Читать книгу: «Искушение», страница 2

ГЛАВА 3

Следующее дежурство у Веры Ивановны выпадало на 30 декабря. Значит, на Новый год будет отдыхать. Вечером, часов в десять, как обычно, на работу позвонила Надежда.

– Как Новый год встречать собираетесь? – поинтересовалась Вера Ивановна. – Ребята не приедут из Питера?

– Опять, значит, не получилось. – Огорчилась за подругу Вера Ивановна. – Ну, тогда давайте к нам. В компании веселее телевизор смотреть.

– Что ты такое говоришь? Что значит – по-стариковски? Да мы с тобой еще о-го-го! Попьем, попоем, потанцуем…

– Шампанское? Есть, конечно. Любаша уже всем запаслась.

– Холодец сваришь? Это замечательно. А то мне уже не успеть. А с нас, как обычно – русский национальный салат.

– Ну, какой – какой? Оливье, конечно. В общем, договорились. Общий сбор в 21.00, как обычно. Кстати, у меня к тебе есть серьезный разговор.

– Нет, не по телефону. Придешь – обо всем пошепчемся. Ну, все, до завтра. Цалую!

«Вот кто подскажет мне, что делать! И на смех не поднимет», – решила Вера Ивановна. И как-то сразу успокоилась. Их без малого полувековая дружба была для обеих надежной опорой в океане житейских забот, волнений и проблем. Ни на йоту не сомневаясь в надежности, они с первого класса привыкли доверять друг другу свои самые сокровенные мечты и чаяния, мысли и самые страшные тайны. «Надежда мне поверит – это уж как пить дать. Вдвоем с ней мы что-нибудь придумаем».

Машку в эту ночь Вера Ивановна опять нашла на столе с проводами, за тем же занятием. «Значит, не померещилось мне все это», – убедилась Вера Ивановна, но кошку от клемм отгонять не стала. А только молча стояла и грустно смотрела, как та поглощает их все в той же последовательности: сначала немного медных, потом побольше алюминиевых. После того, как Машка насытилась клеммами, она деловито вспрыгнула на трубы отопления, протянутые вдоль стены, с уверенностью канатоходца прошла по ним и спрыгнула уже в цеху, неподалеку от сторожихи.

– Ну, и что прикажешь с тобой делать, оглоедка? – в сердцах спросила Вера Ивановна.

Машка только нахально терлась ей об ноги и заходилась в мурлыкании, так ей было хорошо.

– Господи! И что же я все думаю и думаю, – вдруг осенило Веру Ивановну. – Заберу-ка я тебя домой, и все проблемы решатся. И с клеммами вопрос закроется, и работа тебе будет – мышей ловить. Да и Витюшку порадую. И как это я сразу не додумалась?

До утра Вера Ивановна не выпускала кошку из сторожки, чтобы та утром не запряталась куда-нибудь от людских глаз. Перед самым приходом сменщицы она засунула Машку в сумку и закрыла, оставив ей маленькую щелочку для воздуха. Получив привычный утренний втык по поводу пропавших клемм, Вера Ивановна взялась за шевелящуюся сумку.

– Что это у тебя? – полюбопытствовала Людмила Ивановна.

– Решила Машку домой забрать.

– Нужна она тебе? Она же не домашняя, гадить дома будет, а хуже того, не привыкнет – убежит. Котеночка тебе надо брать.

– Мыши у меня в погребе завелись. Может быть, переловит.

И Вера Ивановна, быстрым решительным шагом направилась к воротам. Но кошка, почуяв, что ее опять куда-то уносят из родного цеха, начала дергаться и брыкаться в сумке. И тут, как на грех, принесло Геннадия Васильевича.

– Ивановна! Показывай, чего прячешь? Что тащишь? Не клеммы?– загрохотал он на весь цех своими несуразными шуточками.

– Тише, Васильевич, – простонала Вера Ивановна. – Машка тут у меня.

– Какая Машка? Кошка что ли? Откуда она взялась? – изумился начальник. – Я же увез ее…

– Вернулась. Уже месяца три как, а может быть и больше.

– Почему не доложили?

– Чего докладывать-то? Она в цеху и не показывается, прячется, как партизанка. Настрадалась от людей, боится.

– И куда ты ее тащишь?

– Домой решила забрать. От греха подальше, а то увидят, опять в цеху все переругаются.

– Цех, значит, спасаешь. Это ты молодца! А вот сумку все же покажи.

Убедившись, что в сумке действительно кошка, а не отремонтированный тепловоз, начальник сам помог засунуть ее обратно и задраил все воздуховоды.

– Ничего, не помрет, не успеет. А тебе, Ивановна, от руководства цеха – благодарность за проявленную инициативу.

– Да уж лучше бы премию. По нынешним временам это куда как приятнее.

– Ишь, чего захотела! И кошку ей, и премию. Может быть, тебе еще пособие назначить на ее содержание?

– Да не отказалась бы, – засмеялась Вера Ивановна.

– Ну ладно, иди уже, вымогательница, а то кошка задохнется.

Дома, как обычно, уже никого не было. Люба ушла в училище, Витек – побежал по репетиторам. Вера Ивановна первым делом полезла в холодильник – побаловать кошку молочком. Но Машке было не до него. Напуганная новой обстановкой, она по-пластунски начала обследовать свое новое пристанище. Вера Ивановна ходила за ней следом, поглаживая, успокаивая и объясняя, кто где живет, попутно приобщая ее к культуре общежития: что можно и что нельзя делать в доме, где нужно спать, где есть, а где кошачью нужду справлять…

– Ой, да ты же всю ночь у меня в будке просидела, да еще и страху натерпелась, место, наверное, ищешь. – Вовремя спохватилась Вера Ивановна. – Потерпи, милая, я мигом.

И Вера Ивановна поспешила в сарай: искать оставшийся от прежней кошки кошачий туалет. Но Машка уже не смогла дождаться его и справила свою нужду у порога, на резиновом рифленом коврике, от которого зазывно пахло землей. Ничего не подозревавшая Вера Ивановна с запоздавшим кошачьим горшком в руках, безмятежно и с артиллерийской точностью угодила в самую кучку, и по инерции, пока ее не остановил запах, протопала через всю прихожую, торопясь обрадовать свою жиличку…

– Ах, ты ж злыдня! Одни неприятности от тебя! Что на работе, что дома! – не на шутку рассердилась Вера Ивановна, но, увидев съежившуюся и испуганно прижавшую уши кошку, тут же остыла.

– Сама виновата. Могла бы и подумать. Что же тебе лопнуть, что ли? Тоже ведь живое существо.

Вера Ивановна брезгливо сняла испачканный ботинок, взяла тряпку, налила в тазик воды, надела резиновые перчатки и принялась наводить порядок. Когда она повернула ботинок, чтобы промыть подошву, на ней что-то неярко блеснуло желтовато-бурым цветом.

– Клеммы что ли из нее целиком выходят? Бедная кошка! Это как же надо изголодаться, чтобы железки глотать? – сочувственно вздохнула Вера Ивановна. – Или мутация у нее началась от машинных масел, краски да сварки?

Но это была не медь. На подошве, вдавленное в кошачьи экскременты, благородно поблескивало золото. Самое настоящее!!!

– Господи Иисусе! Что это?.. Откуда?.. – Вера Ивановна взглянула на кошку, словно ждала от нее ответа. Та насторожила ушки и во все глаза уставилась на хозяйку.

– Может быть, я в сарае на него наступила? – искала варианты неожиданно свалившегося на нее богатства Вера Ивановна. – А откуда в сарае может быть золото? У нас его отродясь не водилось даже в доме, не то, чтобы в сарае. И ведь не серьга, не колечко какое, целый самородочек…– разглядывала Вера Ивановна находку. – Ничего не понимаю.

Она осторожно выковыряла овальный самородочек размером полтора на сантиметр, промыла его, насухо вытерла салфеткой.

– Золото! – прошептала она ошарашено. – А может подделка?

Она уж было поднесла золотой камушек ко рту, собираясь попробовать его на зуб, но вовремя спохватилась:

– Тьфу ты!

Вера Ивановна взяла булавку и поскребла ею находку.

– Точно золото, – убедилась она.

Она присела на краешек стула и, разглядывая золото, стала думать:

– Так, сарай отпадает, это однозначно. Где я сегодня еще ходила? В цеху. Откуда там-то может быть золото? Кто-то обронил? Рокфеллеры вроде бы не заходили в цех, а все остальные – такие же богатеи, как и я. В городе? Тут вероятности больше… Наверное, все-таки где-нибудь в городе забилось в подошву.

Вера Ивановна немного успокоилась, и принялась за полы и коврик. На резиновом коврике она обнаружила еще два самородочка размерами поменьше.

– Ну, точно, на ботинках притащила, – убеждала сама себя Вера Ивановна. – Объявление, что ли повесить «Найдено золото, потерявшего прошу обращаться?..» Ну, конечно! Да тут столько потерявших объявится, в очередь выстроятся.

Она оглядела второй ботинок. На нем ничего не было. «Кучно лежали, одной ногой и наступила».

– Это же надо, до чего дожили! Золото на дороге валяется, бери – не хочу! – то ли возмущалась, то ли восхищалась Вера Ивановна. «Пусть полежит пока у меня. Может, что в городе услышу. Не может же такого быть, чтобы столько золота потеряли, и никто об этом не знал. Все равно по городу какие-нибудь разговоры пойдут. Тогда и верну хозяину – вот обрадую кого-то!.. Глядишь, еще вознаграждение получу. Ну, а если хозяин не объявится?», – обдумывала ситуацию Вера Ивановна.

Она закончила приборку, еще раз промыла свою находку, высушила и почистила старой губной помадой, от чего самородочки заблестели неярким благородным блеском, полюбовалась ими немного, потом завернула в салфетку и по-хозяйски припрятала, приговаривая:

– Подальше положишь – поближе возьмешь…

Вскоре с занятий прибежал взъерошенный и возбужденный внучок.

– Бабуль! – закричал он радостно с порога, – меня в Москву посылают, в Филармонию, на Рождественских вечерах выступать!

– Да что ты?! – обрадовалась бабушка, – а когда ехать?

– Пятого выезд, 6 и 7 выступаем.

– Пораньше-то не могли предупредить? Люба, наверное, все деньги на Новый год потратила,– пригорюнилась Вера Ивановна.

– Говорят, сюрприз хотели на Новый год сделать.

– И вправду – сюрприз. У нас все так – хотят, как лучше, а получается, как всегда, – ворчала Вера Ивановна, но особенно не расстраивалась по этому поводу. Во-первых: не привыкать выкручиваться из денежных затруднений, а во-вторых: наличие золотых самородков, и надежда на вознаграждение, придавало ей приятную уверенность и спокойствие. – Ничего, Витек, что-нибудь придумаем, выкрутимся.

– А это кто? – Витек увидел безмятежно спавшую в кухне на стуле кошку. – Откуда такое чудо?

– Машка. С работы принесла, что ей там маяться в подполье, пусть поживет по-человечески. Тоже мой сюрприз на Новый год! Рад?

– Это та самая, про которую ты рассказывала? А не убежит обратно? Говорят, кошки привыкают к месту, а не к хозяевам.

– Ты не рад, что ли? – даже обиделась Вера Ивановна.

– Рад, конечно, – успокоил бабушку Витек, гладя нового члена семьи.

– Да, она – страдалица. Намыкалась, бедолага, – вздохнула Вера Ивановна.

Кошка, разомлевшая от привалившего ей счастья: еды, тепла и ласки, так усердно мурлыкала и терлась об Витюшу, что чуть не опрокинулась по-щенячьи кверху брюхом.

– Давай-ка, дружок, мы ее для начала помоем, – предложила Вера Ивановна, – а то она вся в машинном масле. Я даже заметила, она и не лижется, как все кошки, наверное, боится отравиться.

В четыре руки они быстро намыли кошку, которая при этом, как все ее нормальные соплеменники, выдиралась и орала благим матом. Но Витек четко справился с заданием: «не выпускать ни при каких обстоятельствах», правда, слегка пострадал при этом, но отшутился:

– Мужчину шрамы украшают.

Потом Вера Ивановна замотала ее в полотенце, а поверх – еще в старенькое одеяльце и вручила внуку:

– Не отпускай, пусть немного обсохнет.

Витек по-мужски неуклюже носил спеленатую Машку, покачивая, как ребенка, и пел ей пробивающимся басом вместо колыбельной «Ели мясо мужики, пивом запивали», когда пришла Люба. В училище началась сессия, а в школах – зимние каникулы: работы было мало. А 31 декабря всем и вовсе было не до нее. Увидев в руках сына детский конвертик, она почему-то очень испугалась:

– Ой, кто это у тебя? – дрожащим голосом спросила она, словно увидела живого крокодила.

– Сюрприз! – радостно объявил Витюша.

– Не поняла…

Руки у Любаши задрожали, и она повесила шубу мимо крючка. Шуба медленно сползла на пол. Казалось, что Люба сейчас последует за ней…

– Кто у тебя там? – почему-то шепотом спросила Люба, увидев, что в конвертике кто-то шевелится.

– Бабуля кошку с работы принесла, – засмеялся Витек. – А ты что подумала?

– Уф, – облегченно вздохнула Люба, – а я уж подумала, не ребенка ли нам подкинули – насмотришься криминала – в голову одни страсти лезут. Я вчера, как раз передачу смотрела, как грудных детей выбрасывают… Ну, вы ее и замотали! Дай хоть посмотреть на ваш сюрприз. Ой, а красавица какая! Мам, это та самая Машка?

– Та самая, – подтвердил Витек.

Машку после бани было не узнать: на шее у нее отмылась белоснежная бабочка, маленькое пятнышко на кончике хвоста и белые носочки. Но самое главное: вместо грязного серо-бурого цвета у нее оказался необыкновенный окрас: она осталась серенькой, но эта чистая серость отливала теперь какой-то благородно-медной рыжеватой зеленью, как давно не чищеный самовар, словно ее намыли оттеночным шампунем.

– Ух ты, прямо как золотая, – ахнул Витек.

– Правда, хоть на выставку, – согласилась Люба.

– Мам, а у меня тоже сюрприз, – похвалился Витек.

– Да знаю я уже про твой сюрприз. Ирина Викторовна мне с утра позвонила. Я так рада за тебя, сынок. Вместе поедем в Москву, я уже договорилась. Побегаем с тобой по театрам, выставкам.– Люба чмокнула сына в щечку – Ну, иди к себе, мне с мамой надо посекретничать.

Вера Ивановна на кухне готовила уже не завтрак, но еще не обед.

– Мам, а у меня тоже сюрприз, поставь чайник, а то еще ошпаришься ненароком, – предупредила Люба, закрывая за сыном дверь.

Вера Ивановна отставила чайник и радостно заулыбалась:

– Ну, просто день сюрпризов! Настоящий Новый год!

– Мам, Петр Иванович сделал мне предложение, – смущенно объявила Люба. – И сегодня я пригласила его к нам.

– Ну, наконец-то, – вырвалось у Веры Ивановны.

– То есть как это, «наконец-то»? – оторопела Люба, – Выходит, ты все знаешь?

– Секрет Полишинеля! – рассмеялась Вера Ивановна. – Да ты за эти пол года все уши мне про него прожужжала. А потом, сама понимаешь, Запеченск – городок маленький…

– Это тебе тетя Надя все рассказала – убежденно подытожила Люба.

– Ну, не без этого, конечно, – смущенно призналась Вера Ивановна. – Мы же все-таки не чужие люди. В общем, дочка, я очень рада за тебя,– она обняла Любу, – Ну и правильно, давно уже пора жизнь устраивать. Не век же тебе одной оставаться. Скоро четыре года будет, как со Славой разошлись. Ты женщина молодая, тебе еще жить, любить надо…

– Вообще-то, я бы не хотела торопиться с регистрацией, мало ли что: вдруг у нас жизнь не заладится… Но, ты знаешь. Петр категорически настаивает, и хоть сегодня готов бежать в ЗАГС. Но я все же уговорила его подождать до окончания учебного года…

– Ну и правильно делает, что настаивает. Значит, серьезные намерения у мужчины, а не так, чтобы поматросить и бросить. А потом, что там ни говори, законный брак мужиков все-таки дисциплинирует. Нет, я, может быть и старомодная, но я тоже против этих гражданских браков. Какие-то ни к чему не обязывающие отношения, – одобрила Вера Ивановна.

– А Витюша тоже все знает? – встревожилась Люба.

– Что я тоже знаю? – поинтересовался вошедший на кухню сын, но, посмотрев на испуганно замолчавшую мать, махнул рукой. – Опять дамские секреты? Слушай, ба, кошка – воще отпадная! От « Короля и Шута» тащится по полной, аж колбасит ее. Мы сегодня есть будем, или как?

Он схватил со стола кусок колбасы, за что тут же получил от Веры Ивановна по рукам.

– Не кусочничай! Люба, ты хоть что-нибудь поняла, о чем твой сын говорит? Переведи, пожалуйста, – попросила Вера Ивановна.

– По-русски говоря, кошка от рока балдеет,– перевел Витек.

– Кошке нравится рок, – пояснила Люба.

– Я и говорю, – подтвердил Витек, жуя колбасу, – тащится.

– Господи, хоть бы кто-нибудь словарь современного русского языка выпустил что ли, а то скоро друг друга понимать перестанем, – вздохнула Вера Ивановна.

– Ба, да ты сама иногда такое ввернешь, что хоть стой – хоть падай!

– А это, внучок, – ехидно заметила Вера Ивановна, – уж с кем поведешься… Ладно, давайте завтракать, да я пойду отсыпаться.

После завтрака Вера Ивановна спросила:

– Вы без меня тут управитесь? Пора бы уже салаты резать. Я часика в три поднимусь – помогу вам.

– Да, конечно, мам, иди-иди. У меня уже почти все с вечера приготовлено, – успокоила ее Люба.

Когда Вера Ивановна уже улеглась, к ней заглянула Люба.

– Мам, а вам зарплату не обещают дать до рождества? А то я растратилась, не думала, что придется в Москву ехать.

– Зарплаты скорее всего не будет, но ты не переживай, мы что-нибудь придумаем, – успокоила ее Вера Ивановна.

– Да, ты мне так и не сказала, Витек знает про Петра Ивановича?

– Не знаю. Мы с ним на эту тему не разговаривали. Но, скорее всего, догадывается. А что тут страшного? Он уже большой мальчик, поговорим с ним – он все поймет.

– В том то и беда, что уже большой, – вздохнула Люба. – Ну ладно, ты спи, а то Новый год не встретишь, придет без тебя.

– Любаша, вы форточки не открывайте пока, а то кошка убежит. Пусть привыкнет к дому, тогда уже… – в полудреме попросила Вера и Ивановна и провалилась в сон, как в яму.

Ей опять приснился тот же самый чудной сон с банкоматом, кошкой и деньгами. И опять кошка настойчиво закрывала ей рот лапкой и шипела:

– Молч-ч-чи, молч-ч-ч-чи!!!

Вера Ивановна проснулась с бешено колотящимся от страха сердцем.

– Наваждение, – пробормотала она, отходя от сна. – А может – предупреждение? – Явно, что неспроста второй раз снится один и тот же сон. И Вера Ивановна твердо решила до поры до времени никому ничего не рассказывать. Даже Надежде…

Первыми на своем стареньком Москвиче подъехали Лебедевы. Начали таскать из машины формочки с холодцом, поднос с еще дымящимся пирогом, банки с соленьями, напустив в дом, уже пропахший предпраздничными запахами: мясом, чесноком, салатами клубы свежего морозного воздуха. Оба высокие, стройные, молодцевато-спортивные. От их присутствия в доме сразу стало тесно и шумно. Если Сашок отличался тем, что за целый день мог произнести всего две фразы: «С добрым утром!» и «Спокойной ночи», то Надежда успевала говорить за двоих. За тридцать восемь лет совместной жизни Надежда приспособилась разговаривать с ним: сама задавала вопросы, и сама же на них отвечала, Сашку оставалось только отрицательно или утвердительно кивать головой. Гости разделись, и Вера Ивановна ахнула от невообразимо яркого лилового платья, очень подходившего по цвету к пепельно-седым, коротко, почти по-мальчишечьи остриженным волосам Надежды:

– Надька! Какая ты красавица! А я бы не рискнула такой цвет одеть. Ой, а стрижку какую сделала! Какая же ты неисправимая модница! Тебя хоть сейчас на подиум выпускай! – восхищалась подругой Вера Ивановна.

– Стараюсь, – с притворной скромностью ответила та, – боюсь, как бы моего красавца не увели из-под носа. Вон он какой орел у меня, правда, Сашок?

И тут же сама ответила:

– Конечно.

Сашок только кивнул головой и усмехнулся.

– Ну ладно, ты иди к Витюше, составь ему мужскую компанию, а мы тут похлопочем, а заодно и поболтаем, да девочки?

– Да-да, – тут же привычно ответила сама. – Верунь, дай мне, пожалуйста, фартук. Вот он.

Когда стол был готов к празднованию, преобразились и Вера Ивановна с Любой. Надежда, глядя на эффектную Любу в красном платье, с густыми темно-каштановыми волосами, подстриженными в стиле «а-ля комсомолка 20 годов», даже взгрустнула:

– Да, Верунь, нас уже хоть в какую оправу вставляй, все равно не тот жемчуг. А молодости и оправы никакой не надо…

– Тебе ли причитать? – возмутилась Вера Ивановна, одетая в скромный серый костюм, с высоко взбитыми по случаю праздника и уложенными в причудливую прическу волосами, ну, просто «учительница первая моя», – Глядя на тебя, никто и не подумает, что ты бабушка, да еще и дважды.

–«И я была девушка юной, сама не припомню, когда…» – шутливо запела Надежда.

Зазвонил звонок. Это пришел Петр Иванович с цветами и шампанским. Он с порога очаровал Веру Ивановну. От Надежды она уже была проинформирована обо всех его достоинствах. Одно только настораживало Веру Ивановну: почему при куче таких положительных качеств, он почти до 37 лет еще ни разу не был женат? Жених – хоть куда, всем на зависть, и вдруг – холостяк. Нет, тут что-то не так, подозрительно… Дело еще осложнялось тем, что Петр Иванович был не местный, приехал в их городок из Ростова, так что узнать о нем подробнее практически было невозможно. Оставалось довольствоваться только тем, что знали о его нынешней жизни в городке. А здесь, кроме положительных отзывов о нем, ни Вера Ивановна, ни Надежда ничего не услышали. Но одно дело услышать, а другое – увидеть своими глазами… Чуть выше среднего роста, коренастый и крепко сбитый, рядом с по-девичьи стройной и невысокой Любой, он смотрелся этаким сказочным богатырем. Чувствовалась в нем мужская нерастраченная сила и удаль. Ярко-голубые, широко распахнутые глаза излучали радость. Про такие глаза говорят, что они не могут лгать. Прямые, аккуратно подстриженные волосы цвета соломы, и веснушки на носу придавали ему озорной мальчишеский вид. По всему его виду, ну никак не скажешь, что он был строгим и педантичным преподавателем, каким его представляла Вера Ивановна со слов Любы. По-видимому, Любушка слишком идеализировала его, уж очень ей хотелось представить маме серьезного, строгих правил мужчину. И хотя по его облику, он совершенно не подходил к этой категории, но, тем не менее, был очень обаятелен. Вот только с фамилией ему не повезло. Довольно глупая досталась ему фамилия – Пиндюрин. Правда, Люба заранее успокоила Веру Ивановну, что свою гордую фамилию – Татищева не собирается менять на новую ни при каких обстоятельствах. И более того, Петр даже согласился поменять свою фамилию на Любину девичью, иначе с фамилиями в семье было бы сплошное недоразумение: муж – Пиндюрин, жена – Татищева, сын – Львов.

Благодаря своей непосредственности, Петр Иванович очень легко и быстро влился в их компанию. А больше всего он покорил сердца женщин, когда произнес тост:

– Я не гусар, но мне хочется выпить за самых главных дам на все времена: за Веру, Надежду и Любовь.! Мы живы, пока они с нами. Так пусть же они никогда не покидают наши души и сердца!

Даже молчун Сашок крякнул довольно:

– Эк! Мощно сказано!

Один Витек пыжился: стал неестественно вежливым и культурным. Вера Ивановна по этому поводу провела с ним на кухне скоренькую беседу:

– Тебе что, совсем маму не жалко?

– А что с ней такое? – деланно испугался Витек.

– Как что с ней? Все одна и одна…

– А мы? Кстати, а кто это такой?

– Мамин сослуживец, ты же слышал.

– И чего этому сослуживцу надо на нашем чисто семейном празднике?

– А ты не догадываешься? Ухаживает он за твоей мамой, а ты тут из себя не знаю что корчишь. Ты бы хоть о ней подумал…

– Все, усек, бабуль. Это я просто хотел хорошее впечатление произвести, больше не буду.

– Шалопай! – вздохнула Вера Ивановна.

Но сердцем почувствовала, что с этим замужеством у Любы не обойдется без проблем. Но, как бы то ни было, Вере Ивановне было радостно: рядом самые дорогие люди, у дочки, кажется, личная жизнь налаживается, чего еще желать? Одно только происшествие омрачило ей вечер: Надежда, улучив момент, когда они остались наедине, спросила:

– Ну, что ты хотела мне рассказать?

– Я? Да… вот… – смешалась Вера Ивановна. Говорить про кошку после второго сна ей совершенно расхотелось. – А вот… про Петра и хотела тебе рассказать, – нашлась, наконец, она.

– Ты смеешься, подруга? – вытаращила глаза Надежда.

Она работала поваром в столовой училища, и вот уже полтора года исправно поставляла Вере Ивановне всю информацию о развитии отношений молодых – от самых истоков до текущего момента. О том, какой Петр на редкость интеллигентный и культурный человек, и как он галантно ухаживает за Любочкой… И как Любочке завидуют все женщины на работе, что такого мужика отхватила. И что Любочка просто расцвела от счастья…

– Ты знаешь, он ведь предложение Любаше сделал. Вот хотела с тобой посоветоваться, что ей ответить.

– Ну, ты насмешила! – удивилась Надежда. – А если ты будешь против, они, что, послушаются? Много ты своих родителей спрашивала, когда за Игоря своего выходила? Нет, ты что-то финтишь, подруга. Выкладывай, как на духу, что у тебя стряслось? – допытывалась Надежда.

– Ничего не стряслось. Только о Петре и хотела с тобой поговорить. Ты знаешь, я с одной стороны так рада, что Люба замуж выходит. Витек-то, наверное, со мной останется. А с другой стороны, честно скажу, я надеялась, что у них со Славой все еще наладится. Неплохой ведь мужик, правда? Говорят, в Москве сейчас в какой-то большой строительной фирме работает, зарабатывает хорошо. Да и мальчишке с отцом лучше, как ни крути, – торопилась Вера Ивановна перевести разговор, но никогда не умевшая врать, мучалась угрызениями совести и чувствовала, что все ее попытки напрасны – Надежда не верит. А Надежда, в свою очередь, интуитивно понимала что ее задушевная подруга пытается что-то от нее скрыть… Не о Петре и Любе в самом же деле она хотела поговорить. Об этом уже все давным-давно сказано, и о Славе, и о Вите тоже… Но тут их позвали за стол – приближался Новый год.

В двенадцать все выпили шампанского и по давно заведенной традиции, дружно запели:

«Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…»

На этих словах, дверь из спальни Веры Ивановны, в самом деле, скрипнула, и на пороге появилась всеми позабытая в праздничной суете Машка. От неожиданности все замолчали.

– А это еще что за явление? – спросила Надежда

– Это – наша Маша.– Пояснил Витек.

– С работы, что ли? – узнал Сашок. – Так они же все пропали?

– Все, да не все. Вернулась она. Только ты смотри, не проболтайся в цеху. – Об этом Сашка можно было и не предупреждать. – А мне жалко ее стало, вот и забрала домой.

– И правильно сделала, – одобрил Сашок. – Маш, Маш, иди сюда…

Новый год встретили замечательно: выпили, попели, поплясали. Потом молодежь пошли на городскую елку, а Лебедевы уехали домой…

Утром Вера Ивановна, как всегда, встала раньше всех. Прихватив с собой книгу, она прошмыгнула на кухню. Кошка еще спала, взгромоздясь на Витюшу поверх одеяла. В доме после вчерашнего застолья все было прибрано, посуда перемыта. «И когда она успела? Совсем не ложилась, что ли?» – подумала Вера Ивановна про дочь. Она умылась, поставила чайник, и направилась в прихожую, где было прохладнее, и где хранились продукты, если не хватало холодильника, за кусочком торта… И тут увидела Машкину кучку на коврике.

– Ты опять за свое? – рассердилась она на кошку, появившуюся следом за ней, – вот куда надо ходить, бестолочь. – Вера Ивановна чуть не ткнула кошку в кошачий туалет носом. – Что же ты безобразничаешь?

Вера Ивановна надела перчатки, взяла тряпку и присела на корточки, чтобы убрать Машкино безобразие…

– Ой!..– от неожиданности Вера Ивановна шлепнулась на пол: в свежей кошачьей кучке опять блеснул золотой самородок, точно такой же, как и вчера!

– Это что?.. Откуда?.. Опять.., – до Веры Ивановны что-то, во что не хотелось верить, стало доходить, – Это, ты что ли?.. Как курочка Ряба?..

Она изучающе посмотрела на Машку. Та сидела рядом, щурила от кошачьего счастья свои желтые глаза и мурлыкала-мурлыкала-мурлыкала…

– Ой, не могу, мне плохо… Наверное, вчера лишнего выпила…– схватилась Вера Ивановна за сердце.

Работая библиотекарем, она поглотила груду литературы всех жанров, но при этом стоически отвергала фантастику. Будучи махровым реалистом и веря только тому, что она видит, Вера Ивановна побаивалась фантастики, считая все происходящее в ней бредом. Кроме того, по ее личным многолетним наблюдениям и сопоставлениям фактов почти все, что когда-то описывалось в фантастике, имело такую способность рано или поздно сбываться. Поэтому Вера Ивановна воспринимала фантастику как своего рода пророчества, и, страшась заглянуть в будущее, вполне довольствовалась реальной прозой. То, что происходило с ней в последние дни уходящего года, пугало ее своей нереальностью, нелогичностью, невозможностью объяснить и разложить все по полочкам. Она не знала, что и подумать, подсознательно отыскивая объяснение всему происходящему. Но объяснений, как она ни старалась, не находилось, и от этого Вера Ивановна чувствовала себя неуютно. После той ночи в цеху она уже не один раз ловила себя на мысли, «а не сходить ли мне на прием к психиатру», но почему-то все откладывала этот неприятный визит на «попозже».

Кряхтя и озадаченно качая головой, Вера Ивановна поднялась, сходила на кухню за зубочисткой и аккуратно выковыряла из кучки три золотых самородочка, по размеру и по весу таких же, как и вчера.

– Значит, сны не просто так мне снились. Это был знак. Надо молчать, – единственное, что она решила, так толком и не поняв, откуда же все-таки берется золото, и напрочь отказываясь верить в чудеса…

К тому времени, когда все проснулись, никаких следов от утреннего недоразумения не осталось. А золото было опять тщательнейшим образом вымыто, вычищено и все так же надежно припрятано…

С тех пор так и повелось в доме: большую нужду Машка справляла только на резиновом коврике у входной двери и строго по расписанию. Утром, когда все либо еще спали, либо уже разошлись по своим делам, предоставляя право на добычу золота одной Вере Ивановне. И получая взамен награду от нее в виде колбасы или сметаны.

Очень скоро Машка привыкла к дому, и по всему было видно, что убегать она никуда не собирается. Так же скоро и Вера Ивановна привыкла к ежедневному сбору золота – к хорошему привыкаешь быстро. И даже ежедневная уборка кучек, несмотря на ее брезгливость, уже не тяготила, тем более что золотая кучка в загашнике с каждым днем росла. Пропорционально ей в Вере Ивановне, согревая душу, росло чувство самодостаточности и уверенности в завтрашнем дне. «Оказывается, быть богатой очень даже приятно, – думала она. – Жаль только, поделиться об этом ни с кем нельзя». Вера Ивановна восприняла дважды повторившийся сон, как некое руководство и, естественно, молчание – как условие продолжения негласного контракта между ней и Машкой.