Читать книгу: «Изнанка», страница 2

Марик болтал ногами, сидя на высоком стуле, и ел суп, громко стуча ложкой о тарелку. Его прямые, как тонкая соломка волосы немного отросли и словно светлые перышки торчали над ушами и макушкой. Зашла Регина.

– Сейчас он доест, и пойдете, – сказала Вета. – Как дела?

– Да так… нормально.

Регина потупила глаза. Было видно, что она хочет о чём-то сказать, но не уверена, стоит ли. Она стала перебирать ветины браслеты, лежащие в блюдце на комоде. Вета не торопила и не вытягивала из нее ничего.

– С подружкой поссорились немного. Мы дружим с первого класса, понимаем друг друга, всё хорошо. Но стоит кому-то оказаться рядом, она будто стыдится меня, начинает посмеиваться надо мной вместе со всеми.

– Что сказать… взросление – самый тяжёлый процесс. Его нужно просто пережить, так будет не всегда. Понимаю, это сейчас мало утешает.

А подружке можешь сказать, что люди становятся друзьями потому, что принимают друг друга такими, какие они есть, что им хорошо вместе и они ничего не хотят менять, знают друг друга как облупленных, знают страхи, комплексы и слабые стороны друг друга, и никогда не будут смеяться над ними и бить в больное место, иначе это уже не дружба. Возможно, она не понимает этого и задумается над твоими словами. Чаще всего нужно попробовать сказать человеку самое простое, самое очевидное, как есть – большинство из нас просто не задумывается о чувствах других, и если обратить на это её внимание, вполне возможно, что она учтёт это и не будет так делать.

Вета всегда переживала, что скажет что-нибудь не то, что Регина своим полудетским умом поймёт её неправильно и будет ещё хуже. Про себя она подумала, что у её подруги, возможно, сильно развит стадный инстинкт, и ей проще посмеяться над девочкой, над которой все смеются, чем встать на её сторону, иначе она тоже окажется изгоем. Возможно, она просто трусиха или не уверена в себе, и у неё тоже куча проблем, вот и жмётся к толпе. Но вслух Вета этого, конечно же, не сказала. Ох уж этот жестокий мир подростков.

– Спасибо, так и скажу, – улыбнулась Регина из-под чёлки. Она занавешивалась волосами, ходила, ссутулившись, и Вете грустно было наблюдать это. Иногда она раскрывалась, и Вета подозревала, что бывает это в редких случаях – только в кругу семьи и самых близких людей, которым она доверяет. В остальное время – настороженный волчонок, таящийся и закрытый. Когда они распаковывали подарки на новый год, она радостно смеялась, нацепляла на себя заколки в виде звёздочек, мазала блёстки на щёки, брызгалась духами, блаженно прикрывая глаза. Прыгала и кружилась вместе с Мариком. И Вета понимала – ей ещё очень много стоит передумать, пройти, проработать, прежде чем она сможет ужиться с самой собой и привести всё это в баланс. Длинный-длинный путь, который она должна пройти сама, и ничем тут не поможешь. Только быть рядом и слушать. Регине совершенно нечего было стесняться, у нее не то что не было явных недостатков, – очков, брекетов или прыщей, – она была потрясающе красива. Гладкая кожа, аккуратный нос, чуть пухлые губы, а глаза – миндалевидные, с длиннющими ресницами, ярко-голубые, в них можно было утонуть. Но она будто бы не видела своей красоты. Дело было не во внешности. Человек может быть красив и прекрасно сложен, но всё равно выищет недостаток и будет несчастен из-за него. Потому что ум всегда ищет причину и проблему, и всегда находит её, хоть в чём-то. С этим нужно было работать изнутри, но Вета не спешила лезть ей в душу и ждала, когда она перерастёт это. А если нет, тогда можно будет что-то посоветовать.

Вообще Вета не любила советы. Никогда не знаешь, чем обернутся твои слова в чужой голове – спасителем или уродливым монстром, помогут ли они или сделают ещё хуже, будучи не понятыми правильно и искажёнными чужим умом, пропущенные через фильтры чужой психики и опыта. Но иногда она чувствовала, что обязана что-то сказать, иначе человеку будет ещё грустнее от того, что на его слова просто безразлично промолчали. Регине нельзя помочь, заставляя её относиться к себе по-другому. С ней просто надо общаться, просто по-человечески разговаривать, чтобы она открывалась иногда. Она должна чувствовать, что её принимают, что она имеет право на существование. И ни в коем случае не лезть в душу насильно, это самое противное.

Дети ушли домой, и Вета снова села за вязание. Чтобы выбрать цвет, ей нужно было просто уставиться в одну точку и расфокусировать зрение. Тогда появлялись смутные образы, арабески мыслей, полувоспоминаний. Она переносилась куда-то, чувствовала ароматы, свет, тени, обстановку. То ли это чужая память, то ли фантазии – невозможно было понять. Сны и фантазии всегда оставались одной из главных загадок человечества – откуда берутся, о чём говорят? Можем ли мы представить что-то, чего никогда не знали и не видели, или оперируем уже увиденными деталями, складывая их по-разному? Или попадаем в другие миры и измерения, несвойственными для нас органами чувств прокладывая туда дорогу? Она никак не могла выбрать цвета, все были не те, картинка не складывалась. Она перебирала разноцветные квадраты, лежащие в корзинке, выкладывала их рядами. Потом решила начать соединять – всё равно хотела сделать из них большой плед. В комоде есть упаковка белых ниток, ими и обвяжет. Достав один моток, Вета соединила два первых квадрата. Позвонила Ида, они поболтали немного, потом Вета вспомнила, что хотела загрузить стирку. Занявшись делами, она забыла про вязание, и в этот день к нему уже не возвращалась.

3.

Этой ночью ей снились дети. Высокий мальчик с гладко зачёсанными волосами, он что-то беспрерывно писал мелом на доске, а девочка, постарше, с кудрявыми волосами и ярко-зелеными глазами, играла на скрипке сумасшедшую мелодию, причём иногда она звучала как скрипка, а иногда – как клавесин. Во сне Вета пыталась рассмотреть место, где они находятся, но мешала дымка. Ей будто невероятно трудно было вращать глазами и посмотреть куда-нибудь в сторону, она двигалась с огромным трудом, как в клубах тяжёлой ваты. Но звук скрипки был такой пронзительный, что она слышала мелодию первые несколько секунд после того, как проснулась. Сон оборвался, но звук ещё еле уловимым отголоском звучал в голове. Утром она выбрала нитки – зеленый, белый, как доска, сплошь исписанная мелом, и цвета какао – как дека скрипки. Жаль, что я не знаю нотной грамоты, с сожалением думала Вета. Вот бы записать эту мелодию.

В дверь позвонили.

– У тебя есть спирт? – запыхавшись, спросила Ида.

– Вроде бы были спиртовые салфетки, сейчас посмотрю, заходи, – сказала Вета и полезла в шкафчик за аптечкой.

– Бабе Лизе надо уколы ставить, две недели подряд, – привалившись к косяку и отдуваясь, объясняла Ида. – Лекарства купила, Марик тут как, нормально себя вёл?

– Скажешь тоже, как ещё он может себя вести? У меня скоро книжки закончатся, даже не знаю, чем его развлекать. Настольными играми?

– Да ничего, свои возьмёт. У нас их целая стена, этих книг. Регина заходила?

– Да, забрала его.

– У неё теперь новая мода, представляешь – цветные линзы. Меняет их чуть не каждый день, причём ладно бы нормальные цвета, а то какой-нибудь фиолетовый, ярко-зелёный. Только бы до красного не дошло, ведь она в школу так ходит! Не хватало ещё, чтоб вызвали из-за этой фигни, мало мне других дел. Да и деньги спускает на них папашины. Нет бы что-то нормальное купить.

– Да ладно, сейчас молодёжь сплошь неформальная, учителя наверно уже привыкли. Вот, держи салфетки.

Ида поблагодарила и умчалась.

Иду знал весь дом. Она могла забежать в гости когда угодно и к кому угодно, и точно так же могли забежать к ней. Маленького роста, прихрамывающая, со своим вечным пучком на голове, она как мини-торнадо носилась целый день, и всё успевала. Так было в ветином детстве, когда спокойно можно было открыть дверь – соседка зашла одолжить ветин детский зонтик для своего сына – надо сбегать в поликлинику, а их зонт сломался; подружки могли зайти и позвать гулять; мог кто-то ошибиться адресом, и вряд ли это был бы какой-то злоумышленник. И Вета понимала, что такие времена давно прошли, – на подъезде кодовый замок, в коридорах глухие железные двери, просто так к квартирам не подойдёшь. Но у них оставалась хранительница этих добрых традиций – Ида. Она как связующее звено, как маяк, который держит всех по курсу и не даёт заблудиться, закрыться у себя и не знать никого вокруг. Вета любила эту традицию.

4.

Назавтра была ветина смена – она работала два дня через два продавцом в магазине. Там продавались продукты для здорового питания, немного книг, техники и косметики. Она не очень любила общаться с людьми, но большого дискомфорта от этого тоже не испытывала. С покупателями всегда была вежлива, всё объясняла, давала справки насчёт того или иного продукта, что-то советовала. Один день она работала на кассе, а второй – на фасовке или помогала продавцу, если было много покупателей, – это случалось обычно под вечер. Днём она наводила порядок, раскладывала товары на полках, фасовала конфеты в коробочки, или отмеряла по пакетам крупы и орехи. Ей нравилось на складе. Пахло травами и специями, натуральным мылом – хвоей, дёгтем, имбирём. Проходя вдоль стеллажей, можно было попадать в разные миры – вот пахнет хлебцами и мукой, вот индийскими пряностями, вот – курагой, черносливом, шоколадом, лимоном и кокосовым маслом, можжевельником или морской капустой. Запахи, как и сны, всегда уносили Вету в другие миры, в другие времена. Она могла надолго зависнуть у полок с мылом, стоять, делая вид, что проверяет наличие или равняет ряды, а сама дышала, даже иногда прикрывала глаза, и жадно запоминала каждый аромат и их сочетания друг с другом.

– Ветааа! – донеслось из зала, и она поспешила на помощь Розе на кассу.

– Можешь пожалуйста пока принять заказы, а я потом быстро внесу их в программу?

– Без проблем, – улыбнулась Вета, взяла блокнот с карандашом и с улыбкой поплыла к покупателям.

У Розы были абсолютно белые волосы. Вета никогда не спрашивала про её возраст, но ей казалось, что хоть и похожа больше на подростка, Роза приближалась к 40. Она была худой до прозрачности, со светло-серыми глазами, всегда доброжелательная с покупателями. Они с Ветой обедали вместе на кухне, и если Вета не заговаривала о чём-то, Роза так и сидела молча, сосредоточенно жуя и думая о чём-то своём. Не было похоже, что её что-то стесняет, что ей неловко молчать или она пытается мучительно придумать, что бы сказать. Она была флегматична и с удовольствием беседовала обо всём, но если не заговорить первой, она не делала попыток. Вета как-то даже связала квадрат, посвящённый Розе – бледно-серый, цвет слоновой кости и сиреневый, как любимая розина кофта с капюшоном.

Посчитав вместе выручку и закрыв кассу, Вета с Розой вышли домой в начале девятого. Роза свернула на остановку троллейбуса, Вета пошла к метро. Была весна, солнце только зашло и на несколько минут окрасило город в нежно-розовый цвет. Было тихо и тепло, почки на деревьях уже начали раскрываться в первые липкие листочки. Вета слушала музыку, тихо, чтобы слышать улицу. В метро нужно было ехать двадцать минут. Гудели ноги – все утро она простояла на фасовке, – в предыдущую смену все позаканчивалось, и девчонки скинули пополнение запасов на неё. После обеда пошли люди, нужно было помогать на кассе, бегать на склад, помогать ребятам собирать заказы. На обед она успела съесть два маленьких яблока и купить свои любимые конфеты – чернослив в шоколаде, и жевала их весь день, растягивая, ведь в коробочке было всего семь штук.

За дверью у соседей снова стоял гам из голосов, звуков телевизора, шума воды и топота – обычная вечерняя музыка. Вета отперла дверь и сразу же попала в тишину, будто нырнула под воду. В квартире темно, тихо, только тускло светится лампочка в аквариуме и трубка побулькивает пузырьками. Как хорошо, можно отдохнуть, завтра выходной – Вета работала на прошлой неделе семь дней подряд – нужно было заменить заболевшую коллегу, – и теперь могла отдыхать четыре дня: дали мини-отпуск. Переодевшись, хотела поужинать, потом попить кофе со своим любимым миндальным молоком, и застыла перед холодильником – хотела же зайти в магазин! Так с ней бывало время от времени – наметила план, куда пойти и что сделать, но задумывалась и шла на автомате, не меняя привычного маршрута и напрочь забыв, куда хотела зайти. Так не пойдёт, завтра утром молоко точно будет нужно. Придётся идти. «Ида, я спущусь в магазин, тебе нужно что-нибудь?» – «Ой, как хорошо, что ты позвонила! Купи пожалуйста ванильный сахар. И сметану. И забегай на чай.»

Накинув толстовку с капюшоном, Вета закрыла дверь, вызвала лифт. Он остановился этажом выше, кто-то зашёл. Ну почему надо именно тогда, когда она едет? Вета не любила с кем-то пересекаться в лифте. Слишком мало пространства, слишком близко. Бррр.

– Веточка, привет, – начала баба Катя, и Вета поняла, что теперь она не остановится, и не ошиблась.

– Ты кудай-то, в магазин? Я вот тоже сидела-сидела и решила спуститься, дай думаю молочка куплю, да корма котику, а то завтра может никуда не пойду, голова гудить, наверно дожжь будет, аж кости ломит, я его всегда чувствую.

– Я тоже за молоком, – улыбнулась Ида, и тут же пожалела, что вообще открыла рот.

– О, как хорошо, вместе и пойдём! Тут Ида, слышала, бабе Лизе ходить уколы ставить, ну какая молодец, и детей полный дом, и работает, а никогда не откажет! Всё бегает, бегает, бедняжка, с ногою своей, хромает, а ничего! И с собакой погулять, и детей куда отвести. И в магазин – всё сама! Дай ей бог здоровья. Муж-то, негодник, небось помоложе да покрасивей нашёл, а она с тремя мучится, тянет их, на трёх работах вертится. Он мне сразу тогда не понравился, муж энтот, а она аж троих от него, все тогда говорили, мол, куда им, не потянут, он мужик не хозяйственный, что починить – она по соседям бежит, да и стыдно ей наверно срамить его, что не умеет, а что делать! Эрик вон, старший, всё шатается где-то, не дай бог в отца пошёл. Младшенький-то, в очках вон, бледный всё какой-то смотрю, книжки всё читает сидит. А Регина-то, невеста совсем, как выросла! Ой, ну ладно, ты иди, Веточка, не буду тебя больше задерживать.