Читать книгу: «Хохол – родимый край», страница 5

Вернулась сестра

Наступило 5 ноября, надо встречать сестру, слух ходил, что они приедут к вечеру. После обеда я пошел в центр села Хохол. Дошел до центра – тишина, никто ничего не говорит. Подумал, что дальше делать, и пошел на Курган – там самая верхняя точка, где останавливаются машины. Прошел Красный мост и поднимаюсь на Курган, народу там стоит очень много. Не дошел метров 20—30 до толпы, а кто-то закричал: «Вон торфушки едут!» Машина была заполнена до отказа, девчонки ехали стоя, их было видно издалека. Подъехала машина, остановилась, все бросились к машине, принимают чемоданы и авоськи, помогают слезть с машины, поддерживают. Я стою в стороне, мы только друг другу помахали руками. Когда масса народу разошлась, я подошел к машине, сестра подала мне чемодан и авоськи. Я принял вещи, поставил на землю. Помог сестре слезть с машины. Сестра спрашивает, почему мам не пришла. Я соврал: «Да она дома, готовит». И сам не признался, что болею. Сам себе думаю: скажи правду, мы и до дома не дойдем. Чемодан оказался очень тяжелый. Я его кладу на ногу, и еле-еле идем. Может быть, чемодан не такой был тяжелый, просто у меня не было сил. А идти до дома 3,5 километра. Как говорят, с горем пополам дошли до дома. Зашли в дом, сестра подходит к маме: «Да что ты лежишь?» а вид у мамы был болезненный, хотя я ей перед этим причесал голову. Мам ответила: «Я болею». И про меня все рассказала. Сестра узнала правду о нашей жизни, не просто заплакала, а заголосила: «Да что ж вы ничего не писали? Я бы все бросила и приехала». А мам мне не разрешала писать, что она болеет, напиши, говорит, что у нас все хорошо. Мы еще не успели прийти в себя, как вдруг новый сюрприз. 7 ноября утром приходит брат двоюродный, он тоже с 1935 года, мы с ним учились в одном классе, Марии Павловны меньший брат. Чтоб внести ясность, опишу, что было два шестых класса, а так как многие побросали учиться, 7 класс был один. Брат двоюродный заходит в хату и говорит: «На свой табель» – и сразу уходит. Я полагаю, что Мария Павловна не разрешала отдавать табель, и он тянул до 7 ноября. Я взял табель в руку, листок был сложен вдвое, разлинован цветными карандашами. Верхняя линия красная, написано: табель. Нижние – зеленого цвета, написано: ученика 7 класса Грибанова Василия. Открываю табель, оказывается, меня аттестовали, по всем предметам выставили двойки, а внизу стоит пропуск 235 часов. У меня пол ушел из-под ног. Я был просто шокирован. Я не ходил в школу, и вдруг меня так аттестовали. Я просто был убит. Говорю сестре: «Что дальше делать?» она мне говорит: «Да иди в школу, что ты зиму будешь делать? Все заготовлено. Я и сама справлюсь».

Трудности в школе

Я пошел в школу со второй четверти. Человек я был стеснительный, и мне казалось, что на меня смотрит весь мир, что я круглый двоечник. Мне было очень стыдно. Каких сил стоило мне переступить порог школы, один Бог знает.

Сделаю маленькое отступление про Марию Павловну. В 1942 году у них от тифа умерла мать, их осталось семь человек: отец, 3 сестры и 3 брата. Она была самая старшая, и все заботы взяла на себя: готовила, стирала, вела хозяйство. Постоянно обращалась к маме за помощью, и мама ей помогала. И когда у нас случилась беда, она стала единственным человеком, который нас не предал. Каждый вечер заходила, спрашивала, какие дела, помогала делом и советом. Потому что она сама прожила тяжелую жизнь. Замуж не выходила, всех сестер и братьев поженила. И вот большие руководители приходят на высокие должности, они из обеспеченных семей. Они жизнь простого народа или не знают или знать не хотят. Что значит – поесть нечего или надеть нечего. И когда у меня сын стал взрослым, я ему рассказывал о своей трудной жизни. Он меня слушал, слушал и говорит: «Пап, ну я все понимаю, но я все это не испытывал. Я не был голодным, одет-обут, у меня все было. Чтобы понять твою жизнь, нужно самому испытать». Когда у меня женился сын, я ему купил трехкомнатную квартиру, полностью ее обставил: стенку, шкафы, две кровати, столы, диван, цветной телевизор, холодильник, ковры, даже включая посуду.

Пришел я в школу, как будто в первый класс. Ребята отучились два месяца, как говорится, набрали спортивную форму. Учителя задают вопросы, ученики поднимают руки, а я сижу, как пень, не знаю, о чем идет речь. Вызывают меня к доске, задают вопросы из пройденного материала. Ответа нет. Посыпались двойки. Я думал, все это не переживу, разные мысли бродили в голове. Единственный учитель, кто ко мне относился с пониманием, это Полина Петровна. Она преподавала историю и конституцию, ставила хорошие оценки, как-то поддерживала меня, поднимала настроение. Детская душа очень ранима, а задача педагога – сделать ребенка счастливым, чего наши педагоги не понимают. У нас все наоборот, живем по пословице «Научи дурака Богу молиться – он лоб пробьет». Кроме чем на двойки, ничего не знает, что делать. Дали власть – влепил двойку, и полный порядок. Когда я пришел учиться в десятилетнюю школу, там были два умных преподавателя. Клавдия Ивановна преподавала физику, двойки не ставила, а ставила точку, заставляла выучить материал и на следующем уроке вызывала к доске и спрашивала прошлый материал и настоящий. Все готовились и получали положительные оценки. А Галина Григорьевна преподавала химию и добивалась, чтобы каждый ученик ее предмет знал хорошо. Она оставляла после уроков, делала дополнительные занятия и все же добивалась своего.

Наступила весна, учебный год закончился, осталось сдать экзамены. Первый экзамен был русский язык, второй математика, а потом начались экзамены по устным предметам. Когда все предметы сдали, начали вручать свидетельства об образовании. Вызывали по алфавиту, моя фамилия не прозвучала. Когда все свидетельства были выданы, назвали мою фамилию и сказали: «Грибанов оставлен на второй год, по математике двойка». Я сразу подошел к преподавателю математики Грибанову Ивану Васильевичу: «Почему двойку поставили? Задача у меня решена правильно, мне положена тройка». Ответ был таков: «У тебя вместо минуса стоит плюс». Настоящую причину, из-за чего меня оставили на второй год, я не знаю до сих пор. Или из-за того, что четверть пропустил, и они меня аттестовали в первой четверти все двойки. Тогда был лозунг – задержать молодежь в колхозе, может, по этому поводу, точно не знаю.

В 1971 году мы с семьей приехали в отпуск в Хохол. Сын учился в четвертом классе, и ему нужно было доучиться в Хохле в Сталинской школе 3 недели. Сын был круглый отличник. Учил по математике Грибанов Иван Васильевич, тот же самый, который учил меня. Прошло более 20 лет с того времени. Вот сын пишет контрольную работу по математике. Пример, который дали сыну, не решается. Сын говорит учителю: «Пример неправильный». Учитель в ответ: «Решай». Сын говорит: «Как решать, если пример неправильный?». Он опять: «Решай». Сын говорит: «Он не поддается проверке». Он опять говорит: «Решай». Сын ему в ответ: «Тогда вы сами ничего не знаете». Получил два балла. Директор школы была Зинаида Васильевна, тоже математик, она все это сгладила. Сыну вручили похвальную грамоту. Я узнал об этом в 1973 году, когда снова приехал в отпуск. Мне рассказал шурьяк, они с отцом знали, нам с женой не сказали. Это что, месть? Анна Григорьевна Грибанова преподавала русский язык и литературу, точно такая, об этом я напишу позже. Я из-за нее чуть школу не бросил, учился в то время в 9 классе.

Мама стала инвалидом

Время пролетело быстро. Мама пришла в себя, здоровье ее улучшилось. Сестра устроилась на работу в столовую разнорабочей. В ее обязанности входило растопить плиту, нагреть воды, почистить картошку, помыть посуду. Ох, эта работа мне досталась, я ее и сейчас вспоминаю, как страшный сон. Мама всю зиму не работала, а настала весна, заходит бригадир и говорит: «Тетка Матрена, может, ты денек постережешь коров? Вроде работа нетяжелая». Мама согласилась. Мама не видела этих коров, они до такой степени были истощены, что их ветер валял. Выгнали они коров с еще одной женщиной, спустились в овраг, а там был родник, бежал ручеек. Коровы подошли и начали пить. У одной коровы ноги засосало илом, и она не смогла вытащить ноги, упала. Мама с подругой перепугались, давай коров отгонять, пытались упавшую вытащить из грязи. Ехал мужик на лошади, они через него передали о случившемся. Приехали мужики-конюха, вытащили ее и увезли. А вот у мамы то ли от страха, то ли от напряжения увеличилась правая почка в 2 раза. После этого она стала ходить согнувшись и обеими руками держалась за правый бок. И осталась на всю жизнь инвалидом, а ей в это время был 51 год всего. Мы остались без средств к существованию. Вся забота легла на плечи сестры, а на мои плечи дом и огород.

Столовая

Сестра устроилась на работу в столовую весной. Солнце вставало рано, день становился длинней, и жизнь шла вроде нормально. В деревне народ встает рано, я ходил сестру провожать. Пройдем полпути, кто-нибудь выйдет или нагонит нас, сестра спросит, куда идет, и говорит: «Ладно, иди домой, я с ним дойду до столовой». Столовая открывалась рано, в 7 часов утра. К этому времени завтрак должен быть готов. Повара приходили на работу в 6 часов утра. К этому времени у сестры плиты должны гореть, вода кипеть, а повар засыпает макароны или манную кашу, и к семи часам завтрак готов.

Настала осень, дни короткие, ночи темные, и нам приходилось вставать рано. Будила мама, часов не было. Как пропел второй раз петух, значит, надо вставать. В основном мы выходили из дома в 4 часа утра, а приходилось и в три часа, реже в пять часов утра. А выходить приходилось в любую погоду – и в дождь, и в снег. Я брал с собой палку и провожал сестру на работу. На ночь хозяева с цепи спускают собак, и они выскакивают из подворотен и бросаются на нас, я замахнусь палкой – они убегают. Придя в столовую, я помогал сестре: дробил чурки, чтоб они были потоньше и быстрей загорелись, носил воду, заполняя кастрюли, носил торф. Топливо хранилось под открытым небом, накрытое соломой. Поле шести часов утра народ начинает ходить по улице. Тогда я уходил домой. Иногда сестра кормила меня, давала немного вчерашней манной каши. Приходил домой – и пора было идти в школу. Были случаи, когда мы попадали под дождь, и в школу я уже не ходил, потому что промокал до нитки, а другой одежды не было. Я в это время учился в 7 классе второй год. Не ученье было, а одно мученье. Вернувшись из столовой, мне еще надо было скот выпустить, корм дать, воды натаскать и т. д. еду потихоньку варила мама. Сестре тоже не давали покоя, каждый день в обеденный перерыв вызывали в райисполком, заставляли переписать хозяйство на себя, оформить опеку над братьями и идти работать в колхоз за палочки. «Какая опека, я сама ребенок» мама болеет, а ей нужно делать состав, лекарство нужно, 1 кг сахара. Моей зарплаты хватает только на 1 кг сахара“. И, как всегда, приходит посыльный из райисполкома: „Маш, тебя снова вызывают к 14 часам в кабинет №2 к Винникову“. Сестра сидит на кухне, плачет, что делать, затерзали. Заходит заведующий столовой Тупикин и спрашивает: „Маш, ты что плачешь?“ Та отвечает: „Да меня опять вызывают в райисполком“. Посмотрел на не и говорит: „Пошли со мной“. Пришли туда, он представился: „Я пришел по поводу моей работницы. Маша, выйди, мы без тебя поговорим“. Переговорив, выходит Тупикин и говорит: „Маш, иди работай, больше тебя никто не будет беспокоить“. Вот так руководители любят свой народ и помогают сиротам, чьи отцы сложили свои головы на войне. После того, как заведующий все узнал о сестре, он ей предложил: „Маша, иди работай в зале официанткой, тебе будет легче“. Но сестра боялась, в столовую ходило в основном начальство, вдруг она не справится. А он ее стал постепенно приобщать, говорит: „Маш, иди в зал, помоги, а официантка ее заставляет отнести блюдо на первый стол или принять заказ. Он спросил официантку, как она, вполне справится, ответили. Тупикин подходит к сестре и говорит: «Маша, завтра выходишь в зал к семи часам утра». Сестра хотела было возмутиться, а Тупикин говорит: «Все, Катя в отпуск ушла». Как говорится, деваться некуда, начала работать в зале. Нам стало жить немного полегче. сестра стала приносить недоеденные куски хлеба, объедки с барского стола. Мы хоть стали есть хлеб. С получки покупала целую буханку хлеба и конфеты-подушечки, так называли карамель, штучки по 3—4. Это был уже совсем праздник. И еще чем мне стало легче, что не надо ее провожать на работу. Но зато надо встречать с работы, так как они работали до 23 часов, по 16 часов в день и без выходных. Весь дом и огород лежали на моих плечах. Сестра уходила на работу в 6 утра, а приходила к полуночи, была как гость в своей семье.

В буфете в столовой работала Соколова Клавдия Алексеевна, полная солидная женщина лет пятидесяти, с большим житейским опытом. До приезда в Хохол она работала в буфете при ресторане в городе Воронеже. Сестре она дала совет: «Маш, ты подходишь к клиенту и спрашиваешь, что вы будете заказывать, или что вам принести, или что вам подать и т. д. то есть называть надо на вы». Официантки наказ давали: несешь первое блюдо, будь осторожна, не облейся, потому не отвлекайся. А секрет весь в том, что тогда подносов не было. Когда сестра освоилась на должности официантки, Клавдия Алексеевна стала ее приучать к работе в буфете. Вечером, когда народу было мало, сестра вставала за прилавок, начинала обслуживать клиентов. Клавдия Алексеевна садилась на стул и наблюдала за ее работой. Так потихоньку она набиралась опыта. А у Клавдии Алексеевны возраст был солидный, она уставала, работали по 16 часов, охота было посидеть, отдохнуть.

Два года сестра отработала официанткой, потом стала работать продавцом в буфете, и это только по настоянию Клавдии Алексеевны, та внушала в нее уверенность. «Маша, ты не бойся, ты готова, ты сможешь». Сестра боялась, что проторгуется и заберут корову. В деревне, кроме коровы, нечего было брать. Клавдия Алексеевна помогла, а точнее, научила, как правильно делать отчет. Когда сестра первый раз самостоятельно встала за прилавок, она приходила и интересовалась, как дела. 40 лет она отработала в столовой за прилавком, она знала весь район, а район знал ее. Потому что она выезжала в села, колхозы с автолавкой. Дважды отчет сестра делала под контролем Клавдии Алексеевны, а трижды я вместе с сестрой делал отчет. Я считал карандашом, а она на счетах. Проверяли более крупные суммы. Если сальдо и бульдо сходилось, значит, нормально. Если нет, делали пересчет, кто допустил ошибку. Отчеты она сдавала очень аккуратно. Бухгалтера говорили: «Маша, твой отчет можно не проверять, ошибок у тебя не бывает».

Подработка в колхозе

В 1952 году я все же закончил 7 класс, получил свидетельство об образовании. Ребята решили поступать в мореходное училище. У меня тоже появилось желание. Я начал собирать документы. Мама мне говорит: «На кого же ты нас оставляешь? Я ждала помощи, а ты бросаешь нас». И я свое желание был вынужден оставить. Двое парней уехали, поступили и стали моряками. Жизнь у них семейная не сложилась, и прожили они недолго. По 8 месяцев находились в плавании.

Этим летом я работал в колхозе, во время уборочной страды на волах на бестарках отвозили зерно вдвоем с братом двоюродным. Я работал как бы за маму. Бестарка – это большой ящик, сбитый из досок. В него насыпали комбайном зерно, и мы везли его на ток. А на току зерно с бестарки сбрасывали в ворох деревянными лопатами. А управляли двое потому, что если волы куда-то пойдут, то их не остановишь. У нас у каждого палка и идешь рядом с головой. Причины какие были – овода донимали, волы бежали от них в кусты. Или пить захотят – бегут к воде. Остановить их можно ударом палки по морде. Работали дотемна, в полночь шли на речку обмыться, смыть пыль, да и ости от ржи стряхнуть. Отработали мы ровно месяц, я подал документы в 8 класс, а брат ушел работать на склад к старшему брату.

Первый раз мне пришлось работать в колхозе, когда посеяли мак. Будущий мой тесть Василий Ефимович собрал всех и говорит: «За опиум вам будут давать сахар и мыло, а в конце вам выдадут морячки». Мы поверили и согласились собирать опиум. (Морячки – имелось в виду одежда, как у моряков). Нарезать головки мака при закате солнца, а чтобы опиум не ушел внутрь головки, надо делать очень аккуратные надрезы, чтобы не порезать кору насквозь. Когда ты нарезаешь головку правильно, молочко выступает наружу и в течение ночи оно застывает и становится густого коричневого цвета.

Вставали в три часа ночи и шли собирать опиум, иначе он сильно затвердевал. Собирали специальными ложками, на них сделан полукруглый вырез, который обхватывает головку и соскабливает с нее опиум, а затем кладешь его в специально выданные нам баночки. Нарезали головки ножами, которые были закреплены в деревянные ручки. Ручки были с одним ножом, с двумя или тремя ножами. Я нарезал головку в три ножа, приспособился и собирал все больше опиума. Брат двоюродный двумя ножами нарезал, но у него много было брака, тугодум, заторможенный мозг. Собрав опиум, мы эти баночки сдавали в кладовую по весу кладовщику. А он давал сахар и мыло. Мы где-то с месяц работали, собирали опиум. А вот морячки нам не выдали. Мы планировали, что закончим сбор опиума, наденем морячки и будем щеголять по деревне, но не получилось.

Восьмой класс

В среднюю школу мы пришли 1 сентября. Девятый и десятый классы сразу вошли в школу, они знали, где их кабинеты. Восьмые классы устроили перекличку на улице, кто из какой школы прибыл. Как оказалось, в восьмых классах кабинеты переполнены, мест не хватает, даже на подоконниках сидели. Я попал в класс «Д», еще 2 девчонки и парень из нашей школы были там. Потом последовали отчисления. У кого отцы были живы, но были троечники, их отчислили. А у кого отцы погибли на войне, тех не отчисляли. Это длилось недели две, потом нашли, освободили помещение в церкви, она была школой, и все ученики вернулись в школу в 8 класс. Когда я заканчивал учебу, в средней школе нас осталось шесть десятых классов.

Один эпизод я все же опишу. Пришла к нам преподавать химию Галина Григорьевна, начала с нами знакомиться. Вызывает одного к доске и начинает прощупывать, знания практически были нулевые. В семилетней школе были учителя, не имеющие специального педагогического образования. Вызвала она четыре человека, пятым вызывает меня, поспрашивала и говорит: «Кто у вас преподавал химию?». Я отвечаю: «Лариса Ивановна». «Кто такая? Я таких химиков не знаю». Я говорю: «Лещева». «Все равно не знаю». Тогда я говорю: «Директора Сталинской школы дочь». Тогда она заголосила «ой-ой-ой» и взялась за голову, говорит: «Тогда все ясно. Сегодня останетесь на дополнительные занятия». Шестой урок закончился, мы сумки на плечи и хотели удрать (книги мы носили в командирских полевых сумках). Галина Григорьевна – женщина хитрая, на минуту раньше отпустила учеников и стоит у двери, вернула нас всех в класс. Пишет на доске: железо – какой валентности? Цинк, сера – какой валентности? С металлов перешла на кислоты, написала формулы соляной кислоты – какая валентность? Затем формулу серной кислоты – какая валентность? Потом вопрос: почему определяют валентность кислот? Мы не знали и не могли ответить. Потом она нам говорит: «Валентность кислот определяется по водороду». Мы этого не знали. Она оставляла не только нас, а многих других. Учила, как определять атомный молекулярный вес. Шесть раз я оставался, и в голове в мозге произошел просвет. Вот что значит – знать свой предмет в совершенстве и уметь его преподать. Про химика Ларису Ивановну раньше ходила такая легенда в виде анекдота. Раньше не было часов, и как ориентироваться по времени, не знали. И вот однажды учителю показалось, что долго нет звонка на перемену. Учитель говорит: «Ларис, сходи в канцелярию и узнай, сколько времени». Она пошла, зашла в канцелярию, а там никого нет. Она посмотрела на часы и отправилась в класс. Учитель спрашивает, сколько времени. Лариса отвечает: «Большая на маленькую залезла», имея в виду стрелку. Это рассказал одноклассник, который учился с ней. А вот другая быль. Купил парень ручные часы, идет, его спрашивают, сколько времени. Он протягивает руку, говорит: «На, посмотри, мне некогда». Вот такой в то время народ был темный. Только послевоенный прогресс двинул страну вперед. Хорошо, что в советское время было бесплатное образование. Физкультура – чтоб сдать на значок ГТО, надо подтянуться 10 раз. Военное дело – мы стреляли из малокалиберной винтовки по мишени. Черчение – смотришь на чертеж и понимаешь, что ты будешь делать. Физика – в армии я был радиотелеграфистом, проще радистом, там схемы приемника-передатчика, все эти азы мы получили в школе. Командир взвода говорит: «Ты как старослужащий солдат по физкультуре». То образование, которое было в СССР, дало много грамотных рабочих, техников, инженеров, ученых. Среднее образование должно быть обязательно. Все предметы, которые преподают в школе, необходимы в жизни. Жизнь сложна, она не стоит на месте, а движется вперед.

Восьмой класс я закончил без приключений. Началась работа на огороде, брат уже стал мне помогать: я копал лунки, а он бросал картофель в лунки. Телка отведет на луг, напоит, приведет с луга. С огородом практически основные работы закончили, пропололи-окучили. Настала рабочая пора уборки урожая. Приходит бригадир, приглашает на работу. Я сказал, что выйду только через два дня.