2. Самодержавие само по себе в его, так сказать, чистом виде нисколько не служит тормозом для политического и культурного развития русского народа. Для восстановления этой чистой его формы необходимо только устранить образовавшуюся между Царем и народом бюрократическую стену, мешающую их постоянному и непрерывному единению. Это может быть достигнуто совещательными формами народного представительства.

3. Самодержавие может быть упразднено не единоличной волей Государя, а только коллективной волей всего народа и, наконец:

4. Самодержавие, точно так же, как и православие, составляет органическую сущность русского парода, от которого он не может отказаться, не утратив своего национального духа.

Постараемся разобраться в этих положениях и осветить их, как в их теоретическом построении, так и со стороны их исторического оправдания.

Размеры предоставленного мне времени не позволяют сделать это с той полнотой, как это было бы желательно, а потому я постараюсь ограничиться только самым существенным.

Что принципиально неограниченность царской власти на Руси отменена манифестом 17-го октября, это с очевидной ясностью обнаруживается из текста самого манифеста. Если не один закон не может восприять силу без его одобрения Государственной Думой, то это значит, что иного порядка осуществления законодательной власти нет и не может быть, и что самая Дума из законосовещательного учреждения, каким она предполагалась по закону 6-го августа, сохранявшего незыблемость основных законов Империи, другими словами, верховного самодержавия, становится по манифесту 17-го октября, по весьма понятной причине ничего не говорящему об этой незыблемости, учреждением законодательным, а таковым она может быть только при существовании конституционного строя, в данном случае ограниченной монархии. «Союз Русских Людей», по-видимому, вводится в заблуждение тем, что русский Император и после манифеста 17-го октября продолжает именоваться самодержавным. Но тут нет никакого противоречия. Фактически самодержавие продолжается и будет продолжаться до созвания Государственной Думы на началах манифеста 17-го октября и до издания нового основного закона Российской империи, т. е. конституционной хартии, которой будет раз навсегда отменена ст. 1 т. 1 Свода Законов. Поэтому нет ничего ненормального в том, что Император, как в манифестах, изданных после 17-го октября, так равно и в церковном богослужении продолжает именоваться самодержавным, и распоряжение одного из архиепископов, исключившего это слово из богослужебного обихода, мы никак не можем считать правильным.

«Союз Русских Людей» при всем отрицательном отношении к бюрократически-приказному строю все же считает не только возможным, но и весьма желательным сохранить в нашем отечестве верховное самодержавие. Односторонне усвоенные исторические факты указывают ему, что было время, когда при наличности самодержавного строя чиновничество имело гораздо меньшее значение, нежели в наши дни. Но тут или упускается или недостаточно оценивается коренное различие в политической и экономической жизни государства того времени и современного. В тот период нашей истории, когда не было ни аграрного вопроса, ибо при крайне редком и почти сплошь крепостном сельском населении и громадном обилии земли не было повода для его возникновения, ни рабочего вопроса, ибо на всей территории нашего отечества не существовало ни одной фабрики в нынешнем значении этого слова, ни вопросов образования, ибо светские школы отсутствовали, а монастырские и церковные находились вне ведения гражданских властей, ни международной политики в её нынешнем значении, так как иностранные сношения с варварской Московией носили скорее характер случайности, ни военного дела, которое составляло частную повинность наделенных землею служилых людей, обязанных по царскому зову являться со своими холопами, «конными людными и оружными», постоянного же войска в том виде, как оно существует теперь, не было вовсе, ни финансов, вместо которых существовала очень небогатая «Государева казна», – при таком состоянии государства не требовалось сложного бюрократического аппарата, и Московский Царь мог распоряжаться в государстве, как крупный помещик в своем имении. Но и этот период русской истории может представляться в радужном свете только при крайне одностороннем и пристрастном к нему отношении. А если мы заглянем поглубже в сущность реальных фактов, то перед нами восстанет яркая картина народного угнетения и чиновничьего произвола, и мы скоро убедимся, что и в Московский точно так же, как и в Петербургский период нашей истории верховная власть, несмотря на множество совещательных земских соборов не могла ни правильно попять народные нужды, ни еще менее, прийти им на помощь. В ярких красках рисуют это печальное положение иностранцы-путешественники, в особенности англичанин Флетчер, посетивший Москву и другие русские города в самом конце XVI века и описавший свое путешествие в известном сочинении «О Московском Государстве». Как бы ни изощрялись защитники неограниченной царской власти, но им никогда не удастся отыскать ту формулу, посредством которой можно было бы примирить непримиримое. Истинное единение между Монархом и народом может произойти только на почве политической свободы, из которой органически вытекают и все остальные свободы: слова, печати, собраний, союзов, а также гражданская и уголовная ответственность высших и низших чиновников перед общим и для всех равным судом. Это должны признать, наконец, защитники самодержавия, ибо это непреложный закон истории, и им остается одно из двух: или примириться со всеми беззакониями, неправдами и безнаказанностью произвола приказного строя, или, для устранения их, решиться на ограничение верховной власти. Tertium non datur! – «Союз Русских Людей» держится того мнения, что самодержавная власть в России не может быть уничтожена единоличной волею Самодержца, но только волею всего народа, из рук которого Самодержец принял эту власть. Тезис этот ничем не подкрепляется; между тем он очень нуждается в доказательствах и никак не может быть принят как аксиома. Прежде всего отметим внутреннее противоречие: если самодержавная власть встречает какое-либо ограничение, то тем самым, она уже перестает быть самодержавной. Мы думаем напротив, что если и согласиться с тем, что русский государь когда-либо принял власть из рук народа как сознательный и добровольный дар, чего на самом деле никогда не было, то он обладает всей полнотой права возвратить этот дар тому же народу, убедившись, что обязанности, сопряженные с этим даром, ему становятся, в силу изменившихся условий, уже непосильными. Так именно и поступил Император Николай II, издавши манифест 17-го октября. Но оставляя в стороне академический спор, обратимся к истории, которая не задает теоретических проблем государственного права, а решает спорные вопросы чисто практическим способом. Во всей всемирной истории не было примера, чтобы один государственный строй сменялся другим по добровольному соглашению монарха с народом, а всегда процесс этот совершался или медленным эволюционным путем или посредством острого революционного кризиса, вызванного целой совокупностью экономических, бытовых и иных условий народной жизни. Нет ровно никакого основания утверждать, что русская история представляет в этом отношении исключение, а скорее необходимо признать, что именно такой исторический процесс совершается на наших глазах. От верного его понимания и правильного к нему отношения будет зависеть, совершится ли он путем эволюции или революции. Но кажется приходится признать, что и в этом, как во многом другом, мы опоздали, так как революция уже началась.