Читать книгу: «Однажды в баре в пригороде Атлантиды», страница 3

Глава 4

С ней не было просто. Да, она угадывала его желания, читала его мысли и прочее. Но угадывать не значит потакать или соответствовать. Она многое делала по-своему и часто это раздражало, бесило. Но вместе с тем и заставляло желать ее еще больше. Порой хватало только одного мимолетного взгляда чтобы понять, что сейчас что-то будет. Она не закатывала скандалы, для нее это было слишком пошло. Она хладнокровно делала то, чего хотела и в результате, как казалось позже, была права. Она умела веселиться, умела наслаждаться жизнью, находить что-то интересное в вещах тривиальных. Но иногда бывала безжалостна. Если она считала что-то по-настоящему тривиальным, она не задумываясь озвучивала это вслух. Однажды один художник, добрый дедок лет шестидесяти, в белой когда-то рубахе, в косынке и с парой отсутствующих зубов, предложил написать ее портрет за очень короткое время и сущие копейки. Она взглянула на его работы и сказала что не захочет видеть свой портрет, написанный его рукой даже под дулом пистолета. Взяла Трубу за руку и потащила прочь. Ему не оставалось ничего другого как бросить художнику виноватую улыбку и удалиться. Но было и другое. Бывало так, что она находила существо, не заслуживающее сочувствия и отдавала ему все добро что у нее было. Превращалась в комок нежности. Как та пьяная женщина в баре. Они даже не думали туда заходить, но ей захотелось в туалет а это было единственное место в округе. И там была та женщина. Она лежала в полуобмороке от литров дешевого пойла что влила в себя бог знает за какое количество времени. Жоан зашла так далеко, что хотела оставить эту женщину ночевать у себя. Она уже даже вызвала такси. В этот раз уже Труба тащил за руку.

Все это были сплошные американские горки, сюрприз за каждым поворотом. Но когда они наконец оставались одни все менялось. В такие моменты она становилась тихой, податливой. От нее также пахло фиалкой, она также смотрела в окно, держала в руках стакан с виски и была все также прекрасна.

Однажды они оказались на вечеринке. Какие-то друзья сняли большой дом и отмечали нечто очень важное.

– Все проще чем вы думаете, друзья мои. – Один парень, Труба не помнил как его зовут, уже изрядно выпил и возомнил себя оратором. – Все очень просто. Все противоречия, все катаклизмы, все неудобные вопросы объясняются одним простым решением – бог – это женщина. Подумайте над этим. Катаклизмы это ни что иное как капризы. Они происходят с вполне определенной периодичностью. Понимаете, на что я намекаю? В этом есть смысл, подумайте над этим. Если окажется что бог женского полу, то все встанет на свои места. Не возжелай жены ближнего своего! Жены! Желать чьего-то мужа не воспрещается. А смерть первенца? Это же ни что иное как ревность к сыну! Почитайте, почитайте, и все поймете. Бог – это женщина. Мы покланяемся не Ему. Мы покланяемся Ей. А значит, даже молитвы не имеют смысла, потому что в зависимости от Ее настроения, все может быть воспринято по-разному.

Его никто толком не слушал. Он изливал и изливал из себя эти сентенции, он думал что этим сможет завоевать уважение, внимание. Женское конечно, иначе к чему это все. Но как бы ни были его слова интересны и правдивы, смешны и беспочвенны, странны и безумны – все было зря. Он просто не походил на того, к кому стоит прислушиваться. Хотя его это и не останавливало.

– Пойдем на воздух. – Труба легко сжал маленькую ладошку Жоан. – Мне надо покурить.

Она молча встала и пошла за ним. Почему-то ему ни в коем случае не хотелось отпускать ее ладонь. Он вел ее и вел, пока они не вышли в парк позади дома. Ничего особенного. Деревянная изгородь, беседка, мангал. Звезды. Он не стал далеко уходить. Присел на ступеньки, ведущие из дома во двор и закурил. Она не стала. Села рядом с ним. Они долго молчали. Голубоватый дым сигареты плавно растекался в вечернем воздухе, ленивая окружал со всех сторон, заслонял звезды, но исчезал за секунду до того, как ты успевал по ним соскучиться.

Во дворе было тихо. Где-то в траве стрекотали сверчки, еле слышны были машины где-то вдалеке. Шум доносился только изнутри дома. Они сидели будто на грани двух миров, молча, взявшись за руки. Она положила голову ему на плечо и молча разглядывала что-то на небе. Сидели они так значительно дольше чем нужно для того, чтобы не спеша выкурить две, или даже три сигареты.

–Мы муравьи. – Она сказала это медленно, не отрываясь от звезд и даже не моргая.

– Что?

– Муравьи. Такие крошечные и ничтожные. Кажемся сами себе такими важными, наши проблемы – мировыми проблемами, суетимся, строим, бегаем. Но стоит кому-то там заскучать и нас раздавят, даже не заметив. Почему так? Ради чего?

– Жизнь ценна именно потому что хрупка. Куда более хрупка чем принято думать.

– Судя по тому, как много ты пьешь – свою жизнь ты вовсе не ценишь.

– Дело не в том, сколько лет ты проживешь, а в том, как ты это сделаешь.

– А как ты это делаешь?

Он не ответил. Вопрос был действительно хороший. Ничего существенного он не добился. Когда-то его называли героем, но сам он себя таким не ощущал. Это был не его выбор, это была необходимость. И в заслугу себе не ставил.

А что значит вообще чего-то добиться? Обзавестись чем-то дорогим и ценным, порхать над ним, оберегать и лелеять? Полжизни твое жилье в собственности у банка – вторую половину ты уже не хочешь чего-то большего. Все силы ушли на то, чтобы свой угол у банка выкупить. Статус? А в чем статус? В том, что ты по собственной инициативе отдался в рабство чтобы впечатлить того монстра, которого зовут общество? Ты уже взрослый, у тебя должны быть материальные ценности, ведь по ним тебя и оценивают. Только по тому, как много ты можешь потратить. Как красивые ракушки в древнем племени. За тысячи лет ничего не изменилось.

И этот человек, который сидит рядом и медленно дышит – когда-нибудь уйдет, осознав, что где-то трава зеленее. Труба осознавал это, не строил иллюзий. Но предпочитал наслаждаться тем, что имеет и не переживать о том, что случится в дальнейшем.

– Пойдем, я хочу выпить. – Она встала и потянула его за руку.

– Знаешь, Жоан, пожалуй джина тебе хватит. Он делает тебе чересчур меланхоличной. Выпей лучше виски.

– Мне надоел виски. Что еще там есть?

– Пойдем узнаем.

Сборище представляло собой картину абсолютно классическую. Один все также разливался соловьем, рассказывая о невероятных философских познаниях собственной личности, другие его не слушали, что-то тихо обсуждая. Разговор дошел до той стадии, когда общая компания за столом делится на несколько, перекрестно обсуждая сразу несколько тем и при этом не мешая друг другу. Они сидели за круглым дубовым столом, заставленным всем что только можно представить. Их было пятеро. Еще трое стояло на кухне. Они обсуждали результаты боксерских поединков. Был среди них и Гамлет. Кажется, именно он пригласил Трубу с Жоан сюда.

Они подошли. Двоих, что были с Гамлетом Труба не знал. Оба здоровяки, молчуны. У всех трех в руках по бутылке пива. Пока Жоан изучала содержимое холодильника они перебросились парой ничего не значащих слов, покивали, улыбнулись и на этом разговор был исчерпан.

– Тут есть вино! Белое. Будешь?

Труба отрицательно покачал головой. Рому он изменял только с виски. Жоан налила себе вина и сделала два больших глотка. В ее взгляде что-то поменялось. Допив вино из бокала, она схватила бутылку, другой взяв за руку Трубу и потащила в середину комнаты. Сделав музыку громче, она принялась танцевать. Упоительно, закрыв глаза, слегка чему-то улыбаясь. Трубе нравилось. Другие, казалось, не обращали на них внимания. Троица у кухни только притихла, иногда бросая на них беглые взгляды. Но все это Труба отмечал краем сознания. Он был погружен в настоящий момент. Если женщина идет танцевать с бутылкой в руках – значит она либо очень счастлива, либо очень несчастна. Труба надеялся, что все таки первое.

Она кружила вокруг него, вертелась, иногда вдруг останавливаясь, иногда кружась, подпевая все громче, улыбаясь все шире. Темные волосы кружили вместе с ней, словно молнии бросаясь в разные стороны. Удивительная перемена настроения. И как у нее получается?

Наблюдая за ней Труба никак не мог понять, что он чувствует. Он одновременно был доволен и напряжен. Он танцевал с самой прекрасной девушкой, каких только видел, она держала его руку, улыбалась ему. Но где-то там в глубине было что-то еще. Она делала все слишком упоительно, будто пытаясь забыться. И это не давало Трубе покоя. Но он не подавал виду. Ни за что на свете он бы не позволил себе показать ей что чувствует это. Потому что тогда обратной дороги уже не будет. А ему нравилась эта. И он шел по ней, следовал ее молчаливому зову и наслаждался.

Наконец, накружившись, она упала на диван, тяжело дыша и все также держа в руках бутылку вина, изрядно опустевшую. Она смотрела в одну точку на потолке, пыталась привести дыхание в норму. Он сел рядом. Она начала пихать его. Он подвигался и подвигался, пока не сполз на пол. Она улеглась, вытянувшись на диване во весь рост. Труба уселся на полу около ее головы.

– Гамлет тебе хороший друг?

– Он мне не то что бы друг. Скорее компаньон, иногда коллега, иногда собутыльник.

– Ты бы доверил ему свою жизнь?

– Нет.

– А вообще как сильно ты ему доверяешь?

– К чему эти вопросы, Жоан?

– Думаю о том, как далеко можно зайти в доверии и дружбе. На какие жертвы способен пойти человек. У тебя есть кто-то, за кого ты был бы готов отдать жизнь?

– Уже нет.

– Значит был?

– Давно.

– Ну а сейчас у тебя вообще нет близких людей?

– Ближе всех мне, наверное, Хаз, я давно его знаю.

– Это который в баре?

– Да.

Она вновь замолчала. Труба поднялся плеснуть себе еще рому. Вернувшись, он увидел что она не отрываясь, серьезно на него смотрит. Он также сел на пол лицом к ней и заглянул в эти темные глаза, пытаясь понять, что таится в их глубине.

– О чем ты думаешь?

– Слишком много о чем.

– А подробнее?

– Я не хочу об этом говорить.

– Что-то нет так?

– Все в порядке, отстань от меня.

– Жоан, в чем дело?

– Все нормально, просто хочу побыть одна.

– Жоан, ты для меня тоже близкий человек.

Она громко рассмеялась. Издевательски, чуть даже истерически.

– Да как скажешь. Труба, правда, дай мне немного побыть одной.

Он встал и отошел от нее. Очевидно, вино дало о себе знать. На некоторых людей алкоголь действует странно. Они вдруг начинают представлять из себя великих мучеников, саркастичных, не знающих пощады и не желающих любви. Проблемы собственной больной души всплывают все разом и превращают человека в прожженого до самых глубин, без эмоций, холодного и безжалостного. Остается только чувство превосходства, вызванное отчаянием и нескончаемый сарказм. На поверку все оказывается намного проще, проблемы не стоящими внимания, но попробуй объяснить это человеку в его состоянии. Ничего хорошего из этого не выйдет. А зная Жоан, можно было сделать намного хуже. Потому Труба не стал настаивать. Ее отпустит и она вернется.

Затем они не виделись несколько дней, даже не разговаривали. Она объясняла это занятостью а он не настаивал. С ней Труба быстро усвоил, когда настаивать имеет смысл, а когда это только сделает хуже. В этот раз был второй случай. Репетиции, выступления и все в таком духе. Такая занятая, сплошная суета. Все эти дни Труба работал в баре у Хаза. Обстановка тут не менялась никогда, те же настроения, те же эмоции, та же музыка и все та же выпивка.

– Нет ничего хуже банальности. Она все убивает. Банальность – самая пошлая вещь в мире.

– Вводить такие понятия в абсолют – большая ошибка. Некоторые только и ждут банальности. Поверь мне, вся эта оригинальность рано или поздно осточертеет. Захочется чего-то предсказуемого.

– Когда дело доходит до бытовой жизни – может быть. Но человеческие отношения не могут долго вынести банальности. Взгляни хотя бы вон на ту парочку. Видишь, та за столиком посередине. Он уже кипит, пытается что-то ей доказать. Я не слышу что именно по судя по всему она сделала ошибку и в чем-то усомнилась. А он сейчас будет доказывать, что она не права. А теперь глянь на ее лицо. Оно ничего не выражает, она заранее знает все, что сделает и скажет. И уже думает: “К чему все это?”

– Труба – Хаз по-отечески, даже умиленно улыбался. – Ты упустил одну важную вещь. Влюбленные – самые банальные и в тоже время самые счастливые люди в мире. Ссоры начинаются не тогда, когда начинаются банальности, она есть изначально. Ссоры начинаются – когда люди начинают обращать на них внимание. Когда впервые звучит фраза “Вечно ты так”. Взять хотя бы тебя и твою загадочную Жоан. Я ничего не знаю о ваших отношениях, но с высокой долей вероятности смогу угадать, из чего ваши отношения состоят.

– Ну попробуй.

– Порой, лежа в постели, вы прикасаетесь друг к другу ладонями, растопырив пальцы, сначала кончики, потом полностью руки, потом уже сжимая ладони друг друга. Ты обнимаешь ее, стоя сбоку и целуешь сверху головы, чуть ниже макушки. Когда она спускается по ступеням а ты ждешь внизу, ты не подаешь ей руку, так галантно как было когда-то принято. Ты просто поднимаешь ее и спускаешь на землю. Она этому улыбается, ведь изначально так и хотела. Когда она уже уснула, отвернувшись, лежа на твоей руке, ты непременно уберешь волосы ей за ухо, несколько секунд посмотришь как она сопит, но целовать не станешь, боясь разбудить. А если все таки поцелуешь, она вдохнет носом, повернет к тебе голову, взглянет из полуприкрытых век и повернется на другой бок, положив голову тебе на грудь. И уснет дальше. А ты еще полежишь минутку, улыбаясь как идиот но за собой этого не замечая. Пока достаточно?

– Более чем. Хаз, не знал что в тебе столько романтики.

– Дело не в романтике, малыш. Я тоже был молодым, да и сейчас, наверное, встреть я женщину, я бы вел себя также. Это те банальности, на которых строится мир. Убери их – и все в ту же секунду рухнет. Нельзя сомневаться в таких вещах, они – часть нашего естества.

– Пожалуй, ты в чем-то прав.

– По-другому и быть не может. – Хаз снова затушил сигарету в последнюю секунду, усы снова остались в целости. – Как у вас в целом дела?

– Неплохо, а что?

– Как-то быстро у вас все завертелось.

– Ты же сам советовал мне найти женщину.

– Так-то оно так, и я рад что у тебя все выгорело. Но произошло все слишком быстро. Не забывай – что слишком ярко горит – очень быстро прогорает. А у вас с первого взгляда все разгорелось ярче некуда, я тому свидетель.

– Все было несколько сложнее. И она, поверь мне, не ангел.

– Охотно верю. Может я конечно и преувеличиваю, но послушай старика и не расслабляйся с ней слишком уж сильно. Это не простая девица, она еще тебя удивит.

– Только с ней я и могу по-настоящему расслабиться.

– Смотри сам. Но если вдруг она разобьет твое ранимое сердце – милости прошу. Утешу, напою перцовкой и навалю работой так, что вмиг забудешь все свои переживания. Уж это я умею.

– Я в тебе ни секунды не сомневался.

Ей приспичило побыть на природе. Прошла где-то неделя с их последней встречи и, появившись, она с порога заявила, что нужно насладиться природой, почувствовать единение с ней, ощутить все очарование лучей заходящего солнца. Пришлось соглашаться. К подобным желаниям Труба относился философски. Удовлетворить порыв подобного рода для него ничего не значит, хотя энтузиазма он и не разделял. Но где-то там, глубоко он думал о том, что ее порывы откроют ему новый мир, что она поможет ему научиться видеть прекрасное в вещах обыденных. Открыть глаза, увидеть, прислушаться. Может он на это даже надеялся. Ворчать при этом ему никто не запрещал. Законы жанра.

– Если тебя укусит клещ – помни что это была твоя идея.

Они сидели на большом холме, под ногами простиралась такая же холмистая местность. Трава, озера, деревья. А вдалеке, очень далеко, угадывались очертания города. Они были будто в дымке, хотя погода стояла прекрасная. Расстелив покрывало, они уселись и смотрели вдаль. Были какие-то закуски, вода. Именно сегодня он увидел на ее лице самую искреннюю улыбку со времени их знакомства. Вглядываясь, она будто уносилась куда-то, превращаясь в бабочку, порхала, получая удовольствие от каждой проведенной секунды. Труба находил в этом прекрасное и для себя. Смотреть на нее, наслаждаться ее удовольствием, этого было вполне достаточно. Увлекшись описанием того, сколь сильно она очарована, подкрепила это все крепким словцом.

– Твой родной язык лучше подходит для описания таких вещей.

– Ты же знаешь, что я не француженка. – Даже в этом укоризненном взгляде была какая-то легкость, будто все ее проблемы вдруг улетели, подхваченные легким ветром.

– Тем не менее это не мешает мне тебя подкалывать. Да и псевдоним у тебя, извините, однозначный.

– Дурак.

– Может и дурак. Но только для тебя.

Она талантливо не обратило внимания на последние слова и вновь засмотрелась на что-то на горизонте. Темнело и город вдалеке медленно зажигал огни. Превращался в то, что уже Труба считал по-настоящему красивым. Холод пришел резко. Уже подошедшая к концу весна может сколько угодно радовать тебя теплым солнцем но если ты не расторопный, она с удовольствием напомнит тебе, что она тем не менее не лето. Будто не просто так только слово лето имеет мужской род. Прямое и понятное. От него всегда знаешь чего ожидать. Сюрпризов нет. Весна, зима и осень – слова женского рода. Капризы погоды, перемены, неожиданности и сюрпризы. Да, предки знали толк.

Потом они снова долго не виделись.

Глава 5

Он пробыл у нее почти до вечера. Тривиального вопроса чем заняться не возникало ни на секунду. Она могло выдумать что угодно. Часто это спасало от скуки. Иногда бесило. Но скучно не было никогда. Так и теперь, она гадала, задавая вопрос и, открывая книгу на выбранной странице, получала ответ. Труба относился к этому скептически но Жоан легко могла повернуть даже полный бред в мысли вполне увлекательные. По крайней мере теперь Труба знал, что ему непременно нужно сменить обстановку на жаркую страну, что его личность сформировала акушерка, принимавшая роды у его матери и, что самое главное – ему нужно принять свои глубинные чувства и дать им волю. Свои вопросы Жоан не озвучивала. Лишь иногда сообщала в общих чертах о результатах.

Она лежала на животе, прикрывшись тонким, черным, лоснящимся пледом. Буйные волосы терялись в нем, сливались с ним. Положив книгу на кровать перед собой, она, опираясь на локти, то и дело перелистывала страницы. Иногда увлекалась чтением. Иногда подолгу о чем-то задумывалась.

– Мне пора собираться. Сегодня работаю в баре.

Она промолчала, не взглянув на него. Снова улетела мыслями только в ей известные далекие места. Он уже накинул рубашку, когда она, наконец, откликнулась.

– Не уходи.

– Что?

– Останься со мной сегодня.

– Но я уже договорился с Хазом.

– Ты не можешь попросить Гамлета подменить тебя? Он вроде для этого и нужен.

Она смотрела на него все также, не меняя позы, только повернув голову. Волосы шелестели страницами книги, открытой перед ней на 308 странице. Такие просьбы в ее стиле. Попросить остаться в последний момент, попросить оставить ее одну после получаса, проведенного вместе. Пропасть на неделю. Все это она. Труба все также понятия не имел, что происходит у нее в голове. Но знал наверняка что больше всего на свете ему самому хочется остаться сегодня с ней. Потому он позвонил Гамлету и попросил подменить его. По счастливому стечению обстоятельств Гамлет как раз находился в баре у Хаза. Хотя и отреагировал он на просьбу несколько странно, задавая чересчур много вопросов о причине отгула – в итоге все же согласился. На счет этого можно было не переживать.

Он вновь скинул рубашку, рухнув на кровать, на Жоан сверху, придавив ее своим телом, прижавшись, зарывшись лицом в ее волосах. Утонул в них, окунувшись туда, куда его вновь и вновь тянуло невиданное нечто. Там были блики заходящего солнца, прощально играющие на морских волнах, пение птиц, легкий ветер, лениво ползающий по лепесткам безбрежного фиалкового сада. Труба стоял у входа в этот сад, слушал шум ветра и глубоко дышал, пытаясь ощутить едва уловимый аромат. Легкий но всепоглощающий. Тихий но заполняющий собой все естество. Громче и красивее чем любая музыка на свете. Тот запах и то чувство, которое отдается где-то в груди, от которого приятно щемит и которое усиливается с каждым вдохом. То, что ни за что на свете не передать словами. Она знала как он это любит и как ему это нужно. Потому не сопротивлялась и не торопила, вновь уткнувшись в книгу.

Труба не знал, сколько они так пролежали, но наконец сполз и вновь улегся рядом. Она встала, накинула шелковый халат и ушла на кухню. Вернулась с двумя стаканами и бутылкой рома. Налила. Подала ему один, второй оставив на столе. Труба взял свой стакан и сделал большой глоток. В эту секунду ему показалось, что лучше чем сейчас, жизнь быть не может.

Было то самое время, когда лучи заходящего солнца приобретали особенный, желтоватый оттенок. Попадая в комнату через окно, они окрашивали в свой рыжеватый цвет все вокруг. Еще теплые, согревающие. На улице было тихо. Лучи падали на трельяж, на который, облокотившись спиной, повернувшись к Трубе лицом, стояла Жоан. Она держала в руках стакан и молча смотрела на него.

– Иди ко мне.

– Нет. Хочу посмотреть на тебя отсюда.

– Зачем?

– Просто хочу. Помолчи.

Он промолчал. Она смотрела на него серьезно, слегка прищурив глаза. Два темных, загадочных колодца не отрываясь глядели на него. Пронзали как кинжалы плоть, кости, внутренности. Смотрели именно туда, что невозможно увидеть глазами. Но она видела. Казалось, и права видела. И не отворачивалась. Изучала, лениво но сосредоточенно, медленно и неотвратимо. Мало кто умеет смотреть ТАК. Чудовищно мало кто. Она смотрела именно так.

– Помнишь, при первой встрече я сказала, что если стать заклейменной – обратной дороги нет?

– Помню.

– Так вот для меня ее и правда уже нет. Каждая секунда, проведенная с тобой напоминает мне об этом.

– О чем ты?

– Я ощущаю себя так, будто подо мной разверзлась земля и я падаю в эту расщелину, с каждой секундой все глубже и глубже. У меня нет возможности зацепиться за что-то. Без надежды, без выхода. Остается только падать, принять это. Но знаешь что самое странное? Со временем я поняла, что падать не так уж плохо. Мне уже начало это нравиться. Единственная проблема в том, что рано или поздно падение закончится и я упаду. Потому и нет обратной дороги. Лава уже близко.

– Ты хочешь жениться?

– Что за бред. Ты ничего не понял.

– Я серьезно, выходи за меня замуж.

– Нет, Труба. Мы с тобой оба понимаем, что не созданы для счастливой семейной жизни. Это не для нас. Мы обречены как тени слоняться по миру, собирая крохи того тепла, которые сами не в состоянии произвести. Напитываться ими, а затем уходить. Уходить, когда наша жертва вдруг поймет, что мы не даем тепла. Что мы можем только забирать его. Оставаясь при этом холодными.

– Но ведь сейчас мы вместе. Если мы одинаковы, но при этом вместе – значит есть шанс найти друг в друге крохи тепла и стараться раздувать этот огонь. Если все это понимаем только мы – значит только мы способны спасти друг друга.

– Нас уже не спасти. Пойми, то, что у нас происходит никогда не заканчивается чем-то хорошим. Для нас нет хэппи энда, это иллюзия.

– Мне не нравится то, что ты говоришь. Понимать и тем более мириться с этим я не намерен. Пока есть хотя бы призрачный шанс – я предпочту идти за ним, неважно насколько он ничтожен.

Жоан очень странно улыбнулась. Сочувствующе, сострадательно, но с теплотой. И было что-то еще. Не в улыбке. В глазах. Какой-то сполох отчаяния на миг озарил ее каменное лицо. Лишь на мгновение, но Труба успел это заметить. И, видимо, она это поняла. Он все таки допустил оплошность и дал ей понять что смог заглянуть под маску. Делать этого было нельзя ни в коем случае. Но было уже поздно. Она поняла. Но не подала виду. Взяв с трельяжа бутылку и свой стакан, села рядом. Налила ему. Они молча чокнулись.

Ночь выдалась странной. Та ночь, которая слишком быстро кончается. Когда рассвет – это приговор. Они долго молчали. Он все также гладит ее голую спину. Она все также гладит его грудь. Уснули только под утро. Мало говорили. Проснулись около полудня. На скорую руку приготовив завтрак, Жоан сообщила что сегодня у нее репетиция, пропускать которую никак нельзя. Приедет какая-то большая шишка, главный работодатель. Новый репертуар, новая концертная программа. Генеральная репетиция перед летним сезоном. Нужно быть во всеоружии. Покружившись перед Трубой, демонстрируя новые платья, Жоан стала медленно собираться. Как бы не хотел Труба на это посмотреть – он понимал, что ее лучше оставить одну. Если он помешает ей и она не идеально накрасит глаз – это будет катастрофа. Для нее, а значит и для него.

* * *

Звук хлопнувшей двери прозвучал как последний гвоздь, забиваемый в крышку гроба рукой, делавшей это миллион раз. Уверенный, неотвратимый, безразличный. Пальцы Жоан задубели от страха, стали деревянными. Кисть для ресниц упала на трельяж, глухо звякнув. Она смотрела на свое отражение но не видела ничего. Какой-то призрак. В груди нещадно колотилось сердце.

Все пошло не по плану, она должна была выпроводить его еще вчера. Что это было, жалость, уважение или она прониклась к нему чем-то более серьезным? По началу она забавлялась, наблюдая как он смотрит на нее, все эти глупые улыбки, неловкие жесты. Такой наивный. А я идиотка. Нельзя было заводить так далеко, ведь тебя об этом предупреждали. Он должен был быть там. Но теперь они знают что из-за нее все пошло не по плану, что его не было там из-за нее. Знали и наверняка ждали пока он уйдет. Скоро они будут здесь. Буду задавать вопросы. Повезут прямо туда. Она не выполнила договоренность. И теперь она с ним в одной лодке. Что-то менять уже поздно, пусть приходят.

* * *

Зная занятость Жоан, Труба был уверен, что увидятся они теперь не раньше чем через несколько дней. Дозировка близости была великолепна. Ни много ни мало. Но теперь можно на какое-то время опуститься на землю и сосредоточиться на вещах обыденных.

Было около часа дня. Бар Хаза по идее уже должен быть открыт. Зайти, пропустить стаканчик, обсудить как прошел вечер. Хорошо.

Лето уже по полной вступило в свои права, солнце пекло макушку, но редкие облака время от времени давали передохнуть. Вдобавок к этому дул приятный ветерок, идти навстречу которому было приятно. Труба не сразу поймал себя на том, что он улыбается. Легкая, довольная, идиотская улыбка. Заглядывая в лица прохожим он не мог понять, почему они хмурятся. Жизнь прекрасна, она легка и понятна. Только Труба понимал это. Ему как никогда захотелось поделиться своим восторгом с Хазом. Послушать его ворчание, о том, что ничего не меняется, посмотреть как весело прыгают его усы при разговоре.

Неладное он увидел издалека. Боковое окно, на фоне кирпичной стены. Оно всегда было рядом со сценой и никогда не открывалось. Было разбито. На земле валялись осколки, на стене рядом колыхались на ветру остатки наклеенных когда-то объявлений. А еще валялся стул. Тот, на котором Труба так часто сидел, играя на гитаре. напевая свои никому не нужные песни.

Дверь в бар распахнута, внутри темно. К знакомым запахам алкоголя, закусок и человеческих тел примешивался запах, которого тут раньше не было никогда. Запах гари. Нет, помещение не горело, окна на фасаде целы, ничего не обуглено.

Осторожно переступив порог бара он огляделся. Небольшой бардак, несколько стульев опрокинуто, на столах остатки еды и посуда, не убраны со вчерашнего вечера. Тихо. Темно и тихо, свет попадал сквозь разбитое окно и открытую дверь. Труба попробовал выключатель. Вспыхнул желтоватый свет. Днем, в соседстве с солнечными лучами этот свет теряет все свое обаяние. Зато по ночам он манит как никакой другой.

За барной стойкой тоже бардак. Запах гари доносился отсюда. Тут что-то пролили и оно вспыхнуло. Рядом валяется обугленная тряпка, которой Хаз любил вытирать стаканы. На шкафу позади недостает нескольких бутылок. Они валяются на полу. Крови нет. Уже радует. Что за чертовщина тут произошла?

До него донесся скрип стекла, раздавленного тяжелой подошвой. Он обернулся, но вместо лиц увидел звезды. Это был хороший удар. Точно в челюсть. Труба с трудом сохранил равновесие, но второй удар свалил с ног. На грудь опустился тяжелый сапог.

– Не двигаться! – Властный голос, лет сорока. Труба ощутил холодок приставленного ко лбу автомата. – Морду в пол и не шевелиться!

Труба окончательно перестал понимать что происходит. Он попытался поднял голову и рассмотреть обладателя железного кулака но вместо этого получил ощутимый удар по ребрам.

– Я сказал не двигаться мать твою! Отвечай на мои вопросы четко и быстро. Кто такой?

– А сам-то…

Договорить Трубе не дали. Очередной удар. Труба закашлялся.

– Ты глухой что-ли? Я сказал отвечай на мои вопросы. Еще раз. Кто такой?

– Я тут работаю.

– Как зовут?

– Труба

Снова удар. Потом Труба услышал шепот. Молодой голос говорил что-то тому, что держал сапог на груди Трубы. Он услышал свое имя.

– Труба значит. Вчера тебя тут не было.

– Что тут произошло?

– А то ты не знаешь.

– Понятия не имею.

– Не строй из себя идиота, дудка! Притон старого хрыча накрыли и ты пойдешь за ним следом.

– Не понял.

– Все ты понял. Хаз предстанет перед судом за хранение и распространение запрещенных веществ в особо крупном размере. Все статьи перечислять не буду, об этом ты и получше меня знать должен.

– Что за бред. – Очередной удар. Сильнее предыдущих. Перед глазами все поплыло. Прилетел еще один. Его Труба ощутил будто издали. Следующих не ощущал вообще.