержать нас, – покачал головой Тресков. – Если он начнет действовать на стороне нацистского руководства, ничего не получится.

– Не начнет, – холодно бросил Клюге. – А в случае реального противодействия Фромма устранят и заменят Ольбрихтом или Гепнером. Повторяю, господин генерал-майор, нам остается только ждать. Обстановка прояснится не раньше, чем к вечеру. Отправляйтесь к себе и выполняйте свои прямые обязанности: не забудьте, война пока не окончена.

* * *

Рейхсминистр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер прилетел из Рура под утро – пришлось лично осматривать разрушения на заводах фирмы «Рейнметалл», сильно пострадавших после вчерашнего налета англо-американских бомбардировщиков. С берлинского аэродрома Темпльхоф Шпеер сразу отправился домой – глаза слипались, не спал министр больше суток.

Правительственный «Хорьх» и машина сопровождения миновали район Целендорф и вышли на шоссе ведущее к Шлахтензее – маленькая вилла Шпеера, построенная по его собственному проекту еще в 1935 году, располагалась в тихом зеленом пригороде, на берегу озера Хафель.

Вернуться в министерство можно будет ближе к вечеру, сначала необходимо отдохнуть хотя бы пять-шесть часов – сменив погибшего доктора Тодта, Шпеер уже больше года работал на износ, отвечая за снабжение воюющей армии всем необходимым от пистолетных пуль до танков и самолетов.

В доме было тихо, жена и дети еще не проснулись, прислуга должна прийти на работу только к семи утра. Отлично, в столовой оставлен холодный завтрак. Маргарете всегда была заботлива – идеал немецкой женщины, а главное, она предпочитает семью общественной деятельности, чем выгодно отличается от фрау Магды Геббельс. Впрочем, Магда – жена министра пропаганды, ей сам бог велел…

Теперь – спать.

– Альберт, проснись, – его сильно трясли за плечо. Жена. – Альберт, пожалуйста!

– Что? – Шпеер поднялся на локте. – Телефон? Передай, я сейчас спущусь.

– Нет-нет, в час дня звонил твой секретарь, но ничего срочного, попросил не будить… Сейчас уже половина третьего.

– Что случилось? – выглядела Маргарете крайне обеспокоено. – Да говори же!

– Военные. Окружили дом. Пока не входят. У въезда в сад бронеавтомобиль… И фельджандармы.

– Черт… Где мой халат?

Шпеер подошел к окну, слегка отодвинул штору. Точно – на улице стоит броневик, солдаты, не меньше трех взводов. Два черных «Опеля».

– …По радио передают только военные марши и Вагнера, – полушепотом продолжала Маргарете. – Я хотела в три послушать новости, но диктор только сказал, что через два часа будут передавать сообщение чрезвычайной важности и обращение верховного главнокомандующего Вермахта к нации.

– Как? – Шпеер резко развернулся. – Не «фюрера и верховного главнокомандующего», а просто «главнокомандующего»? Ты точно запомнила?

– Да… Альберт, я боюсь за детей. Что происходит?

– Успокойся и возьми себя в руки. Если… Если произойдет что-нибудь совсем непредвиденное, забирай малышей и немедленно отправляйся к родителям в Гейдельберг. Деньги во втором сейфе, в гостиной – там много… Я не знаю, что происходит. Пойдем вниз, звонок. Повторяю: будь абсолютно спокойна!

Домоправительница фрау Кох с перепуганным видом стояла у распахнутой двери.

– Капитан Штельцер, адъютант начальника гарнизона Берлина генерала фон Корцфляйша, – откозырял военный. За его спиной стояли трое: лейтенант и два ефрейтора вооруженные автоматами. – Это вы Бертольд Конрад Герман Альберт Шпеер?

– Да, это я, господин капитан. Чем обязан визитом?

– Могу я попросить ваши документы, удостоверяющие личность?

– Вы спятили, капитан! Я министр правительства! В чем…

– Документы, пожалуйста, – вежливо, но непреклонно потребовал Штельцер.

– Маргарете, удостоверение рейхсминистерства у меня во френче, будь добра принести. Фрау Кох, найдите в кабинете мой общегражданский паспорт, он в верхнем ящике стола слева, там не заперто… Возмутительно! Капитан, вы понимаете, что я вынужден сообщить о ваших действиях в управление имперской безопасности? Вы позволите позвонить?

– Через пять минут вы сможете звонить куда угодно. Удостоверение и паспорт перекочевали в руки Штельцера. Изучил. Вернул с коротким кивком.

– Господин Шпеер, – чеканя каждое слово, произнес капитан, – я обязан доставить вас на Вильгельмштрассе для представления его превосходительству рейхспрезиденту Германской империи генерал-полковнику Францу Гальдеру. Я же отвечаю за вашу личную безопасность.

– О, господи… – только и выдавила Маргарете. Шпеер подавил эмоции с трудом: загадка разрешилась.

Итак, невозможное стало возможным. Они это сделали. Остается открытым вопрос – насколько успешно.

– Вы позволите одеться, капитан?

– Разумеется. Убедительно прошу вас поторопиться. Обстановка в столице сложная.

– Э-э… Понимаете ли капитан, у меня семья… Маленькие дети.

– Это предусмотрено приказом коменданта. Ваш дом останется под охраной двух взводов и военной полиции, в случае необходимости фрау Шпеер и детей перевезут в рейхсканцелярию.

– Полагаю, для… для предстоящей встречи с господином Гальдером больше подойдет штатский костюм, – полувопросительно, полуутвердительно сказал министр уже несуществующего правительства. – Как думаете?

– Не вправе советовать, – нейтрально ответил капитан. Маленькая автоколонна направилась к центру Берлина – впереди броневик, за ним «Хорьх» и два «Опеля». Ехать до Вильгельмштрассе не более двадцати минут. За руль автомобиля Шпеера сел лично Штельцер.

– …Скорее всего – авиакатастрофа. Примерно в полдень по берлинскому времени вылетевший из Смоленска самолет фюрера исчез, его до сих пор не нашли. Войска гарнизона подняты по тревоге, введены в действие все директивы плана «Валькирия», – пояснял капитан по дороге. – Правительственный район оцеплен, охранный батальон захватил министерство пропаганды и арестовал доктора Геббельса, здание РСХА прямо сейчас штурмуют курсанты фанен-юнкерского и унтер-офицерского училищ, выдвинувшиеся из Потсдама. Рейхсфюрер Генрих Гиммлер захвачен у себя на квартире два часа назад и расстрелян…

– Боже мой, танки… – машины повернули к Тиргартену, и кортеж вынужден был остановиться: улицу перегораживали два Pz.IV, принадлежавшие танковому училищу в Крампнице.

Штельцер выскочил из автомобиля, подбежал к майору-танкисту, быстро показал какие-то бумаги и сразу же вернулся.

– Все в порядке, проезжаем… Хорошо, смогли избежать неразберихи! Слышите стрельбу? Кажется, это возле радиоцентра на Мазурен-аллее… Большинство эсэсовских и партийных объектов взяты без боя, но кое-где армии оказывают очень серьезное сопротивление. К счастью, у нас значительный перевес в силах. Арестованных пока свозят на берлинский стадион… Больше никаких подробностей не знаю.

Просторный двор рейхсканцелярии был заполнен военными и техникой. Обычная охрана в черной форме СС сгинула, посты заняли солдаты берлинского гарнизона и юнкера артиллерийской школы Ютерборга. Гражданских почти совсем не видно – два-три человека. Один из них был Шпееру знаком:

– Альберт, наконец-то… – к «Хорьху» быстро подошел граф Вернер фон дер Шуленбург. – Вы задержались больше, чем мы рассчитывали. Идемте, Гальдер очень за вас беспокоился – обратиться к народу по радио должны вы оба.

– Значит, все-таки…

– Да. Поздравляю с назначением, господин рейхсканцлер.

– Стало известно, что с Гитлером?

– Поиски расширяются, вот и все. Прошло около пяти часов, никаких сомнений – самолет разбился на территории России или Литвы. Кстати, в Каринхалле только что арестовали Геринга, командование Люфтваффе временно взял на себя Мильх.

– Что в Растенбурге?

– Связь со Ставкой блокирована, командующий Первого Кенигсбергского военного округа действует по плану «Валькирия» – следовательно, Растенбург мы возьмем под контроль в ближайшее время.

– Неужели получается? – Шпеер искоса взглянул на фон Шуленбурга. – Так быстро?

– Убран стержень, на котором все держалось, Альберт. Карточный домик посыпался. Слухи о гибели фюрера распространились с невероятной быстротой.

– Хорошо, если под «карточным домиком» вы не подразумеваете Рейх, дорогой граф.

– Все в ваших руках, господин имперский канцлер, – сказал Шуленбург. – Или вы предпочтете – «мой фюрер»?

– Фюрер только один, – твердо ответил Шпеер. – Шутку полагаю неуместной. И молите бога, граф, чтобы «Кондор» не сбился с курса и не приземлился где-нибудь в Швеции или Финляндии. Иначе нас ждет пренеприятнейший сюрприз. И как его последствие – виселица.

Они прошли по мраморной парадной зале рейхсканцелярии в сопровождении вооруженных офицеров, миновали приемную и вошли в огромный кабинет, до этого дня принадлежавший «только одному».

Начиналась новая эпоха.

* * *

– Товарищ Сталин, срочное…

Поскребышев аккуратно положил на стол черную папку. Застыл, ожидая.

– Крайне срочное, товарищ Сталин… – Поскребышев знал, когда и как надо быть настойчивым. Днем Иосиф Виссарионович быстро уставал, его время – ночь. Вот и в пепельнице окурки папирос – когда он вымотан, нет времени на трубку. Только папиросы, так проще и быстрее.

Поскребышев не знал, что за документы содержались в папке темной кожи. Бумаги такой степени секретности доставлялись спецкурьером ГРУ и предназначались только для взгляда Верховного. Только для него.

Сталин потянулся, зевнул, будто кот – сейчас он выглядел самым обычным человеком, каких сотни и тысячи, – бросил недовольный взгляд на Поскребышева, зачем-то коснулся пальцами левой руки серебряного подстаканника, стоявшего прямо на листах плотной желтоватой бумаги с неразборчивыми записями, открыл папку и быстро пробежал взглядом по отпечатанному на машинке тексту.

– …Доигрался, мерзавец, – лицо Верховного не изменилось. – Вот что… Берию, Молотова и Маленкова позови сюда. Сейчас. Еще Василевского и Антонова… А теперь иди, работай.

– Слушаюсь, товарищ Сталин. Дверь закрылась.

– Доигрался, – тихо повторил Верховный, пройдясь по кабинету. – Сука…

Сталин заново взял в руки депешу. Вновь прочитал. Усмехнулся. Швырнул листок на стол. Очень хотелось курить.

Сталин подошел к столу, взял из коробки папиросу, раскрошил одну. Табак высыпался на стол. Поморщился, смахнул ладонью крошку на пол.

Взял еще две папиросы, аккуратнейшим образом набил трубку. Зажег трубку спичкой. Прошелся по кабинету вперед-назад.

– Разрешите, товарищ Сталин?

Поскребышев открыл дверь. Первым явился Антонов – неудивительно, он и должен быть здесь, в Кремле. Василевский подъедет минут через двадцать.

– Товарищ Сталин?

Справа за спиной Антонова – Берия. Молодец. У этого человека уникальный нюх на события. Лаврентий Павлович вроде сегодня должен отдыхать…

Антонова остался безмолвен, Берия сделал шаг вперед.

– Товарищ Сталин, разрешите доложить?

– Докладывайте.

– По сообщениям агентуры из Германии…

– Он умер? – перебил Верховный, лишь чуть приподняв брови. – Лаврентий, почему ты мне сообщаешь вчерашние новости?

– Я знаю, кто преемник, – не смутился нарком.

– Садитесь, – Верховный поморщился. Глянул на маячившего в дверях Поскребышева: – Чай, крепкий чай… Сам знаешь. Товарищ Берия, когда это случилось?

– Шесть… – нарком НКВД машинально глянул на наручные часы, – точнее шесть часов сорок минут назад. Белоруссия. Подтверждения из Берлина пришли. Он мертв.

Сталин пыхнул трубкой, взял ее в левую руку, пальцами правой провел по сукну стола. Отвернулся.

– И что теперь вы сможете предложить, товарищи? Берия запнулся. Он не понял смысл вопроса. Генерал-лейтенант Антонов наоборот, вытянулся, будто штопор проглотил:

– Товарищ Сталин, это возможность…

– Какая? – поднял взгляд Верховный.

– Быстро закончить войну с немцами.

– Быстро? – нахмурился Сталин. – Быстро не получится.

– Получится, товарищ Сталин. Гитлер умер. А это главное.

– Вашими бы устами, товарищ Антонов… Что конкретно вы предлагаете?

– Убить Сталина, Иосиф Виссарионович.

– Хорошее предложение, – усмехнулся Верховный. Берия откровенно фыркнул. – Объясните, товарищ Антонов.

– Наверное, я был некорректен, неверное сравнение привел. Извините, товарищ Сталин. Представьте, что произойдет, если вас убьют прямо сейчас. Что подумает советский народ? Как воспримет? Что случится потом? Каковы окажутся последствия? Сейчас, во время тяжелейшей войны? И самое важное: кто заменит Сталина и как начнет действовать?

– Я понял, – мгновенно кивнул Верховный. – Лаврентий?

– Согласен с товарищем Антоновым, – невозмутимо ответил нарком НКВД. – Борьба за преемника.

– Преемник, – медленно повторил товарищ Сталин. – Борьба. Очень хорошие, правильные слова. Замечательные. Кто этим займется?

* * *

– Не нравится мне это, – комиссар Шмулевич опустил бинокль. – Не нравится до крайности, товарищ Заславский. Пока они слишком далеко и кружат за озером Нарочь… Однако скоро стемнеет, немцы вернут авиацию на аэродромы. А завтра?

– Завтра они вернутся, – буркнул командир отряда. – Ничего не скажешь, повезло нам…

– А вы не расстраивайтесь. Ведь действительно повезло? С темнотой уходим на «точку два», оставаться на островах нельзя. Жаль бросать базу, но жизнь дороже.

– Что ж это за самолетик такой? Генштабовский?

– Очень вероятно. Я бегло просмотрел некоторые документы – на всех аббревиатура «OKW», Верховное командование Вермахта. Да, Заславский, вы правы. Это генштаб или нечто весьма близкое – командование армии, к примеру. Несколько генералов… – комиссар выдержал паузу и повторил: – Повезло. Прикажите людям собираться, до заката всего два часа. Чем дальше уйдем, тем лучше.

Самолеты начали летать во второй половине дня: звук моторов доносился с запада и северо-запада, то приближаясь, то почти совсем исчезая. Из отряда, действовавшего под Сморгонью, по рации кратко сообщили – кружат над лесами, идут тройками, будто прочесывают. Гарнизон в самой Сморгони подняли по тревоге, больше ничего не известно. Похоже, у немцев случилось что-то серьезное.

– Серьезнее некуда, – проворчал Шмулевич, получив от связистов радиограмму. – У нас за такую потерю командование ВВС под трибунал бы пошло. С вытекающими.

На месте катастрофы трудились не покладая рук полтора часа: как и приказал комиссар, не должно было пропасть ни единой бумажки! Обыскали трупы, документы складывали в мешки. Двоих тяжелораненых – гражданского с разбитой головой и генерал-майора на волокушах переправили в «госпитальный» блиндаж с указанием доктору Раппопорту и его помощницам сделать все возможное: ценность этих пленных сложно преувеличить.

Шмулевич составил шифровку для Минского подпольного обкома и первого секретаря ЦК КП(б)Б Пономаренко: захвачены важнейшие документы противника, любой ценой требуется переправить их на Большую землю. Как – вам решать. Обстоятельства «захвата» комиссар не уточнил – все потом.

Ответ пришел вскоре – принято, поддерживайте связь. О принятом решении будет сообщено.

Одна беда: принять самолет с Большой земли в районе Свен-цян невозможно, мешки с неслыханными трофеями придется переправлять в отряд «Большевик», базирующийся сотней километров западнее, под Лепелем. Далековато, но не беда – походы за Березину не были для подчиненных товарища Заславского чем-то из ряда вон выходящим. Бутаев со своими ходил зимой – и ничего, вернулся жив-здоров.

– …Этот совсем плох, – объяснил комиссару доктор, указав на пожилого мужчину, первым доставленного в лазарет. – Теменная и лобные кости раздроблены, правый зрачок увеличен, поднимается температура.

– И что? – наклонил голову Шмулевич.

– Кровоизлияние в мозг, Семен Эфраимович. Он не выживет. Даже если бы у меня была возможность сделать трепанацию в таких… кхм… неудобных условиях, это не помогло бы.

– Разрешите взглянуть?

– Конечно.

Этому человеку было лет за пятьдесят. Коротко постриженные седые волосы, кровь отмыли небрежно, что искажало черты лица. Одет в черные брюки и бежево-коричневый френч с четырьмя пуговицами и накладными карманами. На правом нагрудном кармане единственный железный крест, дата – 1914 год. Значит, воевал еще в империалистическую. Выше – золотистый значок со свастикой.

– Обыскали? – повернулся комиссар к доктору.

– Оружия и документов нет. Только письмо на немецком языке, написано от руки. Несколько безделушек, ручка с золотым пером – она сломалась напополам, – и две пастилки в фольге. По-моему, лекарство. Посмотрите на столе… Кстати, обратите внимание, усы у него как у Гитлера.

– У меня такие же, – криво усмехнулся Шмулевич. – Не сомневаюсь, это какой-то гражданский чиновник из Пруссии, не из крупных. В лучшем случае снабженец, интендант; знаки различия отсутствуют, одет – скромнее не придумаешь. Меня больше интересует генерал-летчик.

– Тяжелое сотрясение мозга и пять ребер справа, – уверенно сказал доктор. – Придет в себя.

– Присматривайте в оба глаза. Я пришлю двоих бойцов Бутаева.

Комиссар подошел к столу, застеленному сероватым льном, перебрал пальцами найденные у пожилого вещицы и забрал только письмо: иногда личные послания куда интереснее для разведки, чем штабные документы. Мельком глянул на подпись:

«…IhreEve. Berhtesgaden, 10. Marz 1943».

Выходит, отправлено третьего дня. Кто она, эта Ева?.. Впрочем, сейчас это совершенно неважно.

* * *

«Точка два» была одной из запасных баз отряда – в сорока километрах на северо-восток, в лесах за речкой Дисна. Такая глухомань, что Свенцяны покажутся едва ли центром мирозданья. Погода к вечеру начала портиться, пошел снежок – это хорошо, немцам будет труднее напасть на след. Отряд пойдет пятью группами по разным тропам, такие предосторожности обязательны: не повезет одним, выберутся другие. Через два дня все должны собраться в новом лагере.

– Может, зря мы?.. – неуверенно сказал Заславский комиссару. – А если самолет не найдут?

– Этот—найдут, – отрубил Шмулевич. – Поверьте, чувство опасности меня пока не подводило, а сейчас в груди щемит очень уж нехорошо. Мы сейчас не отступать должны, а ноги уносить. Так, чтобы пятки сверкали. Кому будут нужны наши трофеи, если завтра немцы обложат Свенцяны со всех сторон и начнут выкуривать нас артиллерией? Предпочитаю рассчитывать на худшее.

– Так я разве спорю? Глядишь, ночью и проскользнем.

– Пленного генерал-майора беречь как зеницу ока, себе в хлебе отказывать, а его кормить. Не представляю, как мы его доставим в расположение «Большевика» в Лепель, однако что-нибудь придумаем…

– А второй?

– Умер час назад.

– Бросим здесь?

– Зачем оставлять лишние следы? Приказал Степке и его вестовым забрать труп из лазарета и оттащить к Свидельской топи. Набили карманы камнями – и в омут, никто не найдет. Степка крест с френча открутил, паршивец – трофей захотел.

– Да и черт с ним, с этим немцем… Я выступаю с первой группой, вы с третьей, Бутаев с пятой. Двигайтесь на Подсвилье, и поосторожнее, когда станете пересекать виленское шоссе – раз объявлена тревога, движение будет и ночью.

– Вы будете учить меня осторожности, товарищ Заславский? – Шмулевич посмотрел на командира поверх очков. – Смею вас уверить, это лишнее.

Мокрый снег продолжал сыпаться с темного неба на жухлую прошлогоднюю траву.