Читать книгу: «Я сохраню твой секрет», страница 3

Глава 7

– Ты чёртов псих! – выкрикивает Лера, но ветер поглощает её убийственный тон. – Что ты устроил на дороге?

Я делаю несколько осторожных шагов к ней навстречу. В её карих глубоких глазах вспыхивают огни, подобно извержению расплавленной лавы из жерла вулкана. Её длинные тёмные волосы треплет ветер. На красивом лице легко читается страх, приправленный гневом. Эмоции и чувства накладываются друг на друга, например, страх – сильное чувство, неконтролируемое, вселяющее ощущение безысходности. Гнев – вполне поддаётся контролю, но далеко не всем под силу подавить бурю, но он также пожирает часть страха. Это похоже на загнанное в угол животное, которое начинает скалить зубы и бросаться с разинутой пастью на обидчика.

– Если ты хотел аудиенции, то мог бы просто прийти на прощание с моей матерью! – тон Леры щекочет мои нервы. – Почему не отвечаешь? Знаешь, ты не грёбаный Каспар Хаузер, если ты пытаешься возвести вокруг себя ореол тайн и загадок! Хотя одна тайна всё же имеется!

– Верно, – спокойно отвечаю я, – и ты будешь нежно хранить её до самой смерти.

Глаза Леры превращаются в две узкие щёлочки, даже в темноте вижу, что к лицу приливает кровь. Как я и думал, она выросла красивой девушкой, её тело скрыто под одеждой, но я уверен, что с ним всё в порядке. Она невысокая, её макушка едва ли достанет до моего подбородка. Я чуть склоняю голову набок, наблюдаю, как с её губ слетает нервный смешок, она смотрит в одну сторону, потом в другую, криво, неискренне улыбается, смотрит мне в глаза. Между нами остаётся шагов десять.

– Зачем ты ехал за мной? – спрашивает она, убирая с лица волосы, брошенные ветром.

Вместо ответа я делаю несколько шагов вперёд, Лера делает два назад, что, само собой, ожидаемо и предсказуемо. Я не похож на психа, наверное, но какого-то чёрта сам понимаю, что мои глаза задёрнуты дымкой помешательства. Я вовсе не одержим. 

Делаю ещё один шаг, Лера отзеркаливает моё движение. До грани остаётся несколько шагов, но она даже не оглядывается назад. Моё сердце всё же пропускает заряд тревоги, я сглатываю, чувствуя, как моё адамово яблоко движется по горлу. Медленно спускаю капюшон, хочу выглядеть нормальным, насколько это возможно, хотя я понимаю, что далёк от этого.

– Тебя больше пугаю я, нежели пропасть за тобой? Ещё шаг – и ты сорвёшься вниз. – предупреждаю я.

– Разве ты не этого желаешь? – с вызовом бросает Лера. – Сам же сказал, что твой секрет я сберегу до смерти! Если так посмотреть, то просто идеальный случай!

– О чём ты? – уточняю я, не двигаясь с места, но кровь в моих венах нагревается.

Лера махает рукой, жестом указывая на пространство за ней. Мои брови сводятся к переносице, щурюсь теперь я, плотно стискивая челюсть.

– Ты же опасаешься, что я выдам твою тайну? – Лера делает крохотный шаг назад.

– Нашу тайну. – сдержанно напоминаю я.

– Нет! – её голос срывается. – Ты столкнул человека с обрыва, а не я!

После её роковых слов моя тёмная сторона вырывается наружу. Мой взор заволакивает чёрно-красная пелена. В одно мгновение я оказываюсь рядом с Лерой, одной рукой ловлю её запястье, разворачиваю её тело, которое мгновенно прижимается к моей груди. Вторая рука безошибочно находит тонкое горло, пальцы сжимаются на нежной холодной коже. Она не визжит, не вырывается, слышу только её сбившееся и громкое дыхание.

– Хочешь, чтобы я тебя отсюда сбросил? – рычу я сквозь зубы, напираю на неё, заставляя приблизиться к самому краю. Мои пальцы плотнее стискивают её горло, вторая рука лежит чуть выше груди, обхватывая маленькие плечи. – Ты действительно этого хочешь? Открой свой рот и скажи мне! Говори же, моя чёрная Птичка, ты готова полетать?

– Только вместе с тобой! – хрипло выдавливает Лера, точно яд сочится из её уст.

Мы стоим на самом краю пропасти, к подножью обрыва подступает густой и тёмный лес, если посмотреть вниз, то можно увидеть выступающие камни и небольшие уступки. Вполне возможно, смерть наступит не от падения, а от удара о выпуклые образования. Я даже на секунду представил, как мы срываемся вниз, я продолжаю держать Леру, но нас раскидывает в разные стороны, когда тела бьются о камни.

Возможно, я ослабил хватку, потому что в следующее мгновение Лера вцепляется в моё запястье. Она разворачивается на месте и хватает меня за грудки, притягивает к себе, ей приходится подняться на носочки, задрать подбородок, чтобы наши лица оказались близко друг к другу. Я крепко обхватил пальцами её руки, не для того, чтобы убрать, а чтобы успеть притянуть к себе в случае непредвиденной ситуации.

Где-то вдали громыхнуло небо, словно предупреждая нас о грядущей или возможной опасности. Мелкие капли дождя падали на нас, впитываясь в одежду. Порывы ветра участились и прибавили сил. Холодный воздух бил Леру в спину, как бы отталкивая подальше от края, меня хлестал по лицу, словно отвешивая пощёчины и приводя в себя.

– Ты всё ещё хочешь полетать? – спрашивает Лера с дьявольской улыбкой на лице. – Ну же, Дарий, открой свой рот и ответь мне!

Лера поразила моё сознание своей пылкостью и брошенным вызовом. Не осталось в ней страха или гнева, лишь холодность, решимость и уверенность. В ночи трудно рассмотреть границы между радужками её глаз и зрачками, будто в них рождалась сама тьма. В нас обоих достаточно темноты, что пожирает душу. Нас объединяет общая жуткая тайна, но что ещё? Почему я так жаждал её увидеть? Что мы можем предложить друг другу, помимо наших мрачных воспоминаний, испещрённых ранами душ и пошатнувшихся рассудков?

Я отступаю, увлекая Леру за собой, грубым движением беру её рукой за подбородок, меньше секунды всматриваюсь прямо ей в глаза, затем приближаю лицо и вонзаюсь своими губами в её мягкие губы, они сухие от ветра, но я увлажняю их своим языком. Она не отстраняется, но её рот плотно сомкнут. Закусываю нижнюю губу, оттягиваю, ловлю её дыхание, снова впиваюсь в губы с острой нуждой и необъяснимым напором, что первое, что второе – чуждое мне. Я надавливаю большим и указательным пальцами на её челюсть, рот Леры приоткрывается и мне этого хватает, чтобы ворваться в неё.

Мне кажется, мой язык возбудился, как и член в штанах, я орудовал им во рту развязно, дико, словно я ждал этого поцелуя вечность, а теперь не могу насытиться. Будто у меня когда-то забрали что-то бесценное, и только сейчас вернули. Я впитывал её в себя, сливался с ней, смешивал наши вкусы и запахи, мне необходимо то, что я делаю. Я целую её, крепче прижимая к себе, я хватаю её за горло, мне нравится, когда боль растворяется в удовольствии. Мой поцелуй углубляется, становясь почти жестоким, и, наконец, Лера отвечает мне взаимностью. Она бросается ко мне навстречу с такой же отдачей. Её язык проникает в мой рот, её маленькие пальчики сильнее сжимаются на кофте, которая стала влажная от дождя.

Мы в эпицентре всего мира, над головами гремит и разверзается небо, точно готовое поглотить всё вокруг, усиливается дождь, воет и сотрясает ветви деревьев ветер. Природа вокруг сокрушается, настаивает прекратить вакханалию, немедленно отпустить друг друга, словно наша соприкоснувшаяся тьма грозится разрушить этот уродливый мир.

И всё же мы дрожали, я почувствовал это лишь спустя время, не знаю, от холода или безумной и стремительной, словно молния, которая прямо сейчас разрезала ломанной линией небо, близости. Я не торопился отказываться от её губ так скоро, но теперь я целовал Леру медленно, посасывал то верхнюю, то нижнюю губу, засасывал её язык, без прежнего напора, с долей какой-то неизвестной мне нежности и заботы. И когда с меня сошёл весь пыл, я подумал, что всё чертовски хреново. Точнее, всё и так было паршиво, но теперь стало до безобразия отвратительно.

Я. НЕ. ОДЕРЖИМ.

Но я не смог удержаться, не хотел, и сейчас, кажется, совершил самую большую ошибку в своей жизни. Почему? Как отныне я смогу жить без неё? В этой жизни нельзя позволять себе такую роскошь, как привязанность, не говоря уже о более глубоких чувствах. Мне слишком мало лет, чтобы говорить о житейской мудрости или многолетнем опыте, но некоторые вещи нас расщепляют на частицы. Я видел, как это бывает.

Мой брат беспробудно пил, когда ему изменила девушка, с которой он встречался больше двух лет. Он пил три месяца, лишился прав, работы, друзья от него отвернулись, околачивался по круглосуточным магазинам, попрошайничал на выпивку и «стрелял» сигареты, не мылся, не брился, стал отдалённым прототипом на человека. К таким последствиям ведут наши чувства, точнее, разочарование в них? Когда на сцене разыгрывается красивый сюжет, представлены самые невероятные декорация, игра теней и света влечёт, но тут задний фоновой занавес падает, открывая вид на серую арьерсцену, и мы видим сотни других декораций, неаккуратно поваленных друг на друга, пыльных, забытых. Вот и весь идеальный образ рушится. Так и в жизни, когда с людей слетают маски.

– Зачем ты меня поцеловал? – озадаченно спрашивает Лера, её глаза широко открыты, она переводит взгляд с одного моего глаза на другой. – Почему?

– Я… я… просто. – отвечаю, чувствуя себя полноценным идиотом.

– Просто? – шепчет она, в её глазах застывают слёзы, но не обиды, а непонимания, и что-то мне подсказывает, что в них выжигается слово: ОШИБКА. Большая и непростительная. – Ты не можешь просто так брать и делать всё, что тебе вздумается! – она злится. – Не имеешь права!

– Кто такой Каспар Хаузер? – неожиданно вспоминаю слова Леры.

– Что? – теперь и она считает меня идиотом. – Ты серьёзно?

– Да, но ладно. Сам узнаю. – я принимаю решение, которое, как я полагаю, задушит вызванные поцелуем ощущения, и сбавит давление в штанах. – Я просто хотел, чтобы ты убралась подальше от обрыва.

– А целовать зачем? – Лера отстранилась от меня, её волосы промокли, на лицо падали капли дождя.

– Просто так. Ко мне поехать не хочешь? – я надеваю маску безразличия. – Продолжить.

Лера захлопала густыми ресницами, её выражение на лице являло полное замешательство, и пока посыл моих слов становился более понятен, вид её менялся – она вновь начинала злиться.

– Пошёл ты, Дарий! – она выплёвывает эту фразу, показывает мне средний палец и уходит.

Я остаюсь один, пытаюсь разобраться в себе, грустно ли мне после её ухода, чего мне хочется? Больше никогда не видеть её или, напротив, ещё раз испытать на нервы? Поцеловать или стиснуть в своей руке тонкую шею? Меня разрывают на части эмоции. Почти точно так же я сейчас хочу спрыгнуть с обрыва и одновременно догнать и признаться, что ждал её возвращения почти шесть лет, меня словно канатами тянут в противоположные стороны, но я должен выбрать одну дорогу.

Глава 8

Я дрожала от холода, противоречивые чувства внутри бились друг об дружку, словно выловленные и брошенные в ведро рыбы, которым не хватает родной стихии. Я сползла на пол, как только закрыла входную дверь, даже не включив свет. Дома стояла тишина, значит, отец уже спал. Похоже, он отрубился сразу же, как вернулся. Какое-то время я так и сидела, чувствуя себя раздавленной и выбитой из привычной жизни. Однако мокрая одежда доставляла коже дискомфорт. Повесив на крючок куртку, я прошла в тёмную кухню, посмотрела в окно, через дорогу на соседний безмолвный дом, мне снова показалось шевеление занавесок. Попыталась вспомнить соседку Лилию на прощании, но тщетно. Тем более последние события затмили собой все предыдущие.

Дарий превратился в придурка, самовлюблённого и высокомерного, но удивляться особо нечему. Он всегда был окружён вниманием, в особенности девичьим, от него так и веяло той самой опасностью, что многие любят романтизировать, он чаще общался со старшими, нежели с ровесниками – мы, видимо, стали исключением. Думаю, что в возрасте пятнадцати лет он не был девственником, не могу утверждать, но возможно, по этой причине он не стал встречаться с Алей, которая ради него была готова на многое. Даже расстаться с невинностью, но что может привлечь мальчика в плоском и несформированном, пусть и женском, теле?

Я поднялась на второй этаж и приложила ухо к двери гостевой комнаты, где спал отец – подозрительно тихо. Я приоткрыла дверь, комната оказалась пустой, по позвоночнику рассыпались мурашки, но всё нарастающее волнение спало, когда я услышала храпение за другой дверью. Я открыла дверь в мамину комнату, не больше чем на щёлочку, мне в нос тут же забрался её запах. От неё часто пахло сиренью, которая цвела в середине мая во дворе дома, но уже как лет семь назад дерево заболело – гниль штамба. Листья пожелтели, засохли и опали, кора в нижней части начала гнить и отваливаться, мама попросила отца спилить сирень, а сама поднялась на второй этаж и не выходила до вечера. На следующий день она отправилась в индийский магазин и купила благовонии для дома с запахом сирени. Я посмотрела на развалившегося в кровати отца и закрыла дверь.

Я зашла в свою комнату, взяла полотенце и домашнюю майку с логотипом команды по греко-римской борьбе, которую так любит папа, но ему она оказалась мала, а мне прикрывает всё, что должно прикрываться. В душе я мечтала смыть с себя весь этот день, но что пишут в книгах, что снимают в фильмах – процедура, очищающая тело, но не его изнанку.

Позже я устроилась в кровати, попыталась уснуть, крутилась с одного бока на другой, пока всё-таки моя навязчивая мысль не перешла к делу. Я достала телефон из-под подушки и зашла в социальную сеть, в поисковой строке ввела: Дарий Огнев. Отобразился лишь один профиль, я сразу перешла на его страничку. Трудно понять, принадлежит ли страница Дарию, какого я знаю, нет ни одной записи в ленте или поста, вместо аватарки стоит картинка, полностью залитая чёрным. Я решаю посмотреть его друзей, но мой палец соскакивает, и я отправляю заявку в друзья.

Чёрт!

Я подскакиваю, сажусь в кровати и судорожно отменяю заявку, но… чёрт! Я стону почти в голос: нет, нет, только не такая банальность! На правом углу его аватарки загорается зелёная точка – в сети. Я отменяю заявку, но поздно. Мне приходит сообщение…

Дарий Огнев: Если хочешь что-то узнать о людях, никогда не ищи информацию в интернете. Здесь ты правды не найдёшь. Или ты передумала и решила приехать ко мне? Прости, что не оставил свой номер.

Вот козёл! Я уже хочу проигнорировать сообщение, но пальцы сами забегали по экрану.

Валерия Пылкова: Если ты думаешь, что интересен мне, то очень заблуждаешься. Меня не заводят психи.

Дарий Огнев: Тогда что ты забыла на моей странице? Признайся, моя чёрная Птичка, тебе понравилась наша гонка и поцелуй… на краю обрыва. Тебя возбуждает опасность, страх, когда вот-вот перейдёшь за черту, адреналин, что будоражит кровь?

Валерия Пылкова: Нет! Не придумывай того, чего на самом деле нет! Или тебе хочется, чтобы так было? Ты хочешь знать, что у тебя есть контроль надо мной, но не сейчас. Не в этом случае. Ты накинулся на мои губы, ты меня преследовал, ты что-то хочешь от меня! А мне плевать, потому как я скоро уеду, и мы больше никогда не увидимся!

Дарий Огнев: Я понял тебя, чёрная Птичка.

Я заблокировала и кинула телефон куда-то на кровать, уткнулась лицом в ладони и закачалась всем телом, сгорбившись, как старуха. В память ворвались воспоминания поцелуя на обрыве, я правда возбудилась, но не от страха или адреналина. Просто его глубина и напор дали возможность мне почувствовать себя живой, нужной, даже более… жизненно необходимой, глотком воды для умирающего от обезвоживания, куском хлеба для голодающего, необходимым воздухом для утопающего, в конце концов, желанным ядом для истерзанного болезнью. Я никогда раньше не ощущала себя более желанной для кого-то. Именно эти чувства меня настигли, когда я ответила на отчаянный поцелуй, но сразу после я поняла, что совершила большую ошибку.

Телефон оповестил о новом уведомлении. Я пошарила рукой в той стороне, куда его кинула. Разблокировала экран и открыла сообщение.

Дарий Огнев: Я желаю тебе доброй ночи, Лера.

Валерия Пылкова: Доброй ночи, Дарий.

Последнее сообщение я отправляю быстро, не раздумывая, чтобы не успеть передумать. Растягиваюсь на всю кровать, переворачиваюсь набок, оставляю телефон под подушкой. На моём лице рисуется, пожалуй, самая глупая улыбка за всю жизнь, я немедленно стираю её с лица. Какое-то время уснуть не получается, мысли ходят по кругу, от матери непременно возвращаются к Дарию. Но спустя время веки тяжелеют, сознание переходит в режим сна.

***

Я просыпаюсь вся в поту, меня лихорадит, щёки мокрые от слёз. На этот раз мне снился сон, похожий на все остальные, но в нём с обрыва меня толкнул Дарий… сразу после поцелуя. И мой спуск или полёт, я не знаю, как это назвать, но длился он, казалось, целую вечность, я не могла открыть глаза, я каждой частичкой ощущала своё падение, моё сознание словно парализовало. Я ещё долго приходила в себя, прежде чем выйти из комнаты.

– Доброе утро, дочка. – приветствует меня отец, возясь с завтраком. – Я вчера… ну… немного перебрал со спиртным.

– При мне ты выпил пять рюмок водки. – сухо отвечаю я.

– Правда? – отец смотрит на меня вполоборота.

– Да, домой отвозила тебя я. – моё тело всё ещё помнит сон, оно кажется мне таким тяжёлым, кости дряхлыми. Я уселась за стол и принюхалась: жареная картошка на сале, грибы, ветчина. – На прощании я кое-кого не заметила.

– Кого же? – интересуется отец, хотя прекрасно понимает, о ком я говорю.

– Матери Али.

– А ещё там не присутствовала половина города.

Отец снова поворачивает голову, наши взгляды задерживаются друг на друге, словно скрещённые мечи в битве. Но если его меч скорее надувной и игрушечный, то мой выкован из прочной стали, заточенный так, что готов срывать кольчуги.

– Почему она не пришла? – холодно спрашиваю я. – Мы никогда не говорим об этом, но всему приходит своё время. Я уже не ребёнок, прекрасно знаю, что ты жил на две семьи.

– Я не жил на две семьи! – повышает тон отец, но деревянная лопатка в его руке не прибавляет ему грозности. В следующую секунду он смягчается, черты лица разглаживаются, он оставляет лопатку на кухонной тумбе и подходит ближе. Его большие ладони упираются в столешницу. Он смотрит мне в глаза. – Лер, я никогда не жил на две семьи. У меня всегда была только ты и твоя мама. Мне нет оправдания, знаю, но я болван, – отец горько усмехается, – всё уничтожил. Я не планировал заводить интрижку, но, ты знаешь, я совсем не умею пить. Мы с твоей матерью жили в официальном браке уже три года, но нам никак не удавалось забеременеть, может, я отчаялся в какой-то момент, напился в баре и… ну там и встретил будущую мать Али. А спустя год твоя мама забеременела. Я никогда не лгал, сказал всё как есть. Твоя мама меня простила, хоть нам пришлось трудно. Именно она мне сказала, что я должен уделять первой дочери внимание, что так сложилась жизнь, но… я не мог. Всё во мне бунтовало, восставало против, понимаешь?

Я не понимала, совсем нет. Отказываюсь понимать, как чувствовала себя моя мама, зная, что у отца есть другая дочь, он целовал и ласкал другую женщину, кутал её в своих объятиях. Не понимаю, с маминой стороны это мудрость или самоистязание? Скорее второе.

– Так ты любил маму?

– Всю свою жизнь. – искренне отвечает отец. – И все жизни «до» и «после» буду любить.

– Тогда почему мы уехали? – спрашиваю я.

Отец смотрит на меня так, словно ответ ясен и прост, будто он написан на всех стенах в этом доме и за его пределами, но я точно ослепла. Он качает головой, поджимает губы и убирает руки со стола, возвращаясь к завтраку. Мой утренний нападок вызван недосыпом, кошмарным сном, я чувствую себя пережёванной жвачкой, которая утратила всякий вкус. Но, по крайней мере, отец поделился со мной тем, о чём никогда прежде не говорил.

– Ты изменил ей только однажды? – лишённым эмоций голосом спрашиваю я.

– Только однажды. – подтверждает отец.

***

Мне всегда казалось, что отец уехал из города из-за меня, но, возможно, нашлись и другие причины. Да, я замкнулась в себе, отказывалась ходить в школу, часто плакала, и мне снились кошмары. Родители думали, что я окутана детским горем потери близкой подруги и сестры, и я действительно оплакивала Алю, но ещё всех присутствующих в тот вечер в горах допрашивал следователь. Мне было страшно, но я повторяла каждый раз одно и то же.

– Мы сбежали с Дарием. С самого начала планировали. Мы никому не говорили. 

– Что вы делали? Как добрались до города? – спрашивал следователь. 

– До города мы доехали на скутере Дария. Мы пошли к нему. 

– Боже, он тебя трогал? – воскликнула тогда мать. – Принуждал тебя к чему-то… 

– Мам, мне двенадцать, нечего там трогать. – я сгорала от стыда, когда взгляды взрослых остановились на мне. – Нам пришлось один раз спуститься со скутера, потому что дорога оказалась слишком ухабистой, я споткнулась о корни или ещё что-то, в темноте не увидела и упала. Потом мы доехали до его дома, где был только старший брат Дария. 

– А где были его родители? 

– На работе. 

– И что вы делали дома? 

– Играли в настолки, слушали музыку, разговаривали, пили лимонад и ели кукурузные палочки. 

– Хорошо. А можешь сказать, когда ты видела Алю в последний раз? Как она себя вела, может, она на что-то жаловалась или делилась чем-то сокровенным? 

– Она предложила мне пиво, но я отказалась. Потом она куда-то ушла, я спросила у ребят, не видел ли её кто, но они решили, что она уединилась с Дарием. 

– Почему они так решили? 

– Он ей нравился, точнее, он нравится многим девчонкам. Но на самом деле Дарий ждал меня внизу, на подъездной дороге. Тогда я сказала всем, что пойду искать Алю, а сама пошла к Дарию. 

– Кто снабдил вас пивом?

– Дарий, мальчишки его просили. Я не знаю, где и как он его купил. 

– Хорошо, Лера, сможешь вспомнить, как последнее время вела себя Аля? 

– Она… грустила. Думаю, дело в её матери. У неё всегда красные глаза, когда я прихожу к ним в гости, то чувствую запах спиртного. Как-то Аля сказала, что мать перестала готовить еду, а покупает уже готовую, но она невкусная. 

– Спасибо, что поделилась. 

Когда допросы были закончены, мать потащила меня к гинекологу, что для меня стало крайним унижением. Когда я раздвигала ноги перед тучной женщиной с желтоватыми кудряшками, по щекам текли слёзы, я клялась, что к моему телу никто не прикасался, но матери нужны были доказательства. В тот вечер они с отцом долго и бурно ругались, наверное, именно в тот день я её возненавидела, ведь я говорила чистую правду, но мне не верили.

Дети действительно жестоки: сплетни и слухи – это не из взрослой жизни. Всё зарождается в самом начале пути. Перемыть косточки, высмеять, подразнить, кто-то страдает из-за внешности, поведения или особенностей характера. На меня началась своего рода травля. Дети, как животные, сбивались в стаи, кто-то говорил, что Алю столкнула я, потому как всю жизнь ей завидовала, другие говорили, что убийца Дарий, кто-то откровенно высказывался о том, что Аля самоубийца, но к этому подтолкнула её я и мой непутёвый отец. В общем, в стенах школы я не чувствовала себя в безопасности.

Тогда в моей голове не возникало мысли, что можно просто уехать в другое место, начать всё заново, поэтому, когда поздно вечером ко мне в комнату зашёл отец и описал возможную новую жизнь, я согласилась. Но из головы не так просто выложить ненужные вещи, как из чемодана.

Я перебираю вещи в комнате, когда на телефон поступает звонок. Номер неизвестный, я принимаю вызов и зажимаю телефон между плечом и щекой.

– Слушаю.

– Привет, это я, Илья. Ты ещё в городе?

– Да… привет.

– Завтра не уезжаешь?

– Вроде… нет.

– Отлично. – слышу облегчённый выдох Ильи. – На берегу Северки сдаются в аренду домики, ничего необычного, посидим, пожарим мясо, как ты на это смотришь?

В данный момент я смотрю на белую майку и не понимаю, откуда на ней появилось пятно.

– Вы же собирались в горы, – напоминаю я.

– Передумали, погода позволяет отдохнуть рядом с водой.

– Понятно.

– За тобой заехать?

– Что?

Я взяла телефон в руку и прижала к уху, в голове стояла странная пустота, поэтому я воспроизвела в памяти весь разговор от начала до конца, вникая в смысл.

– Я говорю, что могу заехать за тобой утром.

– Да, отлично. Стой, подожди!

– Стою и жду. – усмехается Илья.

– А… кто там будет?

– А кто тебя интересует?

– Особо никто, я просто так спросила. До завтра.

Я отложила телефон и задумалась. В том, что я немного развеюсь, нет ничего плохого, к тому же мне необязательно оставаться с ночёвкой. Завтра отец поедет в крематорий за урной, а после я могу попросить забрать меня с пляжа. Но что, если там будет Дарий? Хочу ли я его видеть после сцены на обрыве? Нет, всё же будет проще, если я его больше никогда не увижу.